Онлайн чтение книги Ржавые земли
6

Ванька Хлыст – террорист и душегуб – не знал о милосердии ровным счетом ничего. Само слово звучало для него, как пустой звон. Полтора года, проведенные в церковно-приходской школе, только укрепили его подозрение, что милосердие – химера, пыль в глаза. В том был повинен молоденький дьячок – борода метелкой, глаза смотрят в разные стороны. Первую половину каждого занятия дьячок расписывал ужасти адских страданий, а вторую бился в эпилептическом припадке. И часами глядя на то, как работает отец: валит с ног красноглазых бугаев точным ударом кувалды, Хлыстов понимал, что следует сделать с очутившимся в аду при жизни отче Иовом.

…Он молча наблюдал, как помилованная женщина борется за каждый шаг, чтобы не рухнуть лицом в пыль и дойти до конца безумной гонки с ветрами. Он успел трижды пожалеть о том, что в последний миг дрогнула рука. Ваньку Хлыста как будто некая сила прижала тогда к ногтю, принудив спрятать «финку» в сапог.

Нет, в этом не был виноват «паучок». «Паучок» ненавидел ту бурю, которую поднимал в мужчине запах особи противоположного пола, он всячески усмирял плоть своего человека. За милую душу «паучок» перепилил бы руками Хлыстова сударыне-барыне шейку, не окажись его темная воля в дреме из-за распроклятой вони мертвых и остекленевших нелюдей.

Хлыстов глядел, как шатает его пленницу, его вещицу, его штучку, припасенную на «черный» день. А в голове сами собой появлялись неуместные мысли…

Не любой мужик бы выдюжил эдакие злоключения, а тем более баба… Полуслепая, чахоточная и чуток сбрендившая. Некогда она рыдала и умоляла, а нынче идет через агонию бури, наперекор ветру и здравому смыслу. Ведь нет у нее ничего, кроме расплывчатого обещания, данного злодеем! В той стороне пустыни, дескать, – люди. Пойдем туда, не знаю куда, и отпущу тебя в народ, коли выдюжишь переход.

Все-таки внутри сударыни-барыни скрыт жесткий стержень, быть может, стержень из чистого золота. Его блеск пробивается сквозь неумытое лицо и рваные одежды. Она привыкла дышать, пить, есть и спать в постоянном страхе, но в то же время тянется к жизни с упорством былинки, прорастающей сквозь брусчатку.

…Равнина обрывалась, повиснув рваными краями над пропастью. Ниже находился уступ в полверсты шириной. На уступе путников поджидал непроходимый лабиринт из черных скал с острыми гранями. Сам черт ногу сломит!.. Если они осилят это препятствие, то, очевидно, выйдут к каньону, который настолько широк и глубок, что это трудно даже представить. Сейчас они видели лишь заселенную тенями пустоту: от Ржавого мира точно откололся кусок и развеялся среди звезд.

Ева присела у кромки. Она видела, что впереди безжизненное пространство, в котором не отыскать ни еды, ни воды. Просто пустошь, которая охватывает всю неведомую страну, повернулась к ним иным боком. Просто они шли, шли и никуда не пришли. Просто ее тиран и благодетель снова дал маху со своим хваленым чутьем. Шальные перекати-поле подсказывали ей, что нужно делать: они с подскоком сигали с зазубренного края и разбивались о скалы.

Хлыстов пристально изучал нагромождение глыб в бинокль. Он искал и не находил ни одной приметы того, что где-то неподалеку есть человеческое поселение, тогда как нос убеждал, что среди скал скрывается опасное множество коварных тварей о двух ногах.

Через минуту-другую отыскалась укромная тропинка. Она уводила вниз, прыгала по малым уступам, которые как балконы выпирали из слоистой скалы, а затем терялась за камнями.

Баронесса беспрекословно выполнила немой приказ. Встала и пошла туда, куда указал ей Хлыстов. Ева не видела вокруг себя ничего: ни тропинки, ни крутого склона, вдоль которого ей нужно спуститься, рискуя сорваться и сломать шею.

Хлыстов остановил Еву на непримечательном уступчике. Пригодились колючие ветки перекати-поля, и вскоре на каменном языке занялся костер. Усадив Еву возле яркого огня, Хлыстов подошел к краю, поглядел вниз: среди скал ничего не изменилось. Если за глыбами прятались люди, то они определенно были биты жизнью и хитры, как черти.

Тогда Хлыстов поплевал на ладони, поднял «мосинку» и пальнул в небо. Среди скал заметалось эхо, но Ева даже не вздрогнула. Баронесса смотрела остановившимся взглядом на огонь, поддавшись его простому гипнозу.

Шляпу – прочь, приклад – к плечу.

Он пристроил винтовку в щель между двух камней, сам залег, распластавшись. Теперь с тропинки его не видно и не слышно. Оставалось лишь ждать, а ждать он умел.

Предоставленная сама себе, баронесса задремала. Ее сутулый силуэт, казалось, сейчас станет призрачным и уплывет в небо вместе с волнами горячего воздуха, поднимающимися от костра.

…В конце концов Хлыстов оказался прав: запахи сгустились, навалились со всех сторон, став почти непереносимыми. Стало слышно, как по тропинке кто-то шагает в тяжелых сапогах. Защелкали, срываясь с уступов, мелкие камни.

Идут! С одной стороны – быстро, но с другой – без лишней суеты. Четким шагом.

Два бородача, одетые в обычную для жителей пустыни рванину. Вроде моряки… а вроде и нет. Черт их разберет! Но точно не из той они компании, что в последний раз набрела на оазис. В руках у них – вот незадача! – тоже «мосинки». Если они не дураки, то теплого приема здесь не жди, Ванька Хлыст!

Увидели барыню-сударыню мужики и оторопели. Явно не ожидали эдакого подарочка из пустоши.

– Ешкин кот! – ахнул один из них. – Чур меня, Диментий! Гляди – девка! Девка ведь!

Хлыстов спустил курок. Принесенная в жертву пуля (как же он ненавидел бесцельную стрельбу!) чикнула у ног бородачей и, взвизгнув, унеслась в небо. Мужики мгновенно повалились на землю. Клацнули затворы, задвигались стволы винтовок, выискивая того, в кого можно было бы всадить заряд.

– Эй! У меня здесь женщина! – прокаркал из укрытия Хлыстов. – Она молода и хороша собой. Я хочу ее сменять. Зовите старшего!

Говорить, напрягая связки, было больно; «паучок» в груди бился, точно бешеный, и дергал нервы в порыве нечеловеческого своего раздражения. И, что хуже всего, Хлыстов не мог понять, что именно требует от него «ангел-хранитель». А ведь он определенно что-то требовал! Вместо обычно точных и коротких подсказок Хлыстова оглушал шум горного потока. Этот гул рассеивал внимание и туманил рассудок. В какой-то миг Хлыстов подумал, что «паучок» мог предать – предать! – в отместку за то, что его человек ослушался: не лишил жизни непокорную спутницу, как ему было приказано.