Онлайн чтение книги Сэм стремительный Sam in the Suburbs
18. Беседа за ресторанным столиком

Небольшой вестибюль савойского гриля, выходящий на Савой-Корт, располагает к тихим размышлениям, и Кей, войдя туда в двадцать минут второго, обрадовалась, что она здесь первая. Ей требовалось одиночество, и она сожалела, что через десять минут явится Сэм и покончит с ним. С той минуты, как она прочла послание Уиллоуби Брэддока, она ломала голову над задачей, которой он ее одолжил, и пока еще не решила ее ни в его пользу, ни против.

В его пользу говорил тот факт, что он был приятным атрибутом ее жизни с тех пор, как она себя помнила. В весенние дни она в его обществе разоряла птичьи гнезда, зимними вечерами перекидывалась с ним в картишки на невинный детский манер и (как уже сообщалось), сидя на деревьях, остро критиковала его привычку спать в носочках. Все это стоило многого. Выйти замуж за Уиллоуби, бесспорно, значило обеспечить приятную преемственность при смене одного образа жизни на другой. Однако…

— Привет!

В вестибюль вошел молодой человек и остановился перед ней. Она было подумала, что это Сэм сейчас позовет ее пировать; затем, очнувшись от размышлений, подняла глаза и узрела это пятно на роде человеческом — Клода Уиннингтона-Бейтса.

Он смотрел на нее сверху вниз с той смесью смущения и наглости, какая появляется на лице молодого человека, когда он случайно встречает девушку, которая в недавнем прошлом украсила его фонарем под глазом с помощью увесистых богословских рассуждений. Он был худощавым молодым человеком, одетым по последней моде. Рот у него был маленький и подловатый, глаза поблескивали глупой хитростью, а волосы, поднимавшиеся к макушке уступами и террасами, глянцево сверкали от помады, облюбованной золотой молодежью. В целом — зрелище малоаппетитное. — Привет! — сказал он. — Ждете кого-нибудь? На краткий миг Кей ностальгически пожелала, чтобы время повернулось вспять и она вернулась бы в тот возраст, который позволил бы ей повторить кое-что из высказанного ею по адресу Уиллоуби Брэддока в то далекое летнее утро, когда они коснулись темы носочков. Но поскольку она теперь достигла возраста осмотрительности, исключавшей подобное богатое красноречие, Кей удовольствовалась тем, что посмотрела сквозь него и ничего не сказала.

Маневр не подействовал. Клод сел на диванчик рядом с ней.

— Знаете, вот что, — убедительно заявил он, — не стоит дуться. То есть я хочу сказать…

Кей отказалась от тактики молчания.

— Мистер Бейтс, — сказала она, — вы помните мальчика, который учился с вами в школе, по фамилии Шоттер?

— Сэма Шоттера? — переспросил Клод, приходя в восторг от ее разговорчивости. — Еще бы. Я помню Сэма Шоттера. Плохо кончил. Я видел его на днях, так он абсолютно…

— Он будет здесь минуты через две. И если он увидит, что вы сидите тут, а я скажу ему, что вы мне надоели, он, наверное, разорвет вас в клочья. На вашем месте я бы ушла.

Клод Бейтс ушел. Впрочем, этот глагол лишь весьма слабо выражает стремительность его движений. Вот сейчас он сидел, вольготно развалившись на диванчике в вестибюле, а в следующую секунду испарился, и вестибюль совершенно от него очистился. Кей, оглянувшись через плечо в зал, заметила, как он рухнул на стул и утер платком вспотевший лоб.

Она вернулась к своим мыслям.

Появление Клода придало им новый поворот, а вернее, выдвинуло на первый план то, что до этого момента пряталось в глубине ее сознания, — материальное положение Уиллоуби Брэддока. Уиллоуби Брэддок был очень богат; девушка, которая станет миссис Уиллоуби Брэддок, будет очень богата. Она, так сказать, автоматически займет такое положение в жизни, что никакие крадущиеся в ночи Клоды Бейтсы не смогут ее допекать. И это, бесспорно, давало еще одно очко в пользу мистера Брэддока.

К тому же тот был богат респектабельно, в стиле Мидуэйза, то есть обладал богатством, неразрывно связанным со старинными домами из серого камня, старинными зелеными парками и всеми уютными радостями английских старинных поместий. Он даст ей ту жизнь, которую она знала и любила с детства. Однако…

Кей задумчиво посмотрела прямо перед собой, а посмотрев, увидела, как из вращающейся двери возник Сэм.

— Я ведь не опоздал? — с тревогой осведомился он.

— По-моему, нет.

— Ну так идемте. Черт, какой отличный день!

Он заботливо повел ее в зал и дальше — к столику у большого окна, выходившего во двор. Гардеробщик, бесшумно кравшийся по их следу, забрал у него шляпу с тростью и удалился с видом леопарда, который поохотился очень удачно.

— Симпатичная личность, — заметил Сэм, провожая его одобрительным взглядом.

— Сегодня вам как будто нравятся все и вся.

— Именно. Ведь сегодня самый светлый и веселый день [11]Парафраза строки из стихотворения Теннисона «Королева мая». Юная девушка радуется тому, что ее выбрали королевой майского праздника. в самом радостном году, и разрешаю вам ссылаться в этом вопросе на меня. Ну а что вы предпочтете?

Кончив заказывать, что он проделал на самую широкую ногу, Сэм наклонился вперед, нежно взирая на свою гостью.

— Черт! — сказал он в полнейшем восторге. — Вот уж не думал, сидя в этой рыбачьей хижине и глядя на вашу фотографию, что и двух месяцев не пройдет, как вы будете сидеть напротив меня за столиком в «Савое».

Кей слегка растерялась. Короткое знакомство с Сэмом успело научить ее, что он человек на редкость прямолинейный, но подобной прямолинейности она все-таки не ожидала. Видимо, в его лексиконе отсутствовали слова вроде «сдержанность» и «тактичность».

— Какая это была рыбачья хижина? — спросила она, ощущая себя пожарным, направляющим дырявый шланг на весело полыхающий склад, набитый взрывчатыми веществами.

— Вы ее вряд ли знаете. Третья слева при въезде в Канаду.

— Вы любите ловить рыбу?

— Да. Но, с вашего позволения, мы не будем говорить об этом. Наша тема — фотография.

— Вы все время говорите о какой-то фотографии, но я ничего не понимаю.

— О фотографии, про которую я рассказывал на вчерашнем обеде.

— А! Та, которую нашел ваш друг… какой-то девушки. — Это был не друг, а я, и девушка не какая-то, а вы.

Тут их тет-а-тет нарушил официант с закусками. Кей выбирала неторопливо, но это не сбило Сэма с излюбленной темы. Кей начала подозревать, что отвлечь его могло бы только землетрясение, и причем не всякое, а только если бы оно обрушило потолок зала.

— Помню, как я ее увидел на стене.

— Интересно, которая та? — небрежно сказала Кей.

— Та…

— Лишь бы не та, на которой я сижу двухлетняя в морской раковине.

— Та…

— Мне обещали, что если я буду очень послушной и буду сидеть тихо-тихо, то увижу, как из фотоаппарата вылетит птичка. По-моему, она так и не вылетела. И почему мне позволили позировать в подобном костюме, пусть и в два года, я до сих пор понять не могу.

— Та, на которой вы в костюме для верховой езды стоите

рядом со своей лошадью.

— Ах, эта?… Пожалуй, я все-таки остановлюсь на омлете.

— Омлете? Каком омлете?

— Не знаю. Omelette a la чему-то там, кажется, так?

— Погодите! — сказал Сэм, словно человек, ощупью ищущий выход из лабиринта. — Каким-то образом мы сбились на омлеты. Я не хочу говорить об омлетах.

— Впрочем, я не уверена, что он а lа чему-то. По-моему, по omelette marseillais [12]Марсельский омлет (фр.) или другое похожее слово. В любом случае подзовем официанта и скажем «омлет».

Сэм подозвал официанта и сказал «омлет». Официант не только понял, но словно бы остался очень доволен.

— В первый раз, когда я увидел эту фотографию… — начал Сэм.

— Интересно, почему они называют его marseillais? — задумчиво сказала Кей. — Как по-вашему, он из каких-то особых марсельских яиц?

— Понятия не имею. Знаете, — сказал Сэм, — омлеты и яйца меня как-то не слишком интересуют.

— А вы когда-нибудь бывали в Марселе?

— Да. Однажды попал туда с «Араминтой».

— А кто такая Араминта?

— Араминта в кавычках. Грузовое судно, на котором я некоторое время плавал.

— Как увлекательно! Расскажите мне о ваших плаваниях на «Араминте»!

— Ничего увлекательного.

— Там вы и познакомились с этим… которого называете

Фаршем?

— Да. Он был коком. Вас ведь удивило, — сказал Сэм, нащупывая другой подход, — что он помолвлен с Клэр?

— Да, — ответила Кей, раскаиваясь в том, что проявила интерес к грузовым судам.

— Это доказывает…

— Полагаю, плавание на маленьких судах вроде этого имеет свои теневые стороны. Я имею в виду питание. Вероятно, приходится обходиться без свежих овощей… и яиц.

— Жизнь — это не только яйца, — сказал Сэм в отчаянии.

У их столика остановился метрдотель и отечески осведомился, всем ли довольны дама и джентльмен. Дама с улыбкой ответила, — что все чудесно. Джентльмен ограничился неясным бурканьем.

— Они тут так приветливы, — сказала Кей. — Словно вы очень нравитесь.

— Не будь они с вами приветливыми, — яростно заявил Сэм, — их следовало бы расстрелять! И хотел бы я посмотреть на человека, которому вы не понравились бы!

Кей ощущала надвигающееся поражение, словно расчетливый боксер, который несколько раундов отражал натиск рвущегося к победе противника и почувствовал, что начинает слабеть.

— В первый раз я увидел эту фотографию, — сказал Сэм, — однажды вечером, когда вернулся, устав весь день ловить рыбу.

— Кстати, о рыбе…

— В хижине было сумрачно, горела только керосиновая лампа на столе, так что сначала я ее не заметил. А потом, когда закурил после ужина, то увидел, что к стене что-то прикноплено. Пошел посмотреть и, ей-Богу, чуть не выронил лампу.

— Почему?

— Почему? От потрясения.

— Такой она оказалась безобразной?

— Такой очаровательной, такой красивой, такой озаренной, такой чудесной!

— Ах так.

— Такой небесной, такой…

— Да? А вон за тем столиком сидит Клод Бейтс.

Эти слова подействовали на ее собеседника как удар тока, и Кей решила, что наконец-то нашла предмет для разговора, который отвлечет его от других обескураживающих тем. Сэм побагровел, глаза стали жесткими, подбородок выставился. Он с трудом обрел дар речи.

— Тля! Скунс! Червяк! Слизняк! Пес! Подлюга! — вскричал он. — Где эта язва?

Он повернулся на стуле и, отыскивая местоположение товарища своих школьных лет, уставился на его глянцевый, в уступах, затылок зловещим взглядом. Затем взял черствую шишкастую булочку и любовно взвесил ее на ладони…

— Не надо!

— Всего одну!

— Нет!

— Ну хорошо.

Сэм покорно бросил булочку на тарелку. Кей посмотрела на него с тревогой.

— Я и не представляла, что вы настолько его терпеть не можете.

— Шею бы ему сломать!

— Неужели вы еще не простили ему кражу хлеба с джемом в школе?

— Хлеб с джемом тут ни при чем. Если вы действительно хотите знать, почему я гнушаюсь этого мерзкого поросенка и не выношу его, так причина в том, что у него хватило духа… смелости… наглости… неслыханного нахальства… п-п-п… Э… — он поперхнулся, — поцеловать вас. — Чтоб ему пусто било! — докончил Сэм, полностью игнорируя указания всех справочников по этикету относительно выражений, допустимых в присутствии представительниц другого пола.

Кей ахнула. Девушке не так-то приятно узнать, что ее самые, как она считала, личные дела, видимо, стали достоянием гласности.

— Откуда вы знаете?! — воскликнула она.

— Ваш дядя рассказал мне утром.

— Он не должен был!

— Но рассказал, — ответил Сэм. — И все это, собственно, сводится вот к чему — вы выйдете за меня замуж?

— Я… что-о?!

— Выйдете за меня замуж?

На мгновение Кей онемела, потом откинула голову и испустила истерический смешок, в результате чего посетитель за соседним столиком ударил себя в щеку вилочкой для устриц. Он посмотрел на Кей с упреком. Как и Сэм, который сказал холодно:

— Вам, кажется, смешно!

— Конечно, мне смешно, — сказала Кей.

Ее глаза блестели, и крохотная ямочка на подбородке, которая так восхищала Сэма на фотографии, стала глубокой ямкой. Сэм воздействовал на ее чувство юмора. Он возбудил в ней точно ту же симпатию, что и собака Эми утром в саду.

— Не вижу почему, — сказал Сэм. — Не нахожу тут ничего забавного. Чудовищно, что вы совсем беззащитны, если любому наглецу придет в голову оскорбить вас. При одной мысли, что тип с напомаженными волосами набрался хамства…

Он умолк, не в силах вновь произнести это жуткое слово.

— …поцеловать меня? — договорила Кей. — Так вы же сами…

— Это, — объявил Сэм с достоинством, — совсем другое. Это… э… ну, короче говоря, совсем другое. И факт остается фактом: вам нужен человек, который оберегал бы вас, защищал.

— И вы рыцарственно предлагаете заняться этим? Ужасно мило с вашей стороны, но… вам не кажется, что это довольно нелепо?

— Ничего нелепого я тут не нахожу.

— Сколько раз в своей жизни вы меня видели?

— Тысячи и тысячи!

— Что? Ах да, я забыла про фотографию. Но разве фотография имеет хоть какое-то значение?

— Имеет!

— Во всяком случае, не моя, не то бы вы не стали с места в карьер рассказывать про нее вашей приятельнице Корделии Блэр, чтобы снабдить ее сюжетом.

— Я ничего ей не рассказывал, а за обедом сослался на нее, чтобы… чтобы проще было ввести эту тему. Как будто я стал бы говорить о вас с кем-то! И она мне вовсе не приятельница.

— Но вы ее поцеловали.

— Я ее не целовал.

— А дядя говорит, что да. По его словам, до него из приемной донеслись дикие звуки, отдающие разгулом богемы, а потом вы вошли в кабинет и сказали, что успокоили эту даму.

— Ваш дядя говорит много лишнего, — сурово сказал Сэм.

— Именно это я и подумала несколько минут назад. Но раз уж он сообщает вам мои секреты, только справедливо, чтобы он сообщал мне ваши.

Сэм судорожно сглотнул:

— Если вы правда хотите знать, что произошло, я скажу: я не целовал Блэр, жуткое ничтожество. Это она меня поцеловала.

— Что!

— Она меня поцеловала, — упрямо повторил Сэм. — Ну, я несколько переложил, втолковывая ей, как меня восхищают ее произведения, и вдруг она говорит: «Ах, милый мальчик!» — и закидывает свои гнусные руки мне за шею. Что мне оставалось делать? Конечно, апперкотом я бы ее остановил, но другого способа не было.

Кей посмотрела на него с сочувствием, к которому примешивалось возмущение.

— Чудовищно, что вы совсем беззащитны, если любой авторице придет в голову оскорбить вас. Вам нужен человек, который оберегал бы вас, защищал…

Достоинство Сэма, особой долговечностью не отличавшееся, испарилось.

— Вы совершенно правы, — сказал он. — Ну так… Кей покачала головой.

— Нет, я воздержусь. Что бы там ни писала ваша приятельница Корделия Блэр в своих творениях, девушки не выходят за тех, кого видели всего два раза в жизни.

— А вы меня видите уже в четвертый раз.

— Ну пусть четыре раза.

— В Америке один мой знакомый встретил девушку на вечеринке и утром женился на ней.

— А через неделю, полагаю, они развелись. Нет, мистер Ш оттер…

— Можете называть меня Сэмом.

— Да, после этого, пожалуй. Нет, Сэм, я не выйду за вас. Разумеется, я вам очень благодарна за ваше предложение.

— Не за что.

— Я слишком мало вас знаю.

— А у меня такое чувство, что я вас знаю всю жизнь.

— Да?

— Я чувствую, мы были предназначены друг другу с начала времен.

— Возможно, царем вы были в Вавилоне, рабыней христианкой — я [13]Парафраза строк из стихотворения У. Хенли (1849 — 1903) «Маргарите Сорорис»..

— Совсем не исключено, но это еще не все. В Америке, когда я еще понятия не имел, что отправлюсь в Англию, гадалка сказала мне, что скоро я отправлюсь в длинное путешествие и встречу светловолосую девушку в его конце.

— Нельзя же верить гадалкам!

— Да, но все остальное, что мне говорила эта, было абсолютно верным.

— Да?

— Да! Она сказала, что у меня на редкость духовная натура, благородный характер и я всеми любим; хотя люди, только знакомясь со мной, иногда не успевают сразу оценить меня…

— Ну, я вполне оценила!

— …потому что глубины моей души скрыты от посторонних глаз.

— Так причина в этом?

— Но какие еще доказательства нужны?

— А она вам еще что-нибудь говорила?

— Что-то о том, чтобы я остерегался брюнета, но ничего важного. Однако, по-моему, за пятьдесят центов улов очень недурной.

— А она сказала, что вы женитесь на этой девушке?

— Сказала — и безоговорочно.

— Так, насколько я поняла, вы хотите, чтобы я вышла за вас, лишь бы ваши пятьдесят центов себя оправдали?

— Не совсем. Вы опускаете тот факт, что я вас люблю. — Он посмотрел на нее с упреком. — Не смейтесь!

— Разве я смеялась?

—Да…

— Простите. Мне ведь не следует смеяться над любовью сильного мужчины.

— Вы не должны смеяться ни над чьей любовью. Любовь — замечательная штука. Она даже Фарша на минуту сделала почти красивым, а это совсем не просто.

— А когда она сделает красивым вас?

— А разве еще не сделала?

— Пока нет.

— Вам нужно набраться терпения.

— Попытаюсь, а пока оценим ситуацию. Вы знаете, что на моем месте сделала бы девушка в творении Корделии Блэр?

— Какую-нибудь глупость, я думаю.

— Вовсе нет. Она была бы прелестной и трогательной. Поглядела бы на него, улыбнулась дрожащей улыбкой и сказала бы: «Мне жаль, так… так жаль! Вы сделали мне величайший комплимент, какой мужчина может сделать женщине. Но этому не суждено быть. Так будем друзьями? Хорошими друзьями?»

— А он бы покраснел и уехал в Африку, так?

— Нет. Думаю, он бы остался в надежде, что в один прекрасный день она передумает. С девушками так ведь часто случается, знаете ли.

Она улыбнулась и протянула руку. Сэм холодно взглянул на метрдотеля, который, по его мнению, стоял слишком близко, слишком по-отечески, и взял эту руку. И не просто взял, а еще пожал. И пожилой джентльмен наполеоновского облика, завтракавший с министром в большом чале, а теперь возвращавшийся через двор в свое издательство, увидел это сквозь большое окно и остановился как зачарованный.

Он простоял так довольно долго, выпучив глаза. Он увидел, как Кей улыбнулась. Он увидел, как Сэм взял ее руку. И тут он решил, что видел вполне достаточно. Оставив свое намерение пройтись пешком до Флит-стрит, он помахал такси.

— А вон лорд Тилбери, — сказала Кей, глядя в окно.

— Да? — сказал Сэм. Лорд Тилбери его не интересовал.

— Возвращается в редакцию, я полагаю. И вам, наверное, пора?

— Пожалуй. Не хотите ли пойти со мной и поболтать с вашим дядей?

— Возможно, я загляну попозже. А сейчас мне надо зайти в рассыльное бюро на Нортумберленд-авеню отправить записку.

— Что-нибудь важное?

— Да, более или менее, — сказала Кей. — Уиллоуби Брэддок просил меня кое-что сделать, а теперь я поняла, что не смогу.