Онлайн чтение книги Алая Королева Red Queen
Глава 2

Наш дом небольшой, даже по меркам Свай, зато из окон открывается красивый вид. Еще до ранения, во время одной из своих побывок, папа построил дом так высоко, чтобы открывался вид на противоположный берег реки. Даже сквозь летнее марево можно увидеть местность, которая прежде была лесом, пока люди не вывели здесь все леса на корню, превратив землю в пустыню, но дальше, на горизонте, виднелись лесистые холмы, напоминание о прошлом. Я знала, что дальше этих нетронутых лесов куда больше. Они простираются на многие мили за нами, за серебряными , за знакомым мне миром.

Я взобралась по лестнице наверх. Дерево уже порядком истерлось под ногами и руками тех, кто поднимается и опускается здесь каждый день. Находясь на возвышении, я увидела несколько судов, плывущих вверх по реке. Над ними гордо реяли флаги, флаги серебряных . Только они достаточно богаты, чтобы позволить себе частные суда. В то время как они владеют колесным транспортом, прогулочными яхтами и даже высоко летающими над землей реактивными самолетами, мы должны довольствоваться нашими ногами или, если повезет, велосипедами.

Суда, скорее всего, плыли в Саммертон, небольшой городок, выросший вокруг летней резиденции короля. Гиза с белошвейкой, к которой ее определили в ученицы, сегодня как раз вернулись оттуда. Они часто ездили на рынок, когда в Саммертон приезжал король. Белошвейка продала там свои изделия купцам и аристократам, которые, как утята за матерью, следовали за своим сюзереном. Дворец называли Чертогом солнца. Говорили, что это настоящее чудо, но я никогда его не видела. Представить себе, зачем королю второй дворец, если в столице у него есть роскошный замок, я попросту не могла. Впрочем, все серебряные действуют исходя не из потребности, а из простой прихоти. Если чего-то желают, они тотчас же это получают.

Прежде чем я отворила дверь и вошла в хаос, обычно царящий в моем доме, я погладила флаг, развевающийся на крыльце. Три красные звезды на желтом поле. Каждая символизирует собой брата. Рядом – свободное место. Там со временем будет моя звезда. Большинство домов украшены похожими знаменами. Только на многих вместо звезд – черные полосы, символы погибших детей.

Мама трудилась у плиты, помешивая в кастрюле какое-то варево. Папа сидел в инвалидном кресле и наблюдал за ней. Гиза вышивала, сидя за столом, нечто красивое, изысканное, такое, что выше моего понимания.

– Я дома, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Папа махнул мне рукой, мама кивнула, а Гиза не оторвала взгляда от шелка.

Я швырнула на стол сумку с украденными мной сегодня вещами. Я постаралась, чтобы монеты звякнули как можно звонче.

– Думаю, я добыла достаточно для покупки торта к папиному дню рождения. А еще хватит на батарейки до конца месяца.

Гиза, взглянув на сумку, презрительно скривилась. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать лет, но девочка была резка не по годам.

– Наступит день, и придут люди, которые заберут все, что у тебя есть.

– Зависть тебя не красит, Гиза, – сделала я сестре замечание, а затем погладила ее по голове.

Ее руки взметнулись к идеально уложенному узлу блестящих рыжих волос.

Я с раннего детства завидовала ее волосам, хотя ни разу этого сестре не говорила. Волосы Гизы горели жарким пламенем, а мои отличались тем невыразительным оттенком, который у нас называют «речной коричневый». У корня они почти коричневые, а на кончиках становятся безжизненно блеклыми. Мне всегда казалось, что всему виной тяготы жизни в Сваях. Именно жизненные невзгоды высасывают из нас силы. Большинство женщин предпочитают стричься коротко, чтобы не видны были седоватые кончики, но я не из таких. Я предпочитаю, чтобы даже мои волосы свидетельствовали о том, что наша жизнь не должна быть такой невыносимой…

– Я тебе не завидую, – рассердившись, заявила Гиза и возвратилась к своей вышивке.

Я увидела огненно-алые, очень красивые цветы, вышиваемые стежок за стежком на черном, как нефть, шелке.

– Красиво, Гиза.

Я провела пальцами по цветку, изумляясь мягкости ткани. Сестра подняла голову и улыбнулась, демонстрируя ровные зубы. Хотя мы часто ссорились, Гиза никогда не забывала, что я ее старшая сестра.

«Все знают, что я завистлива, Гиза. Единственное, на что я способна, – красть у тех, кто преуспел в этой жизни».

Когда Гиза окончит обучение у белошвейки, она сможет открыть свою собственную мастерскую. Серебряные отовсюду будут съезжаться и щедро платить за одежду, носовые платки и флаги. Гиза достигнет того, что доступно лишь немногим из красных . Она будет жить вполне вольготно, сможет помогать нашим родителям и со временем наверняка ухитрится предоставить мне и братьям какую-никакую работу для того, чтобы мы смогли вернуться с войны домой. Наступит день, и Гиза спасет нас… И все благодаря игле и нитке…

– Небо и земля, девочки мои, – тихо произнесла мама.

Никого обидеть она не хотела. Мама просто констатировала факт. Гиза – умница, трудяга и красавица, а я, как, смягчая оценки, заявляет мама, немного грубовата. Я являюсь темной стороной Гизы. Единственное, что нас объединяет, – серьги и память о братьях.

Папа шумно сопел, сидя в углу, и время от времени стучал кулаком в свою грудь. Ничего необычного в его поведении нет, поскольку у папы всего лишь одно здоровое легкое. К счастью, лекарь красных его спас, заменив поврежденное легкое устройством, которое «дышало» ненамного хуже настоящего легкого. Это устройство придумали не серебряные . Им оно просто не нужно. У них – свои лекари, которые не тратят время на красных , даже не работают на передовой, спасая солдатам жизни. Большинство лекарей серебряных живут в больших городах, где они продлевают жизнь древним серебряным , лечат печень, разрушенную алкоголем, и тому подобное. Красным приходится иметь дело с подпольным рынком технологий и изобретений, создаваемых ради того, чтобы спасать нам жизни. Кое-что оказывается неэффективным, кое-что – вообще ни на что не годится, но кусок тикающего металла в груди папы спас ему жизнь. Я иногда прислушиваюсь к этому тихому тиканью, поддерживающему в папе жизнь.

– Я и без торта обойдусь.

– Чего бы тебе хотелось, папа? Может, новые часы или…

– Мара!

Прежде чем очередная война разразилась бы в доме Барроу, мама сняла с плиты свое варево и сказала:

– Кушать подано.

Она поставила кастрюлю на стол. Меня обдало волной не особо аппетитного запаха.

– Пахнет вкусно, мама, – соврала Гиза.

Папа, не настолько тактичный, только скривил губы.

Не желая никого обижать, я с трудом запихнула в себя тушеное месиво. Как ни странно, но в этот раз мамина стряпня оказалась не особо плохой.

– Ты поперчила тем перцем, который я тебе принесла?

Вместо того чтобы кивнуть головой, улыбнуться и сказать спасибо дочери, мама лишь покраснела и ничего не ответила. Она знала, что перец ворованный, как и все, что я приношу в дом.

Гиза оторвала взгляд от своей тарелки, понимая, о чем идет речь.

Вы можете подумать, что я уже свыклась с подобного рода отношением, но на самом деле их осуждение каждый раз болью отзывалось в моем сердце.

Печально вздохнув, мама закрыла лицо руками.

– Мара! Ты знаешь, что я очень ценю твою заботу, но мне бы хотелось…

– Чтобы я больше была похожа на Гизу, – закончила я за нее.

Мама отрицательно покачала головой. Очередная ложь.

– Нет, конечно же нет. Я не то имею в виду.

– Ладно. Я просто хочу вам чем-то помочь, прежде чем мне придется вас покинуть.

Я уверена была, что горечь, терзающая мне душу, слышится в каждом произнесенном мною слове, как бы сильно я ни сдерживалась. Впрочем, всякое упоминание о том, что мне придется идти на войну, способно было тотчас же угомонить всех в нашем доме. Умолк даже свист, исходящий из груди папы. Мама повернула голову в мою сторону. Щеки ее покраснели. Она явно рассердилась. Под столом сестра сжала мою руку в своей.

– Я понимаю, что все, что ты делаешь, ты совершаешь исходя из лучших побуждений, – тихо произнесла мама.

Видно было, что маме это далось с трудом, но ее слова меня успокоили.

Я замолчала и кивнула.

А потом Гиза встрепенулась.

– Ой! Я почти позабыла! Я зашла на почту, когда возвращалась из Саммертона. Вот письмо от Шейда!

В доме словно бомба разорвалась. Мама и папа потянулись за грязным конвертом, который Гиза вытащила из кармана своего жакета. Я им не мешала. Никто из них грамоте не обучался. Пусть полюбуются конвертом.

Папа обнюхал конверт, желая уловить, чем он пахнет.

– Пахнет сосновой живицей, а не дымом. Это хорошо. Значит, он сейчас далеко от Чоука.

Все мы почувствовали большое облегчение. Чоук был разбомбленной полоской земли, соединяющей Норту с Озерным краем. Именно там почти постоянно пылал костер войны. Большая часть жизни солдата проходила в окопах. Там на него сыпались бомбы и снаряды. Время от времени его бросали в убийственные атаки, заканчивающиеся общей резней. Остальная граница проходила по озеру, а за ним на севере простиралась тундра, слишком холодное место для того, чтобы воевать. Папу ранили в Чоуке много лет назад. Бомба тогда угодила прямиком в ряды его подразделения. За прошедшие с момента первых вооруженных столкновений десятилетия это место настолько изрыто взрывами снарядов и бомб, что там ничего не растет, а в воздухе постоянно висит пыль и реет дым. Короче говоря, в Чоуке все серо и мертво, как после войны.

Наконец родители передали мне письмо. Я с нетерпением распечатала конверт. Мне очень хотелось получить от Шейда весточку, но в то же время я страшилась того, о чем он может написать.

– Дорогая семья! Я жив, как вы можете уже догадаться.

Я и папа рассмеялись. Даже Гиза улыбнулась. А вот маму шутка Шейда не порадовала.

– Нас отвели с передовой. У папы хороший нюх, поэтому, мне кажется, он об этом уже догадался. Я рад вернуться в базовый лагерь. Здесь, как только рассветает, остаются одни красные. Прямо-таки красный рассвет, когда мы встанем все вместе. Даже серебряных из офицеров почти не встретишь. Без дыма, как в Чоуке, можно по утрам наблюдать за тем, как встает солнце. Жаль, но долго я в тылу не пробуду. Командование планирует отправить нас обратно на озеро. Нас припишут к новому военному кораблю. Здесь я встретил военврача из подразделения, в котором служит Трами. Она сказала, что с ним все в порядке. Получил осколок, когда его подразделение выводилось из Чоука. Теперь он идет на поправку. Никакой инфекции, никаких серьезных повреждений.

Мама тяжело вздохнула и сокрушенно покачала головой.

– Никаких серьезных повреждений, – язвительно произнесла она.

– О Бри ничего не знаю, но не волнуюсь за него. Он лучше нас всех. Вскоре брат приедет к вам на побывку. У него впереди – пять лет вольной жизни. Он точно скоро приедет. Не волнуйся, мама. Ничего больше не приходит на ум. Гиза! Не особо зазнавайся, хотя ты заслуженно можешь собой гордиться. Мара! Не будь такой негодницей и перестань избивать Уоррена. Папа! Я тобой горжусь. Люблю вас. Ваш любимый сын Шейд.

Как всегда, письмо Шейда задело нас за живое. Сосредоточившись, я почти что могла слышать его голос. А потом лампы над головой побелели.

– Что, никто из вас не подложил бумагу, которую я сегодня принесла? – успела я задать вопрос прежде, чем свет, мигнув, погас и настала тьма.

Как только мои глаза немного освоились с темнотой, я увидела, как мама отрицательно покачивает головой.

– Может, не будем снова? – проворчала Гиза.

Когда она вставала из-за стола, ее стул немилосердно скрипнул.

– Я хочу спать. Постарайтесь не ссориться.

Никто и не собирался ссориться. Все настолько устали , что просто не могли ругаться . Кажется, это уже стало традицией в моей семье. Мама и папа ушли к себе в спальню, оставив меня одну сидеть за столом. Обычно я легко завожусь, но сегодня и я так устала, что покорно пошла спать.

Я поднялась по еще одной лестнице на чердак, где уже мирно посапывала во сне Гиза. Она засыпает через минуту или около того, стоит ей только положить голову на подушку. А вот меня сон может часами не брать. Я легла к себе в кровать с письмом Шейда, зажатым в руке, и принялась ждать. От конверта, как и говорил папа, сильно пахло хвоей.

От реки долетали убаюкивающие звуки воды, плещущейся о прибрежные камни. Даже старый холодильник, ржавая развалюха, питающаяся от аккумулятора, который так дребезжит, что порой у меня болит голова, сегодня вечером меня не беспокоил. Но потом мое медленное погружение в сон нарушил птичий крик. Килорн.

Нет. Убирайся прочь.

Еще один крик. На этот раз гораздо громче. Гиза пошевелилась и повернула голову на подушке.

Ругая про себя Килорна последними словами, тихо его ненавидя, я вылезла из кровати и спустилась вниз по лестнице. Любой другой на моем месте наверняка споткнулся бы обо что-нибудь в большой комнате, но у меня поднакопилось опыта в этом деле благодаря частым приключениям, во время которых мне приходилось убегать от стражников. Ведущую наружу лестницу я преодолела за пару секунд и уже стояла по щиколотки в грязи. Килорн ждал меня, прячась в темноте под домом.

– Надеюсь, тебе понравится заиметь синяк под глазом. Я как раз собираюсь поставить…

При виде его лица я смолкла.

Килорн плакал. Но он ведь никогда не плачет! Костяшки его пальцев были сбиты в кровь. Я так понимаю, он со всей дури ударил кулаком в стену. Несмотря на мой вздорный характер и неурочный час, ничего, кроме жалости, даже страха за него, я не испытывала.

– В чем дело? Что случилось? – Не особо задумываясь, что делаю, я взяла кровоточащую руку друга в свою ладонь. – Что за горе?

Он ответил не сразу, собираясь с духом. Теперь я по-настоящему за него боялась.

– Мой хозяин упал и умер. Больше я не ученик.

Я попыталась сдержать вскрик, но не смогла. Эхо посмеялось над нами.

Он мог больше ничего не говорить, я все равно его прекрасно понимала, но Килорн продолжил:

– Я еще не вышел из ученичества, и теперь… – Запнувшись, он добавил: – Мне уже восемнадцать. У других рыбаков есть свои ученики. Я не работаю и не смогу найти себе работу.

Последние слова вонзились лезвием ножа мне в сердце. Килорн тяжело дышал. Мне совсем не нравилось, как он дышит.

– Меня отправят на войну.