Онлайн чтение книги Ревность волхвов
27 декабря

Мы стартовали в Финляндию двадцать седьмого декабря. Я был счастлив, что меня минует весь предновогодний столичный ажиотаж. Не надо будет поздравлять коллег по работе, партнеров, друзей, родственников – включая дальних, покупать им презенты… Никого не забыть, никого не обидеть невниманием… Какая мука!.. И как удачно получилось, что я избавил себя от этих хлопот!

Я ограничился лишь короткой эсэмэской, разосланной по списку: уезжаю, мол, на все каникулы; всех поздравляю с Новым годом, люблю и обнимаю… О, как удачно я дезертировал из рождественского сумасшествия!

Старт экспедиции наметили на пять утра. Meeting point запланировали вполне разумно. Собирались на площадке у «Макдоналдса» на Ленинградском шоссе. А вот мeeting time[5]Время встречи ( англ. ). назначили, по-моему, слишком рано. Могли бы стартануть и в семь. Или хотя бы в шесть. Однако в коллективе, к коему я примкнул, судя по всему, царили армейские порядки: приказы командира не обсуждались. А старшим здесь, без сомнения, был Вадим Сухаров – директор фирмы, где работали большинство путешествующих. Вот мы и приехали по его приказу в пять и вывалились из машин: хмурые, невыспавшиеся – в темноте пустой площадки. Сам командир-директор, впрочем, опоздал, явился в четверть шестого.

Прибыл он на «Лендровере». Впрочем, машина (как рассказал мне Саня) принадлежала не Вадиму, а Пете Горелову, его заместителю (и творческому директору фирмы). Сухаров, похоже, был истинным начальником: ездил на подчиненных – и в прямом, и в переносном смысле.

Он спрыгнул с высокой подножки джипа – огромный, боевой, нахмуренный. Еще в «Лендровере» находился хозяин машины Петр Горелов, а также жены обоих, Анастасия и Евгения. Эта троица из автомобиля даже не вышла – грелась. Движок остался включенным, стекла изнутри медленно затягивало испариной, и я заметил лишь силуэты сидевших внутри.

Вадим Сухаров, одетый в спортивную куртку и штаны, являл собой классический тип современного руководителя – далеко не олигарха, но человека небедного. Высокий, мощный, с наметившимся брюшком, волевое лицо. Щелочки глаз смотрели цепко и подавляюще. Трехдневная щетина прибавляла мужественности. Рукопожатие оказалось железным, словно парень собирался переломать мне кисть.

Вообще, Сухаров походил на медведя – большой, плотный, коренастый, вроде бы неуклюжий и слегка нелепый. Однако ты сразу понимал, что, как и при встрече с настоящим хозяином тайги, с ним шутки плохи. Стоит его разозлить или обидеть – и никому мало не покажется.

Из третьей машины, участвующей в автопробеге (то был «Авенсис-Универсал» с огромным багажником на крыше), тоже вылез лишь один представитель тамошней компании. Им оказался человек невысокого роста, плотно сбитый, в потеющих очках и с бритой головой. Я узнал его благодаря анкетам, которые экспедировал в финское посольство: Иннокентий Большов (тридцать четыре года, место рождения – г. Москва, финансовый директор. Остальные трое остались в лимузине – жена финдиректора, по имени Валентина Большова, и посторонняя, «нефирменная», семейная парочка, Стелла и Родион Сыромятские, двадцати пяти и сорока трех лет соответственно. Из посольских документов я не понял: кто они, эти Сыромятские, и чьи они друзья, а Саню пока об этом не спрашивал.

К сожалению, в нашем автопробеге не участвовали те две подружки, что предназначались для нас с Саней, – Олеся Евдокимова и Светлана (однако если Света уже являлась любовницей моего кореша, то Леся пока, подозреваю, даже не ведала о моем существовании). Обе девушки должны были прилететь в Финляндию послезавтра на самолете. У них, видите ли, на завтра был назначен последний экзамен зимней сессии.

Итак, в начале шестого утра близ канадской котлетной, в темноте, нарушаемой лишь молочно-белыми фонарями и редким светом фар проезжавших по Ленинградке автомобилей, под посвист ледяного ветра Вадим Сухаров на правах босса давал нам установку:

– Старайтесь не отставать и не расползаться. По возможности идем колонной. Сначала впереди – наш «Лендровер», потом – «Авенсис», замыкает «Хонда». Дальше меняемся: я ухожу на третью позицию, вторая выходит вперед и так далее. Меняться будем каждый час. Тот, кто в головной машине, должен засекать гаишников, ямы и прочие проблемы и оповещать остальных по рациям. Через каждые три часа устраиваем привал на пятнадцать минут: оправиться, выпить кофея, съесть сухой паек. Можно поменяться водителями внутри каждой машины. Держите рации, – Вадим достал из карманов своей необъятной куртки три «Моторолы» и раздал нам, – они уже настроены на одну волну, зона действия не больше пары километров, поэтому очень желательно не растягиваться. Батарейки быстро садятся, о личном лучше не трындеть. Захочется поговорить – созванивайтесь по мобильным. Все ясно?

Хоть моя свободолюбивая натура не приемлела менторский тон Вадима и на языке вертелось какое-нибудь язвительное замечание, я счел благоразумным не устраивать бунт на корабле в самом начале экспедиции, поэтому лишь кивнул, получая из рук самопровозглашенного руководителя рацию. Точно так же поступил и лысый бухгалтер Иннокентий.

– По машинам, господа! – провозгласил Вадим. Чувствовалось, что он умеет и, главное, любит командовать. – С богом!

Мы расселись и помчались.

Вадим, рулящий головным джипом, задал стремительный темп. Мы неслись со скоростью сто сорок, презирая знаки об ограничениях и населенных пунктах. Наше счастье, что гаишники в Подмосковье оказались ленивыми и дрыхли перед рассветом. Частенько Сухаров, презрев экономию батареек, выходил в эфир: «На выезде из Солнечногорска большая яма на правой полосе. Как поняли меня? Прием». Мне показалось, что Вадиму просто нравилось – совсем по-детски! – отдавать команды в радио, словно он танковую колонну возглавляет.

Я рулил, а Саня вытянулся на разложенном почти горизонтально переднем сиденье и рассказывал мне о наших спутниках. Начал он с лысого финдиректора Иннокентия Большова.

– Вот он едет с нами, – со злорадным удовлетворением проговорил Сашка, – и не знает, что ему – крындец.

– В каком смысле «крындец»? – Я на секунду оторвался от стремительно несущейся мне под колеса полузаснеженной дороги.

– А в таком, что скоро Вадим его выгонит с волчьим билетом. А может, и еще чего похуже сотворит.

– За что?

– Большов – ворюга. Бабки у фирмы скоммуниздил. А это значит, – полулежащий Александр назидательно поднял палец, – что наказал деньгой Вадима. И Петра Горелова – тоже. И в меньшей степени ихних жен. (Они тоже долю в нашей прибыли имеют.) И, отчасти, даже меня… Наша фирма, – пояснил он, – по форме собственности – акционерное общество закрытого типа. Основной акционер Вадим, потом Петя, потом ихние женушки, затем остальные сотрудники.

– Зачем же Большова, раз он вор, с собой отдыхать взяли? – удивился я.

– Я ж тебе говорил: мы в эту поездку еще летом собирались. Тогда к Кену вопросов не было.

– Могли бы с ним и в Москве разобраться.

– Ха! Тогда два места в коттеджах пустыми останутся. А Сухаров денежки считать умеет… И, прошу заметить, Иннокентий пока не в курсе, что Вадим про его художества знает. И никто ни о чем не знает, только я да Сухаров…

«Значит, ты Иннокентия заложил», – чуть не выпалил я, но вовремя прикусил язычок. А мой румяный друг продолжал разглагольствовать:

– Может, Вадим для Большова какую-нибудь особенную кару готовит? Оч-чень в духе Сухарова – неожиданная расправа. Когда жертва ничего не подозревает, расслабилась и не ждет разборки. Не исключу, если Вадим нашего финдиректора на съеденье полярным волкам бросит или в вечную мерзлоту закопает.

…Через три часа пути, уже далеко за Тверью, мы устроили первый привал. Съехали на заснеженную второстепенную дорогу, на багажнике моего «аккорда» разложили провизию, осветили импровизированный стол фарами двух других машин. Зимняя ночь нехотя и не спеша сменялась рассветом. Наконец-то я увидел всех своих партнеров по поездке (за исключением, напомню, Светланы и Олеси, отправляющихся в Финляндию самолетом). Из «Лендровера», помимо уже виденного мной Вадима – директора фирмы и самопровозглашенного командира пробега, – вышел его партнер Петя. (Петр Горелов – узнал я его по фотографии в финской анкете, – тридцати семи лет, женат, образование высшее, окончил Архитектурный институт.)

Горелов являл собой полную противоположность своему другу и старшему партнеру Сухарову. Хотя был он столь же высок, зато обладал худым, даже астеническим сложением. Тонкие и довольно красивые черты лица почти все время озаряла ироническая улыбка – словно он вот-вот произнесет что-то смешное. Длинные волосы сзади были забраны в косичку. Я обратил внимание на его тонкие, нервные пальцы, красные от мороза. И по дружелюбному рукопожатию, и по улыбчивому взгляду чувствовалось, что он в отличие от Вадима не любит, да и не умеет быть руководителем и охотно пребывает в тени своего партнера. Словом, даже внешне Петр был типичным мозговым центром или, как стало модно говорить сегодня, «креативщиком», или «криэйтером».

Петю сопровождала жена – почти такая же высокая, как и он, и худая. Звали ее Женей (Евгения Горелова, вспомянул я анкету, в девичестве Подольская, тридцати шести лет, образование высшее, окончила Второй мед, временно неработающая, детей нет). Я сразу обратил внимание на ее необычную красоту. Тонкие, выразительные черты лица, огромные черные глазищи. Она походила на юную Монику Витти из старых итальянских фильмов. Или на молодого Бориса Пастернака – родись он женщиной. Однако губы ее при этом были такой пухлости и яркости, что превосходили, пожалуй, саму Анжелину Джоли. Ее красота меня оглушила, и я сразу понял, что готов на все, лишь бы… И плевать мне на то, что она почти на десять лет старше! Но увы – рядом маячил этот ее муж…

Женя оказалась – что странно для женщины – совсем не словоохотливой. За все время завтрака я услышал из ее прекрасных уст, пожалуй, не более двух фраз.

В головном «Лендровере» следовала еще одна женщина по имени Настя – супруга директора фирмы. (Я невзначай, благодаря визиту в посольство, оказался в курсе самой сокровенной тайны женщин, путешествовавших с нами: я знал их возраст!) Анастасии Сухаровой было тридцать восемь, однако выглядела она максимум на тридцатник, и я спросил себя, делала ли она уже подтяжку или ограничилась пока ботоксом, массажами и пилингом. Настя, в противоположность Жене, оказалась болтлива. И, под стать своему мужу, имела пару-тройку лишних килограммов. Впрочем, дополнительный вес даже шел ей – все равно она была живой, спортивной, румяной.

Да, двум директорам – генеральному и творческому – повезло с супругами. Хороши были обе – и пышногубая худая Женя, и плотная, розовощекая Настя. Мужья, кажется, ценили их – я понял это по тем коротким взглядам, которые они время от времени бросали на супружниц. Петя трогательно ухаживал за Женей: то кофе наливал, то бутерброд протягивал. Она царственно принимала его знаки внимания. В другой парочке ухаживающей стороной, напротив, была женская – в лице Насти, а Вадим благосклонно принимал ее заботу. Вдобавок я заметил, что не только между супругами, но и внутри данной четверки царили дружба и взаимопонимание. Видимо, наша поездка (надо спросить Саню, прав ли я) была для них, четверых, далеко не первым совместным путешествием. Временами они расточали улыбки, намеки и шутки, понятные только им.

…Мы поели, выпили кофе из термосов и пустились в дальнейший путь. Теперь за руль «Аккорда» сел мой румяный друг Саня, а я отвалился на разложенное переднее пассажирское сиденье и сладко заснул…

…Следующий привал устроили уже в преддверии Питера, когда зимний день, не успев толком развиднеться, начал гаснуть. Обед опять разложили на багажнике. Ехал бы я один, перекусил бы где-нибудь на заправке, тем паче выглядели они ухоженно, но Сухаров безапелляционно заявил, что подобное харчевание небезопасно для жизни и здоровья. У нас с Саней из продуктов остались лишь минералка, крепкий кофе и прочие энергетики – однако остальные участники автопробега, более хозяйственные, припасли столько пищи, что могли бы прокормить не только пару холостяков, но и несколько автобусов в придачу. Правда, жены руководителей, Женя и Настя, видать, не слишком уважали максиму, что «путь к сердцу мужчины лежит через желудок», потому взяли в дорогу тривиальный набор из супермаркета: мясную нарезку, сыр, корнишоны. Зато другая участница экспедиции, Стелла, приготовила провизию с душой и фантазией. Она разложила домашние пирожки с капустой и грибами, жареную курочку, котлетки. Неудивительно, что путники стали потихоньку подтягиваться к ее припасам.

Стелла не имела отношения к фирме Сухарова. (Стелла Сыромятская, вспомнил я, двадцать пять лет, образование среднее специальное, работает секретарем в компании «Даблъю – Игрек-Икс». А ее муж Сыромятский числился руководителем данной фирмы.)

Стелла – невысокого роста, не очень фигуристая, но с кокетливо сверкающими глазами – вдруг оказалась в центре внимания. Комплименты ее котлеткам и пирожкам перемежались похвалами в адрес самой поварихи. Девушке явно льстило мужское внимание. Она прямо-таки купалась в восхищении сильного пола. Ее успех тем не менее совершенно не волновал мужа – импозантного, подтянутого господина с пышной седой шевелюрой. (Родион Сыромятский, сорок три года, образование высшее, окончил МГИМО, кандидат экономических наук.) Он деликатно и индифферентно попивал чаек. Даже среди леса, в спортивной куртке, он выглядел словно на дипломатическом приеме.

Меж тем его супруга стала слишком уж явно льнуть к Вадиму. И по руке того погладила, и, выбрав момент, грудочкой к нему прижалась… Я, конечно, понимаю: он директор фирмы и вроде как руководитель нашей экспедиции, но, на мой взгляд, ничем подобных знаков внимания не заслужил. Однако интерес Стеллы к Сухарову, казалось, совершенно не взволновал ее супруга. Он деликатно отвернулся и зевнул. Кстати, и Вадимова жена Настя совершенно не среагировала на столь откровенный Стеллин кадреж. Либо она умело делала вид, что поведение мужа ей глубоко фиолетово, либо для нее стал привычным неприкрытый флирт Сухарова с молоденькими девушками.

– Благодарю тебя, Стелла, – звучным голосом проговорил в заключение ужина Вадим и облапил девушку медвежьим объятием. Та только кокетливо всхихикнула, а оба супруга, и Настя Сухарова, и Родион Сыромятский, даже бровью не повели.

– По машинам, господа! – взбодренный ужином и красивой девушкой, воскликнул Вадим. – До финской границы осталось каких-то сто километров!