Онлайн чтение книги Рамунчо
2

И вот несколько часов спустя, когда едва начинает брезжить сумеречный рассвет и просыпаются пастухи и рыбаки, контрабандисты, справившись со своей работой, радостно возвращаются домой.

Уходили они со всеми возможными предосторожностями, бесшумно пробирались через овраги и лесную чащу, преодолевали вброд бурные горные потоки, а возвращались при свете дня, как люди, которым никогда ни от кого и ничего не нужно было скрывать. Они спокойно наняли лодку в Фонтарабии и переправились через Бидассоа под носом у испанских таможенников.

Нагромождение гор и облаков, весь мрачный хаос предшествующей ночи, рассеялся почти внезапно, словно по мановению волшебной палочки. Пиренеи утратили свои загадочные очертания и стали обыкновенными горами, в складках которых еще таилась ночная тень, а вершины уже ясно вырисовывались на светлеющем небе. Воздух стал таким восхитительно теплым и нежным, как будто внезапно на смену осени пришло лето; ветер подул с юга, дивный южный ветер, который в стране басков гонит прочь тучи, холода и туманы, оживляет все своим дыханием, возвращает небу голубизну, делает бесконечными горизонты и даже в разгар зимы на какое-то мгновение возвращает лето.

Лодочник, переправлявший контрабандистов во Францию, отталкивался длинным шестом, и лодка медленно продвигалась вперед, готовая вот-вот сесть на мель. В Бидассоа, протекающей на границе между Испанией и Францией, было так мало воды, что ее пустое, плоское, казавшееся очень широким русло напоминало небольшую пустыню.

Небо в преддверии восхода солнца уже окрасилось спокойным, чуть розоватым светом. Было первое ноября, День Всех Святых, и там, очень далеко, в мужском монастыре на испанском берегу уже раздавался колокольный звон, сзывающий верующих на отмечаемый каждую осень большой церковный праздник.

Удобно устроившись в покачивающейся на волнах лодке, уже отдохнувший от ночных трудов, Рамунчо блаженно вдыхал свежий утренний воздух. Он по-детски радовался тому, что День Всех Святых обещает быть ясным и лучезарным, а значит, праздник будет настоящим праздником: сначала торжественная месса,[9]Месса – католическая обедня. потом вся деревня соберется смотреть на игру в лапту, и наконец вечером, при лунном свете, он будет танцевать фанданго[10]Фанданго – испанский народный танец умеренного движения, сопровождаемый игрой на кастаньетах; тактовый размер трехдольный. с Грациозой на площади перед церковью.

Мало-помалу Рамунчо утрачивал ощущение реальности своего физического бытия. После бессонной ночи им овладевало блаженное оцепенение, свежее дыхание утреннего ветерка сковывало тело и душу какой-то полудремой. Впрочем, эти впечатления и ощущения были ему не внове. Возвращение из ночных походов на рассвете, когда можно, уже ни о чем не тревожась, дремать в лодке, было для Рамунчо делом привычным.

Устье Бидассоа, меняющееся в зависимости от времени суток, тоже было ему знакомо в малейших подробностях. Два раза в день морской прилив заполняет плоское русло реки, и тогда между Францией и Испанией рождается озеро, прелестное маленькое море, покрытое рябью крохотных голубых волн, по которым стремительно движутся мелкие суденышки; раздаются песни лодочников, и мелодии старинных напевов сливаются с ритмичным плеском и скрипом весел. Но когда на рассвете море отступает, между двумя странами образуется нечто вроде низменной равнины неопределенного, переливающегося цвета, где люди шагают босиком, а лодки приходится тащить почти волоком. Рамунчо и его полусонные спутники находились уже посередине этой равнины. Небо начинало светлеть, и окружающие предметы, скинув серое облачение ночи, обретали более четкие очертания. Лодка легкими толчками продвигалась вперед, окруженная то желтым бархатом песков, то коричневатой зеленью опасной для пешеходов тины. В тысячах мелких лужиц, оставшихся после вчерашнего дождя, мягким перламутровым блеском играли первые дневные лучи. В час отлива от реки оставался лишь тонкий серебристый ручеек, пробивающийся сквозь маленькую желто-коричневую пустыню. Иногда совсем рядом с ними проплывала рыбачья лодка. С борта ее не доносилось песен, рыбак же, стараясь не сесть на мель, стоя, ловкими, ритмичными движениями работал шестом.

Контрабандисты потихоньку приближались к французскому берегу. А по ту сторону этой странной равнины, по которой они скользили, будто на санях, виднелись в предрассветной дымке расплывчатые силуэты старинного испанского города Фонтарабии, а за ними вздымали к небу свои суровые вершины Испанские Пиренеи. Все это была Испания, горная Испания, всегда неизменная и неизменно к себе влекущая; край, куда нужно было пробираться тайком черными безлунными ночами, под ледяным дождем, – извечная цель их опасных походов. Пиренеи огораживали с юго-запада деревушку, где жил Рамунчо. Всегда новые, в зависимости от времени суток и облаков, утром они озарялись первыми солнечными лучами, а вечером темным экраном загораживали красный шар заходящего солнца…

Рамунчо страстно любил родную баскскую землю, а в это утро он особенно остро чувствовал, как она ему дорога. Позже, вдали от родины, воспоминания об этих восхитительных возвращениях из ночных контрабандистских походов будут бередить ему душу невыразимой щемящей тоской. Его любовь к земле предков была иной, чем у его товарищей. В ней, как и во всех его чувствах, смешивались иные, более сложные и разнообразные ощущения. Тут была и инстинктивная, нерассуждающая привязанность к родному баскскому краю, и нечто более рафинированное, унаследованное от отца, неясный отзвук того художнического восторга, который в течение нескольких сезонов удерживал здесь чужестранца, заставил его полюбить дочь этих гор и дать жизнь сыну баскского племени.