Онлайн чтение книги Полдарк. Книга 1. Росс Полдарк Ross Poldark
Глава четвертая

1

На неделе, предшествующей свадьбе, Росс покинул поместье лишь однажды, чтобы посетить церковное кладбище в Соле.

Джошуа пожелал, чтобы его похоронили в одной могиле с женой, так что смотреть было особо не на что.

Светлой памяти Грейс Марии Полдарк, возлюбленной супруги Джошуа Полдарка, которая ушла из жизни 9 мая 1770 года в возрасте тридцати лет.

Quidquid Amor Jussit, Non Est Cotemnere Tutum [1]Не стоит презирать веления Амура (лат.) ; цитата из Овидия..

Ниже Чарльз велел выгравировать: Здесь же упокоен Джошуа Полдарк из Нампары, графство Корнуолл, эсквайр. Ушел из жизни 11 марта 1783 года в возрасте пятидесяти девяти лет.

Произошло и еще одно изменение: посаженные Джошуа кусты выкорчевали и могила заросла молоденькой травой. А рядом с могилой – небольшое надгробие с надписью:

Клод Энтони Полдарк. Умер 9 января 1771 года на шестом году жизни.

Через четыре дня Росс вернулся в эту церковь, чтобы похоронить надежды, которые жили в его сердце больше двух лет.

И всю эту неделю Росс был убежден, пусть и не до конца, в том, что свадьба по какой-нибудь причине не состоится. Поверить в то, что Элизабет выходит замуж, было так же трудно, как если бы кто-нибудь сказал ему, что он в этот день умрет.

Церковь Сола стояла в самом начале дороги, что вела в деревню. Алтарь по случаю свадьбы украсили золотистыми хризантемами. Четыре музыканта пиликали на скрипках и виолончелях. Присутствовало двадцать человек гостей. Росс сидел ближе к алтарю на удобной, располагающей ко сну скамье с высокой спинкой, смотрел на две коленопреклоненные фигуры и слушал, как Уильям-Альфред монотонным голосом скрепляет жениха и невесту юридическими и духовными узами.

Скоро, пожалуй даже слишком скоро для столь важного события, гости вышли на церковный двор, где собралось дюжины четыре жителей Сола, Тренвита и Грамблера. Люди держались на почтительном расстоянии и нестройным жидким хором приветствовали появившихся на пороге церкви новобрачных.

День выдался погожий. По яркому синему небу неспешно плыли подгоняемые свежим ветром монументальные белые облака. Элизабет в длинной, колышущейся на ветру фате из старинных кружев была похожа на сбившееся с пути и случайно оказавшееся среди людей облачко. Вскоре молодые сели в экипаж и поехали по ухабистой дороге. Гости последовали за ними верхом.

Элизабет с родителями выехали из Кенвина в семейном экипаже. Он грохотал и раскачивался на узких разбитых дорогах, а за ним тянулся шлейф серой пыли, которая оседала на одежде собравшихся поглазеть зевак. В этих бедных краях появление экипажа было настоящим событием. Лошади и повозки, запряженные мулами, – такими были привычные средства передвижения местных жителей. Весть о появлении экипажа Чиноветов разнеслась быстрее, чем крутились его колеса с красными железными ободами. Жестянщики, работавшие у протоков неподалеку, арендаторы с женами, поденщики с ферм, свободные от смен шахтеры и бродяги со всех четырех приходов пришли посмотреть на проезжавших. Лаяли собаки, кричали мулы, оборванные ребятишки бежали за экипажем в клубах пыли.

Приблизившись к подъездной аллее, кучер пустил лошадей рысью. Бартл, сидящий на козлах, протрубил в рожок, и к парадному крыльцу Тренвит-Хауса они подъехали торжественно, под крики сопровождавших их всадников.

В доме приготовили банкет, затмивший все случавшиеся ранее празднества. Среди гостей были все те десять человек, которых встретил Росс в день своего возвращения. Миссис Чиновет, величественная, словно орлица. Доктор Чоук со своей миленькой, но глупенькой женушкой. Дядюшка Чарльз: он по случаю торжества вырядился в коричневый бархатный сюртук с кружевными манжетами и красный жилет и нахлобучил на голову новый пышный парик. Верити и половины времени не сидела за столом, она постоянно вскакивала и убегала, чтобы проверить, все ли идет как надо, и к полудню ее аккуратно уложенные волосы успели растрепаться. Кузен Уильям-Альфред, худой и бледный, своим неприступным видом придавал празднеству определенную торжественность. Его жена Дороти отсутствовала, сославшись на привычное недомогание – беременность. Тетя Агата в кружевном чепце на пыльном парике и в старомодном бархатном платье с кринолином из китового уса восседала на своем обычном месте в конце стола.

Были среди гостей и новые лица. Например, мистер Хеншоу, управляющий Грамблера, крупный молодой мужчина. У него были светло-голубые глаза, изящные кисти и маленькие ступни, на которых он довольно шустро для своего веса передвигался. Миссис Хеншоу, оказавшись в таком обществе, чувствовала себя не в своей тарелке. Она беспокойно поглядывала на гостей и очень старалась есть изящно. А вот ее муж, хоть и работал в шахте с восьми лет и в юности не умел ни читать, ни писать, привык общаться с людьми самого разного положения. Быстро освоившись, он вскоре уже преспокойно ковырял в зубах десертной вилкой.

Напротив них, стараясь не замечать дурных манер Хеншоу, расположилась миссис Тиг, вдова одного дальнего родственника и хозяйка небольшого поместья неподалеку от Сент-Анна, а далее за столом сидели через одну пять ее дочерей: Фейт, Хоуп, Пейшенс, Джоан и Рут. Все девицы на выданье.

По другую руку от миссис Тиг устроился капитан Блейми, тихий солидный мужчина лет сорока. Росс прежде никогда его не встречал. Блейми был владельцем одного из пакетботов, которые курсировали между Фалмутом и Лиссабоном. Росс заметил, что за весь ужин капитан заговорил лишь дважды, и оба раза с Верити, когда благодарил ее за поданное блюдо. Спиртное он не пил.

Второй священник, в отличие от кузена Уильяма-Альфреда, как своим видом, так и поведением вряд ли мог создать на банкете торжественную атмосферу. Преподобный Оджерс наставлял на путь истинный паству Сола и Грамблера, и за это пастор из Пензанса платил ему сорок фунтов в год. На эти деньги преподобный Оджерс содержал жену, корову и десятерых детей. Облаченный в позеленевший от постоянной носки сюртук и выцветший парик из конского волоса, он постоянно тянул руку за добавкой (демонстрируя при этом въевшуюся грязь и обломанные ногти), одновременно перемалывая узкими челюстями то, что еще оставалось в тарелке. В его быстрых вороватых движениях было что-то кроличье: поскорее все сгрызть, пока не спугнули.

И наконец, на банкете присутствовало семейство Николаса Уорлеггана: отец, мать и сын – единственные представители нуворишей графства.

Отец Уорлеггана-старшего был деревенским кузнецом. В свое время он начал понемногу плавить олово. Его сын, Николас, переехал в Труро и открыл там плавильню. Это послужило основой их состояния. У мистера Уорлеггана были тяжелая верхняя губа, глаза цвета базальта и большущие руки, с которых так и не сошли отметины его прежней профессии. Четверть века назад он женился на Мэри Лэшбрук из Эджкумба. Первый плод этого союза присутствовал на торжестве в лице Джорджа Уорлеггана. Джордж уже снискал известность в горнодобывающих и банковских кругах и сумел приобрести вес там, где это не удалось его отцу.

У Джорджа было большое, с крупными чертами лицо: нос с широкими, слегка подрагивающими ноздрями, словно молодой человек приготовился к спору, и пронзительные карие глаза. Причем, когда нужно было посмотреть на то, что находится сбоку, Джордж использовал именно глаза, а не шею. Эту отличительную черту Уорлеггана-младшего подметил Опи[2] Джон Опи (1761–1807) – британский художник, родившийся в Корнуолле., написавший в том же году его портрет.

Когда с ужином было покончено, стол сдвинули в сторону, и пресытившиеся гости уселись в круг, чтобы посмотреть петушиные бои.

Верити и Фрэнсис пытались возражать. Обоим казалось, что подобное развлечение неуместно на свадебном торжестве, но Чарльз не желал их слушать. Устроить петушиные бои у себя дома – редко кому выпадает такая возможность. Обычно для этого приходилось ездить в Труро или Редрат – утомительное занятие, к которому Чарльз становился все менее расположен. Кроме того, Николас Уорлегган привез с собой петуха, по имени Красная Перчатка, известного драчуна, и готов был выставить его против любого желающего. А петухи Чарльза без свежей крови могли потерять свои бойцовские качества.

Слуга Уорлегганов принес в зал Красную Перчатку и еще одного петуха. Спустя минуту явился доктор Чоук с парочкой своих любимцев, а за ним – Бартл с тремя птицами Чарльза.

Росс растерянно огляделся по сторонам. Он знал, что Элизабет, которая терпеть не может петушиные бои, не станет на все это смотреть. Так и оказалось: она ускользнула в дальний угол зала и, сидя на диване возле лестницы, пила с Верити чай. Кузен Уильям-Альфред, который не одобрял подобных игр из религиозных соображений, удалился в противоположный угол, где на трехногом столике из красного дерева лежала Библия, а со стены строго взирали на происходящее семейные портреты. Росс слышал, как Уильям-Альфред обсуждает с преподобным Оджерсом плачевное состояние церкви в Соле.

Когда он подошел к Верити и Элизабет, на лице последней появился легкий румянец.

– Росс, ну разве она не очаровательна в свадебном платье? – сказала Верити. – Вплоть до этой минуты все шло просто прекрасно, не правда ли? Ох уж эти мужчины со своими петушиными боями! И еда им не в радость, пока не увидят, как льется кровь. По-моему, очень глупая забава. Не желаешь чаю?

Росс поблагодарил, но отказался.

– После такого прекрасного ужина у меня только одно желание – поскорее лечь спать.

– Ладно, пойду поищу миссис Табб. У меня еще столько забот. Половина гостей останется на ночь.

Верити ушла, а Росс с Элизабет еще некоторое время молча слушали, как гости горячо спорят по поводу места, которое следует освободить для петушиных боев. В предвкушении такого развлечения все довольно быстро избавились от вызванной обильным угощением сонливости.

– Ты тоже останешься? – поинтересовался Росс.

– Только на эту ночь. Завтра мы на две недели уезжаем в Фалмут.

Росс смотрел на Элизабет сверху вниз, а она смотрела в противоположную сторону зала. Ее белокурые волосы были собраны на затылке, уши открыты, на каждом виске по одному завитому локону, остальные пряди уложены в прическу и украшены ниткой жемчуга. Платье с пышными рукавами из великолепных кружев закрывало шею.

Росс специально искал возможности поговорить с Элизабет, а теперь вот не мог найти нужных слов. Так бывало в первые дни их знакомства. Пока Росс не узнал Элизабет поближе, ее хрупкая красота частенько делала молодого человека косноязычным.

– Росс, тебе, наверное, интересно узнать, почему я так хотела, чтобы ты пришел на свадьбу. Но ты же упорно не заезжал повидаться, а мне кажется, что я должна с тобой поговорить. – Элизабет осеклась и чуть ли не до крови закусила нижнюю губу. – Сегодня мой день. Я хочу быть счастливой и хочу, чтобы все, кто меня окружает, тоже были счастливы. Сейчас нет времени все объяснить, и, возможно, я бы и не смогла все объяснить, даже если бы время у меня было. Но я очень хочу, чтобы ты попытался простить меня за всю ту боль, которую я наверняка тебе причинила.

– Тебе не за что просить прощения, – сказал Росс. – Мы ведь с тобой не были официально помолвлены.

Элизабет мельком взглянула ему в глаза, и ей показалось, что в них сверкнула искра негодования.

– Ты знаешь, что дело не в этом…

Тут зрители петушиных боев захлопали и громко закричали. Первый поединок закончился. Побежденную птицу, роняющую перья и капли крови, унесли с «арены».

– Да это и боем-то не назовешь, – заметил Чарльз Полдарк. – Редко мне приходилось видеть, чтобы пять гиней зарабатывали так быстро.

– Да уж, – кивнул доктор Чоук, это его боец победил одного из петухов Уорлегганов. – Парацельс недооценил противника. Фатальная ошибка.

– Быстренько же ты управился, мой хороший! – засюсюкала Полли Чоук, поглаживая голову петуха, которого поднес к ней слуга. – Он у нас, вообще-то, мирный, пока его не раззадорят, а потом уж только держись – всех победит! Я и сама такая!

– Он ранен, мэм, – заметил слуга. – Вы испачкаете перчатки.

– Ничего страшного, теперь я могу позволить себе купить новые!

Кто-то засмеялся, а вот супруг Полли Чоук нахмурился: ему эта шутка показалась безвкусной.

– Никудышное зрелище, – продолжал Чарльз. – Молодняк и тот способен на большее. Мой Герцог проглотил бы любого из ваших бойцов, а ведь он еще совсем юнец!

– Ну так давайте взглянем на вашего Герцога, – вежливо предложил Уорлегган. – Возможно, вы захотите выставить его против Красной Перчатки?

– Чего-чего? Против кого? – переспросила тетушка Агата, вытирая слюну с подбородка. – О нет! Это будет позор. Мы точно опозоримся.

– По крайней мере, увидим, на самом ли деле ваш Герцог голубых кровей, – сказал Уорлегган.

– Королевский бой? Я не против, – ответил Чарльз. – Каков вес вашей птицы?

– Ровно четыре фунта.

– Подходит! Мой Герцог весит три фунта тринадцать унций. Несите их сюда, и посмотрим.

Птиц вынесли на «арену» и сравнили. Красная Перчатка, злобный, покрытый шрамами и закаленный в двадцати боях петух, на вид весил меньше, чем утверждал его владелец. Герцог был молод, но прежде дрался всего лишь дважды, да и то с местными бойцами.

– Каковы будут ставки? – спросил Джордж Уорлегган.

Чарльз бросил взгляд на гостя:

– Ваше предложение?

– Сто гиней!

Такая ставка произвела впечатление. Все умолкли, слышен был только голос Оджерса:

– …А колонны, что крышу поддерживают, скреплены лишь железными брусьями и скобами. Их постоянно надо укреплять. Восточная и западная стены буквально ходуном ходят.

– Ставка принимается! – громогласно возвестил Чарльз. – Давайте начнем.

На этот раз подготовка к бою велась самым тщательным образом. Каковы бы ни были привычки мистера Николаса Уорлеггана, для местных сквайров с финансовым положением мистера Полдарка ставка была слишком велика.

– Дело не в этом, Росс, – вполголоса повторила Элизабет. – Нам не нужны были формальности. Но мы были так молоды.

– Я не понимаю, что тут объяснять, – сказал Росс. – Сегодняшний день все объясняет.

Рядом с ними вдруг появилась миссис Чиновет.

– Элизабет, ты не должна забывать, что сегодня гости собрались ради тебя. Нехорошо отдаляться от общества.

– Да, мама. Но ты же знаешь, что мне не по душе такие развлечения. Уверена, пока все это не закончится, меня никто даже и не хватится.

Миссис Чиновет расправила плечи и посмотрела дочери в глаза, однако не стала настаивать. Видимо, она почувствовала, сколь решительно настроена Элизабет.

Затем она взглянула на Росса и холодно улыбнулась:

– Росс, мне известно, что вы неравнодушны к подобного рода поединкам. Не посвятите меня в некоторые тонкости этого искусства?

Росс улыбнулся в ответ:

– Мэм, вряд ли я смогу быть вам полезен. Уверен, в искусстве ведения поединков нет таких тонкостей, о которых вы бы не знали.

Миссис Чиновет пригвоздила его взглядом и повернулась к дочери:

– Я пришлю к тебе Фрэнсиса.

Подготовка к очередному петушиному бою закончилась. В зале повисла тишина.

– …А кладбище и того хуже, – продолжал преподобный Оджерс. – Могил столько, что лопату некуда воткнуть, – того и гляди наткнешься на гниющие останки или кости.

– Как ты посмел сказать такое моей матери! – возмутилась Элизабет.

– Честность всегда оскорбительна? Что ж, тогда я сожалею.

Гул голосов возвестил о начале поединка. Красная Перчатка сразу завладел преимуществом. Сверкая маленькими глазками, он три или четыре раза наскакивал на противника, оставляя кровавые метки, и при этом всегда отступал, прежде чем соперник успевал воспользоваться своими шпорами. Герцог был отличным бойцом, но к подобным играм не привык.

Бой затянулся. Возбуждение зрителей нарастало. Чарльз и тетушка Агата громче всех подбадривали своего бойца или же, наоборот, выражали недовольство. Красная Перчатка повалил Герцога, тот отчаянно заколотил крыльями, каким-то чудом избежал coup de grâce[3]Смертельный удар (фр.) . и снова вскочил на ноги. Наконец противники разошлись. Шеи у петухов были ощипаны, даже Красная Перчатка выдохся, а Герцог вообще имел жалкий вид: казалось, добить его ничего не стоит.

– Бой закончен! – закричала тетя Агата. – Чарльз, хватит! У нас есть победитель! Не дай покалечить Герцога в первом же бою!

Чарльз нерешительно пощипывал нижнюю губу. Но он не успел принять решение – петухи снова бросились в бой. И вдруг, к всеобщему удивлению, инициатива перешла к Герцогу. Очевидно, юность вселила в него свежие силы. Красная Перчатка, не ожидавший подобного напора, был ранен.

Джордж Уорлегган с такой силой схватил отца за руку, что тот даже выронил табакерку.

– Останови бой! – отрывисто выкрикнул он. – Герцог всадил ему шпору в голову!

Джордж первым заметил то, что теперь было очевидно для всех. Герцог воспрянул духом и одержал победу; возможно, тут не обошлось без определенной доли везения. Если Уорлегган немедленно не вмешается, Красная Перчатка уже больше никогда не сможет участвовать в боях. Петух вертелся на полу в отчаянной попытке сбросить с себя противника.

Мистер Уорлегган жестом остановил слугу, поднял упавшую табакерку и убрал ее в карман.

– Пусть продолжают, – сказал он. – Мне не нужны калеки.

– У нас есть победитель! – закудахтала тетя Агата. – Да, с этой птицей покончено. Прости господи, но по мне, так она похожа на дохлую. Почему их вовремя не остановили?

– Я выпишу вам вексель на сто гиней, – равнодушно сказал Чарльзу Уорлегган, но этот его показной тон никого не обманул. – Если у вас появится желание продать птицу, предложите мне первому. Уверен, из этого петуха выйдет толк.

– Это был удачный удар, – ответил Чарльз, его широкое лицо, красное и потное, сияло от удовольствия. – На редкость удачный удар. Не припомню, чтобы видел такой красивый бой, да еще с подобным финалом. Этот ваш Перчатка был настоящим бойцом.

– Именно – был, – кивнул мистер Чиновет. – Как вы сказали – королевский бой. Кто бьется следующим?

– Кто дерется и сбегает, шанс сразиться получает. – Тетя Агата хихикнула и поправила парик. – Только не с нашим Герцогом. Он убивает раньше, чем разнимают. Должна сказать, вы сегодня безнадежно медлительны. Или раздражительны. Вы раздражены? Раздражение – признак поражения.

К счастью, старушку никто не слушал. На «арену» вынесли следующую пару петухов.

– Ты не имеешь права так говорить, – сказала Элизабет. – И у тебя нет причин оскорблять мою мать. То, что я сделала, я сделала по своей воле и по собственному разумению. Если хочешь найти виновного – пожалуйста, вот я перед тобой.

Росс посмотрел на Элизабет, и вдруг вся его злость испарилась, осталась только боль, оттого что между ними все кончено.

– Я никого ни в чем не виню, – произнес Росс. – Что сделано, то сделано. И я не хочу разрушать твое счастье. У меня своя жизнь. Мы станем соседями и будем видеться время от времени.

Фрэнсис отделился от толпы и потер пятно крови на шелковом шейном платке.

– Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь, – тихо сказала Элизабет. – Мы были так молоды. Когда-нибудь…

Росс, чувствуя себя опустошенным, наблюдал, как к ним идет ее муж.

– Не стал смотреть? – спросил Фрэнсис, его красивое лицо раскраснелось от еды и вина. – Я тебя не виню. Жалкое подобие прошлого боя. Вот где было настоящее зрелище. Дорогая, не чувствуешь ли ты себя покинутой в день собственной свадьбы? Прости, я вел себя неподобающим образом. Обещаю искупить свою вину. Будь я трижды проклят, если сегодня оставлю тебя еще хоть на минуту.

2

Позже вечером Росс вышел из дома, оседлал Смуглянку и не разбирая дороги поскакал прочь из Тренвита. Взошла луна, Смуглянка, с которой до этого все вроде бы было благополучно, снова захромала, однако Росс не останавливался и в конце концов оказался на продуваемой всеми ветрами пустоши. Эта местность была ему незнакома. Росс развернул свою кобылку, предоставив ей самой найти дорогу домой.

Увы, эта задача оказалась для Смуглянки слишком сложной: к тому времени, когда Росс увидел полуразвалившуюся дымовую трубу Уил-Грейса и понял, что дом близко, уже наступила глубокая ночь.

Он спустился в долину, расседлал лошадь и вошел в дом. Выпив стакан рома, он отправился в спальню и, не раздеваясь, повалился на постель. Однако, когда в окнах забрезжили первые лучи рассвета, глаза его были открыты. Это был самый мрачный час в его жизни.