Онлайн чтение книги Блюз перерождений Reincarnation Blues
Глава 4. Неприятности с кочевниками

Долина реки Инд, 2600 год до н. э.

Когда Майловасу Прадеш смог открыть глаза, мир хлынул в него рекой из цветов и звуков. Родители, которые принесли его в мир, жили в окружении гор и зеленых деревьев. Между горами лежали зеленые поля. Полноводная река срывалась в глубокое ущелье, застланное туманом.

Мир был полон голосов: рева муссонных дождей, звуков насекомых и ночи. Отец рассказывал сказки, а мать пела.

Никто в деревне не знал, что он был новой душой. Да и как им было понять? На свет появляешься без метки по числу твоих жизней. Распознать можно иногда – только по глазам. У новых душ глаза голодные, они впервые пробуют мир, восхищенные, испуганные и потрясенные.

– Он точно камень, – говорил отец Майловасу. – Если что-то разглядывает или слушает, совсем не шевелится. И едва дышит.

– Он как солнце, – не соглашалась мать. – Так и знай. Однажды все эти разглядывания и выслушивания зажгут в нем огонь, и он станет как бог, так и знай.

– Он будет вождем, – сказал вождь деревни, и все согласились.

Вождь был когда-то прославленным воином. Он носил на руке солдатский медный браслет в форме змеи, кусающей свой хвост. Сняв украшение с руки, он надел его на голову Майло, как обруч.

Майло быстро познавал мир. Уже в три месяца он пошел, да так, что его едва успели поймать на самом краю ущелья. На горшок уселся привычно. А когда заговорил, то произнес четко и слитно: «Папа, слышишь, как шумит в деревьях ветер?» – на что отец ответил: «Как? Да, слышу. Ох, ё-моё!»

В ребячьих играх он всегда был заводилой. До тех пор, пока ему не исполнилось шесть и он перестал расти. Однажды оказалось, что сверстники выросли на целый фут, а Майловасу совсем не подрос. Никто не мог сказать, почему.

– Видно, силы копит, – размышлял отец. – Еще месяц-другой, и он разом всех перегонит.

Но этого не случилось. Он остался маленьким. Вдобавок иногда он стал задыхаться. Его грудь точно стягивало веревкой изнутри, и приходилось садиться, хрипя и кашляя, пока он снова не мог дышать.

Ребята больше не брали Майловасу в компанию. Когда он все же побежал вместе со всеми, они схватили его и стали перебрасывать друг дружке точно мяч.

– Не смейте этого делать! – завопил Майловасу. В полете он крепко сжал кулаки и так треснул готовившегося схватить его мальчишку по носу, что тот зашатался, как пьяный, и был высмеян остальными. Майловасу горделиво пошел прочь, пытаясь скрыть, что едва может дышать. Он надеялся спрятаться за деревом, прежде чем рухнет без сил.

Не дав уйти, четверо мальчишек повалили его, а тот, кого он ударил, набил ему рот землей.

Однако назавтра он вернулся и снова побежал вместе со всеми. На сей раз, схваченный, он вцепился в запястье самого старшего обидчика по имени Санжив и мастерски вывернул тому руку. Прием запомнил, наблюдая, как борются отец и другие взрослые мужчины. Санжив вскрикнул от боли, но потом сжал зубы. Взрослые учили, что боль мимолетна – приходит и уходит, как многое извне твоего боа .

– Пусти меня, – сказал он Майловасу, – и тебя больше никто не посмеет тронуть.

Майло отпустил. Выпрямившись, Санжив обернулся к Майло и сказал:

– Мы вели себя с тобой по-детски.

Майловасу пожал плечами и ответил:

– Ничего, мы же дети.

– И все равно. Но позволь мне заметить: ты и вправду меньше всех и из тебя мог бы получиться отличный мяч. Обычный мяч не вертится в воздухе, и удержать его труднее. Можно нам играть тобой как мячом, Майловасу?

Майловасу отдал должное уважению, которое проявил Санжив. К тому же отец учил его не быть слишком заносчивым. Он согласился.

Отец Майло, в первый раз увидев новую детскую забаву, был разгневан и озадачен. Но присмотревшись, он разобрался, что к чему, и гордость за сына только возросла.

– Быть Майловасу самым крохотным вождем в этой деревне, а может быть, и за ее пределами, – сказал он.

Но предсказанию не суждено было сбыться. Вот что случилось на самом деле.

В один прекрасный день, когда дети были заняты игрой, а родители работали в поле, в центре деревни возникла суматоха. Донеслись громкие встревоженные голоса. Соседи высыпали на улицы, испуганно перешептываясь и переглядываясь.

Майловасу бросил игру и побежал домой, где на пороге уже ждали мать и отец.

– Идем, поглядим, – сказал отец, и втроем они отправились к кузнице в центре деревни, где толпились жители вместе с вождем и двумя старейшинами.

Все не сводили глаз с человека, по виду больше напоминавшего мертвеца. Левая половина его тела была в крови, местами запекшейся и почерневшей, из ран стекали по ноге новые ручейки, и он держался за ребра, как будто от сильной боли.

Поговорив с вождем и старейшинами, человек свалился и умер. Вождь поднял руки, призывая к тишине, и рассказал ужасные новости. Оказалось, умерший был крестьянином с равнины возле устья реки. Три дня тому назад кочевники напали на их деревню, и жители решили дать отпор. Они храбро сражались и пали. Деревню сожгли, тех, кто выжил, угнали в рабство. И лишь одному, чье тело лежит на земле перед ними, удалось ускользнуть, чтобы оповестить об опасности.

И сейчас кочевники направляются сюда. Новость была встречена молчанием. О кочевниках знали. Они всегда были там – у границ неведомой угрозы, существа из кошмаров, страшных историй заезжих торговцев. Однако никто из обитателей деревни за свою жизнь ни разу их не видел. Кроме одного человека. Вашти была самой старшей в деревне уже лет тридцать. Сколько было ей лет, она не помнила, наверняка больше ста. Скрюченная, как трухлявая ветка. Сейчас, возбужденно блестя глазами, она выступила вперед. Видно было, что она взволнована.

– Эти кочевники пришли, когда я еще была дитем, – прошамкала она. – Плохие люди. С малышей сдирали кожу и бросали их муравьям. Насиловали свои жертвы дни напролет, не брезговали и мертвыми. Я-то уцелела, потому что напомнила вождю его мать, та, правда, была с усами. Сражаться с ними бесполезно, а бежать некуда. По мне, лучше взять нож и зарезаться.

И старая Вашти тут же последовала собственному совету, прямо у всех на виду. По толпе прошел ропот. Он становился все громче и грозил перерасти в панику, когда внимание людей привлек резкий звон, точно кто-то остервенело бил в колокол. Испуганно озираясь, жители деревни заметили наконец Майловасу, что есть мочи молотившего по громадной наковальне. Тогда несколько взрослых во главе с вождем и родителями ринулись оттащить шалуна, который не нашел лучшего времени для игр.

– Стойте, – сказал Майло. – Я хочу предложить другой выход. Чтобы не пришлось себя закалывать.

Мгновенно воцарилась тишина. Все ждали, что он скажет.

– Когда я был еще меньше, чем теперь, – начал Майло, – то слышал, как пастухи говорили про веревочный мост через ущелье, чтобы козы смогли пастись на лугах по ту сторону. Отчего-то мост так и не построили…

– Из-за лени, – подсказал один из пастухов, по имени Брахдпур.

– …но я не вижу, отчего бы не построить мост сейчас и, перебравшись на ту сторону ущелья, затащить его следом.

– Вот она, лень-то, – заключил Брахдпур. – Чтобы, значит, мост построить, кто-то, понятно, не я, должен спуститься по скользким скалам, рискуя шеей, и поволочь за собой длиннющую веревку, а потом вскарабкаться по таким же скалам с другой стороны.

– Времени мало, – сказал кто-то из старейшин. – Ущелье не преодолеть меньше, чем за два дня.

– А если не потребуется спускаться? – прищурился Майло.

Все жители не сводили с него глаз.

– А ну? – хором сказала деревня.

– Если, – сказал Майло, – кому-то небольшому, но сильному взять веревку, и его перекинут через ущелье? А там уже перетягивать другие веревки, и дело пойдет.

Все смотрели на него.

– Да ведь это сколько же понадобится веревки, – подытожил Брахдпур.

И все сорвались с места.

Ранним утром все было готово. Они связали подобие лестницы с дополнительными веревками для опоры по обеим сторонам, скрепив всю конструкцию бечевкой. Оставалось переправить через ущелье свободный конец, за который потом перетянуть остальное.

Тогда, если бы кочевники и решили пуститься в погоню, у жителей деревни хватало времени укрыться в горах либо спуститься в долину и отправиться дальше по реке, по торговому пути в сторону моря.

Собрав только самое необходимое, они вереницей шли через покрытые туманом поля. Вдоль клокочущей бурой реки, не говоря ни слова. Майловасу шел первым, голову и плечи его украшали оранжевые цветы. Его друг Санжив шел рядом. Следом кузнецы и их подручные тащили на плечах огромные мотки веревок.

На подходе к ущелью Санжив вернулся к вождю и заговорил с ним почтительно, но с большой страстью.

Спустя минуту он снова поравнялся с Майловасу и сказал:

– Протяни руку.

Майловасу повиновался, и медный браслет вождя оказался у него на предплечье.

– Сегодня, – произнес его друг, – ты будешь нашим вождем.

Майловасу постарался обуздать гордыню, ровно как и страх, не позволяя ему всецело собой завладеть.

– По здравом размышлении, – заметил он, – браслет слишком широкий. Он соскользнет с руки и потеряется.

Санжив снял браслет и обмотал бечевкой, чтобы он сидел плотнее, и вновь надел на руку Майловасу. Друзья обменялись поклонами и через несколько мгновений уже стояли на краю ущелья. Времени на церемонии не оставалось. Если прислушаться, через гул воды уже можно было различить хриплые голоса, поющие вдалеке, за деревней и рекой, где пролегала тропа Анахарранья.

Самый крепкий кузнец, по имени Уманг, напоминавший взобравшегося на пенек быка, приблизился и проверил крепость узла на веревке вокруг пояса Майловасу.

– Готов? – обратился он к мальчику.

– Готов, – ответил Майловасу. Страх сковал его, отнял дыхание, стискивая грудь железным обручем, он едва сдерживался, чтобы не обмочиться. Другой край ущелья был метрах в сорока и, казалось, вырастал, так что пришлось отвести глаза.

Уманг сжал его запястья, крутанул над собой в воздухе и с истошным воплем швырнул через бездну. Попытка не удалась. Он полетел, раскинув ноги и руки, точно белка. Но мальчик все же не белка, и, не преодолев темную глубину клокочущего внизу потока, он устремился вниз, с веревкой позади (точно роскошный длинный хвост). Он обмочился, но не закричал. Напастей, что обрушились на него, было слишком много, чтобы они слились в одно чувство, вроде страха или грусти. Прежде всего, ужас осознания, что жизни пришел конец. Тут же мысли о страшной участи, что ждала его близких. И все это бушевало в голове, как разъяренный слон, а затем, когда он скользнул из утреннего света, погружаясь все глубже во тьму, наступила тишина.

Падение не погубило его. Он врезался в куст на краю замшелого утеса и свалился в бурлящий поток. Вода вынесла его на камень, задохнувшегося и обессиленного. Мгновением раньше голос в его голове стих, а свет померк. Теперь широко открытые глаза видели, уши слышали. Но недолго. Он провалился в сон.

Когда он проснулся, на соседнем камне сидела маленькая девочка. Глаза ее были не меньше, чем у него, и смотрела она так, точно прежде никогда не видела мальчика, искореженного и умирающего на дне ущелья. Она была завернута в нечто длинное и черное – то ли мантия, то ли крылья. Длинные черные волосы каскадом падали на плечи.

Он понял, кто это. Да и кем еще могла она быть?

– Не знал, что Смерть девочка, – шепнул он голосом тихим, как вздох мотылька. – И так молода.

– И вовсе не молода, – ответила она. – Стара настолько, что уже устала об этом думать. Просто хотела тебе понравиться. Ты очень храбрый и умный для своих лет.

Майловасу почувствовал, как сумерки окутывают его внутри.

– Не хочу забирать тебя, – прошептала девочка. – Ты прожил жизнь так прекрасно. Ничего подобного мне прежде не встречалось. Наверное, при рождении тебе дали лишнюю душу.

Попытавшись ответить, Майловасу задохнулся. Его тело задергалось. Девочка склонилась и поцеловала его в лоб, и он точно растворился… Он лежал на деревянном мосту через неспешно текущую синюю реку. Зеленые луга вдоль берегов пестрели луговыми цветами. Он был прежним, даже немного подрос. Браслет с его руки пропал. Жаль, ведь он его заслужил. Вместо девочки рядом с ним уже была женщина. Бледная кожа, бездонные черные глаза. Что-то вроде накидки или крыльев?

Длинной тонкой рукой она приподняла его голову.

– В другой раз постарайся прожить подольше, – шепнула она.

– Ладно, – ответил он.

Женщина была той самой девочкой – Майловасу толком не понял, как догадался. Прежде чем он успел спросить, та шагнула назад, освобождая место еще двоим персонажам. Необъятных размеров тетке и пожилой даме с котом.

– Идем, – сказала громадная тетка. Пройдя по мосту, они оказались в городке на берегу реки, в окружении красивых домов. Его провели в особняк с фонтаном во дворе и гуляющими павлинами.

– Ох, ё-моё, – повторил за отцом Майловасу. – Это как же? Разве мог я…

– Новичкам везет, – произнесла старуха с котом. – Пользуйся, пока можешь.

– Не просто везет. – Громадная тетка неприязненно покосилась на спутницу. – Твоя первая жизнь была безупречна. Ты мог достичь совершенства очень скоро – как знать?

Они собрались уходить.

– Стойте! – воскликнул Майловасу. Кто они такие? И что происходит? – Вы боги? Или души предков? – спросил он.

Громадная женщина потрепала его затылок теплой тяжелой ладонью.

– Мы всего понемногу, – сказала она. – Считай, мы частицы вселенной.

Юному Майло это мало что объяснило.

– А зовут вас как? – спросил он.

– Имена есть для всего, – раздраженно проворчала кошатница. – Меня зовут…

Воздух взорвался, будто наполненный невыразимой музыкой. Словно звезды загудели разом или вся могучая земля собралась чихнуть. Уши, казалось, лопнут. И рассудок разорвет…

Все прекратилось.

– Но ты можешь звать меня Няней.

– А я Матерь, – сказала толстуха. – Или Мама, Ма…

– Кто ты? – спросил Майло Смерть.

– Ее зовут Смерть, – ответила Няня.

– Я Сюзи, – возразила Смерть.

На слух Майловасу понравилось. Звучало необычно.

– С каких пор? – вытаращила глаза Мама.

– Вот с этих самых. Называть меня Смерть все равно что его «детской душой» или собаку «собакой». К тому же разве тебе понравилось бы назваться Смертью?

– Сюзи красивое имя, – сказал Майловасу.

– Пора нам, – примирительно заключила Мама. – Пусть отдохнет.

– От чего мне отдыхать? – удивился Майло. – Я только и успел, что упасть в ущелье и умереть. Едва ли больше часа, как я встал с постели.

Но Мама с Няней развернулись и рука об руку вышли со двора. Сюзи растворилась в смерче голубых цветков клевера. Чувствуя, как голова идет кругом, Майловасу выпустил свою струю в фонтан и направился в дом, где подкрепился фруктами и на несколько часов забылся тревожным сном.

Позже женщины вселенной вернулись и уселись пообщаться. Цель посиделок была простой – разъяснить устройство вселенной. Поэтому расположились на кухне, где был огромный каменный очаг. Мама взмахнула ручищами, и в очаге заревело пламя.

– Огонь – это Реальность, – пояснила она. – Именно такова вселенная: неуправляемая и бессловесная. Живая и примитивная. Понять ее до конца невозможно, если же подберешься слишком близко – обожжешься. У нее много имен. Подчас мы зовем ее Сверхдуша, ведь она как одна гигантская, совершенная душа. Так?

Вспыхнул огонь. Майло заслонил глаза и попятился.

– Так, – согласился он.

Мама тоже отступила, повернулась спиной к огню и обвела руками пространство кухни.

– Заметь, чем дальше ты от огня, тем холоднее и темнее вокруг. Потому что настоящая вселенная, Сверхдуша, распространяет жар и свет, свою реальность, как бы сказать, повсюду. Но чем дальше уходят свет и жар, тем они слабее. Они рассеиваются. То есть погляди в огонь, и…

Майло посмотрел.

…и увидишь яркий, ровный свет. Дальше он где-то ярче, где-то слабее, отбрасывает сполохи и тени. Там, где стою я, он еще достаточно яркий и жаркий. Примерно в таком месте мы все сейчас находимся.

– Загробный мир, – сообразил Майло, всегда слывший прилежным учеником.

– Никакого «загробного мира», – огрызнулась Няня. – Ведь он и «предшествующий», не так ли? Это зовется ортамидивалаваларезатионаптулосфера. Значит «между».

– «Загробный мир» подойдет, – сказала Мама. – Не будем усложнять. Именно так его называют люди. В любом случае здесь все достаточно реально, в отличие от дальних просторов вселенной. Но реальность несовершенна, это не настоящий огонь. Она вспыхивает и гаснет, пытается сохранить баланс, отобразить огонь в его сути. Она создает образы и формы, но они всего лишь иллюзии.

– Но ведь огонь тоже вспыхивает, – сказал Майло, указывая на очаг, – кружится и…

– А ну, цыц, – рявкнула Няня.

– Это образное понятие, – сказала Мама, – постарайся его усвоить.

– Ладно, – сказал Майло. – Тогда, если я вижу мост в Загробной жизни, он более реален , чем там на Земле?

– Смышленый, – сказала Няня.

– Вот именно, – подхватила Мама. – Здесь это понятие моста. То же для ложки или столба. Чистая форма.

Теперь Майло заметил, что Няня и Мама как бы мерцают, переливаются, чего он никогда не видел с другими людьми или предметами. Точно облаченные в чудесную вторую кожу. И от этого, размышлял он, казались более естественными, присущими . И Смерть, Сюзи, также мерцала. Как странно.

– И такие формы, – сказала Няня, махнув в дальний, сравнительно темный угол кухни, – расходятся и рассеиваются, пока не становятся тенями, где изредка мелькают сполохи и искры. Увидеть истинные формы непросто, как непросто судить, что реально.

– Такова Земля, – заключил Майло, – где мы должны проживать свои жизни.

– Где ты должен проживать свою жизнь, – поправила Няня. – Мы ничего не должны.

– Мы как искры того огня, слетевшие во тьму помочь, – сказала Мама.

– Помочь в чем? – спросил Майло.

Тогда Мама опять взмахнула руками, и в следующее мгновение они оказались на улице, уходившей под гору к уютному скверику.

– Помочь тебе стать частью огня, – сказала Мама, доставая солнечные очки. Майло пока не приходилось видеть солнечных очков. Интересная штука!

– Помочь пройти сквозь иллюзии к настоящей вселенной.

– К Сверхдуше, – сказал Майло.

– Точняк, – сказала Няня. – В каждой жизни ты будешь учиться. И постепенно сможешь стать совершенным. На это зачастую уходят тысячи жизней.

– А наша забота, – добавила Мама, – помочь с выбором твоей следующей жизни.

– Все это мне нужно осмыслить, – сказал Майло. – Обязательно.

Добравшись до сквера, он посмотрел назад и заметил, что улица к его дому опять ведет под гору.

– Под гору мы шли сюда, – удивился он.

– Сполохи и тени, – сказала Мама. – Формы изменчивы, реальность иллюзорна. Там на Земле, вот где все иллюзорно.

– Стало быть, задача выбора той жизни, что ведет к совершенству, становится все сложнее.

– Я говорю, смышленый, – сказала Няня. – Имей в виду, выбор не всегда очевиден.

– Сколько времени мне отведено? До того, как предстоит вернуться?

Обе пожали плечами. Мама и Майло сели на траву, Няня прикурила сигарету (любопытно, отметил Майло) и стала наблюдать за материализацией нового дома дальше по улице.

– Отправишься, когда сочтешь нужным, – сказала Мама.

– А если…

Мама приложила палец к губам.

– Ложись и смотри на облака. Не забивай голову. Расслабься.

Майло попробовал расслабиться, но его преследовали мысли о Сюзи. Так и должно быть? В размышлениях он забылся беспокойным сном.

Через неделю было решено, что Майло возродится радиоведущим по имени Майло «Свиной Ломоть» Зилинский в Цинциннати, штат Огайо. На сей раз он дожил до сорока девяти. И когда очнулся на ржавом железнодорожном мосту, голова лежала на коленях у Сюзи. Она гладила его волосы, но не пыталась поцеловать или еще что. Неизведанное прежде чувство, которое повторится не скоро. Минуту-другую они наслаждались взрослением, пока не появились Ма и старуха-кошатница.

– Что ты любил больше всего? – спросила Сюзи. – Чего тебе будет не хватать?

– Из жизни?

Майло повременил с ответом, поскольку жизнь «Свиного Ломтя» Зилинского была таки мерзкой. И в этот раз на хороший дом рассчитывать не приходилось.

– Рождество, – сподобился он. – Любил больше всего.

Вранье. Больше всего он любил девчонку по прозвищу Орешек, из закулисной свиты группы Доктор Хук.

Но она не стала переспрашивать. Так люди заводят друзей, неважно, из какой они реальности.