После его ухода я долго сидел с сильно бьющимся сердцем и пытался собраться с мыслями. Неслучайно архангел Михаил так смотрел злобно и жаждал меня убить. Для Сатаны присутствие во мне такой силы Тьмы лишь ха-ха, всего лишь любопытно, что дальше, но мне как раз очень неуютно, если говорить мягко.
И раз уж во мне ее столько, то я должен постоянно следить за собой, а то наломаю дров.
Рано утром я поднялся с тяжелой головой и понял, что так и не заснул, а все те суматошные видения, что одолевали пять часов кряду, вовсе не сон, а тягостный бред наяву.
Иллариана, была первая мысль. Если я не заморю себя работой или какими-то заботами, я сегодня же свихнусь окончательно.
В соседнем зале дворецкий тщательно протирает золотые кубки, очень тяжелые и неудобные, зато престижные, а еще на полках блестят фужеры из тонкого стекла с диковинно изогнутыми ножками. Я подсознательно ждал, что вот-вот упадут, у них настолько чудовищно смещен центр тяжести, что просто не могут стоять вот такие и не падать…
Он вздрогнул, ощутив мое присутствие, повернулся быстро и крайне почтительно склонился.
– Ваша светлость…
Я поинтересовался:
– А почему кубки подаешь, а фужеры прячешь?
Он выпрямился, на лице замешательство.
– Ваша светлость, из кубков пьют наиболее знатные… А фужеры для тех, кто попроще.
– Ага, – сказал я, – понятно. Ну, когда я один или с друзьями, подавай фужеры. А золотые кубки только на пиры. Только… что это с ними?
Он проследил за моим взглядом, на бесстрастном вышколенном лице проступило нечто вроде сдержанной улыбки.
– Ваша светлость, все вот так сперва… Потом привыкают.
– А как они не падают?
Он пожал плечами.
– Магия…
Я зло стиснул челюсти. Магия, черт бы ее побрал. Этим словом объясняют все непонятное, а заодно перечеркивают любые попытки доискиваться истины. Потому мир магии – это застойный мир, а мир науки – постоянно развивающийся.
Плохо только, что любые проявления магии нам симпатичны, что ли, как неожиданные подарки, а наука – это нечто ближе к ежедневной и рутинной работе, но кто из нас, положа руку на сердце, работает из любви к работе, а не по необходимости зарабатывать на жизнь?
– Где наш новый управитель? – потребовал я.
– Артур Шницлер? – переспросил он на всякий случай. – Он везде. В смысле, может быть везде. Здесь довольно странное сообщение между… между этажами, помещениями. Я даже не пытался разбираться. Принимаю, как должное. Велите позвать?
– Да, – отрубил я. – Пусть явится ко мне в покои.
Шницлер явился на удивление быстро, едва ли не быстрее, чем я вошел, и бросил на стол перчатки. Собранный, настороженный, с недоверчивым взглядом выпуклых глаз, он поклонился от двери и остался в таком положении.
Я сказал нетерпеливо:
– Давай без особых церемоний. И не прибавляй к каждому слову «ваша светлость», это вдвое сократит разговор. Итак, что скажешь о своей новой должности?
Он выпрямился, взгляд острый, развел руками, но только слегка, в присутствии высоких особ нижестоящие не должны позволять себе размашистые жесты.
– Ваша свет… простите, но я и раньше делал все то же самое. Томас Кемпбелл вел дела герцога умело… Я хочу сказать, хорошо подбирал помощников. Они все и делали, а он лишь…
– Занимался темными делишками, – прервал я жестко. – Как я понимаю, ты всех полезных оставил на месте?
Он ответил с поклоном:
– Зачем терять натасканных и умеющих, а брать новичков, которых еще неизвестно, научишь ли? Все работают, ваша грозная слава никому не позволит лентяйничать. Налоги собираются, кузнец вернулся к работе, некоторых слуг я заменил, разницы не заметите…
– Как с хозяйствами вне замка? – потребовал я.
Он вздрогнул, сказал торопливо:
– Тоже… стараюсь. Там были трудности, Кемпбелла знали больше, а меня пока мало кто слушает…
Я потребовал:
– Почему?
Он смущенно развел руками.
– Приказывать и распоряжаться я могу хорошо, но с отдаленными хозяйствами нужно еще поставить себя. А это у меня получается пока плохо.
– Ты должен научиться говорить с людьми, – сказал я наставительно, – одной твоей должности и моей тени за спиной недостаточно.
Он сказал тоскливо:
– Да знаю, ваша… простите!.. Скажу откровенно, я уже начал запираться в комнатке и произносить речи!.. Словно бы перед большой толпой. Там вроде бы получается, но когда выйду даже на деревенскую площадь перед крестьянами…
– Постой, – переспросил я. – В той комнатке тебя кто слушает?
– Только я, – ответил он. – Сам перед собой и произношу.
– Тогда понятно, – сказал я. – Эх, Артур… одно дело, когда успешно втолковываешь что-то тому дураку, другое – когда людям! Народ не из таких дураков, что тебя слушает в одиночестве. Там всякие.
Он тяжело вздохнул.
– Значит, все зря?
– Говори с живыми, – посоветовал я. – Говорят же, уча других, и сам учишься. А попросту: или их поднимешь до понимания, либо сам опустишься… что произойдет скорее, так как у нас у всех мозги стремятся закиснуть или засохнуть. Ладно, я сейчас еще раз объеду свои владения. Подготовь список проблем, которые тебе не по зубам.
Пес несется впереди, подпрыгивает на всех четырех и на лету звонко щелкает зубами. Пойманные бабочки остаются в пасти, а нежные крылышки с отвращением выплевывает.
Арбогастр аристократически смотрит свысока, пофыркивает на скаку, он уж точно никогда бы не позволил себе так распускаться и вести себя чересчур… естественно.
Я объехал ряд хозяйств, Артур прав, иногда достаточно не браться самому за решение чужих проблем, а просто явиться и спросить грозно: «Как, вы еще не сделали?» и многозначительно погладить рукоять меча.
На всякий случай я расспрашивал про демонов, что могли появиться из ниоткуда. Никто ни о чем не слыхал, существа Темного Мира, проникшие к нам через портал, либо передохли, либо затаились в ожидании подкрепления, которое никогда не придет.
Когда я ехал через густой лес с могучими красивыми деревьями, Пес насторожился, сделал стойку, как на дичь, потом посмотрел на меня с вопросом в больших детских глазах.
Я остановил арбогастра, тот сразу превратился как в каменную статую, а я прислушивался и присматривался, наконец уловил далекий хруст сухой веточки, а чуть позже – шелест ветвей кустарника.
Между деревьями идет молодая девушка в простом крестьянском платье, а это значит, что под этим балахоном у нее другой одежды нет. Грудь высокая, живот плоский, спина прямая, черные как смоль густые волосы убраны в высокую прическу и плотно перетянуты красными лентами.
Вот только через плечо перевязь с мечом в узких ножнах, а тонкую талию перехватывает широкий кожаный пояс с кармашками, а еще там короткий нож в кожаном чехле.
Я покачал головой, когда девушка молниеносно выхватила меч и неуловимо быстро срубила толстую ветку, загораживающую дорогу. Тут же меч снова оказался в ножнах, а она шла дальше мирная и беспечная, на полных губах загадочная улыбка.
Женщина с мечом – да, выглядит здорово. Сочетание женственности и грозного орудия убийства. Я сам с удовольствием смотрю, когда такая дура возьмет клинок и пойдет с ним вышагивать по саду, комичная и забавная, как ребенок, старающийся выглядеть взрослым и влезший в папины сапоги. Но нельзя же всерьез этим дурам давать в руки мечи или даже луки!
Как ни крути, но пустить стрелу из пятидесятифунтового лука женщина просто не в состоянии. Натянуть его в силах только мужчина, да и то не всякий. Ну, разве что Боудеррия сумеет выстрелить даже из лука самого Асмера, он у него стофунтовый, однако все прочие женщины зачастую даже не в силах его поднять, а не то, чтобы держать в одной руке, а другой тянуть на себя очень уж тугую тетиву.
У этой меч предельно узкий, легкий, таким даже ее руки смогут разрубить не защищенного доспехами человека. А двигается она быстро…
Я неслышно покинул седло, подкрался ближе к кустам, и когда она проходила с той стороны, прыгнул и придавил к земле. Она отчаянно задергалась, но я приложил лезвие кинжала к ее горлу и внимательно посмотрел в глаза.
Она побледнела и закусила губу, взгляд мой говорил, что никаких скидок на женскость, убью без малейших колебаний.
– Говори, – велел я. – И давай без этих глупых историй насчет заблудилась в лесу. Я хоть и дурак, но не настолько, чтобы поверить в такую хрень. Не понимаю, как другие постоянно попадаются!
Она прошептала в страхе:
– А что говорить? Скажите, я на все согласна.
– Если на все, – сказал я резко, – выкладывай, кто тебя послал. Какие дал инструкции.
Она проговорила дрожащим голоском:
– Меня не посылали…
Я прервал:
– Ладно, как хочешь. Я не знаю, насколько ты опасна, но что враг – бесспорно. Потому на всякий случай я тебя просто убью.
Она пробовала приподняться вслед за мной, я толчком опрокинул ее обратно, занес нож и с силой обрушил вниз. В последний миг услышал отчаянный визг:
– Меня послал барон Брайан Петтиген!
Острие меча врубилось рядом с ее головой, брызнула алая кровь. Женщина вскрикнула и ухватилась за мочку уха, пальцы окрасились кровью.
– Говори быстро, – приказал я. – Никаких виляний. Чуть заподозрю… только заподозрю!.. брехню, больше предупреждать не буду.
Я вытащил из земли нож и снова занес его над ее головой. Она пропищала жалко:
– Вы все равно убьете…
– Скорее всего, – согласился я. – Но могу и не убить. Все зависит от того, насколько быстро и кратко выложишь все секреты.
Она скосила глаза на нож, на бледном лице откровенный ужас, заговорила быстро-быстро, глотая слова:
– Послал барон Петтиген, это родственник убитого вами герцога Хорнельдона. Он хочет вас убить, но так, чтобы подозрение на него не падало, опасается королевского гнева. Я должна была дождаться, когда вы мною овладеете, и вонзить в вас вот эту шпильку.
– Отравленная?
Я взял осторожно двумя пальцами, как ядовитую сколопендру, тонкую заколку для волос.
– Да, – прошептала она.
– А потом?
– Я должна выпустить вот этого жука, – ответила она, ее пальцы легли на пояс с большими кармашками.
– И все?
Она поняла правильно и пролепетала:
– …взять все, что у вас есть, спрятаться и ждать, когда барон прибудет лично.
Я медленно опустил нож. Она смотрела глазами загнанного в угол и затравленного зверька, мелкого и жалкого. Я оглядел ее с головы до ног, скривился.
– И что же, он решил, что у меня такие вкусы?.. Какой дурак! Ладно, выпускай жука.
Она вздрогнула.
– Господин?
– Выпускай, – повторил я. – Или выпущу я…
– Я сама, – сказала он поспешно, – вы его раздавите. Он такой нежный…
Я внимательно смотрел, как она открыла кармашек, там заскреблось, на краешек вылез продолговатый золотистый жук с тонким телом, приподнял жесткие надкрылья. Развернулись и завибрировали тонкие прозрачные крылышки, жук подпрыгнул и с грозным ревом резко сорвался с места.
Мы оба смотрели вслед, я поинтересовался:
– И когда прибудет барон?
– До замка не больше двух часов, – сообщила она. – Кони уже ждут оседланные. Он помчится сразу же.
– А сколько лететь жуку?.. Впрочем, пару часов у нас точно есть. Подождем. Дурак должен понять, что сглупил, полагая, будто клюну на такую корову.
Она судорожно вздохнула, спросила просяще:
– А какую было нужно?
– Я человек одухотворенный, – отрезал я, – тонкий, интеллигентный. Такое вымя – оскорбление для ценителя прекрасного, это для меня значит. И задница… втроем обхватывать?.. И губы как оладьи… Я ж, скорее, нефетитист, чем рембрантец. Ладно, пока не убью. Но и отпустить не могу, а то сообщишь о провале. Какую-то другую гадость подготовят.
Она сказала поспешно:
– Я никому не скажу!
– Конечно, – сказал я зловеще, – не скажешь. Я приму меры.
Она в ужасе сжалась, роскошная грудь начала резко уменьшаться, полнота губ сошла на нет, я смотрел и не верил глазам, как она быстро превращается в худосочную, заморенную, с мелкой грудью и узкими мальчишечьими бедрами женщину-подростка. Даже щеки аристократично запали, шея вытянулась, а ключицы резко выступили под бледной кожей.
– Все равно свяжу, – сказал я. – Даже вот такую.
Она быстро закивала, соглашаясь со всем, только бы не ножом по горлу. Сама протянула руки и скрестила тонкие кисти, чтобы мне было удобнее. Я связал крепко и немилосердно, хотя уже понимаю, при таком уровне превращения может выскользнуть из любых пут. Но не знает, что мое чувство опасности никогда не спит.
– Во имя Господа, – сказал я и, наложив узел, перекрестил его. – Да не выпустишь ты никого без моей воли или воли Того, кто создал мир. Аминь!
– Господин…
– Ну? – спросил я грозно.
– Вы меня точно убьете?
– Посмотрим, – ответил я раздраженно. – Тебя как зовут?
– Адель, господин…
– Заткнись, Адель, – посоветовал я. – А то просто придушу.
Она так и не освободилась от пут, уж и не знаю, то ли в самом деле сработали мои слова чего-то вроде молитвы, то ли мое заверение, что ей будет плохо, если попытается удрать.
Напряжение заставляло меня ерзать задницей по камням, я крепился, но все-таки ерзал. Несколько раз слышал стук копыт, но всякий раз оказывалось, что чудится. Наконец в самом деле донесся приближающийся звон подков по твердой земле. Я повел плечами, послышался хруст заспавшихся суставов.
Солнце уже зашло, быстро темнеет, на фоне фиолетового неба с первыми звездами трое всадников вынырнули из-за поворота дороги как-то неожиданно резво. Все в доспехах, но без шлемов, ветер треплет волосы, лица беспечные. Я поднял лук, напоминая себе снова и снова, что это враги, замыслили меня убить вот так подло и неспортивно. И хотя приказ отдал вон тот, который впереди, но те двое не простые вассалы, а доверенные лица.
Все трое начали замедлять бег коней, я подивился, с какой точностью они определяют место, словно тот жук влез в ухо барону и нашептывает, куда ехать и где остановиться.
– Зверей бьют и в спину, – напомнил я себе. – И потому не жмись.
Они проехали мимо, я вскинул лук и быстро выстрелил. Еще две стрелы пошли следом, передний всадник вздрогнул и почти подпрыгнул в седле. Двое вассалов упали на конские шеи и пытались удержаться, но быстро сползли на землю.
Я оглянулся на бледную женщину.
– Попытаешься сбежать, найду и убью!
– Нет-нет, господин…
Оставив лук, я с обнаженным мечом выбежал на дорогу. Один всадник лежит недвижимо, второй пытается ползти, однако ноги не слушаются, а барон сумел подняться в сидячее положение и с перекошенным от боли лицом тащит из груди окровавленный наконечник. У ног лежит обломанная часть с оперением.
Я резко ткнул острием меча в выемку между кирасой и подбородком, но остановил руку в момент, когда кончик пропорол там кожу.
– Зачем? – потребовал я.
Барон, крепкий мужик звероватого вида, посмотрел угрюмо и злобно.
– Без нас, – прогудел он, – тебе не удержаться в герцогстве. Ты не Хорнельдон и не его потомок.
– Может быть, – согласился я, – но куклой у вас становиться тоже не очень хочется. Или можешь предложить что-то получше?
Он на мгновение опешил, слишком быстро я понял, что он хочет сказать дальше, после паузы сказал:
– Я принесу вассальную присягу…
– Поздно, – ответил я. – От таких не принимаю.
– Но ты сам стрелял в спины!
Я кивнул.
– Вообще-то и лук церковь запрещает использовать против людей. Его можно только для охоты. Так что все дело в том, где провести грань… Я тоже, как понимаешь, отодвигаю грань, как мне удобнее.
Он сказал с надеждой:
– Тогда мы сможем договориться…
– Моя грань не настолько гибкая, – сообщил я.
Острие меча вошло быстро и почти без сопротивления, пока не уперлось в шейные позвонки. Кровь хлынула бурно, я отпрыгнул с мечом в руке, а барон повалился навзничь. Выждав чуть, я обшарил карманы, пояса и седельные сумы всех троих, расседлал их коней и пошел к тому месту, где оставил связанную женщину.
В темноте белеет ее тело, она как легла по моему приказу, так почти и не пошевелилась, только платье каким-то образом задралось выше колен, белых и полных.
– Господин, – прошелестел ее голос, – вы… целы?
– А что, – спросил я, – твой хозяин был крут? Ладно, молчи. А то снова услышу про первого воина в деревне.
Я разрезал путы на ее руках, она сразу же прощебетала:
– Я соберу веток для костра?
– В такой темноте? – спросил я. – Глаза выколешь.
– Я… вижу.
– Тогда собирай, – разрешил я, ничуть не удивившись.
Пес, донельзя довольный, с шумом носился через кусты, опрокидывал коряги. За ним везде шум и треск, но ухитрялся ловить зверей, а кого-то и вовсе вытаскивал из нор, морда в земле по самые уши, приносил и ждал одобрения, пока я не сказал строго, что у нас тут не склад в ожидании похода целого войска.
Я мог бы, конечно, насоздавать еды, но хватит и того, что об этом знают некоторые лорды. Они «свои», у кого-то амулетик, который не стоит показывать церкви, у кого-то талисман, что-то вызывающий, у кто-то и сам умеет больше, чем человеку положено.
Адель умело распотрошила оленя, опасливо нахваливая Пса. Он принял из ее руки требуху и жадно слопал, после чего лег и стал терпеливо ждать, когда же будет готово восхитительное жареное мясо.
Огонь угас, оставив россыпь крупных багровых углей. Последнее дымящее полено она выбросила, Бобик тут же сбегал, принес обратно и принялся тыкать горящим концом в руки Адель, предлагая продолжить великолепную игру.
Запах жареного мяса становился все сильнее, я смотрел и видел там лицо Илларианы, сердце начинало сжиматься болью. Лег и, закинув руки за голову, начал смотреть на звезды, кое-где проглядывающие сквозь темные ветви.
Увы, и там смутный овал ее милого лица со звездными глазами…
– Мой господин, – послышался воркующий голос, – вам прожаренное на прутьях или на камнях?
– Без разницы, – буркнул я. – Уже готово?
– Да. Вот попробуйте это…
Запах щекочет ноздри, во рту помимо воли появилась слюна. Я взял из ее руки прут с нанизанными кусками коричневого мяса, исходящего паром, с нежно прожаренной корочкой.
Зубы вонзились с хрустом, сладкий сок брызнул на язык, ожег нёбо. Я начал пожирать с энтузиазмом голодного волка, мрачные мысли сами по себе, аппетит тоже сам по себе. Хотя кусок, как говорится, не лезет в горло, но он все-таки лезет, да еще как лезет, а на выходе из пищевода его хватают и жадно принимают в переработку, бросают в море желудочного сока и готовятся поймать на лету следующий.
Адель ела неторопливо, с деревенской жеманностью, поводила плечиками и откусывала по чуть-чуть, зато так удавалось чаще демонстрировать ровные жемчужно-белые зубки и красный сочный рот.
Я сделал вид, что у меня в седельной сумке кувшин с вином, принес и разлил по двум глиняным чашам. Адель мелко хихикала, строила глазки, пила понемножку, но быстро пьянела.
Меня вино не берет, мое проклятие, забыться никак, горечь из сердца не вымыть, я пил мрачно, смотрел тупо в багровые угли, где в их глубине часто бегают крохотные огненные человечки.
Адель начала ежиться, вздрагивать и обхватывать себя за плечи. Я наконец обратил на нее внимание, покачал головой.
– Ага, теперь мерзнешь?.. Надо было не терять мясо с костей. Чем пышнее формы, тем теплее. Женщины в теле не так мерзнут.
Она торопливо кивнула, сосредоточилась, нахмурила бровки и даже закусила верхнюю губу, вид комичный и сиротливый. Очень медленно начала напухать грудь, на боках появились складочки, ключицы так и остались, разве что не так резко выпячиваются, бедра раздвинулись…
Все это время она не сводила с меня вопрошающего взгляда. Я понял правильно, мол, скажешь, когда хватит, но я мудро сделал вид, что не понял, и только когда формы начали превосходить те, в которых она появилась, я спохватился:
– Стоп-стоп!.. Ты куда разогналась? Уже не замерзнешь. Давай ложись. Вон укройся одеялом.
Не понимаю, почему после такой ночи, в общем-то обычной, женщины воображают, что у них появляется над нами какая-то власть или хотя бы рычаги влияния. Эта с утра цветет, чирикает довольно, расчесывает волосы, вообще-то длинные и блестящие, смотрит лукаво, будто между нами что-то произошло важное, а не слегка повязались среди ночи.
– Мой господин, – проворковала она, почти пропела, – мне вернуться… в худую?
Я пребывал в сумрачном состоянии, вытеснить или как-то сделать образ Илларианы менее ярким не удалось, все равно вижу ее серьезное лицо и укоряющие глаза.
– Не стоит, – ответил я равнодушно. – Хотя, как хочешь.
– Но мне показалось, вам так удобнее.
– Да нам все удобно, – буркнул я. – Для людей с воображением так и вообще никаких проблем.
Она победно улыбнулась, мужчины вообще-то существа бесхитростные, наши уловки всегда просты, нас может раскусить даже ребенок, если ребенок самочка.
Пес снова бежит впереди, Зайчик идет ровным галопом, женщина сидит за моей спиной, прижалась грудью, я прямо чувствую, как она время от времени меняется в размерах и плотности.
Когда добрались до развилки дорог, я остановил коня и спустил ее на землю. Она вспикнула, откинула голову назад и с изумлением смотрела мне в лицо.
– Ваша светлость?
Я протянул руку в сторону виднеющихся домиков среди роскошных садов.
– Это твое село?
– Да, ваша светлость, – проговорила она с настороженностью в голосе. – Вы угадали…
– Топай, – велел я безапелляционно. – Тебя родители заждались.
Она стояла ошарашенная, обескураженная, все надежды и честолюбивые планы рухнули разом. Я повернул коня в сторону Альтенбаумбурга, арбогастр уже сделал первый прыжок, когда за спиной раздался горестный вскрик:
– Ваша светлость, мой хозяин вами убит! Можно мне перейти в ваши слуги?
Из меня лезло автоматическое «нет», потом неожиданно для самого себя ответил:
– Можешь.
Зайчик рванулся с места в карьер, стены Альтенбаумбурга начали быстро приближаться. Я некоторое время вяло удивлялся себе, не сглупил ли, зачем мне такая, клин клином не вышибешь, да еще таким, но уже впереди выросли ворота, Бобик выбежал вперед и требовательно гавкнул, и все недостойные герцога мысли выпорхнули из головы, как вспугнутые воробьи.
Вообще-то Темная Фея выполняла для человечества нужную и важную работу. Особо закосневшие преступники, злодеи и сволочи исчезали из этого мира просто и незаметно. По ночам, когда все спят. Потому никто и не поднимал тревогу. Проще подумать, что такой-то ночью проснулся и куда-то ушел, что придумывать сложные построения наподобие Темного Мира.
Правда, если бы там все и оставались, было бы прекрасно. Несмотря даже на то, что в так называемых исправительных учреждениях никто не исправляется, а только повышает квалификацию. Фиг с ними, пусть там уживаются, как хотят. Ссылали же в Америку, а потом в Австралию одних отпетых каторжников, а какие общества насоздавали!
Беда в том, что у кого-то на той стороне появилась идея совершить массовый побег. На эту сторону. И захватить власть над мирными и толстенькими обывателями. Но долгие годы, а то и столетия-тысячелетия это оставалось только сладостной мечтой, пока с этой стороны тоже не начали долбить стену.
Да, я вроде бы решил проблему в своем духе. Перевоспитал их всех разом и отпустил на свободу, как говорится, с чистой совестью. Угроза вторжения не просто миновала, а… исчезла. Ввиду исчезновения армии вторгателей, а заодно и самого мира, откуда бы вторглись.
Однако это значит, что те наиболее темные личности останутся здесь даже в самую темную ночь и даже в полнолуние. А это еще значит, что инквизиции работы прибавится. Как и палачам.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления