Онлайн чтение книги Рось квадратная, изначальная
Глава девятнадцатая, где путешественники празднуют победу

Освобождённая от вагонов, Махина лихо мчалась по стальным рельсам.

А Благуша, Ухарь и Минута праздновали победу… Правда, сперва Минута обработала воякам целебной мазью из крошечной баночки, принесённой с собой, ссадины, полученные в сражении (Благуше – заодно и обожжённые пальцы, познакомившиеся с дверцей топки), а уж после гостеприимный Ухарь вытащил из запасника две объёмистые холщовые сумки и предложил своим гостям заняться их содержимым. Сам же с озабоченным видом немедля отошёл к приборной доске, сославшись на срочную занятость. Похоже, сервировка стола относилась к его наименее любимым занятиям. Впрочем, гостей упрашивать не пришлось – после столь активных боевых действий все изрядно проголодались и не прочь были перекусить тем, что Смотрящий послал, а послал он благодаря Ухарю изрядно. Например, пару копчёных зайцев, десяток здоровенных, каждая длиной в четыре ладони, сушёных рыбин, предсмертно таращивших на мучителей глаза и скаливших зубы, объёмный пакет с яблоками, грушами, огурцами и помидорами и три полные трехлитровые бутыли. В двух явно плескалась чистая как слеза так называемая окоселовка – зверь-сивуха, убойное пойло собственноручного изготовления махиниста, а в третьей, к изрядному облегчению Благуши, булькал тёмный пахучий квас. Вспомнив о туеске с долгольдом, благополучно пережившим за пазухой драку с бандюками, слав выставил на стол и его – авось кому захочется испить свежей водицы. Руки слава двигались без участия сознания, помогая девице сортировать снедь, а сияющие восхищением голубые глаза безотрывно смотрели на Минуту, так чудесно объявившуюся в самый последний миг битвы за территорию. Та же, чувствуя его неподдельный интерес к своей персоне, смущённо рдела, отчего хорошела неимоверно, и даже её короткая мужская стрижка начинала казаться славу вполне уместной. В конце концов спохватившись, Благуша перевёл взгляд в сторону Ухаря, совершающего загадочные действия над приборами из вместительного водильного кресла, словно специально спроектированного под его внушительный зад.

А тот, похоже, веселился от души, забавляясь с какими-то рычажками, задвижками, щёлкающими при нажиме пимпочками и прочими прибамбасами, управляющими, по скромному разумению Благуши, движением Махины. Несмотря на громадную комплекцию, руки махиниста двигались с завидной ловкостью, быстротой и точностью, говорившими о весьма солидном опыте работы на данном поприще. Мчавшаяся по степи Махина то издавала долгий, бьющий по ушами рёв, окутавшись паром так, что ветер не успевал его уносить и в окне снаружи зависал молочный кисель, то ухала и утробно скрежетала, словно некое чудовище, в горле которого застрял непережеванный кусок. Испуганное степное зверьё разбегалось прочь задолго до приближения бешеного железного зверя.

Да уж, восторженно думал Благуша, глядя от стола поверх плеча Ухаря в лобовое стекло, зрелище со стороны, верно, незабываемое – Махина без вагонов! Строчка веховых олдей, выстроившихся, словно шеренга стражников, по левую сторону от железной дороги, так и неслась навстречу, выбегая от горизонта… Горизонта? Глаза Благуши удивлённо расширились. Впереди, вырастая из туманной дымки расстояний, уже довольно отчётливо прорисовывалась гигантская светло-синяя гора – конус со срезанной вершиной, – которая уходила в небо столь высоко, что, казалось, подпирала собой само Небесное Зерцало. Гора являлась не чем иным, как храмовником, столицей Простор-домена, тоже звавшейся Простором.

С каждой вехой, что они оставляли позади, храмовник проступал все чётче и чётче, безмерно разрастаясь вширь. Благуше приходилось слышать немало рассказов о величине городов-столиц каждой из шести Граней Универсума, но увиденное поразило всякое воображение, заставив испытать что-то вроде благоговейного трепета, – до самой горы было ехать ещё несколько часов, но уже сейчас её необъятные склоны заслоняли значительную часть горизонта. Горазды же были Неведомые Предки строить! И ведь именно эта гора, а об этом знал любой малец, рождала Луч, обласкивающий своей животворной силой целую Мировую Грань! Вон он, толщиной, наверное, с саму Махину, и сейчас бьёт из вершины, ослепительно отражаясь от Небесного Зерцала! Восторгу слава не было предела. Зрелище было незабываемым, а путешествие поистине замечательным – будет что вспомнить после возвращения домой – и про виденный собственными глазами храмовник, и про схватку с бандюками!

Да, а как там наш бандюк?

Пивень все так же неподвижно покоился на лежаке махиниста, где его, притащив, без лишних церемоний оставил Ухарь. Что-то больно долго бандюк не приходил в себя. Не «вразумил» ли его Ухарь вусмерть? Добрая была душа у Благуши, жаль ему стало Пивеня, хоть и был тот бандюком, но ведь и человеком был тоже, да и выглядел в отключке как-то сиротливо и безобидно, словно дитя малое.

– Пойду гляну, что с ним, – сказал он Минуте, на что та молча и сосредоточенно кивнула, вспарывая ножом брюхо одной из сушёных рыбин, казалось щёлкающей острыми зубами от бессильной злобы.

Подошёл, присел на край лежака. Присмотрелся – грудь Пивеня чуть заметно двигалась в такт редкому дыханию. Слав почувствовал странное облегчение, словно был в ответе за жизнь бандюка. Жив, елс этакий! Приподнял голову за рыжий чуб, глянул. Ага, знакомая картина – железо всех привечало одинаково. Шишка на затылке бандюка вздулась будь здоров, как прям у него самого, а в остальном голова вроде как в порядке, крови не видать. Он опустил голову обратно, и тут Пивень вдруг открыл глаза, уставившись на Благушу с неожиданной строгостью:

– Чего балуешься, плисовые штанцы? Мало меня ухайдокали?

– Да это я так… Смотрел, жив ли… – Благуша немного растерялся, чувствуя себя словно вор, пойманный за руку. Он-то полагал, что бандюк без сознания, а тот просто лежат с закрытыми глазами. Пивень зашевелился, явно пытаясь приподняться, чему сильно мешали связанные за спиной руки, и Благуша помог ему сесть, прислониться спиной к стенке.

– Не беспокойся, жив, – проворчал Пивень, зло стрельнув глазами. – Да не все ли тебе равно? Что за живого, плисовые штанцы, что за трупень – власти за меня дадут одинаково.

– Да я не о награде беспокоюсь, – искренне осерчал Благуша. – А исключительно из человеколюбия. Хочешь, чарочку поднесу?

– Окоселовка? – Глаза Пивеня вспыхнули неподдельным вожделением, говорившим, что продукт был ему знаком.

– Она самая…

– Таши!

Благуша не заставил себя ждать – сбегал к столу, налил чарку, прихватил на закусь кусок сушёной рыбины, уже разделанной Минутой, и вернулся обратно.

– Руки ты мне, конечно, не развяжешь, плисовые штанцы? – спросил Пивень, пожирая чарку глазами.

– Не могу, оторви и выбрось, – Благуша виновато кивнул, снова опускаясь на лежак рядом.

– Лей! – И Пивень открыл пасть.

– Все сразу, что ли? – не поверил слав, – Не многовато?

– Лей, говорю, я к ней привычный!

Благуша выполнил требуемое.

– Слушай, а чего ты так к плисовым штанцам прицепился? – полюбопытствовал он, поднося рыбину к губам бандюка – занюхать или закусить, как захочется. Но Пивень вдруг захрипел, закатил глаза и рухнул на бок, снова потеряв сознание. Благуша огорчённо поднялся.

– Ты там смотри, всю мою окоселовку ему не скорми, – предостерёг Ухарь, не оборачиваясь из водильного кресла. – Нам ещё самим понадобится, пар ему в задницу!

– Да он уже все, – махнул рукой Благуша, отходя обратно к столу, – переоценил свои силы. Что называется, недоперепил – выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Я тоже хорош, позаботился, называется, о ближнем…

– А я полагаю, – заявила Минута с улыбкой, – что вот именно этого он и хотел.

– Отключиться, что ли?

– Ну да. – Минута пожала плечами. – Думаешь, так просто выносить плен?

– Может, ты и права. – Благуша вздохнул. Его продолжали мучить какие-то странные угрызения совести. Ведь не хороший же человек лежит на полу, бандюк лежит, а все одно как-то неловко. – Может, под голову ему что подложить? Жестковато ведь на железе-то валяться…

– Ничего, бандюки ко всему привычны! – откликнулся Ухарь, посмеиваясь в усы и продолжая без устали что-то дёргать, нажимать и крутить на своей доске. – Этот дудак свою долю сам выбирал, так что обойдётся, пар ему в задницу!

По всему было видно, что он давно мечтал о чем-то таком необычном и наконец ухватил свой звёздный час за долго ускользающий хвост. Оторвавшись от какого-то прибора, богатырь обернулся и, перехватив взгляд Благуши, весело заорал:

– Мы установили рекорд скорости! Ни одна Махина во всех доменах ещё не летала так быстро, с вагонами-то особо не разгонишься! А мы это сделали!

Неожиданно махинист стремительно вывернулся из кресла, прыгнул к столу, сгрёб в охапку обоих гостей, как здоровенная щука – мальков зубастой пастью, и закружился с ними по махинерии, вокруг парового котла, что можно было принять за своеобразное приглашение порадоваться вместе с ним. Минута отчаянно взвизгнула, выронив из рук нож и очередную рыбину, разделываемую на удобные к приёму внутрь составные части, и задрыгала ножками. Благуша тоже попытался выразить протест, но махинист на вопли не обратил внимания. Кружил, пока не утомился сам, и лишь потом отпустил обоих с миром. Осоловевшие от вращения, качаясь из стороны в сторону, Благуша с Минутой кое-как добрались до табуреток. В этот момент они напоминали матросов, бредущих до вожделенной земли по палубе попавшего в шторм и налетевшего на прибрежные скалы корабля. А Ухарь, выпустив пар и успокоившись, вытащил из запасника третью табуретку и тоже подсел к столу. Быстро расставил чарки, разлил окоселовку и произнёс первый тост, требовательно и сурово глянув на гостей:

– За нашу удачу!

Отказаться было невозможно, особенно после такого взгляда, но… Благуша помнил об убойном действии пойла, поэтому лишь чуть пригубил и сразу вгрызся в подготовленное яблоко. Слезу все же вышибло. Минута, как он заметил, тоже ограничилась глотком. Героически проглотив огненную жидкость и даже не поперхнувшись, она сразу потянулась за бутылью с квасом, стараясь добраться до неё раньше, чем глаза вылезут на лоб. Ухарь же опрокинул чарку полностью, смачно крякнул и зажевал копчёной заячьей ляжкой, сделав вид, что сачкование гостей ему до лампады – самому больше достанется.

Некоторое время все сосредоточенно жевали.

Затем в самом благодушном настроении махинист поинтересовался:

– Так что там, брат слав, за история с твоими штанцами?

– Да не везёт мне на них, оторви и выбрось. – Благуша смущённо хмыкнул и хрумкнул огурцом. – Который раз из-за них без них чуть не остался. Синий плис нынче в моде, дорогой – страсть, далеко не каждому по карману. Да и редкая материя к тому же, не найти. Чудом мне достались, по счастливому случаю, от знакомого торгаша с домена Крайн. Тех, кто потом перекупить пытался, не счесть, а пару раз и грабануть пробовали. Хорошо, оторви и выбрось, что стража рядом оказывалась, кликнуть успевал. Житья мне от них нет, уже и сам подумываю, не продать ли да от головной боли избавиться. Но беда в том, что мне они самому нравятся.

– Хорошие штанцы, – подтвердил Ухарь, – богато смотрятся, знатно. Я б у тебя купил, да размер не мой…

– Вот и я о том же, – пробурчал Благуша, разом перестав улыбаться.

– А чего тебя несёт в храмовник, брат слав, по делу али по праздному любопытству?

– У него состязание с соперником на Невестин день, – улыбнулась Минута.

От такой новости Ухарь даже жевать перестал. Пока он с плохо скрываемой жалостью разглядывал Благушу, девица воспользовалась моментом и быстро перелила окоселовку из своей чарки в его, а себе плеснула кваску.

– Что она там тебе наобещала? – Брови махиниста хмуро наползли на переносицу, как грозовые тучи на Зерцало. – Небось, что, кроме тебя, любимого, никто ей более не нужен, что с тобою рай и в шалаше? Что от тебя, акромя любви да ласки, ничего и не требуется? Знакомая песня, брат слав. Любим мы, мужики, такие песни. Я когда-то тоже на такую купился. А после выяснилось, что нужно моей суженой ох как много, а лично я ей как раз на хрен сдался!

– Нет, моя Милка не такая. – У слава непонятно почему мгновенно запылали щеки. Вроде бы ничего такого ему Милка и не говорила. По крайней мере, не такими словами… но близко по смыслу…

– Да что это ты судишь по одной женщине обо всех? – возмущённо поддержала его Минута. Но не выдержала долгого укоризненного взгляда махиниста, тоже зарумянилась, а потом и вовсе глазищи свои зеленые да красивые в пол опустила.

– Вот и я о том же. – Ухарь глубоко вздохнул, повёл могучими плечами, словно два холма передвинул, потом вполне миролюбиво пояснил: – Да я зла на свою бывшую жёнку не держу. У меня своя правда, мужицкая, а у неё своя, бабья, тут тоже понимать надо. А ты, девка, собой – молодец, хоть и не к добру, конечно, баба на Махине. Что за школа рукомахания у тебя?

– Школа? – Минута сразу стала непонятливой.

– Ладно, не скромничай, глаз у меня бывалый. Так какая школа – «Гром» или «Ладыга»?

– «Головач», – гордо ответила Минута и вонзила белые зубки в румяный бок помидора.

– Уважаю, – с почтением произнёс Ухарь и понимающе кивнул. – Так ты послушница Храма Света! То-то я гадаю, откуда такие умения. При храме, наверное, и выросла? Сирота?

Минута молча кивнула в ответ, делая вид, что поедание помидоров – её наилюбимейшее занятие, от которого невозможно оторваться даже для разговора.

– Вот чего я не пойму, – ухмыльнулся Ухарь, – так это откуда в храмах столько сирот? Выращиваете вы их, что ли, как морковку?

Минута рассмеялась, открыла было рот для ответа, но тут, видимо, что-то вспомнила, посмурнела лицом и ничего не сказала У Благуши самого давно вертелся на языке целый ворох вопросов насчёт её умений, но тема, затронутая Ухарем, похоже, была ей неприятна, и он великодушно решил её выручить.

– А правда, что Махина не умом человеческим придумана, а вместе с миром сотворена? – спросил он Ухаря, деловито перемалывающего мощными жёлтыми зубами все, до чего могли дотянуться руки, а руки у него – ого-го, а не руки – могли дотянуться куда угодно. Перед махинистом уже громоздилась солидная горка заячьих и рыбьих костей – и когда только успел?

– Как же иначе? – удивился Ухарь, небрежно подливая в чарку – тяжёлая бутыль в могучей руке так и порхала.

– Тогда почему ты упоминал про Бову Конструктора? Какое отношение он имеет к Махине?

– Не к Махине, – Ухарь назидательно поднял указательный палец, – а к паровому котлу. И котёл, и паруса придумал лично Бова, сам настоятель Храма Света, а его механики смастерили на Махине. А сегодня мне довелось их испытать, и весьма успешно!

Что ж это за Бова такой, задумался Благуша. И от Минуты ведь о нем слыхал. Но раз она о своём знакомстве с этим Бовой Конструктором при Ухаре сообщить не торопится, то и он этого делать не станет. Хватит, второй раз он её подводить не собирается. У Минуты секреты свои, не для каждого – ему, славу, она доверилась под влиянием особых обстоятельств, это он понимал… А все-таки интересно было бы узнать о Бове побольше, разве что Минуту попросить познакомить, ежели, конечно, времени на это дело в храмовнике достанет. Да и захочет ли столь важная шишка, как настоятель Храма Света, тратить своё время на него, простого торгаша…

– Значит, так, Благуша, – заявил Ухарь после очередной чарки, пронзительно уставившись на него маленькими чёрными глазками и утирая усы ладонью. – Как прибудем, сразу хватаешь руки в ноги, пар в задницу, и смываешься подальше от Станции, я даже скажу куда.

– Почему? – Благуша широко распахнул глаза, озадаченный такой новостью.

– А ты что, хочешь пару часов за разговорами с фискальниками провести?

– Фискальниками?

– Это начальство у рядовых стражников так прозывается, – пришла на помощь Минута. – Любят они до чрезвычайности изводить вопросами свидетелей преступных происшествий, особенно приезжих. Опыта общения с фискальным отделением у таких, как ты, ведь никакого, вот те и рады стараться, лишь бы человека на нервы извести.

– Правильно, девица, – одобрительно кивнул Ухарь. – А Пивеня я сам сдам да объясню там что к чему. Есть у меня среди фискальников кореш, не так чтобы близкий, но надёжный, так что я с этим делом быстро управлюсь. Тебе же советую остановиться в гостинице «Блудная дева» – вполне приличное заведение, смею уверить. Там я тебя и найду до полуночи, тут можешь не беспокоиться, моё слово железное, пар в задницу!

– А как я найду эту гостиницу, оторви и выбрось? – Благуша забеспокоился. – Храмовник ведь большой!

– А я тебе покажу. – Минута так ласково улыбнулась славу, что у того сразу растаяло сердце и пропали все сомнения. Да и глупо было отмахиваться от дружеских советов, а что советы шли от друзей – в этом дорога уже убедила.

Они ещё долго болтали о том о сём, время за дружеской беседой летело незаметно, а Махина мчалась все дальше и дальше, и вскоре показался пригород храмовника. Как грибы вырастали и уносились прочь веси и небольшие городки, все более теснившиеся к столице Простор-домена; оказавшиеся в этот час рядом с путями миряне, глядя, как мимо них, оглушая рёвом, пролетает голая, без вагонов, Махина, изумлённо глазели вслед и качали головами. Внутри же Махины постепенно стало спокойнее и тише, горюч-камень в топке парового котла прогорел, большая часть пара ушла в гудок, и сейчас они ехали в относительной тишине, которую нарушал лишь ровный стук работающих механизмов Махины.

К этому моменту величественный город-гора уже заслонял впереди большую часть неба.

– Ну, собирайся, Благуша, – сказал Ухарь. – Пора.

– Да ты ж ещё Махину не остановил, – удивился Благуша.

– Сама остановится. При подходе к Станции всегда так, пар в задницу, как ни разгоняй, все равно встанет. Махина словно в невидимую сеть попадает и мягко притормаживает. Так уж Станция устроена.

– А вагоны? Тоже так затормозят? Люди не пострадают?

– Соображаешь, – кивнул Ухарь, глянув на Благушу как-то по-новому, отчего тот сразу загордился. – И вагоны никуда не денутся, и бандюки с них прямо в руки властей попадут. – Ухарь широко ухмыльнулся и подмигнул. – Я за них тоже награду стребую, так что готовь второй кошель, в твой такой барыш не поместится!

– А Минуте? – В Благуше взыграла справедливость.

– Да ладно тебе, Благуша, мне бабки не нужны, – заскромничав, попыталась отмахнуться девица.

– Да ежели бы ты меня к Ухарю не послала, сейчас бы я нищим был!

– Ну что ж, значит, и девице твоей выделим. – Ухарь немного поскучнел. В его планах делёж выглядел иначе.

– Да не моей. – Благуша покраснел, украдкой глянул на Минуту и, наткнувшись на странно укоризненный взгляд, смешался ещё больше. – Моя… оторви и выбрось… моя Милка меня в Светлой Горилке дожидается… С Минутой мы в путешествии познакомились.

– Ладно, решено! – Ухарь решительно (но мягко) опустил ладонь на стол, стараясь не перевернуть то, что на нем стояло. В бутылях все же немного булькнуло, а горки костей просели вниз. – Да, в вагонах вещи какие-нибудь забыли? А то я принесу, как прибудут.

– Все моё при мне, – быстро сказала Минута.

– А у меня там только котомка полупустая валялась, – отмахнулся Благуша, – поди, спёрли уже. Так что все моё тоже при мне.

Ухарь кивнул, встал, подошёл к водильному креслу, но садиться не стал, а в задумчивости уставился вперёд, сквозь лобовое окно. Так как необъятные богатырские плечи махиниста практически загородили весь обзор, то Благуша тоже поднялся и встал рядом с ним, не желая упускать ничего интересного из своего прибытия в храмовник. А чуть погодя к обоим присоединилась и Минута, которой, как хотелось надеяться славу, приспичило постоять рядом с ним исключительно из положительных чувственных побуждений в отношении его персоны.

Так они и стояли втроём, плечом к плечу, глядя, как Махина подъезжает к Простору.