Через неделю
– Ну ты же не всерьез тут паркуешься, – Джульет нажала на кнопку блокировки замка, как раз когда я выключила мотор и фары.
– Что? Да тут идти-то всего ничего. И бесплатно.
Джульет уставилась на меня.
– Офигеть. То есть у тебя еще и нет денег для всех этих попрошаек и насильников.
Я замахнулась на нее, нарочно промахиваясь.
– Никто не собирается нас насиловать! – я указала вперед, на прислонившуюся к одному из домов фигуру, освещенную уличным фонарем. – А если дать Старику Вилли пару сигарет, он присмотрит за нашей машиной и проследит, чтобы мы спокойно прошли по улице.
Нарисованные брови Джульет поползли вверх, а из груди вырвался сдавленный смешок.
– Пожалуйста, скажи, что ты, на хрен, шутишь.
– Да что такое? Все же отлично.
Смех Джульет перешел в кашель.
– Да как ты до сих пор жива? Вот честно, не понимаю.
Я снова замахнулась, на сей раз хлопнув ее по руке.
– Неважно. Можно подумать, у тебя вышло лучше.
Я вовремя прикусила язык, чтобы не добавить «Мамочка» к концу своей фразы. Джульет просто ненавидела, когда мы с Девой-Готом так ее называли.
Джульет приподняла рукав свитера, лежащего у нее на коленях, вытащила горлышко спрятанной под ним винной бутылки и отвинтила крышечку.
– Кстати, о плохих решениях.
– Фу! Вино! Это все, что тебе удалось достать? – наморщила я нос.
– Ну, прости. Может, если бы твой двадцатидвухлетний приятель не отправился обратно в тюрьму, мы бы сейчас пили перье!
– «Дом Периньон», – рассмеялась я. – А перье – это вода, дурочка.
«И, между прочим, двадцатипятилетний папочка твоего ребенка отправился за решетку еще раньше».
Джульет была сучкой, но она была моей сучкой. Мы с ней уже пять лет были лучшими подругами, несмотря на нашу полную противоположность. Джульет была мрачной, интровертной и жесткой, а я – легкой, экстравертной и наивной. Она была темнокожей; у меня были веснушки. У нее были длинные косички; у меня – короткая светлая стрижка. Но нас объединяла любовь к подводке для глаз, сигаретам, выпивке и парням. Джульет любила все это даже больше меня, и поэтому в семнадцать лет у нее уже был годовалый ребенок.
Джульет снова отхлебнула из обернутой свитером бутылки и протянула ее мне.
– Не могу поверить, что дала затащить себя на концерт хеви-металл. Наверное, я правда хорошо к тебе отношусь.
Я сделала пару глотков кислой жижи цвета мочи, сморщилась и вернула бутылку Джульет.
– Ну или тебе надо было передохнуть от Ромео.
– Ну да, это тоже, – рассмеялась Джульет. – Теперь, когда мелкий засранец пошел, он всюду сует свой нос, – после чего залпом опрокинула примерно четверть бутылки.
– Блин, чуть не забыла, – сказала я, поворачиваясь и доставая с заднего сиденья футболку. – Ганс сказал, чтобы я надела вот это.
Развернув майку, я повертела ее перед собой. Она была черной, с белым логотипом «Фантомной Конечности» спереди.
– Фу, да она будет на тебе как палатка, – сказала Джульет, с отвращением кривя губы. – Дай сюда. Сейчас сделаем, – она выхватила у меня майку и стала рыться в своей безразмерной сумке, пока не вынырнула с детскими ножничками для ногтей. – Ага!
И Джульет принялась за работу. Отрезая подол майки самыми крошечными в мире ножницами, она спросила:
– Разве это не дикий отстой – приходить на концерт в майке с группой, которая там играет?
Рассмеявшись, я отхлебнула еще глоток этой кислятины.
– Точно. Я тоже всегда так думала. Но, когда мы с Гансом прощались в прошлое воскресенье, он откопал эту майку у себя в багажнике и сказал, чтобы я надела ее.
Пожав плечами, я продолжила пить, пытаясь унять тучу наглых, ярких, разросшихся бабочек-качков, которые начинали порхать во мне всякий раз, когда я думала о Гансе. О его глазах джинсового цвета, которые всегда казались подведенными. О ямочках на щеках и тихих улыбках. О его руках на моих плечах и его подбородке у меня на затылке.
– Да он просто, на хрен, тебя пометил, Биби. Как пещерный человек. Он хочет, чтобы все видели тебя в этой майке и знали, что ты его.
– Ни фига я не его , – фыркнула я. – У него есть Бет , – закатив глаза, я закашлялась. Выпивка начала меня забирать.
– Да на хрен эту Бет. Ну, и где она? – оглянулась Джульет по сторонам на покосившиеся домики и разбитые фонари вокруг нас. – Что-то я не вижу этой сучки. И сам Ганс ни хрена ее не видел в те выходные, потому что все время был с тобой. Он даже заботился о тебе, когда ты блевала! Так делают только свои парни, Би.
Я отпила еще один кислый глоток, и меня снова охватила неловкость от того вечера. Я внезапно перенеслась туда в своем воображении и снова глядела в лужу рвоты на тротуаре. Мне хотелось забраться под БМВ Ганса и сдохнуть. Я прокрутила перед собой цепь событий – по крайней мере, тех, что могла вспомнить. Как Ганс поднял меня и понес, прижимая к груди, к двери Стивена. Как Стивен впустил нас и раздраженно указал на ванную. Как Косички нарезала дорожки кокса на стеклянном столике Стивена. «А где Дева-Гот? Они что, поссорились, как Ганс и говорил?» Как Ганс гладил меня по спине, пока я обнималась с унитазом, как принес мне телефон, чтобы я позвонила своим взволнованным родителям и сказала, что снова останусь у Виктории. Как Ганс принес мне большой стакан воды и маленький стаканчик полоскания для рта. Как Ганс развязывал мои ботинки, стягивал штаны из кожзама и укладывал меня в узкую кроватку Мэдди. Как Ганс свернулся на матрасе возле меня, у меня за спиной, и сонно, тихо дышал мне в шею.
И его эрекцию у себя пониже спины рано утром.
– А почему он тогда ко мне не приставал? – надулась я, собираясь опрокинуть бутылку и докончить ее. Но Джульет выхватила ее из моей жалкой, тоскующей по парню руки.
Пожав плечами, Джульет прикончила остатки вина.
– Поди да узнай. Ну, в смысле, если нас по пути тут не прикончат.
Я рассмеялась ее шутке. От выпитого вина она казалась особенно смешной. Джульет сунула мне майку прямо в лицо. Я стянула свой топик и натянула ее через голову, стараясь не разрушить свою шикарную прилизанную укладку, над которой я билась больше часа, стараясь придать ей небрежный вид. Джульет была права; майка была мне слишком велика, но она обрезала ее нижнюю часть, почти до самого лого, и увеличила вырез, так что он теперь свисал с одного плеча. Я закатала рукава и кивнула. Сойдет.
Добрый Старый Вилли держал слово, так что за две сигареты мы с Джульет добрались до кассы «Маскарада» без приключений.
Всем, кроме местных обитателей, «Маскарад» показался бы ни чем иным, как старой, заброшенной фабрикой по производству щепы. Но это был рай для любителей альтернативного рока. Ну технически это были Рай, Чистилище и Ад, потому что именно так ласково назывались три внутренние части здания.
Ад был родным домом для любителей техно, фетиш-вечеринок и ночей в духе восьмидесятых. Чистилищем назывался бар на втором этаже, а наверху, на третьем, там, где была живая музыка, был Рай. Очень подходяще, с учетом того, что именно там я должна была снова встретиться с Гансом.
Едва я коснулась ногой верхней ступени, пол задрожал от басов. Я не узнала песню, но что-то во мне узнало ее источник. Мы с Джульет шагнули с площадки лестницы в темное, прокуренное, удушливое пространство Рая. Толпа была больше, чем я ожидала увидеть на вечере только для своих. Она заполняла все помещение размером с ангар.
Скользнув глазами по толпе, я подняла их на сцену, и на какое-то мгновение для меня перестал существовать весь мир. Я видела только Ганса. Не то чтобы он пытался привлекать к себе внимание. На нем не было ни майки в сетку, ни виниловых штанов, ни кожаных перчаток с клепками, никакой такой сценической ерунды, которой щеголяли его товарищи. Он даже не смотрел в зал. Но в нем было что-то такое, что просто сияло.
Может быть, все дело было в контрасте. У Ганса были темные и суровые черты, но душа его была легкой и светлой. Одна рука была вся покрыта черно-серыми татуировками; другая была в черной ткани. Низко сидящие, свободные штаны были черными, а узкая алкоголичка, туго обтягивающая грудь, белой. Блин, да даже его «адидасы» были черно-белыми.
Но его бас-гитара? Она была красной, красной, красной.
Ганс не увидел меня, когда я вошла, но Трип заметил. Он указал на нас из-за микрофона прямо перед тем, как прорычать начальные строки одной из собственных песен «Фантомной Конечности». Вся толпа тут же повернулась в нашу сторону, и Ганс посмотрел туда же, то есть на меня.
И улыбнулся.
– Блин, Би. Это он? – спросила Джульет, перекрикивая музыку.
– Угу, – завороженно ответила я.
– Басист?
– Угу.
– Вон тот засранец, похожий на Джареда Лето с татуировками?
Сглотнув, я кивнула, ни на секунду не отводя от него глаз.
– Детка, мне насрать, даже если он женат . Ты просто обязана его получить.
Джульет схватила меня за руку и потащила мое налитое свинцом тело сквозь толпу, бессовестно ввинтившись в просвет прямо перед самой сценой. Мне было страшно неловко. Почему мне было так неловко? Я уже провела с этим парнем целые выходные. Я спала с ним в одной постели. Дважды. Он видел, как я блюю. Примерно раз тридцать. Но мне почему-то было стыдно. Мне хотелось побежать в бар и выпить несколько рюмок, чтобы усыпить этих безумных бабочек у меня в животе, но черные Х на тыльной стороне моих ладоней сделали это невозможным.
Так что я сделала то, что делала всегда, когда стеснялась. Я закурила. И курила. И курила.
Каждый раз, когда Ганс смотрел на меня, я улыбалась, как идиотка. Каждый раз, когда он не смотрел на меня, я дулась. Только на четвертой или пятой песне я вдруг сообразила, что люди вокруг подпевают. У «Фантомной Конечности» были фанаты . Настоящие фанаты.
После шестой или седьмой песни Трип сделал паузу, чтобы поболтать с залом. Должна признать, что для такого плюгавого существа с неудачной стрижкой Трип излучал своего рода странные сексуальные флюиды. Он был харизматичным, страшно уверенным в себе и мог управлять вниманием толпы одним взмахом руки.
Спросив, как все себя чувствуют, Трип заявил, что началась его любимая часть концерта.
– Попрошу всех секси-леди, надевших майки «Фантомной Конечности», выйти к нам на сцену.
Я в смятении поглядела на Ганса, но он только улыбнулся мне и поманил на сцену движением пальцев.
«Меня?»
Поглядев на себя, я поняла, что на мне была майка «Фантомной Конечности». Я совершенно забыла.
Хитрый поганец.
Джульет подтолкнула меня в сторону сцены, и я, вместе с еще примерно десятком девушек, поднялась туда на чистом автопилоте.
Поймав восторженный взгляд Ганса, я без слов произнесла: «Какого хрена?» , пока Трип выстраивал нас в линейку перед барабанной стойкой.
«Прости , – показал Ганс в ответ, поднося к уху ладонь. – Я тебя не слышу».
Отмахнувшись от него, я заняла место в линейке прямо позади него, изо всех сил сжимая губы, чтобы спрятать девчачью улыбку до ушей. Это было бы совсем не круто.
– Ну, ну, Биби. С этим придется подождать до конца концерта, – напутствовал меня Трип, вызвав смех в толпе. – Ну, люди, вы знаете правила. Фантомная девушка с самым высоким канканом сможет поцеловать любого члена группы, которого захочет.
«Чего?»
Клянусь, я уверена, что увидела, как Ганс покраснел. Группа снова взяла свои инструменты и начала играть хард-рок-версию французского канкана. Как по сигналу, девушки по обеим сторонам от меня закинули руки мне на плечи и начали вскидывать коленки высоко в воздух.
«Правое колено, выпад направо. Левое колено, выпад налево» .
Я уловила ритм и уже собралась было вскинуть свой тяжеленный бойцовский ботинок в воздух, как вдруг вспомнила, что на мне юбка – короткая юбка в красно-черную клетку, застегнутая английскими булавками. Я никогда не носила ничего подобного, но мне хотелось нарядиться для Ганса. Если я буду плясать чертов канкан, весь зал сможет увидеть мои трусы. Если я не буду плясать канкан, я разочарую Ганса, который специально попросил меня надеть эту майку, чтобы я смогла станцевать чертов канкан на чертовой сцене.
– В чем дело, Биби? Ты сегодня голышом? – поддел меня Трип. – Ну, давай, покажи нам киску, – повернувшись к залу, он начал скандировать: – Покажи… нам… киску! Покажи… нам… киску!
Я уже и так собиралась показать им киску, пока Трип не сделал из этого целое шоу. Теперь же я не могла пойти у него на поводу. Расхрабрившись от всего направленного на меня внимания, разъяренная тем, что мне указывали, что делать, ведóмая желанием выглядеть крутой в глазах Ганса и подбадриваемая Джульет, которая смотрела на Трипа так, словно хотела придушить его шнуром от микрофона, я повернулась задом, задрала юбку и показала всем свою голую задницу.
Ну, ладно, не совсем голую. На мне были мои любимые трусики-танга в леопардовую расцветку. Ну на всякий случай, вдруг Ганс решит напасть на меня за кулисами. Девушка должна быть готова ко всему.
Я через плечо обернулась на Ганса и от восторженного выражения на его лице почувствовала себя победительницей. Он стоял, стиснув челюсти, и механически наигрывал канкан на своем басу, а толпа перед ним визжала, свистела и вопила.
Опустив юбку, я снова повернулась и увидела Трипа перед собой на коленях, склонившимся в поклоне, как в кино. Рассмеявшись, я подняла его, потянув вверх, а остальные девушки, поняв свое поражение, перестали танцевать.
– Леди и джентльмены! – заорал Трип в микрофон, подводя меня за руку к краю сцены. – Это «Фантомная конечность» номер один. Наш победитель соревнования по канкану, не сделавший ни одного выпада. И я короную… – Трип поднял мою руку над головой и крутанул меня так, что я снова оказалась лицом к заднику сцены, – булки Биби!
Я посмотрела на Ганса. Он улыбался, как будто сам выиграл состязание. Ну и некоторым образом так оно и было.
– О, черт! Вы видите? Похоже, наша чемпионка уже выбрала свое зелье! ГДЧ, старик, ты готов?
Ганс повернул гитару так, что она оказалась у него за спиной, и раскинул руки в безмолвном приглашении. Внешне он был спокоен, крут и собран, но я заметила, как дернулось его горло, когда я пошла в его сторону. Как его язык нервно пробежал по губам. Как забился пульс на шее – так же резко и часто, как мой собственный.
Ганс тоже хотел меня поцеловать.
– Нет-нет-нет, – сказал Трип в микрофон, как раз когда руки Ганса легли мне на бедра, а мои обхватили его за шею. – Я не сказал, что выиграла Биби. Я сказал – выиграли булки Биби.
«Блин, да ты, на хрен, издеваешься надо мной, что ли».
Ганс прижался лбом к моему лбу, и толпа просто обезумела. Глубоко вздохнув, он, извиняясь, пожал плечами, а потом развернул меня, держа руками за бедра. Я оказалась лицом к Трипу, который хохотал до упаду, пока руки Ганса скользили вниз по моему телу. Несмотря на влажный, жаркий воздух, я задрожала. Коснувшись моих запястий, руки Ганса исчезли, а потом снова появились возле моих коленок, чуть выше края ботинок. Затаив дыхание, я смотрела на Трипа, стараясь не показать ему, как меня волнуют прикосновения Ганса. Кончики его пальцев слегка скользнули по моим ногам выше колен, по бедрам. Когда эти большие, мозолистые ладони исчезли у меня под юбкой, подняв клетчатую ткань, стало так тихо, что можно было услышать падение булавки. Мои трусики промокли насквозь. Щеки пылали. А сердце совершенно остановилось, едва я ощутила, как моей обнаженной задницы коснулся горячий воздух. В ужасе зажмурившись, я затаила дыхание, а чертов Ганс Оппенгеймер прижал свои прекрасные пухлые губы к правой половине моей жопы.
А потом к левой.
Едва моя задница снова была закрыта, а Ганс поднялся на ноги, толпа взорвалась в истерике, а мое лицо разбилось во взрыве сверхновой улыбки.
Ганс обхватил меня сзади и прошептал на ухо:
– Прости. Я потом надеру ему жопу за тебя.
Хихикнув, я хотела сказать ему, что совсем не против его губ на любой своей части тела, но из динамиков раздался голос Трипа:
– Ну, и каково это, когда рок-звезда целует тебя в задницу?
Мы с Гансом одновременно замахали на него, но тут Луис, барабанщик, с которым я познакомилась на шоу грузовиков, три раза нажал на свою педаль и постучал в воздухе палочками. Парни немедленно среагировали, похватали свои инструменты и начали играть следующую песню.
Я окинула Ганса последним жаждущим взглядом и поспешила утащить свою жопу со сцены, пока Трип не придумал новых издевательств. По пути, пробираясь к Джульет, я получила кучу одобрительных хлопков в ладоши и неприятных щипков за жопу. Джульет улыбалась шире, чем я когда-либо видела, и вырвала меня из лап какого-то жирного придурка со сбритыми висками и хвостиком.
– Ни хрена себе, как это было круто! – заорала она мне на ухо. – Не могу поверить, что видела все своими глазами! Мне надо чаще выходить из чертова дома!
Я надула губы.
– Но мне так и не удалось его поцеловать!
Голос Трипа отразился от пола у нас под ногами, когда он, подскочив к микрофону, взревел о том, что хочет трахать кого-то, как зверь.
Джульет, поглядев на него, спросила:
– Какого хрена он такой секси?
– Скажи? – хохотнула я.
Трип, должно быть, понял, что мы говорим о нем, потому что, указав прямо на Джульет, зашипел, что хочет почувствовать ее изнутри.
Она закатила глаза, а я, рассмеявшись, толкнула ее локтем в бок. Она пыталась сохранить суровость, но я видела, что сквозь ее суровую гримасу вот-вот прорвется улыбка. Джульет ловила кайф чуть ли не в первый раз с тех пор, как залетела.
Я обернулась на Ганса, готовая заняться с ним сексом глазами, но выражение его лица словно окунуло мое либидо в ледяную воду. Сжав челюсти, прищурив глаза, словно щелочки, он смотрел совсем не на меня. Он смотрел на кого-то позади меня.
Просто пялился.
Обернувшись, я увидела причину его внезапной ярости – того придурка с выбритыми висками, который хватал меня. Я-то про него и думать забыла. Я достаточно побывала на разных концертах и в клубах, чтобы понимать, чего можно ожидать. Парни лапают девчонок, хотят они того или нет. Подходят сзади и прижимаются своим вялым стояком к твоей заднице. Хватают за руку и орут в ухо пивным перегаром. Прутся за тобой в туалет и зажимают в углу, как только ты оторвешься от подружек. Так уж заведено.
Едва закончилась песня, Ганс отключил свой бас и сошел со сцены, хотя Трип объявил, что они сыграют еще один джем. Очевидно, это был хит, потому что, едва он произнес: «Вознесение», толпа очумела. Ганс вернулся как раз вовремя, чтобы выдать на своем басу низкое, грозное рычание, к которому остальные музыканты присоединились своими лязгающими индустриальными звуками. Я была в восторге. Я просто обожала все это. Это было тяжелее, чем то, что я обычно слушала, но все равно прекрасно и одновременно очень захватывающе. Я была так увлечена, что даже не заметила, как вышибала в форме схватил Бритые виски за плечо и вывел его. Я увидела это, только когда они уже выходили через пожарный выход справа от сцены.
Я тут же повернулась к Гансу, который снова смотрел на меня. На его губах играла тень улыбки. А потом он мне подмигнул.
У меня в животе зародилось потрескивающее тепло, которое быстро разбежалось по всему телу, как лесной пожар.
Ганс не использовал свои кулаки, ботинки или бейсбольную биту, как сделал бы Рыцарь. И уж точно он не стал бы выхватывать пистолет, как Харли. Но Ганс защитил меня. По-своему .
И это нравилось мне гораздо больше.
После концерта мы с Джульет сидели на ржавой пожарной лестнице позади здания, курили и смотрели, как группа грузит аппаратуру в багажник фургона отца Бейкера. Бейкер – невысокий гитарист «Фантомной», который все время прятался за копной светлых волос, как у Курта Кобейна – был самым милым и, возможно, самым главным членом группы. Он водил фургон. Он договаривался про концерты. Он играл на гитаре. И, что самое главное, он был единственным, кому уже было достаточно лет, чтобы покупать пиво.
Когда все было погружено, Бейкер вытащил с пассажирского сиденья бело-синий пластиковый дорожный холодильник и открыл крышку.
– «High Life»? – сморщился Трип, заглянув внутрь. – Сукин сын, ты же знаешь, что я не пью долбаный «High Life» от Miller. А где «Korbel»?
Кроме меня, никто не рассмеялся.
Трип кивнул мне.
– Вот Биби понимает, о чем я. Мы с ней все из себя разборчивые. Где мое пойло, братан?
Бейкер, приглядевшись сквозь щелку в занавесе своих волос, выловил банку из ледяной воды.
– Оно все на дне, засранец, – пробубнил он. – Давай, лови.
Я решила, что Бейкер мне нравится.
Он понравился мне еще больше, когда протянул банку Джульет.
Ганс, подошедший следующим, выловил пару банок для нас. Когда он подходил к нам с Джульет, я вдруг запаниковала. Я была в абсолютном раздрае. Я не знала, что ему сказать. Как себя вести. Что говорить. Я обнималась с этим парнем все выходные. Я позволила ему публично лапать меня и буквально целовать в жопу. Но какие у нас отношения? Мы друзья? Даже если мы были больше, чем друзья, не должна ли я притвориться, что это не так, потому что у него есть девушка? Хотя Трип, кажется, полностью положил на нее, когда велел Гансу засунуть голову мне под юбку. Может, Трип ее просто не любит? Эта мысль вселила в меня надежду.
– Эй, – сказал Ганс, робко улыбаясь мне.
– Э-э-э-эй, – ответила я с дурацким напевом в голосе, о чем тут же пожалела. – Одна из них мне? – кивнула я на банку в его левой руке.
– Ага, – блеснул глазами Ганс. И спрятал за спину банку, на которую я смотрела. – Но ты должна будешь сама взять ее.
«Ладно. Определенно, мы больше чем друзья».
Как только я встала, Ганс вытянул вбок правую руку, приглашая меня в свои объятия. Мою кровеносную систему тут же переполнило дофамином, так же как у собаки, истекающей слюной при виде пищи. Прошло ровно шесть дней с тех пор, как Ганс кормил мою потребность в ласке, и я умирала от голода.
Будучи не в состоянии больше сдерживаться, изображая крутую, я обхватила талию Ганса обеими руками и прижалась щекой к его груди. Я даже вдохнула запах, идущий от его теплой кожи. Ганс пах рок-н-роллом.
Едва он успел прижать меня к себе и опустить подбородок мне на макушку, позади нас раздался звук, который трудно было с чем-нибудь спутать. Полный холодильник льда опрокинули на асфальт.
Мы с Гансом обернулись и обнаружили, что Трип изящно вытаскивает больше-не-утопленную бутылку шампанского из больше-не-полного холодильника. Целое море кубиков льда и холодной воды разливалось во все стороны, а вырвавшиеся на свободу банки пива раскатывались по потрескавшемуся асфальту.
– Ну, и какого хрена? – спросил Бейкер всего лишь чуть громче, чем обычно.
– Так тебе и надо, козел, – Трип содрал с горлышка фольгу и пульнул пробкой метров на пять в высоту. Из бутылки вырвался вулкан ледяной белой пены. – Ты же знаешь, что я суну руку в ледяную воду только ради члена Леонардо ДиКаприо. Лео из «Титаника» . А не ради какого-то дерьмового Лео из «Что ест Гилберт Грейп» . – С отвращением поморщившись, Трип наклонил голову набок. – Или это Джонни Депп? Че-е-е-ерт. Ради него я бы залез в снег и по яйца, – и Трип несколько раз взмахнул рукой.
Все, включая Луиса и Бейкера, разразились смехом. Эти двое обычно выглядели так, словно соревнуются, кто из них апатичнее. Смех Ганса был тихим, он словно журчал в его груди под моей щекой. Я почувствовала вибрацию у себя между ног и уже подумала, не обхватить ли его и ногами за талию, чтобы получить хоть какие-то фрикции, но тут Трип отхлебнул шампанское прямо из бутылки и рыгнул так громко, что в машине включилась сигнализация.
Да, на Трипа можно рассчитывать, он мастак изгадить настроение.
Я подняла голову и беззвучно спросила у Ганса:
– А Трип – гей?
Ганс помотал головой.
– Нет! Именно потому он такой потешный.
Я поглядела на Джульет. Она так хохотала, что по ее щекам текли черные слезы.
– Да всем известно, – всхлипывала она, – что самый вдувабельный Лео – в «Ромео и Джульетте».
– Это точно, – подтвердила я, выхватывая у Ганса из-за спины спрятанную банку и вскрывая крышку. – Там все просто как по науке.
Трип хрюкнул и топнул ногой.
– А я хочу, чтобы он рисовал меня, как тех своих француженок.
Я выплюнула на землю свой первый глоток пива. Черт, я так хохотала, что у меня изо рта даже не выходило никаких звуков, только икание. Пока Джульет с Трипом спорили, какой из персонажей Леонардо ДиКаприо больше стоил погружения в ледяную воду, Ганс увлек меня к обломку старой стены примерно в метр высоты, стоящему поодаль. Я собралась отдать ему свое пиво, откинуть сумку за спину и разбежаться, чтобы вскочить на стену, но Ганс все сделал за меня. В одну секунду его руки обхватили мою талию, и раз – я уже сижу на стене, болтая ногами.
Ганс с легкостью подскочил и уселся рядом со мной. Кажется, он даже пиво из рук не выпускал. Для такого высоченного парня он был на удивление ловким. И ласковым. И забавным.
– Значит, – сказал он, пихая меня плечом, – Ромео – самый вдувабельный Лео, да?
Мое сердце пропустило удар при слове «вдуть» , вышедшем из его рта. А потом пропустило еще три, когда я сообразила, что, может, он немного ревнует.
Я ухмыльнулась и закатила глаза.
– Ды-а. Ну, в смысле, это же Ромео. Он буквально готов умереть за меня.
– Значит, это твой тип? Парень, который готов умереть за тебя?
Лицо Ганса все еще было игривым, но в его тоне промелькнула нотка серьезности, которую я не смогла уловить как следует. Конечно же, он не намекал, что готов умереть за меня. Ну, в смысле, мы только что познакомились. Может, он имел в виду кого-то другого? Типа, бывшего.
«Рыцарь бы умер за тебя».
«Подсознание, ну и какого хрена? Ты собираешься вспоминать о нем прямо сейчас? Вот правда?»
«Прости. Неправо. Хотя он бы умер за тебя».
«Ага, и почти убил меня, стараясь это доказать, так что… Что ты хочешь сказать?»
«Ничего. Совсем ничего. Я вообще затыкаюсь. Наслаждайся вечером».
«Да блин. Ганс на меня смотрит. Тупица, быстро скажи что-нибудь».
– Не-ет, – я снова закатила глаза. – Мой тип – это парни с тату , которые умерли бы за меня. У меня есть свои стандарты, ясно?
– Да, – Ганс ухмыльнулся и отхлебнул пива, не отрывая от меня взгляда. – Хотя ты не права.
– Насчет чего? Насчет своего типа?
– Нет, насчет того, что Ромео – самый вдувабельный Лео. Ты не права.
«Он снова это сказал!»
Я подождала, чтобы мое сердце снова вернулось к жизни, прежде чем заглотить наживку.
– Не говори мне, что ты тоже в команде Джека. Смотри, я понимаю. В «Титанике» он просто прелесть, и да, технически, конечно, он таки умер ради Роз, но мы же оба понимаем, что дверь была достаточного размера для двоих.
Маленький рот Ганса расплылся в улыбке с ямочками.
«Черт».
Он весь был – белые зубы, и черные ресницы, и торчащие черные волосы, и при этом я должна была сдерживать желание лизнуть его кожу, чтобы почувствовать, насколько она соленая.
Ганс, смеясь, поднял руку.
– Ладно. Даже не буду начинать про эту чертову дверь. Нет, не Джек. Джим Кэрролл, из «Дневника баскетболиста» . Самый вдувабельный Лео из всех.
Откинув голову, я заверещала.
– Господи боже! Я совсем забыла про этот фильм! Рок-звезда и наркоман! Кто бы говорил! Идеально!
– Что? – переспросил Ганс, пожимая плечом: – Тебя совсем не тянет к музыкантам?
Его взгляд был слишком настойчивым. Вопрос – слишком уж прямым. Я отвела глаза и начала копаться в сумке, стараясь отыскать сигареты и ответ на его вопрос получше, чем «ну да, бывает» .
Засунув в зубы сигарету и частично восстановив спокойствие, я снова поглядела на Ганса.
– Только к тем музыкантам, у которых есть тату и которые умрут за меня, – пошутила я.
«О-о-о. Отлично сказала».
Ганс улыбнулся и вытащил из кармана черную зажигалку. Когда он щелкнул ею, между нами вспыхнул крошечный язычок пламени. Я наклонилась к нему, отметив, как мерцающий свет смягчает суровые черты Ганса. Он тоже наклонился. Он смотрел на мои губы. Его язык облизнул нижнюю губу. По моему телу пронеслась волна адреналина. Легкие наполнились горячим дымом. И тут Ганс отстранился.
Убирая зажигалку обратно в карман, он сказал:
– С этим я справлюсь.
Выпуская струю дыма и пытаясь осознать, что за херню он только что сказал, я вдруг бросила взгляд на его часы на широком черном ремешке, которые блеснули в свете фонаря.
– Черт, – схватив Ганса за запястье, я повернула часы к себе. – Я должна быть дома в полночь, а еще надо по пути забросить Джульет. Мне пора бежать.
Лицо Ганса вытянулось, но он понимающе кивнул. Спрыгнув со стены, он повернулся и оказался между моих ног. Второй раз за двадцать минут мне пришлось подавить в себе желание обхватить ногами его талию. Положив свои ручищи мне на бедра, Ганс захлопал на меня своими длинными черными ресницами. Мои трусики окончательно пропали.
– Хочешь, чтобы я проводил тебя до машины?
«Нет. Я хочу, чтоб ты наклонился на несколько сантиметров вперед и, на фиг, поцеловал меня уже. Я хочу, чтобы ты снова задрал мне юбку и прижал меня к этой стене. Я хочу, чтобы ты снова сказал мне, что я красивая, и уже отвез меня в Лас-Вегас и женился бы на мне».
– Не-а, – сказала я, поднимая сигарету повыше, чтобы дым не попадал нам в глаза. – Меня там прикроет Старый Вилли на углу. Все нормально.
Темные брови Ганса взлетели вверх.
– Ты же шутишь, правда?
– Почему вы все это говорите?
Ганс легко поднял меня за талию и поставил на землю. Как только мои ноги коснулись земли, сердце пронзила острая боль. Вечер закончился.
Мы с Гансом отыскали Джульет, которая, допивая третью банку пива, весело болтала с Трипом. Он изображал лунную походку, поставив себе на лоб пустую бутылку из-под шампанского. Этот парень не мог не играть. Прежде чем мы успели уволочь Джульет, Бейкер, Луис и Трип подошли и обнялись с ней на прощание.
Джульет – не про обнимашки.
Джульет – не про людей вообще.
Но Джульет оказалась полна сюрпризов. Она не только обнялась со всеми парнями, она еще обхватила Трипа рукой за шею и громко, смачно чмокнула его в щеку. И прошептала ему на ухо что-то неразборчивое.
Повернувшись к Гансу, я шепнула ему, хихикая:
– Тебе не кажется, что она сказала: «Пони, будь золотым»?
Хохотнув, Ганс прижал меня к себе.
– Очень на это надеюсь. Он чем-то похож на пони Ральфа.
Я поглядела на всю четверку, переполненная радостью. Они приняли мою стервозную, злобную лучшую подругу и превратили ее в кого-то счастливого. В кого-то, кто не ненавидел весь мир. В кого-то, кто цитировал «Аутсайдеров» .
Мы втроем, взявшись за руки, обошли здание и пошли по улице, а огни «Маскарада» медленно гасли у нас за спиной. Вершина холма тонула во тьме. Справа от меня покачивалась и спотыкалась Джульет. Но Ганс слева был надежен, как скала.
Джульет поглядела на Ганса и пробормотала:
– Мне понравился ваш концерт. Вы правда отлично играли, но в следующий раз сыграйте мне песню про битые тыквы, ладно? Это моя любимая. Я почти уверена, что Джеймс Ихо – мой брат.
– Ее фамилия – Ихо, и ее папа – японец, – объяснила я.
– Вы с ним даже чем-то похожи, – сказал Ганс, стараясь быть вежливым.
– Это расизм, – выпалила Джульет, тряся в воздухе пальцем. А потом расхохоталась.
– Господи, – хихикнула я, – ну ты и набралась.
– Извини, Ганси, – надулась Джульет. – Ты не расист. Ты милый и хороший, и Биби страшно хочет присесть на твое хорошенькое личико.
Застонав, я уткнулась лбом Гансу в плечо.
– Господи. Просто помолчи.
– Спасибо, Джулс, – хохотнул Ганс.
Когда мы добрались до вершины холма, Старый Вилли выскочил из-за угла и притащился к нам, хромая сильнее, чем обычно.
Он оглядел Ганса с головы до ног и обратился ко мне.
– Мисс, я видел, как кто-то рыскал вокруг вашей машины. Такой здоровый парень, он ездит на грузовике со здоровенными шинами. Он приехал вон оттуда, – Вилли указал в сторону большой улицы. – И, мне кажется, просто заметил вашу машину, потому что развернулся прямо посреди дороги и понесся во-он туда, – Вилли указал в сторону боковой улицы, на которой стояла моя машина. – И проехал мимо, очень медленно, а потом встал вон там и погасил фары, словно собрался дожидаться вас там.
У меня вся кровь застыла в жилах.
Рука Ганса напряглась у меня на плече.
– Вилли, ты-то в порядке? – спросила я, преодолевая удушливый ком в горле. – Ты не пытался…
– Я-то нормально, мисс. Я пошел, встал прямо возле вашей машины и смотрел на сукина сына, пока он не отвалил. Но вы должны быть осторожнее. У того парня глаза, как у чертова демона. Как он уехал, я раз десять помолился Святой Марии.
«Как у зомби» , – подумала я, представляя почти бесцветные глаза и ресницы Рональда МакНайта.
– Спасибо, мужик, – сказал Ганс, хлопая Старого Вилли по плечу и суя ему в руку несколько долларовых бумажек.
– Вам спасибо, сэр. Благослови вас Бог.
Мы, как зачарованные, подошли к моей машине. Рыцарь должен быть в Ираке. После аварии он написал мне письмо, в котором признался, что это он ее устроил и что он записался на второй срок. А теперь, спустя два месяца, он рыскает вокруг моей машины? В этом не было никакого смысла.
– Этот засранец хуже герпеса, – выпалила Джульет, подходя к пассажирской дверце. – Что ж он никак не отвалит-то.
– Вы знаете этого парня? – спросил Ганс, вглядываясь в мое лицо. Мы стояли возле моей машины.
– Ага, – я не стала уточнять. У этой ситуации просто не было объяснения, которое не сделало бы ее еще хуже.
«Мы с ним были вместе. Он был моей первой любовью, но мы расстались, потому что он ментально нестабилен и страшно агрессивен. А, ну да, и еще он морской десантник, поэтому профессионально умеет убивать. Но ты не волнуйся. Ничего, что он избил до полусмерти моего бывшего приятеля и чуть не убил меня, сбросив нас с дороги; может быть, больше он так не будет. Может быть, он уже пережил все это».
– Но с тобой все в порядке? – Ганс поднял брови так, что между ними появилась глубокая морщина.
– Ага. Все нормально, – кивнула я.
Ганс неуверенно поглядел на меня, но ему хотелось избежать разговоров про Рыцаря так же сильно, как мне – разговоров про Бет. Вместо этого он сказал:
– Ты позвони мне, как будешь дома, хорошо?
Я снова кивнула.
Ганс обнял меня, но что-то было не так. Что-то было очень, очень не так. Хотя мы касались друг друга, между нами как будто возникла невидимая завеса печали, отделяющая нас друг от друга.
– Спасибо, что пришла, – сказал Ганс, погладив меня по покрытой мурашками руке.
А потом ушел.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления