Онлайн чтение книги Простофиля Вильсон Pudd'nhead Wilson
ГЛАВА XIX

Даусонова пристань спокойно доканчивала сезонъ скучнаго бездѣйствія и терпѣливо ждала теперь поединка. Графъ Луиджи ждалъ его тоже, но, по слухамъ, начиналъ уже выходить изъ терпѣнія. Въ воскресенье онъ настоялъ на передачѣ вызова бывшему судьѣ Дрисколлю. Вильсонъ передалъ этотъ вызовъ, но судья объявилъ, что не намѣренъ сразиться съ убійцей «именно на полѣ чести», добавилъ онъ многозначительнымъ тономъ.

Какъ-либо иначе онъ, рузумѣется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсонъ убѣдить старика, что еслибъ онъ самъ присутствовалъ при разсказѣ Анджело объ учиненномъ имъ убійствѣ, то не усмотрѣлъ бы въ фактѣ убійства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старикъ не хотѣлъ его даже и слушать.

Вильсонъ вернулся къ посылавшему его графу сообщить о полнѣйшей неудачѣ возложеннаго на него порученія. Луиджи страшно разсердился и спрашивалъ, какимъ образомъ могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэнъ, какъ судья Дрисколль, несомнѣнно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чѣмъ серьезнѣйшимъ увѣреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвѣтъ на это расхохотался и объяснилъ:

— Тутъ нѣтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замѣняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дѣтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лѣтъ, неизбѣжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмѣняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тѣмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бѣса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовѣстнѣйшія свои адскія продѣлки. Именно по этой причинѣ Томъ и представляется своему старику-дядѣ ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмѣняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ увѣрить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ. Особенно охотно склоненъ судья увлекаться тѣми изъ воззрѣній своего племянника, на основаніи которыхъ создаются или же разрушаются собственныя его стариковскія симпатіи или же антипатіи. Вы оба нравились старику, тогда какъ Томъ, напротивъ того, васъ возненавидѣлъ. Это оказалось достаточнымъ для того, чтобъ у престарѣлаго судьи возникло противъ васъ предубѣжденія. Самая старая, испытанная дружба должна неизбѣжно погибнуть, если одинъ изъ такихъ любимчиковъ, усыновленныхъ на закатѣ жизни, швырнетъ въ эту дружбу камешкомъ.

— Какое курьезное философское разсужденіе! — замѣтилъ Луиджи.

— Это, милостивѣйшій государь, вовсе не философія, а дѣйствительно существующій фактъ. Въ немъ можно усмотрѣть даже нѣчто трогательное и чарующе прекрасное. Я не могу себѣ представить ничего умилительнѣе зрѣлища несчастныхъ бездѣтныхъ родителей, которые отводятъ у себя въ сердцѣ мѣсто для цѣлаго звѣринца негодныхъ злющихъ собаченокъ, присоединяютъ къ нему съ полдюжины крикливыхъ ругающихся попугаевъ, какого-нибудь какаду, орущаго словно дикій оселъ, сотни двѣ визгливыхъ пѣвчихъ птицъ, нѣсколько дюжинъ вонючихъ морскихъ свинокъ, десятка два кроликовъ и цѣлый гаремъ мерзопакостныхъ кошекъ. Все это является тщетными невѣжественными попытками соорудить изь неблагороднаго металла что-нибудь, способное замѣнить золотое сокровище: ребенка, въ которомъ отказала имъ природа. Все это впрочемъ, въ данномъ случаѣ къ дѣлу не идетъ. Здѣшніе неписанные законы чести требуютъ, чтобы вы убили судью Дрисколля, какъ только онъ попадется вамъ на глаза. Онъ самъ и весь городъ будутъ ожидать съ вашей стороны такого лестнаго вниманія къ его особѣ, хотя, безъ сомнѣнія, и собственная ваша смерть отъ его пули будетъ признана вполнѣ удовлетворительнымъ разрѣшеніемъ недоразумѣній, которыя между вами возникли. Совѣтую вамъ поэтому глядѣть въ оба. Изволили вы уже опредѣлить свой курсъ, то есть, иными словами, принять какое-либо рѣшеніе?

— Да, я предоставлю ему случай попробовать на мнѣ свою мѣткость въ стрѣльбѣ, а если онъ на меня нападетъ первый, то я отвѣчу ему тоже выстрѣломъ.

Уходя отъ близнецовъ, Вильсонъ сказалъ:

— Судья до сихъ поръ еще не совсѣмъ оправился послѣ избирательной кампаніи, такъ что денька два не будетъ выходить изъ дому, но, когда онъ начнетъ гулять, вамъ придется держать ухо востро.

Часовъ въ одиннадцать вечера близнецы отправились прогуляться по городу. Ночь была хотя и мѣсячная, но не особенно свѣтлая, такъ какъ луна выглядывала сквозь дымку легкихъ облаковъ.

Томъ Дрисколль высадился всего лишь получасомъ раньше на берегъ, верстахъ въ трехъ ниже Даусоновой пристани, у Гаккетскаго лѣсного склада. Онъ былъ какъ разъ единственнымъ пассажиромъ, высадившимся въ этомъ уединенномъ мѣстѣ. Пройдя оттуда береговою тропой, онъ пробрался въ домъ судьи Дрисколля, ни съ кѣмъ не повстрѣчавшись дорогою и въ самомъ домѣ.

Закрывъ ставни окна въ своей спальнѣ, Томъ зажегъ свѣчу, снялъ съ себя пиджакъ и шляпу и занялся приготовленіями къ задуманной имъ кражѣ. Раскрывъ чемоданъ, онъ вынулъ оттуда изъ подъ мужского платья полный костюмъ молодой дѣвушки и отложилъ его въ сторону. Затѣмъ онъ вымазалъ лицо жженой пробкой и спряталъ ее въ карманъ. Онъ разсчитывалъ пройти потихоньку въ кабинетъ дяди, находившійся какъ разъ подъ его собственной комнатой, пробраться оттуда въ спальню старика, украсть ключъ отъ несгораемаго желѣзнаго шкапа, находившійся у судьи всегда въ карманѣ жилета, вернуться опять въ кабинетъ и позаимствоваться деньгами изъ шкапа. Томъ взялъ уже свѣчу, собираясь сойти внизъ по лѣстницѣ. До тѣхъ поръ онъ ощущалъ необычайную бодрость и полнѣйшую увѣренность въ успѣхѣ, но теперь, и то, и другое начали у него малую толику колебаться. Что, если вдругъ онъ, по неосторожности, произведетъ шумъ и будетъ пойманъ, положимъ, въ то самое время, когда только-что успѣлъ открыть шкапъ? Пожалуй, что не мѣшаетъ чѣмъ-нибудь вооружиться, пускаясь въ такое рискованное предпріятіе! Вынувъ индійскій кинжалъ изъ укромнаго уголка, въ которомъ онъ его пряталъ, Томъ съ удовольствіемъ почувствовалъ, что измѣнившее было мужество опять къ нему возвращается. Крадучись неслышными шагами, онъ спустился по узенькой лѣстницѣ, причемъ волосы у него становились дыбомъ и кровь переставала биться въ жилахъ каждый разъ, какъ только скрипѣла какая-нибудь ступенька. Спустившись наполовину лѣстницы, онъ былъ непріятно пораженъ падавшей на нижнюю ея площадку полоской довольно слабаго, впрочемъ, свѣта. Что бы это могло значить? Неужели дядя еще не спитъ? Это казалось Тому неправдоподобнымъ. Должно быть, что, уходя въ спальню, онъ просто-на-просто оставилъ въ кабинетѣ зажженную свѣчу. Молодой человѣкъ осторожно спустился съ лѣстницы, останавливаясь на каждомъ шагу, чтобы прислушаться. Найдя дверь кабинета открытою, онъ заглянулъ въ комнату и до чрезвычайности обрадовался тому, что увидѣлъ. Дядя его спалъ крѣпкимъ сномъ на диванѣ. На маленькомъ столикѣ, у изголовья, горѣла лампа, свѣтъ которой былъ значительно убавленъ. Возлѣ нея стояла небольшая жестяная шкатулка, въ которой старикъ держалъ расходныя свои деньги. Она была закрыта, но возлѣ нея лежала цѣлая кипа банковыхъ билетовъ и четвертушка бумаги, испещренная ариsметическими выкладками, производившимися карандашомъ. Дверцы большаго несгораемаго шкапа были заперты. Старикъ-судья, очевидно, подводилъ итоги своихъ капиталовъ и, утомившись отъ этого пріятнаго занятія, заснулъ.

Оставивъ собственную свою свѣчу на ступенькѣ лѣстницы, Томъ началъ чуть не ползкомъ пробираться къ кипѣ банковыхъ билетовъ. Когда онъ проходилъ мимо дяди, старикъ пошевельнулся во снѣ. Въ то же мгновеніе Томъ остановился и потихоньку вынулъ кинжалъ изъ ноженъ. Сердце молодого человѣка усиленно билось и онъ не сводилъ глаза съ своего благодѣтеля. Минутку спустя Томъ рискнулъ продвинуться еше на шагъ впередъ, добрался до банковыхъ билетовъ и схватилъ ихъ, но при этомъ уронилъ на полъ ножны кинжала. Въ тотъ же мигъ онъ почувствовалъ, что мощная рука престарѣлаго судьи схватила его за плечо, и въ ушахъ его раздался громкій крикъ: «Ко мнѣ, на помощь!» Безъ малѣйшаго колебанія Томъ со всего размаха ударилъ старика кинжаломъ и тотчасъ же почувствовалъ себя свободнымъ. Нѣсколько банковыхъ билетовъ, выскользнувъ изъ лѣвой его руки, упали на полъ и выпачкались тамъ въ крови. Бросивъ кинжалъ, онъ схватилъ ихъ правой рукой и собрался бѣжать, но затѣмъ, въ страхѣ и смущеніи, переложилъ поднятыя съ полу деньги въ лѣвую руку и снова схватился за кинжалъ. Опомнившись, однако, молодой человѣкъ бросилъ кинжалъ на полъ, такъ какъ счелъ совершенно излишнимъ брать съ собой такую опасную улику.

Онъ устремился на лѣстницу, заперъ за собою дверь, которая вела туда изъ корридора, схвалилъ свою свѣчу и поспѣшно взбѣжалъ наверхъ. Въ это время тишина ночи была уже прервана шорохомъ шаговъ, поспѣшно приближавшихся къ дому. Въ слѣдующій затѣмъ мигъ Томъ былъ уже въ своей комнатѣ, а до нельзя испуганные и ошеломленные близнецы стояли надъ трупомъ убитаго старика.

Томъ накинулъ на себя пиджакъ, спряталъ за пазуху шляпу, облекся затѣмъ въ костюмъ дѣвушки, закрылъ себѣ лицо вуалью, задулъ свѣчу, заперъ дверь своей комнаты на замокъ, положилъ ключъ въ карманъ, вышелъ черезъ другую дверь на черную лѣстницу, заперъ эту дверь тоже на замокъ и спряталъ отъ нея ключъ. Тогда лишь онъ потихоньку спустился внизъ съ чернаго хода и вышелъ изъ дому. Томъ былъ убѣжденъ, что никого не встрѣтитъ, такъ какъ общее вниманіе было теперь сосредоточено въ совершенно другомъ мѣстѣ дома. Разсчеты его оказались правильными. Въ то время, когда онъ проходилъ черезъ задній дворъ, г-жа Праттъ, вся домашняя прислуга и съ полдюжины полуодѣтыхъ сосѣдей сбѣжались уже въ кабинетъ, гдѣ находились близнецы и убитый судья. Къ нимъ ежеминутно присоединялись люди, прибѣгавшіе черезъ парадныя двери съ улицы.

Томъ, дрожа какъ въ лихорадкѣ, выходилъ изъ калитки въ глухой переулокъ, когда три женщины выбѣжали изъ дома, находившагося на противоположной сторонѣ переулка, и устремились въ эту самую калитку. Онѣ спрашивали: что такое случилось у судьи въ домѣ? но убѣжали, не дождавшись, отвѣта. Томъ сказалъ себѣ самому: «Эти старыя дѣвы, по обыкновенію, слишкомъ долго замѣшкались со своимъ одѣваніемъ. То же самое случилось съ ними и въ ту ночь, когда сгорѣлъ домъ ихъ ближайшаго сосѣда Стевенса». Спустя нѣсколько минутъ молодой человѣкъ очутился въ заколдованномъ домѣ, зажегъ тамъ свѣчу и снялъ съ себя женское платье. Весь лѣвый бокъ былъ у него залитъ кровью, да и правая рука оказалась тоже въ крови, такъ какъ онъ схватилъ ею упавшіе на полъ и пропитанные кровью банковые билеты. Никакихъ иныхъ опасныхъ уликъ, повидимому, не осталось. Онъ тщательно вытеръ руку соломой и подобнымъ же образомъ снялъ съ своего лица почти весь слой жженой пробки, которымъ оно было натерто. Затѣмъ онъ сжегъ оба свои костюма, мужской и женскій, такъ тщательно, что они обратились въ пепелъ, развѣялъ этотъ пепелъ по вѣтру и переодѣлся въ лохмотья бродяги. Погасивъ тогда свѣчу, Томъ выбрался изъ Заколдованнаго дома на прибрежную тропу, съ намѣреніемъ воспользоваться тѣмъ самымъ средствомъ, которое было уже съ успѣхомъ употреблено Роксаной. Найдя на берегу челнъ, онъ спустился на немъ внизъ по теченію, причалилъ незадолго до разсвѣта къ берегу, оттолкнулъ ногой челнъ, дошелъ пѣшкомъ до ближайшей деревни и притаился возлѣ нея въ кустахъ до тѣхъ поръ, пока не показался вдали пароходъ, направлявшійся вверхъ по рѣкѣ. Тогда Томъ подошелъ къ пристани и сѣлъ на пароходъ, взявъ себѣ мѣсто на палубѣ. Онъ чувствовалъ себя не въ своей тарелкѣ до тѣхъ поръ, пока пароходъ не миновалъ Даусонову пристань, но послѣ того вздохнулъ полной грудью и подумалъ: «Теперь искуснѣйшіе сыщики на всемъ земномъ шарѣ не будутъ въ состояніи меня разыскать. Я не оставилъ противъ себя даже и тѣни какой-нибудь улики! Это убійство такъ и останется окутаннымъ завѣсою тайны. Пройдетъ пятьдесятъ лѣтъ, а мирные горожане Даусоновой пристани будутъ все еще ломать головы надъ разрѣшеніемъ загадки, которую я имъ теперь задалъ.

Прибывъ утромъ въ Сенъ-Луи, онъ прочелъ въ газетахъ слѣдующую коротенькую телеграмму съ Даусоновой пристани:

„Престарѣлый и уважаемый нашъ гражданинъ, судья Дрисколль, былъ убитъ здѣсь около полуночи какимъ-то итальянскимъ проходимцемъ, дворяниномъ или цирульникомъ. Убійство вызвано ссорой, поводомъ къ которой послужили недавнія выборы. Съ убійцемъ, вѣроятно, расправятся судомъ Линча“.

— Итакъ, подозрѣніе пало на одного изъ близнецовъ! — разсуждалъ самъ съ собою Томъ. Какое неожиданное счастье! Услугу эту оказалъ грубіяну Луиджи индійскій его кинжалъ. Мы сплошь и рядомъ не понимаемъ благихъ намѣреній Судьбы. Я отъ всего сердца проклиналъ Мякинноголоваго Вильсона за то, что онъ лишилъ меня возможности продать этотъ кинжалъ, но теперь мысленно прошу у него прощенія.

Томъ былъ при деньгахъ. Онъ чувствовалъ себя человѣкомъ богатымъ и самостоятельнымъ, немедленно же уладилъ дѣло съ плантаторомъ, отправилъ къ Вильсону по почтѣ новую купчую, по которой Роксана значилась проданной себѣ самой, и послалъ тетушкѣ Праттъ телеграмму:

„Прочитавъ въ газетахъ извѣстіе о поразившей насъ жестокой катастрофѣ, я чувствую себя окончательно разбитымъ. Выѣду сегодня же съ почтово пассажирскимъ пароходомъ. Мужайтесь до моего пріѣзда“.

Войдя въ домъ убитаго своего пріятеля и разузнавъ все, что могли ему сообщить: г-жа Праттъ, ея прислуга и сбѣжавшіеяся сосѣди, Вильсонъ принялся распоряжаться въ качествѣ городского головы. Онъ приказалъ чтобы не смѣли ни до чего дотрогиваться и оставили все въ томъ видѣ, въ которомъ оно находилось, до тѣхъ поръ, пока не придетъ судья Робинзонъ и не приметъ, въ качествѣ коронера, надлежащихъ мѣръ къ производству слѣдствія. Вильсонъ удалилъ изъ кабинета всѣхъ за исключеніемъ близнецовъ и себя самого. Прибывшій вскорѣ затѣмъ шерифъ отвелъ, по его распоряженію близнецовъ въ тюрьму. Вильсонъ совѣтовалъ имъ не падать духомъ и обѣщалъ защищать ихъ по мѣрѣ силъ и возможности на судѣ. Вскорѣ послѣ того явился судья Робинзонъ, въ сопровожденіи констебля Блэка. Тщательно осмотрѣвъ кабинетъ, они нашли на полу кинжалъ и его ножны. Вильсонъ замѣтилъ на рукояти кинжала отпечатки окровавленныхъ пальцевъ. Это доставило ему большое удовольствіе, такъ какъ близнецы потребовали, чтобы первые же изъ числа сбѣжавшихся сосѣдей освидѣтельствовали ихъ руки и платья. Никто изъ горожанъ, въ томъ числѣ и самъ Вильсонъ, не нашли на близнецахъ ни малѣйшаго пятнышка крови. Неужели графы Капелли дѣйствительно сказали правду, утверждая что прибѣжали въ домъ Дрисколля, услышавъ отчаянный его крикъ: „Помогите“! — и нашли судью уже мертвымъ? Вильсонъ тотчасъ же вспомнилъ о таинственной дѣвушкѣ. Положимъ, что трудно было заподозрѣть дѣвушку въ убійствѣ, но всетаки рѣшено было произвести обыскъ въ комнатѣ Тома Дрисколля.

Послѣ осмотра слѣдственными присяжными мертваго тѣла и ближайшей его обстановки, Вильсонъ посовѣтывалъ произвести обыскъ въ верхнемъ этажѣ и отправился туда вмѣстѣ съ присяжными. Выломавъ двѣ двери, они проникли въ комнату Тома, но не нашли въ ней ровнехонько ничего подозрительнаго.

Слѣдственные присяжные постановили, что смертоубійство было, вѣроятно, учинено графомъ Луиджи, въ присутствіи графа Анджело, который можетъ разсматриваться поэтому какъ соучастникъ преступленія.

Весь городъ былъ до чрезвычайности озлобленъ противъ этихъ несчастливцевъ. Въ первые дни послѣ убійства имъ угрожала серьезная опасность народной расправы судомъ Линча. Общее или такъ называемое „великое“ собраніе присяжныхъ постановило предать Луиджи суду по обвиненію въ злоумышленномъ убійствѣ; Анджело долженъ былъ судиться въ качествѣ лица, заранѣе знавшаго о преступленіи и являвшагося слѣдовательно соучастникомъ. Въ ожиданіи суда оба близнеца были переведены изъ мѣстной городской тюрьмы въ центральную тюрьму Миссурійскаго графства.

Осмотрѣвъ отпечатки пальцевъ на рукояти кинжала, Вильсонъ сказалъ самому себѣ: „Это не было сдѣлано ни однимъ изъ близнецовъ“.

Тутъ былъ, очевидно, замѣшанъ еще кто-то: въ собственныхъ своихъ интересахъ, или же въ качествѣ наемнаго убійцы. Что же это былъ за человѣкъ? Вильсону предстояло это разъяснить. Несгораемый шкапъ не былъ раскрытъ, жестяная шкатулка оставалась тоже запертой и въ ней нашли три тысячи долларовъ. Это, повидимому, указывало, какъ на причину преступленія не на грабежъ, а на что-то иное. Въ такомъ случаѣ оно было вызвано, очевидно, местью. Сколько извѣстно, у покойнаго судьи не было ни одного врага кромѣ Луиджи. Только одинъ этотъ итальянскій графъ на всемъ свѣтѣ могъ питать къ нему сколько нибудь серьезное чувство ненависти.

Оставалась, положимъ, еще таинственная дѣвушка, загадочная личность которой до чрезвычайности смущала Вильсона. Еслибъ поводомъ къ убійству былъ грабежъ, то адвокатъ непремѣнно бы заподозрѣлъ эту дѣвушку. Съ другой стороны, на всемъ свѣтѣ не было такой дѣвушки, которой потребовалось бы убить старика судью изъ мести. Онъ былъ джентльмэномъ въ лучшемъ значеніи этого слова и никогда не ссорился съ дѣвицами.

Вильсонъ изготовилъ точные снимки съ отпечатка пальцевъ на рукояти кинжала. Въ своемъ архивѣ онъ нашелъ большую коллекцію стеклянныхъ пластинокъ съ отпечатками пальцевъ женщинъ и дѣвушекъ. Онъ тщательно пересмотрѣлъ эти отпечатки, собранные за послѣднія пятнадцать или восемнадцать лѣтъ, но всѣ его труды остались тщетными: между ними не нашлось двойника отпечатковъ, оставшихся на рукояки кинжала.

Присутствіе этого кинжала на мѣстѣ убійства казалось Вильсону очень непріятнымъ обстоятельствомъ. За недѣлю передъ тѣмъ онъ въ глубинѣ души готовъ былъ вѣрить что, у Луиджи имѣлся такой кинжалъ оставшійся у своего владѣльца, несмотря на увѣреніе въ томъ, что его украли. Теперь этотъ кинжалъ разыскался въ комнатѣ убитаго, и къ тому же въ присутствіи близнецовъ. Половина города и передъ тѣмъ уже говорила, что они просто-напросто надуваютъ, разсказывая будто кинжалъ у нихъ украденъ. Теперь эта половина радовалась, что обнаружила такую догадливость, и категорически заявляла: „Мы говорили вѣдь это и раньше“.

Еслибъ на рукояткѣ кинжала оказались отпечатки ихъ пальцевъ… но въ данномъ случаѣ объ этомъ нечего было и говорить. Вильсону было въ точности извѣстно, что пальцы эти принадлежали не близнецамъ.

Подозрѣвать Тома въ убійствѣ, Вильсонъ считалъ совершенно неумѣстнымъ. Во-первыхъ, Томъ и вообще-то не могъ никого убить, такъ какъ не обладалъ необходимымъ для этого присутствіемъ духа; во-вторыхъ, еслибъ онъ и оказался, паче чаянія, способнымъ совершить убійство, то во всякомъ случаѣ не выбралъ бы жертвой преступленія своего благодѣтеля и ближайшаго родственника, не чаявшаго въ немъ души; въ третьихъ, собственный интересъ долженъ былъ удержать Тома отъ подобнаго преступленія. При жизни дяди, Томъ пользовался отъ него щедрою денежной поддержкой и могъ надѣяться, что уничтоженное завѣщаніе будетъ со временемъ опять возстановлено въ его пользу, тогда какъ со смертью судьи все это утрачивалось рушиться безповоротно. При осмотрѣ бумагъ покойнаго выяснилось, правда, что завѣщаніе уже возстановлено, но это не могло быть извѣстно Тому, который отъ природы не умѣлъ держать языкъ за зубами, а потому непремѣнно бы проболтался. Кромѣ всего этого, телеграмма, полученная тетушкой Праттъ, свидѣтельствовала, что Томъ находился въ Сенъ-Луи и узналъ объ убійствѣ единственно только изъ утреннихъ газетъ. Упомянутыя соображенія имѣли къ тому же у Вильсона скорѣе характеръ неопредѣлившихся еще ощущеній, чѣмъ точно выразившихся мыслей. Самъ онъ не преминулъ бы расхохотаться, еслибъ кому-нибудь пришло въ голову серьезно заподозрѣть существованіе какой-либо связи между Томомъ и этимъ убійствомъ.

Положеніе близнецовъ казалось Вильсону отчаяннымъ и, повидимому, безнадежнымъ. Онъ былъ убѣжденъ, что если не отыщутъ соучастника, то достопочтенные миссурійскіе присяжные повѣсятъ ихъ безъ всякаго зазрѣнія совѣсти. Если соучастникъ найдется, то это нисколько не улучшитъ положенія близнецовъ, а только возложитъ на шерифа обязанность повѣсить еще третьяго человѣка. Итальянскіе графы могли быть спасены лишь въ томъ случаѣ, еслибъ разыскался человѣкъ, убившій судью Дрисколля въ личныхъ своихъ интересахъ, что представлялось, повидимому, немыслимымъ. Тѣмъ но менѣе надлежало найти настоящаго убійцу, оставившаго на кинжалѣ отпечатки окровавленныхъ своихъ пальцевъ. Возможно, что и тогда близнецамъ будетъ вынесенъ обвинительный приговоръ, но если не удастся найти убійцу, то они ни подъ какимъ видомъ не могутъ разсчитывать на оправданіе.

Всесторонне обсуждая обстоятельства дѣла, Вильсонъ размышлялъ о нихъ днемъ и по ночамъ и строилъ разнообразнѣйшія предположенія, которыя всетаки не приводили его ни къ какому опредѣленному результату. Встрѣчаясь съ незнакомой дѣвушкой или женщиной, Вильсонъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ заручался отпечатками ея пальцевъ, послѣ чего ему приходилось каждый разъ сознаваться по возвращеніи домой, что онъ трудился даромъ. Отпечатки эти не имѣли ничего общаго съ тѣми, которые остались на рукояти кинжала.

Относительно таинственной дѣвушки Томъ поклялся, что вовсе ея не знаетъ. Онъ даже не помнилъ, чтобъ ему случалось когда-либо видѣть дѣвицу въ такомъ костюмѣ, какъ описывалъ ее Вильсонъ. Томъ сознался, что не всегда запиралъ свою комнату на ключъ и что прислуга иной разъ забывала замыкать двери дома. При всемъ томъ онъ думалъ, что дѣвушка наврядъ ли часто заходила къ нему въ комнату, такъ какъ въ противномъ случаѣ она непремѣнно бы попалась. Вильсонъ пытался поставить эту дѣвушку въ связь съ воровскимъ набѣгомъ. Онъ полагалъ, что она была союзницей старухи, или же переодѣлась сама старухою и воспользовалась удобнымъ случаемъ, чтобъ обокрасть городъ. Соображенія эти поразили и очень заинтересовали Тома, который нашелъ ихъ правдоподобными. Онъ обѣщалъ пристально поглядывать на будущее время за этой подозрительной особой въ единственномъ или же множественномъ числѣ. Томъ опасался, впрочемъ, что она или же онѣ окажутся слишкомъ ловкими, дабы появиться снова въ городѣ, гдѣ въ продолженіе долгага времени всѣ будутъ, безъ сомнѣнія, держать ухо востро.

Томъ былъ до такой степени спокоенъ, такъ грустилъ и столь глубоко чувствовалъ понесенную имъ утрату, что всѣ въ городѣ о немъ жалѣли и относились къ нему съ сочувствіемъ. Нельзя сказать, впрочемъ, чтобъ онъ игралъ при этомъ часто напускную роль. Старикъ, считавшій себя его дядей, зачастую стоялъ въ безсонныя ночи передъ глазами самозваннаго своего племянника точь-въ-точь такимъ, какимъ Томъ видѣлъ его въ послѣдній разъ. Этотъ окровавленный старикъ не рѣдко посѣщалъ его и во снѣ. Молодому человѣку не хотѣлось входить въ кабинетъ, гдѣ разыгралась страшная трагедія. Это очаровало г-жу Праттъ, которая была совсѣмъ уже безъ ума отъ любезнѣйшаго своего племянника. Она, по собственнымъ ея словамъ, постигала теперь больше, чѣмъ когда-либо, какой нѣжной и чувствительной натурой обладалъ ея голубчикъ и какъ онъ обожалъ покойнаго своего дядю.