Онлайн чтение книги Рыцари Серебряного Щита
ГЛАВА IV,. в которой музицируют Кузнечики, много говорится о чертях, скрещиваются клинки и, благодаря этому, открывается тайна Тройного Клада

Скрипнула калитка — и ребята очутились на дорожке, ведущей из леса к озеру. Липа отбрасывала на неё чёрную неподвижную тень. Колодец с воротом и откинутой крышкой походил на большую жабу, притаившуюся в траве. От грядок веяло ароматом ночных фиалок.

Твардовский шагал по дорожке, плавно сбегающей вниз. Ребята шли за ним и удивлялись, что не узнают сейчас дороги, по которой они десятки раз бегали к озеру. Ночь превратила обыкновенные кусты в страшные чудовища, деревья — в огромные пирамиды, а изгородь, сколоченная из обструганных жердей, выползала из темени треххвостым змеем.

Все вздрогнули, когда в лесной сторожке залаял пёс. Азор заворчал, юркнул в кусты — и был таков. Ребята под босыми ногами почувствовали вдруг песок.

— Куда он нас ведёт? — шепнул девочкам Здись. — Может быть, это какой-нибудь Злой Дух, который хочет нас утопить? Никакого Замка здесь нет. Сейчас будет лесок, где мы рыжики собирали, а потом, за ольшаником, — озеро…

Из тенистой аллеи между изгородями они вышли на лужайку, влажную от росы, окроплённую лунным светом. Тихонько звякнули шпоры — это остановился Твардовский.

— Вот и Замок, — сказал он с улыбкой.

Ребята взглянули туда, куда Твардовский показал рукой, и онемели от удивления. Впереди, в нескольких шагах от них, прямо над дорожкой возвышалась большая круглая башня. К ней, обрамлённая белой галькой, вела неширокая тропинка; она исчезала за воротами, под высокой сводчатой аркой.

— Фьююю! — это между каменными зубьями, венчающими вершину башни, сверкнув жёлтыми огоньками глаз, грозно крикнула Сова.

— Вахта на посту, — пояснил Твардовский. — Прошу вас, сиятельные господа, в покои… Хакодосе, Веолим, Камерон, — таинственно зашептал чародей, и ребята вдруг почувствовали, что они с поразительной быстротой уменьшаются.

Трава вокруг них необычайно вытянулась вверх, зашумела, как заправский лес, а силуэт Замка заполнил собою половину неба. Странные испытывали они ощущения, однако отступать было уже поздно. По выгнутому дугой мосту дети вошли в ворота. Потом они поднимались по крутой лестнице, дважды сворачивали в сторону и снова поднимались, пока не очутились в большом зале с высокими полукруглыми сводами. Сквозь окно в потолке светила Луна, бросая медно-желтые блики на стены, обитые чёрным, косматым, как сажа, атласом.

В ответ на приглашение мага ребята расселись в креслах, напоминающих своею формой кирпичи. Твардовский хлопнул в ладоши, и неожиданно двенадцать огромных светлячков начали кружить под самым потолком, образуя живую, излучающую зеленоватый свет люстру. При её свете ребята разглядели стол, полный яств и напитков.

В мисках, искусно сделанных в форме дубовых листьев, были синие, чуть припорошённые серой пыльцой ягоды: крупная земляника, излучающая сладкий аромат, сочная малина, тёмная ежевика.

В вазах из желудей слегка покачивались на высоких стеблях белые колокольчики ландышей. Перед каждым из гостей стоял сиреневый бокал-барвинок, до краёв наполненный росой.

Твардовский поднял свой бокал и сказал:

— Выпьем, милые гости, за нашу встречу, за силы дьявольские, которые благоволят ко мне, за могучего Боруту. Bene natus Polonus!!![4]Bene natus Polonus (лат.) — поляк «благородного» происхождения, то есть дворянин.

Он осушил бокал; следом за ним выпили росу девочки и лишь после них — Здись, который, как это делал всегда его отец, сперва стряхнул несколько капель на пол.

Твардовский снова хлопнул в ладоши, и на возвышение, ярко освещенное Луной, вскочили четыре стройных Кузнечика. Они поклонились присутствующим, подняли задние лапки и начали что есть мочи тереть ими о зазубринки, выступающие на спине, извлекая благозвучную, жизнерадостную мелодию в ритме мазурки.

Роса, как видно, будоражила кровь, всем сделалось вдруг удивительно весело и хорошо.

— Замечательно играет этот оркестр! — воскликнула: Кристя, соскочила с кресла и начала ловко танцевать по залу. Косички с красными лентами летали по воздуху, мелькая то тут, то там.

— Великолепные пирожные! — восторгалась Данка, уплетая уже третье пирожное с земляничным кремом.

— Весело здесь, весело! Хо-хо-хо! — задиристо покрикивал Здись, пускаясь в пляс вслед за Кристей и таща за руку Данку.

Твардовский присоединился к ним. Поддерживая саблю, он громко притоптывал и высекал подковками сапог искры из пола.

Прискакала и присоединилась к оркестру Коричневая Лягушка, которая начала ухать, как барабан, ворчать, как контрабас. Мазурку сменил стремительный обертас[5]Польский национальный танец..

— Дзись-дзись, дзись-дзись! — восклицал развеселившийся волшебник.

— Здись-дзись, Здись-дзись! — шутила Кристя, а Здись залихватски присвистывал.

Наконец все устали, запыхались, сели передохнуть. Оркестр притих, повёл тоненькую, лёгкую мелодию, едва слышимую в большом зале.

Твардовский кивнул головой светлячкам, и те опустились ниже, начали планировать над самым столом и, не переставая светить, точно веерами, навевали своими крыльями свежий воздух и на разгорячённые лица участников пиршества.

От всего этого — и от мелькания зеленоватых огоньков перед самыми глазами, и от росистого вина, и от танца, и от музыки Кузнечиков — у детей закружились головы.

— Твардовский, дорогуша, — сказала Данка, — я очень люблю тебя, хоть тебе уже и четыреста лет. Ты такой веселый! Расскажи-ка нам что-нибудь о себе, о том, как ты забавлялся, когда был маленький… А ты был когда-нибудь маленьким или сразу стал большим?.. И почему ты выбрал себе такую странную профессию?..

— Профессию? — удивился Твардовский.

— Ну да! Ведь ты же работаешь в качестве волшебника. Ты что, так же, как пан Немо или Рамигани, ездишь на гастроли с другими артистами?

— Не знаю этих чародеев, видать, они из молодых. Однако я нигде не работаю и никогда не работал.

— Чем же ты живёшь? Чем на жизнь зарабатываешь?

— А что я вам — мужик или мещанин какой-нибудь, чтобы работой деньги добывать?! Я же шляхтич, дворянин! Понимать надо!..

— А что такое дворянин? — не уступала Данка. — Тот, кто ничего не делает? Выходит, ты волшебник-лодырь?..

— Лодырь? — повторил Твардовский. — Стоит запомнить. Хорошее слово для заклятия. Хакодосе, Веолим, Лодырь… — забормотал он себе под нос.

Ребята посмотрели друг на друга с удивлением, ничего не понимая. Твардовский заметил их недоуменные взгляды и сказал:

— Погодите, ваши светлости. Нам трудно понять друг друга, поэтому лучше всего я расскажу вам всё сначала. — Он дал знак рукой, чтобы оркестр умолк, и продолжал: — Однажды отец мой возвращался ночью из далёкого путешествия. Дорога вела через большой тёмный лес. Шёл проливной дождь; экипаж то и дело проваливался в выбоины и наконец увяз в грязи по самые оси. Слуги пытались его вытащить, но кругом была трясина; люди и кони проваливались всё глубже и глубже, их засасывала тёмная смердящая жижа. Отец выругался: «Теперь нас отсюда разве что только дьяволы вывезут». А из тёмного леса сквозь завывание ветра донёсся чей-то голос: «Вывезут!» И тут же сбежалось двести чертей — черны-чернёхоньки, только глаза у них горят, словно раскаленные угольки. Запахло серой. Дьяволы с хохотом схватили лошадей за узду, мигом вытащили экипаж из трясины и перенесли его на дорогу. Потом все исчезли за деревьями, а возле экипажа остался только один чёрт и начал торговаться с отцом из-за платы. Он требовал массу золота и серебра либо того, о чём отец даже и не знает. Жалко стало отцу своих богатств, и согласился он заплатить ту, другую цену. Он подписал гусиным пером, смоченным в крови из пальца, цирограф — то есть обязательство, в котором говорилось, что он отдаст чертям то, о чём сам ещё не знает. А когда отец вернулся домой, то узнал о моём появлении на свет божий. Так вот я ещё грудным младенцем был запродан чертям…

— Очень мне тебя жаль, милый Твардось, — сказала Данка. — Как хорошо, что всё это лишь сказка, что никаких дьяволов на свете не существует.

— Есть дьяволы, — шепнула Кристя. — Есть господь бог, ангелы и дьяволы. Ты не знаешь этого, потому что не читаешь божьих книг. А в костёле ксёндз говорил, что есть…

— Позвольте спросить, — осторожно вмешался Здись, — а сейчас вы кто: дьявол или человек?

— Я есмь шляхтич польский, Твардовский, мастер разных магий и чернокнижник! — Волшебник встал из-за стола, выпрямился и начал делать руками в воздухе какие-то таинственные знаки.

— Он делает гимнастику? — тихонько спросила Данка у Кристи, но не получила ответа, потому что неожиданно погасла Луна и стало совершенно темно. Темноту рассекали только зигзаги растанцевавшихся светлячков, которые не хотели останавливаться. Застрекотали Кузнечики, Лягушка начала глухо квакать, а Сова на башне замка грозно крикнула:

— Буу-хуу! Буу-хуу! Буу-хуу!

— О-ёй! — испуганно взвизгнула Кристя. — Бежим, ребята!..

Обе девчушки почувствовали вдруг, что кто-то их обнимает. Они перепугались ещё больше, но услышали сзади тихий шёпот:

— Это я, Здись. Не бойтесь; наверно, облако закрыло Луну.

Здись успокаивал девочек, хотя в голосе его не было уверенности. Однако в эту минуту действительно снова посветлело. Серебряный сноп лучей, упавших наискосок, осветил и зал, и самого Твардовского.

— Послушайте, пожалуйста, — решительно сказала Данка. — Мы очень благодарны вам за ужин, но нам пора домой. Да и вам, наверно, надо уже возвращаться на Луну.

— О, нет! — рассмеялся Твардовский. — Я не хочу больше возвращаться в эту пустыню. У меня много дел на Земле. А там, на Луне, очень, скажу я вам, скучно и пусто. Один только Пайонк прислуживал мне. Плохо там жилось. Мужиков крепостных, которые бы мне землю пахали, там нет…

— Это что же, вы такой барин, что для вас ещё крестьяне и землю пашут? — удивился Здись, почувствовав, как помаленьку проходит у него хмель, ударивший в голову после выпитого бокала росы.

— А как же иначе! — изумился, в свою очередь, чернокнижник. — У меня в Польше семь деревень и большой лес, а в этих деревнях семь раз по сто мужицких семей, которые являются моей собственностью.

— Может, так и было раньше, — сказал Здись, окончательно протрезвев, — да только теперь эта земля давно поделена между крестьянами, каждый хозяйствует на своём участке. Кто хочет есть хлеб, тот сам должен и сеять и пахать.

— Непостижимо! — разозлился Твардовский. — Я этих хамов проучу, батогами бить велю!

— Но, имейте в виду, как бы они сами не дали вам по зубам. А то, глядишь, ещё и милицию вызовут.

— Мне — по зубам?! Кто это смеет так говорить? Кто здесь так о хамах печётся? — Твардовский выхватил саблю из ножен и начал со свистом рассекать ею воздух.

— Я! — выкрикнул Здись и выбежал на середину зала.

— Берись, ваша милость, за оружие! — крикнул чернокнижник, замахиваясь саблей.

Данка и Кристя ахнули, прижались к стене и зажмурили глаза.

Кто бы мог подумать, что этот великолепный пир кончится так печально! Как спасти Здися от страшного волшебника? Чем Здись будет обороняться?..

Звякнула сталь о сталь. Данка и Кристя открыли глаза и замерли от удивления.

На овальном щите из лунного серебра сражалось двое противников.

Твардовский заложил левую руку за спину, а правую вытянул вперёд. Делая небольшие шажки, как в танце, он наносил своей кривой саблей удар за ударом.

Здись, насторожённый, стоял неподвижно на пружинисто согнутых ногах и, не спуская глаз с чернокнижника, отбивал его удары широким охотничьим складным ножом. Сабля то отскакивала от острия ножа, то со скрежетом скользила по нему.

Твардовский чуть отступил, замер, чтобы перевести дыхание, но в этот момент Здись сделал резкий, быстрый рывок вперёд.

Чернокнижник парировал выпад, но следующий удар охотничьего ножа оказался для него неожиданным и был направлен вкось. Снова раздался скрежет, острие ножа скользнуло по эфесу сабли, и два рубина, точно вылущенные орехи, отлетели в сторону. Удары сыпались один за другим, как град по железной крыше. На лбу чернокнижника выступили крупные капли пота.

— Омогель, Турмило, Трамоеды! — призвал он на помощь бесовские силы и, схватив рукоять в обе руки, поднял саблю так, чтобы нанести страшный косой удар.

Здись тоже поднял свой нож, загородился им, однако нож со стеклянным звоном разломился, и в кулаке у Здися остался один только черенок да ручка.

— Бракодел проклятый! — воскликнула Данка, имея в виду того человека, который изготовляет охотничьи ножи из такой мерзкой стали, однако Твардовский понял это восклицание по-другому.

Думая, что девчонка произнесла какое-то незнакомое ему из волшебных книг заклятие, он удивлённо огляделся по сторонам.

Здись воспользовался этим моментом, как кот, быстро шмыгнул вперёд и со всей силы ткнул чернокнижника обломком ножа в ногу.

Твардовский выронил саблю, присел и, схватившись рукой за ногу, обутую в красный сапог, с отчаянием заскулил:

— Ой, ой, ой! Мои мозоли…

Видя, что чародей уже растратил всю свою грозную силу, девочки подошли поближе и склонились над ним.

— А у вас есть мозоли? — спросила Кристя.

— Ещё бы… Столько времени… Ой, ой!.. Ведь я на Луне… Ой, ой!.. Не снимал сапоги…

— И дьяволы не помогли вам избавиться от мозолей?

— Ни один дьявол тут не поможет… Ой, ой, как больно, — продолжал жаловаться Твардовский. — А травы всякие целебные на Луне не растут…

— Лучше всего «шлёнский пластырь», — вставила Данка. — Я завтра вам его принесу, он есть у папы…

— Весьма буду признателен светлой панночке. Ой, ой!.. Помогите мне сесть к столу…

— Не надо было затевать всякие глупые шутки… — буркнул Здись себе под нос.

— Дай мне руку, юный господин, — попросил чернокнижник. — Ты победил меня в поединке. Я склоняю чело перед твоей отвагой. Кто же научил тебя искусству фехтования?

— Это чтобы сражаться-то? А Франек из Стшельчина, что у самого леса живёт. Не раз он мне нос кулаком расквашивал…

Ребята усадили Твардовского на кресло, дали ему две земляничины, чтобы перестал охать.

— Всё благодаря… благодаря вашим светлостям. Наверно, дворянская кровь в вас течёт…

— Кровь течёт?.. Ну, мы уж пойдём домой…

— Подождите ещё минутку, — попросил Твардовский, задумавшись над чем-то. — Надо тут мне было одну работенку выполнить вместе с чертями. Но нет среди них ни одного, который бы так твёрдо, так мужественно держал себя во время поединка, как Здись, и ни одного столь благоразумного, как вы обе, светлые панночки. Хотели бы вы мне помочь?

— Смотря в чём, — осторожно ответил Здись.

— Хотели бы вы стать Рыцарями Серебряного Щита?

— Прошу прощения, — заметила Кристя, — но мы — девочки и потому не можем быть рыцарями.

— Тихо ты, — цыкнула на Кристю Данка. — Теперь ведь существует равноправие женщин. А это очень красивый титул — «Рыцарь Серебряного Щита»!.. Но до сих пор нас называют просто Пятёркой Сорванцов.

— А что надо делать? — спросил Здись волшебника.

— Сперва встать по стойке «смирно»! — распорядился Твардовский. — Теперь скажите: хотите вы быть сильными и умными?

— Хотим!

— Хотите открывать тайны Серебряного Щита — Щита Луны?

— Очень хотим! — прошептали ребята, снедаемые всё более возрастающим любопытством.

— Связывают ли вас узы настоящей дружбы?

— Да!

Чернокнижник окунул свою саблю в воздух, полный лунного блеска, и затем коснулся ею плеча каждого из ребят.

— Я произвёл вас в Рыцари Серебряного Щита, — торжественно провозгласил он. — А теперь доверю вам великую тайну. Будьте же достойны её. — Твардовский понизил голос до шёпота и продолжал: — На одном из островов, что находится на этом озере, — на острове, называемом Могилой, зарыт Тройной Клад. Кто овладеет им, тот станет самым могущественным из людей, самым сильным… Но этот клад может найти лишь тот, кто…

— Почему вы остановились?! Говорите же дальше — это так интересно, — попросила Кристя.

— Тише! — шепнул чародей.

Они вслушались в настороженную тишину ночи, в слабый шелест листвы.

Неожиданно совсем близко, почти рядом, запел петух лесничего.

Твардовский пошатнулся, побледнела зелень его кунтуша[6]Кунтуш — старинная верхняя одежда польских дворян — шляхтичей. и синева шаровар, краски начали расплываться и таять, как туман.

— Придите сюда завтра ночью, — успел ещё шепнуть он и вдруг исчез.

Дети посмотрели друг на друга, огляделись по сторонам, но с места не двинулись. Было похоже на то, что они находятся внутри огромной печи для выпечки хлеба, в руинах старого дома, возле сторожки лесничего. Однако им всё ещё казалось, что они — в огромном зале замка.

Второй раз пропел петух, со стороны озера долетели звуки губной гармошки.

— Ой, ой! Бежим! Взрослые возвращаются. Это Андрейкин папа играет.

— Да, надо идти… — согласилась Данка. — Однако без паники. Успеем! Они ещё на озере. А пока доплывут и уберут парус, — мы уже будем в постелях.

Ребята вылезли через дыру в стене. Здись кликнул Азора, который носился по кустам, и все они быстро зашагали к дому. Отойдя немного, оглянулись: высокая труба возвышалась над развалинами, точно башня средневекового рыцарского замка.

Андрейка спал, сидя на скамейке и держа в крепко сжатом кулаке ремешок бинокля.

Разбуженный, он сонно рассказал о том, что только-только вернулся из Папоротниковой рощи, где были такие большие, очень большие и блестящие жуки.

— Я их люблю, очень люблю, — заверял он, с зажмуренными глазами грохаясь на кровать.

— Только не рассказывай ни о чём никому! — просила его Данка. — Хорошо?

— Не скажу… — заверил Андрейка. — Потому что иначе папа за уши оттрепал бы меня. Он не любит жуков и не любит, когда я беру его бинокль… — бормотал Андрейка, засыпая.

Когда взрослые вернулись, дети уже лежали в своих кроватях, дыхание у всех было ровное и спокойное.

— Наши пострелы давно уж, видно, спят, — сказала мама Дануси. — Может, им снятся приятные сны; посмотрите, какие улыбки на их мордашках!

— Спят, как ангелы, — подтвердил Андрейкин папа. — Однако прежде чем улечься в постели, они вытаскивали бинокль. А сколько раз говорил я Андрейке, чтоб не трогал его! Ведь не умеет же обращаться с прибором!..

Бинокль лежал на столе как раз напротив окна. В выпуклых линзах его отражалась Луна, путешествующая между тучами по небу. Она была уже совсем маленькая, далёкая-далёкая, и никто из взрослых не заметил, что с нижней части её Серебряного Щита свисают порванные нити серебряной паутины…