Онлайн чтение книги Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. О том, как Сиях-Гиль и Сам попали в лапы тюремщика Термеше, как Самак вызволил их из тюрьмы и познакомился с Сорхвардом

тем временем Катран, Катур и Сейлем, разбив караульный отряд и захватив в плен Сиях-Гиля и Сама, отправились дальше, а на дороге Канун,

Кафур и Мехран-везир их дожидались. Было еще темно, когда богатыри подъехали к своим палаткам. Когда наступило утро, Газаль-малек воссел на тахт, и первый человек, который предстал пред очи его, был Катран.

Поклонился он земным поклоном царевичу, а тот как увидел Катрана, встал, обнял его, расспрашивать начал. Рассказал Катран, как было дело, потом приказал привести Сиях-Гиля и Сама. Тут пришли и Катур с Сейлемом, Мехран-везир с Кануном и Ка-фуром. Обрадовался Газаль-малек, похвалил Кануна, обласкал его, почет ему оказал. А затем распорядился казнить Сиях-Гиля и Сама.

Катран поклонился и молвил:

– О царевич, когда они нас захватили, оставили в живых и Держали взаперти, а ведь могли бы и смерти предать. Надобно заковать их в цепи и вместе с грамотой об одержанной победе отослать к Армен-шаху.

Газаль-малеку этот совет понравился, он приказал, чтобы на °боих пленников надели оковы, и вызвал двести всадников, чтобы сопровождать их.

Мехран поклонился и сказал:

– О царевич, да будет тебе известно, что от меня тебе проку не будет – я к ратному делу непригоден. Кроме того, я не могу оставаться в твоем лагере из страха перед Самаком, который непременно будет покушаться, чтобы меня выкрасть и убить. Ты ведь еще не знаешь, какой это скверный человек! А вот великому государю, отцу твоему, я могу пользу принести. Отправь меня к нему с этими людьми! Уж мы там что-нибудь придумаем, изловчимся, и царевича о том известим.

– Ладно, – согласился Газаль-малек.

Тогда Мехран-везир забрал свою жену, двух дочерей и казну, которую прислал в залог, и, присоединившись к ним, отбыл в Мачин.

Когда они покончили с этими делами, Катран-пахлаван сказал:

– Вели сегодня же начать сражение! Покажем им, как с ними поступать надлежит.

Газаль-малек приказал бить в военные барабаны, войско его оделось в железную броню и выступило на поле брани.

Хоршид-шах грохот барабанов услышал, своему войску повелел выходить. С обеих сторон ряды выстроились, старшины того и другого войска ряды выровняли, расставили по порядку правое и левое крыло, середину войска и передовой отряд.

Первым, кто вышел на поле со стороны Газаль-малека, был Катран. Конь под ним пегий, кольчугой накрытый, сам он в доспехах железных, в поножах и оплечниках, мечом перепоясан, с копьем в руках. В таком виде выехал он на поле, яростно крича, восклицая:

– О Хоршид-шах, вы, значит, спящих воинов захватываете?! Со спящим львом и лисица совладать может! Высылай на поле тех, что посмелее да половчее, пусть испытают, что такое ратное дело, узнают, что такое честный поединок! А то, когда льва в лесу нет, рысь больно разгулялась!

И еще много чего кричал он в том же роде, пока не выехал из войска Хоршид-шаха всадник – на вороном скакуне, сам в железной броне. Подлетел он к Катрану, страшным голосом закричал:

– О презренный, что за похвальба пустая? Покажи-ка лучше свою удаль!

Катрана смех разобрал от этих его слов – он сразу понял, что не под силу тому с ним тягаться. Перевернул он свое копье и древком ударил того юношу в грудь, так что из седла его вышиб.

Выехал новый воин на поле – Катран и его одолел. Одного за другим сразил он шестьдесят человек, а сам ни единой царапины не получил.

Пригорюнились воины Хоршид-шаха, никто на мейдан не выходит. Катран зычно закричал:

– Эй, Хоршид-шах, высылай на поле такого, чтоб хотя недолго выстоять мог! С подобными воинами тебе битвы не выиграть! Куда же ваш Фаррох-руз пропал? Пусть покажет свою доблесть! А коли он не идет, сам на мейдан выходи, погляжу я, к чему ты в ратном деле способен.

Когда Хоршид-шах увидел, что никто не выходит на поле брани, он спешился, подпругу у коня затянул покрепче, оружие на себе поправил, вскочил в седло и собрался выезжать на мейдан. Тут подошел Фаррох-руз, взял коня под уздцы, поклонился и сказал:

– Пока я жив, о шах, не допущу, чтобы ты на поле выходил. Пусть лучше тысяча из нас погибнет, чем ты хоть одного волоска лишишься. Нам есть замена, а ты незаменим.

Хоршид-шах ответил:

– Братец, не все ли равно – ты или я? Обожди здесь, а я выеду на мейдан, себя покажу, чтобы впредь знали.

– Клянусь пылью под ногами Марзбан-шаха, – говорит Фаррох-руз, – ты туда не пойдешь, пойду я и дам врагам отпор. Вот коли убьют меня – сражайся, сколько вздумается.

С этими словами он пустил коня вскачь по полю, подлетел к Катрану и закричал на него страшным голосом:

– О презренный, да кто ты такой, чтоб Хоршид-шаха на бой вызывать? Покажи-ка удаль свою!

Катран же при виде Фаррох-руза сказал себе: «Что же это Самак провалился куда-то, не идет нас разнимать? Я ведь устал. Впрочем, после того что он со мной сделал, глаза бы мои на него не глядели! Ну, да не беда».

Двинулся он к Фаррох-рузу и взревел страшно:

– О-го-го! Не по-вашему получилось, думали, захватили в плен и делу конец? Никого супротив вас не останется? Кабы вы меня в бою взяли, а не хитростью и обманом, когда я пьяный спал… Спящего богатыря и женщина слабая одолеть может! А ну, показывай, на что ты годишься?!

Замахнулся Фаррох-руз копьем, бросился на Катрана, и сшиблись они копьями с такой силой, что те в их руках, словно лозинки, согнулись, а от кольчуг только звенья полетели, но ни один не мог одержать верх. Тогда они взялись за лук и стрелы и стреляли друг в друга, пока не стали похожи на птиц пернатых. Натянули они поводья, бег коней сдержали, так как уже ночь близилась. Катран сказал:

– О богатырь, с тех пор как я вдел ногу в стремена доблести, не встречалось мне человека мужественнее тебя. Радуйся, о Фаррох-руз, ты против меня выстоял. А сейчас время позднее, разойдемся, другой раз опять встретимся.

Фаррох-руз ответил:

– Воля твоя, значит, завтра съедемся снова.

– Коли ты правду говоришь, дай мне руку, обещаем друг другу, что завтра вернемся на поле, – говорит Катран. А Фаррох-руз ему в ответ:

– Одного слова воина достаточно, в обещаниях и условиях нужды нет.

Вернулись они каждый к своему войску, и с обеих сторон барабаны отбой возвестили. Отправились войска на покой. Газаль-малек тотчас Катрану халат преподнес, обласкал его. Затем обе стороны дозорных выслали, а сами сели вино пить.

Тем временем Мехран-везир, который ехал с Сиях-Гилем, Самом и двумя сотнями рхраны в Мачин, выслал вперед гонца. Армен-шаху сообщили, что Сиях-Гиля и Сама, двух богатырей Хоршид-шаха, в оковах привели, а с ними Мехран-везир прибыл. Услышал это Армен-шах, обрадовался, приказал войску идти их встречать. Войско выступило из города, пошла об этом средь людей молва. Хаммар прослышал, отправился к себе домой и рассказал Самаку, что Сиях-Гиля и Сама в плен захватили и что с ними прибыл Мехран-везир, дружина шахская встречать их пошла, а как все это получилось, неизвестно.

Огорчился Самак, когда такие вести услышал, сказал:

– О горе, не знаю я, что там у Хоршид-шаха случилось, как этих мужей схватили. Надо мне выйти поглядеть, что там творится.

Хаммар говорит:

– Ты ведь в чужом городе, здесь все только и думают, как бы тебя поймать, из-за тебя всех подряд чужестранцев забирают – нельзя, чтоб с тобой беда случилась, жаль нам тебя будет.

– Отец, не беспокойся, – отвечает ему Самак, – приведи мне лучше осла да старый кафтан и шапку дай.

Хаммар доставил ему то, что он просил, Самак натянул старую одежду, нахлобучил на голову старую шапку Хаммара, бросил ослу на спину мешок, взгромоздился сверху и поехал по самой людной части города, пока не добрался до городских ворот. Остановил он осла в уголке и стал наблюдать. А мимо как раз дружина проходила. Видит Самак, Мехран-везир рядом с Шахран-везиром шествует – разнаряженный и разукрашенный, в одежде с царского плеча. Посмотрел на него Самак и сказал себе: «Так я и знал, что все это зловредный негодяй Мехран устроил! Ну, ладно! Я так отомщу этому мерзавцу, что другим неповадно будет!»

А они уж мимо прошли. Теперь видит он Сиях-Гиля и Сама, ведут их в цепях и колодках. Как взглянул на них Самак, заплакал. Говорит про себя: «О, горе мне, я жив-здоров, а друзья мои такие муки терпят». Повернулся он и возвратился домой.

Дома он сказал Саберу и Самладу:

– Ступайте к шахскому дворцу, поглядите, что там делается.

Те отправились ко дворцу, уши навострили: какие новости.

Когда дружина прибыла, Армен-шах воссел на трон, Мехран-везир вошел, поклонился как положено, восславил шаха. Армен-шах его обласкал и уважил, на тахт усадил. Потом он приказал вести Сиях-Гиля и Сама – в цепях, босые, стали те у подножия тахта. Мехран-везир сказал:

– О шах, прикажи их казнить, эти двое – серьезные враги.

– Если бы их надо было убить, мой сын Газаль-малек не стал бы их сюда посылать, – ответил Армен-шах.

– Это он из уважения к тебе, великий государь, – возразил Мехран.

– Неблагоразумно губить их, – рассудил Армен-шах, – это ведь два могучих богатыря. Сколько лет они воинское искусство постигали, нельзя же эти годы за миг один уничтожить. Надо посадить их в тюрьму. Да и у меня заботы поважнее и посложнее есть, я сейчас ими занят. Сначала мне надо эти дела порешить, а потом уж о пленных думать.

– А что это за дела, которые смущают твой покой? – спросил Мехран-везир.

– Была у меня невольница по имени Дельарам, которая питейными делами ведала, – объяснил ему Армен-шах, – и вот уже целая неделя прошла, как она пропала, а в винном погребе ни дыры, ни щели не нашли, все двери тоже заперты остались. Кроме того, два дня назад оба сына исфахсалара Кануна, который вас из заточения вывел, исчезли и неизвестно куда девались. Не знаю, то ли они Дельарам искать ушли, то ли убили их.

Мехран-везир сказал:

– О шах, клянусь господом, подателем благ, что во всем мире такое дело может совершить только Самак! Значит, Самак здесь. Ведь если бы он не отправился в эти края, Кануну не удалось бы нас вызволить. Понял я теперь: льва-то в логове не было! Нет сомнений, коли полный коварства, козней и хитростей Самак сумел выкрасть из гущи тридцатитысячного войска такого воина, как Катран-пахлаван, и друзей его, то и Дельарам, и Бехзада с Размьяром – всех троих похитил не кто иной, как он. Ты и представить не можешь, до чего он расторопный и ловкий, красноречивый и находчивый, какой он плут и разбойник. Берегись, о шах, надо остерегаться хитростей этого зловредного мерзавца. Я-то знаю, что он за человек! О шах, вели получше смотреть за пленниками, ведь ни на вершине свода небесного, ни под собственным троном ты их от Самака не спрячешь.

– На этот счет не беспокойся, – ответил Армен-шах, – У меня есть такая тюрьма, из которой никто никогда не убегал, и никому туда ходу нет, и подкопать ее нельзя никоим образом. Да и тюремщик в ней сильный, опытный и безжалостный.

Послал он человека за тюремщиком. А того звали Термеше, и был он не женского пола, не мужского, а и то и другое сразу. Однако он не чувствовал склонности ни к женщинам, ни к мужчинам, ненавидел и тех и других. И вот этот Термеше явился к шахскому трону, отдал поклон.

Шах сказал:

– Термеше, знаешь, кто эти пленники? Двое из войска Фагфура. Стереги их хорошенько, а то есть тут один человек, который хочет их выкрасть, как он выкрал Дельарам-винопра-вительницу и сыновей исфахсалара Кануна.

Поклонился Термеше и сказал:

– Ты эту темницу знаешь, так что и говорить не о чем. Пусть хоть со всего мира ловкачи да воры сбегутся, до моей темницы им не добраться.

Забрал их Термеше и отвел в тюрьму. А у Термеше был такой обычай: как только посадят кого-нибудь в темницу, тот же час всыпать заключенному пятьдесят палок, так что тот просто помирал со страха, а многие и вообще под палками с жизнью расставались. Был у Термеше слуга по имени Джендрай Неверный, он и вершил палочную расправу. От каждого его удара из тела заключенного кровь так и брызгала. Когда привели в тюрьму Сиях-Гиля и Сама, Термеше приказал Джендраю дать им палок.

Схватил Джендрай Сиях-Гиля, занес над ним палку, а тот воскликнул:

– Чурбан презренный, да что я, вор базарный, чтобы меня палками били?!

Термеше говорит:

– Я своих обычаев не меняю.

Бросили Сиях-Гиля наземь, и взялся Джендрай за палки. Первый раз ударил – завопил тот, после второго и третьего удара терпение потерял, а после пятого и шестого в беспамятство впал. А Джендрай знай себе бить продолжает. Оба пленника от его битья замертво свалились.

Сабер и Самлад вернулись и рассказали Самаку все, что произошло: о том, как Мехран-везир уговаривал казнить Сиях-Гиля и Сама, как Армен-шах ему ответил, что у него, мол, дела поважнее есть – пропажа Дельарам со всей утварью, и о том, как вызвали тюремщика, поручили ему пленников, – обо всем, вплоть до избиения. Заплакал Самак горькими слезами и сказал Саберу и Самладу:

– Идите опять к шахскому дворцу, во все уши слушайте, о чем говорят, что замышляют и где будет жить Мехран-везир, узнайте, и спрашивает ли он про меня, и что обо мне говорит.

Воротились Сабер и Самлад ко дворцу, пробрались в тронный зал и стали наблюдать. Мехран-везир говорит:

– О шах, выстави охрану у городских ворот и начальнику городской стражи прикажи, чтобы ночью сторожил город, а всех, кого заберет, чтоб казнил. А дорожной страже вели за дорогами следить, потому что Самак в городе и что хочет, то и творит. Я от страха перед ним вина на сон грядущий не решаюсь выпить! Ни в каком доме я жить не согласен, кроме шахского дворца, да и тут при всех стражниках и охранниках не будет мне покоя. Ведь коли Самак таков, каким я его видал, то против него никакая охрана не устоит. Вели увеличить число стражников, прикажи им зорко глядеть, не спать, не зевать.

Армен-шах сказал:

– Успокойся, все не так страшно, как тебе чудится.

Он приказал отвести везиру покои в шахском дворце, и тот разместился там с женой и детьми. Потом он вызвал начальника стражников и велел выслать людей ко всем воротам, охрану выставить и никого без разрешения не выпускать, отправить человека к придорожной страже, им приказ передать. Начальник стражников все исполнил.

Сабер и Самлад вернулись к Самаку и рассказали ему все, что слышали. Вздохнул Самак и ни слова не вымолвил до того часа, пока не показались караулы темной ночи, а последние отряды дня обратились в бегство, пока всадники ночи, тесня воинство дня, не одолели его, звезды задернули полог дневной и мрак окутал весь мир.

Самак обратился к Атешаку и сказал:

– Давай-ка пойдем вызволять Сиях-Гиля и Сама, пока не приключилось с ними беды.

– Хочешь не хочешь, а придется идти, – согласился Атешак.

Тогда Самак повернулся к Саберу и Самладу:

– Ребята, мы дороги к тюрьме не знаем!

Атешак-то эту дорогу знал, но не сознался, подумал: «Ведь лучше будет, если еще двое с нами пойдут». А Самак продолжал:

– Проведите нас потайным путем, чтобы нам на караульных не наткнуться.

– Как прикажешь, – ответили братья. Пошли они впереди, а Самак с Атешаком за ними, и шли, пока не добрались до тюрьмы. Обошел Самак все вокруг и видит – сплошной камень, ни щелки какой-нибудь, ни отверстия. Повернулся он к Саберу и Самладу и сказал:

– Возвращайтесь с миром, а я попытаюсь придумать что-нибудь – уж больно прочно здесь все построено. Чтобы до них добраться, надо мне за вас спокойными быть. Если ничего не выйдет, я и сам вернусь.

Братья пошли прочь, а сами друг другу говорят:

– Давай спрячемся и поглядим, как они пленников из темницы высвобождать будут.

А там напротив тюрьмы был переулочек, они в том переулочке и затаились.

Побродил Самак немного вокруг тюрьмы – ничего не получается. Расстроился он. Потом посмотрел, видит, неподалеку от темницы, на расстоянии полета стрелы, стоит старая, разрушенная баня. Зашел Самак в эти развалины. Атешак – за ним. Огляделся Самак, видит – банный колодец. Осмотрел он его со всех сторон и говорит:

– Атешак, спущусь-ка я в этот колодец, может, он ведет куда-нибудь.

Атешак сказал:

– О богатырь, давай я спущусь, проверю, есть там вода или нет. Но коли желаешь – сам лезь.

– Ладно, сам полезу, – решил Самак. Он взял тяжелый камень, бросил его в колодец и прислушался: раздался глухой стук.

Самак сказал:

– Клянусь господом, подателем благ, колодец засыпан!

Он велел Атешаку конец держать, а сам стал спускаться по веревке. Когда он достиг дна и огляделся, то увидел внизу обширное и сухое пространство. Ступил Самак на землю, глядь, а там боковой ход заваленный. Вытащил он нож, ударил по завалу – отверстие обозначилось. Он дырку расширил – оттуда холодом потянуло. Вытянул он руку, пощупал – есть вода или нет, а если есть, то как близко. Видит, вода с одной стороны хода течет, с другой стороны в землю уходит. Обследовал он все хорошенько и понял, что вода бежит со стороны тюрьмы. Тогда

Самак голос подал:

– Атешак, жди меня, тут один путь обнаружился. Надо оглядеть, что там такое.

Ступил Самак в воду, поднялся вверх немного, увидел отверстие, откуда вода вытекала, еще огляделся, видит – там ход в другой колодец. Самак сказал себе: «Погляжу, куда этот колодец выходит, может, выгорит что-нибудь». Полез он по тому колодцу наверх, голову высунул, а колодец-то оказывается в тюрьме! Обрадовался Самак, возблагодарил бога, что все так легко уладилось. Вдруг слышит – стонет кто-то: «Воды… воды…» Бросился он туда и увидел Сиях-Гиля: лежит тот закованный, в крови весь. Самак облобызал его, а он все воды просит. Пошарил Самак по углам, нашел трехногую табуретку, а на ней кувшин. Он взял кувшин, вернулся к Сиях-Гилю, влил ему в горло воды.

Полегчало немного Сиях-Гилю, говорит он:

– Кто ты, благородный человек?

– Богатырь, да ведь я Самак, твой слуга!

Как услышал Сиях-Гиль имя Самака, обрадовался и спросил:

– Как ты сюда проник, богатырь?

Самак-айяр ответил:

– Господь мне путь указал. А ты не знаешь, где тюремщик?

– Видал я тут каморку, – ответил Сиях-Гиль, – если он сейчас здесь, то в этой каморке обретается. Но наверняка не знаю, я от побоев без памяти свалился.

Встал Самак, обошел темницу, увидел каморку Джендрая, а в ней негра, который спал крепким сном. Вытащил Самак-айяр нож, сказал себе: «Надо его убить, чтоб себя не сгубить» – и распорол негру брюхо. Охнул Джендрай и поневоле расстался с жизнью. А Самак со спокойной душой вернулся к Сиях-Гилю и спросил его, где Сам. Сиях-Гиль говорит:

– В этой же темнице он.

Стал Самак искать, в дальней каморке нашел – лежит Сам, стонет. Нагнулся к нему Самак, руку на грудь ему положил, а тот говорит:

– Воды… воды… дайте!… Кто ты?

– Я Самак-айяр.

Обрадовался Сам, сказал:

– О богатырь, пусть господь на твой зов откликнется, как ты откликнулся на наши стоны! Как тебе удалось сюда пробраться и что ты сделал с тем негром, который нас избивал?

– О богатырь, господь мне путь указал, я пришел и убил того негра, – ответил Самак.

– Вот и молодец! – похвалил Сам. А Самак забрал его из той каморки, принес к Сиях-Гилю и сказал:

– Сейчас я спущу вас в этот колодец, я ведь из него вышел.

– Тебе лучше знать, – согласились они. Взвалил Самак Сиях-Гиля на плечо, влез в колодец и добрался до колодца бани. Привязал Сиях-Гиля к веревке и крикнул:

– Ну-ка, Атешак, тяни! Я их принес, господь мне помог.

– О богатырь, у меня сил не хватает, – ответил Атешак. Хотел Самак сам наверх лезть, да тут Сабер и Самлад вмешались, говорят:

– У нас хватит сил! – они ведь подглядывали все это время. Когда Самак и Атешак зашли в баню, Сабер и Самлад подкрались к дверям и стали следить за ними. Они видели, как Самак залез в колодец, и стали прислушиваться, когда он оттуда вылезет, до той минуты, когда Атешак сказал, что у него сил не хватает. Тут они и подбежали: дескать, хватит силы, мы, мол, служить готовы.

Вытянули, значит, все втроем Сиях-Гиля из того колодца, Самак вернулся в тюрьму и втащил в колодец Сама – его тоже подняли наверх, а затем и Самак вылез. Они его хвалить начали, а Самак говорит:

– Как же нам изловчиться? Ведь наш дом далеко, а эти двое изранены, измучены, сами идти не смогут, их на себе тащить надо. Здесь оставаться тоже нельзя, скоро стражники с обходом пойдут, как бы не учинили нам беды. Что делать?

Атешак сказал:

– О богатырь, у меня есть названая мать, она тут поблизости живет. Правда, я ее давненько не видел. Надо к ней перебраться.

– Атешак, а ведь в ту ночь, когда мы с тобой Дельарам добывали, ты не знал, к кому сунуться! Хорошо, что теперь сообразил.

– Э, богатырь, тогда я позабыл, – говорит Атешак. – Любовь к Дельарам мне всю память отшибла.

– Ах, вот оно что!

Взялись они по двое за пострадавших пленников, а Атешак повел их за собой, пока они не пришли к нужному дому. Атешак подошел к дверям, постучался, сверху спустилась старая женщина и спросила:

– Кто там у дверей?

– Это я, матушка, твой сын Атешак.

– Добро пожаловать, входи! Откуда ты, сынок, где пропадал так долго?

Атешак сказал:

– Сейчас не время разговаривать, со мной еще люди, которым надо дать убежище, я прошу тебя приютить их.

– Так веди их сюда, я о них как о дорогих гостях позабочусь, – ответила та.

Вошли они в дом, старуха их провела в комнаты и спрашивает:

– О Атешак, где ты был, откуда эти люди, кто их ранил?

– Да разве ты не узнала, матушка? Это на весь мир известный айяр Самак, а двое раненых – Сиях-Гиль и Сам, которых в войске Фагфур-шаха захватили и бросили в темницу к Тер-меше; Самак их вызволил.

Он хотел еще что-то добавить, но у дверей послышался голос, и женщина сказала:

– Подождите-ка тут немного, это мой сын пришел.

Она закрыла их в горнице, спустилась и отперла дверь. А Самак в щелку подглядывал. Видит, вошел юноша, высокий и сильный. Кудри вьются, кафтан туго перепоясан, полы подоткнуты, а в поле несет что-то. Высыпал он свою ношу перед матерью, а там краденое – и одежда, и шапки, и платки. Он говорит:

– Матушка, ничего толкового не добыл, кроме всякой мелочи. Забери это и принеси мне поесть, я сильно проголодался.

Мать вышла, принесла блюдо с лепешками, немного жаркого, солений и сластей и поставила перед ним. Смотрит Самак, юноша руку протянул, за еду принялся и стал проворно с ней управляться. Самак сказал себе: «Видно, это очень ловкий удалец! И на добычу по ночам выходит – словом, наш человек!» Так он за ним наблюдал и дивился, как тот с пищей разделывается. Поел тот, вымыл руки и сказал:

– Эх, матушка, одолело меня одно желание и сердечная тоска. Не знаю, как бы мне достичь того, о чем мечтаю.

– Что же это такое, чего твоя душа желает, дитятко? – спрашивает мать.

– Говорят, матушка, есть такой айяр по имени Самак, приехал он в наши края. Охота мне его разыскать, свидеться с ним и послужить ему на славу: за такого храбреца и жизнь отдать не жалко! Да сколько ни бродил я по городу, сколько ни искал, где он укрывается, так и не удалось узнать. Очень я озадачен: как же мне все-таки его найти?

Когда мать услышала, чего добивается сын, она сказала:

– Ну, голубчик, коли это все, что тебя заботит, не печалься. Дай мне слово и клянись, что все, что ты говорил, – правда, что ты разыскиваешь Самака, дабы ему послужить и подружиться с ним, а не для того, чтобы передать его падишаху, и я открою тебе, где он.

– О матушка, ведь меня зовут Сорхвард и я твое дитя! – воскликнул юноша. – Разве такому, как я, говорят: «Не изменяй»? Разве способен я на измену и предательство? Клянусь господом, подателем благ, что если я встречусь с Самаком, то, покуда жив, буду его верным рабом. А ты, мать, поостерегись даже думать о предательстве с моей стороны. Ведь коли так, значит, ты изменила моему отцу и произвела на свет ублюдка, ведь это от ублюдков нечего ждать, кроме предательства и пагубы. Волей-неволей его натура себя выдаст и подтвердит его незаконное происхождение. Если же я рожден честно, то законнорожденному несвойственны скверна и измена.

Мать очень обрадовалась его словам, облобызала сына, а Самак, их речи слушая, только дивился про себя: «Вот ведь умный парень!» Тут мать сказала:

– Душа моя, поклянись все же, успокой материнское сердце!

Тот промолвил:

– Клянусь господом, подателем благ, что я, Сорхвард, не буду чинить зла Самаку и его друзьям и доброжелателям, не буду злоумышлять против них и другим не позволю. Буду им другом, а если придется – отдам жизнь, но не предам его и его людей.

Когда Сорхвард произнес эту клятву, мать его встала, отворила дверь и крикнула:

– Эй, богатырь!

Вышел Самак, поздоровался, Сорхвард увидел его, вскочил, припал к стопам его, восхвалил его и восславил, а потом сказал:

– Матушка, он был в нашем доме, а ты не давала мне слова сказать?! А как он к нам попал?

Мать ответила:

– О мой храбрый сынок, ты сам его расспроси, он ведь недавно пришел.

Но Самак сказал:

– О благородный человек, сейчас не до разговоров, мы беспокоимся за своих раненых.

– А кто с тобой? – спросил Сорхвард.

– Со мною Атешак, Сабер и Самлад, сыновья Хаммара, а еще богатыри Сиях-Гиль и Сам из войска Хоршид-шаха и Фагфура.

– Они же были в темнице у Термеше! Как ты их вывел? – спросил Сорхвард и тут увидел Атешака. Поздоровался он с ним, приветствиями обменялся, а потом сказал:

– Матушка, согрей воды и приготовь нам целебную мазь.

Мать нагрела воды, приготовила мазь, а Самак рассказал

Сорхварду свои приключения. Затем Самак и его люди вымыли Сиях-Гиля и Сама с ног до головы, натерли им все тело той мазью, Сорхвард еще лекарство от ран принес, намазал их, и уложили раненых в постель.

Сорхвард тотчас достал вина, и они устроили пирушку и просидели за выпивкой, пока мир не сбросил платье мрака, облачился в златотканые одежды и все кругом засияло.

Самак сказал Саберу и Самладу:

– Сходите к шахскому дворцу, поглядите да послушайте, что там говорят.

Те пошли, по сторонам глазеть стали, вдруг видят, к шахскому трону с воплем бежит Термеше.

– О шах, Сиях-Гиля и Сама выкрали! – кричит.

Армен-шах так и подскочил:

– Что ты мелешь?! Тюрьму взломали или подкоп сделали?

– Нет, шах, никакого подкопа, никакого пролома не видно, двери темницы заперты, а негра Джендрая убили. Ума не приложу, как это получилось.

– Так как же их увели?! – спрашивает Армен-шах. – С неба спустились или из-под земли вылезли? Такому никто и не поверит. Уж не духи ли их украли?! Ведь человеку такое не под силу.

– Сам не понимаю, шах, – ответил Термеше, – но только из тюрьмы они исчезли, а негр Джендрай убит.

Подивились все такому чуду, а Мехран-везир сказал:

– О шах, говорил я тебе, чтобы ты их стерег или, того лучше, казнить велел, ведь враг всего лучше убитый. Самак такой человек, что в городе Чин на мейдане, на глазах у всех людей, убил моего сына Кабаза, а потом подскочил, ухватил меня за бороду, хотел горло мне перерезать, да Шир-афкан перехватил его руку. Больше того, он потом Шир-афкана посреди десяти тысяч вооруженных всадников убил и не задумался! Эх, был бы жив Шир-афкан, не дошло бы до того… А ведь это, шах, только малая толика деяний Самака, потому что обо всем рассказывать времени не хватит. Лучше я пойду осмотрю ту темницу.

Отправился Мехран-везир с приближенными шаха, оглядели они все и говорят:

– О шах, никаких следов не видно.

Мехран-везир сказал:

– Тут надо хорошенько поразмыслить, но сдается мне, что Термеше к этому руку приложил. Вели его допросить.

Выяснили это Сабер и Самлад, прибежали к Самаку и рассказали ему.

Самак говорит Сорхварду:

– Пойду-ка я во дворец!

– Ой, не ходи, ведь там Мехран-везир, он тебя узнает – беда приключится, нам этого не снести! – воскликнул тот.

– Не тревожься, богатырь, – ответил Самак, – кто такими делами занимается, все ходы-выходы знает, невредимым останется.

Он кликнул мать Сорхварда и попросил у нее особого зелья. Принесла она, что он спрашивал, Самак сунул руку за пояс, достал какую-то вещицу, растолок ею то зелье, потом бросил его в воду и смочил полученной жидкостью лицо. Цвет кожи у него совсем изменился. Начали все его хвалить и просить:

– О богатырь, научи и нас!

– Времени нет, – отвечал Самак. Он растрепал себе волосы, спустил их на лоб, сгорбился, согнулся, взял в руки палку, вышел из дома и смешался с толпой.

Сорхвард, Сабер и Самлад отправились вслед за ним, чтобы поглядеть да подивиться, как Самак поступать будет. Пришли они во дворец, а там как раз Термеше к Армен-шаху привели. Шах потребовал:

– Говори, негодяй, как это все получилось, а не то велю, тебя казнить!

– О шах, да я ничего знать не знаю! – ответил Термеше. – Я спал дома, а Джендрай в тюрьме был. Его убили. Что я могу сказать? У кого выяснить, как дело'было?

Шах приказал бить его палками. Палачи переглянулись, один говорит: ты его бей, другой отвечает: нет, ты. А про себя каждый думает: дескать, сегодня шах на него прогневался, дадим мы ему нынче палок, а коли завтра шах нами недоволен будет? Непременно отдаст нас в руки Термеше – то -то он нас отделает! Пожалуй, лучше будет его пощадить.

Так они тянули, пока шах не закричал на них: что, мол, вы мешкаете?

Тогда один палач вышел, растянул Термеше на скамье и притворно ударил его разок. А Самак стоял неподалеку и догадался, что тот бьет только для вида. Он сказал:

– О шах, они секут его с послаблением. Прикажи мне, рабу твоему, его похлестать, чтоб он сознался, как было дело.

– Бей, – разрешил Армен-шах.

Самак взял в руки палку, засучил рукава и так ему всыпал, что у Термеше в нескольких местах кожа лопнула, кровь побежала. Термеше принялся вопить, а Самак взял другую палку, покрепче прежней. Когда до пятого удара дошло, Термеше крикнул:

– Пощадите, я все скажу!

Самак подумал: «Это он хочет битья избежать – ведь он ничего не знает». Термеше развязали и приказали:

– Признавайся, как было дело! Термеше сказал:

– Когда я вышел из царского дворца и проходил мимо базара, то два брата-мясника, которые вчера дали мне четыреста золотых динаров, сказали: «Отдай нам Сиях-Гиля и Сама».

Армен-шах спросил:

– А зачем же ты убил негра Джендрая?

– Они сказали: надо следы скрыть. Дескать, если мы его убьем, решат, что это кто-то еще сделал, а на нас никто не подумает. Закололи они Джендрая-негра, а Сиях-Гиля и Сама с

собой увели.

Самак подумал: «Этот урод, ни мужик, ни баба, еще двух добрых людей на муки обрек!» А шах послал сархангов, чтобы те доставили братьев-мясников во дворец. Привели их, они поклонились шаху, а он их спрашивает:

– Сознавайтесь, куда вы девали Сиях-Гиля и Сама?

– А кто такие Сиях-Гиль и Сам? Мы их не знаем, – отвечают братья.

Застонал тут Термеше от боли – Самак его крепко отделал – и сказал:

– Вчера они к тюрьме подошли, дали мне четыреста динаров и забрали Сиях-Гиля и Сама, а Джендрая прикончили, как я уже рассказывал.

И еще много чего он наболтал. Стали братья клясться именем бога, что ни про Сиях-Гиля, ни про Сама, ни про Джендрая и не слыхивали, что с Термеше ни о чем не говорили, а до шахской темницы и до пленников им вовсе дела нет. Мехран-везир сказал:

– Пойдите дом их обыщите.

Отправились сарханги к ним домой, весь дом снизу доверху обшарили, все перевернули – никого! Вернулись они к падишаху, доложили ему. Шах спросил:

– Термеше, а ты наказывал Сама и Сиях-Гиля палками?

– Да, шах, наказывал, так что идти не смогут.

Тут Мехран-везир вмешался:

– Надо Термеше заковать в цепи, а этих двух братьев отдайте мне, я их допрошу.

После этого все разошлись, а братьев-мясников отвели к Мехран-везиру.

Самак повернулся к Саберу и Самладу и сказал:

– Ступайте к отцу, передайте ему мой привет и скажите, чтоб молился за нас. А Дельарам накажите, чтобы присматривала за сыновьями Кануна да чтоб ни в коем случае их не развязывала!

Сабер и Самлад отправились домой, рассказали все отцу, тот подивился на дела Самака, и все они оставались на своих местах, пока не наступила ночь.

А Мехран призвал к себе братьев-мясников, усадил их и начал обо всякой всячине расспрашивать, а они отвечали. Мехран-то за каждым их словом следил, сам беседу ведет, а сам исхитряется то и дело будто ненароком Самака помянуть. Но братья ни словом о нем не обмолвились, и ничего про Сиях-Гиля и Сама от них узнать не удалось. А проговорили они всю ночь до утра.

Явился Мехран-везйр с братьями-мясниками в тронный зал, поклонился шаху и заявил:

– О великий государь, они никак не сознаются, говорят, что им ничего не известно. Шах приказал их казнить. Явились тут сарханги, шахские хаджибы и начальник стражи, накинули братьям на шею веревку и повели их на базарную площадь. А сто тысяч горожан и воинов в волнение пришли, крик в народе поднялся, потому что эти братья были по всей округе известны своим благородством и благочестием и все их очень любили. Как привели их на базар, стон и плач кругом раздался.

Случилось так, что начальник стражи им благоволил, поскольку они ему не раз службу служили – и кошельком, и силушкой, и припасы для его кухни поставляли. Услыхал он всеобщие крик и плач, и стало ему жалко братьев. Он подошел к ним и сказал:

– О благородные мужи, падишах приказал вас казнить, я, конечно, ослушаться не могу, так что пришло время с жизнью проститься. А ведь расставание с жизнью – дело нешуточное, да и какой в том прок? По-моему, куда лучше вам всю правду выложить, тогда я заступлюсь за вас перед падишахом. Может, он вас помилует.

– О князь, – ответили они, – нас весь Мачин знает, и тебе мы тоже хорошо известны, и до сей поры о нас добрая слава была… Клянемся всемогущим творцом, что нам об этом ничего неведомо. Но если бы мы что и знали, то все равно ничего не сказали бы: лучше жизнь отдать, чем другого предать. Ведь нет на свете ничего важнее чести и ничего нет лучше благородства. Пусть же за нами вечно останется имя благородных мужей.

Понравились начальнику стражи такие речи, овладели его сердцем любовь и сострадание, и он сказал шахским слугам:

– Погодите чуток, пока я схожу к Армен-шаху и вернусь.

При этих словах сто тысяч народу, мужчин и женщин, ему хвалу вознесли, а он отправился во дворец.

Господь судил так, что явился начальник стражи во дворец к Армен-шаху, поклонился, восславил шаха и сказал:

– О шах, эти двое юношей – люди честные, весь город нынче плачет-рыдает из-за этих братьев-мясников. Верно, невиновны они, иначе с чего бы людям так о них убиваться? Да и они, кабы был за ними грех, на месте казни покаялись бы. Может быть, Термеше их по злобе оговорил, чтобы погубить и царству нашему вред нанести? Ведь убийство невиновных недостойно. Шах знает, что я о благоденствии государства радею, а там воля ь ша.

Мехран-везир сказал:

– О шах, вели привести Термеше, я его еще поспрошаю. Может, разберемся в этом деле.

Шах приказал доставить в тронный зал Термеше.

– Термеше, – обратился к нему Мехран-везир, – обстоятельства этого дела не проясняются! Шах повелел казнить несчастных братьев-мясников, но мы знаем, да и ты знаешь, что за ними нет вины. Не бери греха на душу, подумай хорошенько: ты и так много зла совершил, не усугубляй же содеянного. Не будь жестокосердым, а то ведь и тебя никто не пожалеет. Может, если ты правду скажешь, господь всевышний тебя помилует. Я это тебе потому говорю, что знаю: ты тут ни при чем, это все дела Самак-айяра.

При этих словах Термеше воскликнул:

– Клянусь всемогущим богом, что братья-мясники невиновны и ничего про это дело не знают!

– Ах ты презренный! – закричал шах. – Да ты не только проворонил двух богатырей, которых тебе доверили стеречь, не только плохо смотрел за моей темницей и допустил, чтобы чести моей урон нанесли, ты еще напрасно оговорил двух достойных юношей! Еще бы немного – и я бы казнил невинных, взял бы на душу грех!

– О шах, сил не хватало от палок боль терпеть, – отвечал Термеше, – я думал этой хитростью себя спасти.

Шах приказал привести тех юношей во дворец. Зашумели кругом: «Помилование! Помилование!» – и в городе начались радость и ликование. Шихне пошел и привел братьев с виселицы во дворец. Шах обласкал их, оказал им милости и одарил, а потом отпустил. Вышли они из шахского дворца, весь городской люд возрадовался.

А Термеше говорит:

– О шах, дело ясное: это все Самак подстроил. Коли дадут мне десять знающих и надежных людей, я с их помощью его изловлю, ведь из города он уйти не мог.

– Ладно, так и сделай, – согласился шах.

Вышел Термеше от шаха, а с ним сарханги пошли. Привели они десятерых почетных горожан, чтобы те помогли Термеше, и они все вместе отправились к тюрьме. Тело негра Джендрая все еще там валялось. Схоронили они его, а Термеше принялся по всей темнице рыскать – нигде не нашел ни щелки, ни дыры никакой. Заглянул он в колодец, говорит:

– Веревку принесите.

Термеше обвязался веревкой и залез в колодец. Опустился на дно, увидел родник и тот проход увидел. Перебрался он через поток и оказался в колодце, который выходил в баню. Тогда он воскликнул:

– О горе, столько времени за шахской тюрьмой смотрю, а невдомек мне, что через этот колодец наружу можно выбраться. Знать, великий человек этот Самак, под счастливой звездой родился, коли сумел эту дорожку разведать! Наверно, она ему издавна известна, или кто-нибудь из старожилов городских ему рассказал – иначе как бы ему удалось за одну ночь ее разыскать?

Поспешил Термеше к шаху и доложил ему обо всем.

– О шах, вели дороги перекрыть, а я пойду по городу искать, ведь они еще здесь, – сказал он.

Шах приказал шихне послать людей к городским воротам, чтобы все выходы охраняли, а Термеше отправился в город ловить Самака, сыновей Кануна и Дельарам.

Самак в это время был в доме Сорхварда вместе с Сиях-Гилем, Самом и Атешаком, а Сорхвард ходил в шахский дворец. Вернулся он и рассказал, что по всем дорогам охрану выставили и все такое.

– Садись, братец, успокойся, – сказал ему Самак. – Коли бог захочет, я все устрою. Постараюсь нынче ночью доставить к тебе связанным этого проклятого Мехран-везира, ведь все зло от него идет.

Сорхвард его похвалил, и они сели вино пить, как вдруг Самака боль в животе одолела. А у него бывали такие боли, что он по неделям в беспамятстве лежал, пока недуг не отпустит. Скрутила его эта хворь, свалился он наземь, катается от боли. И вот лежит Самак в доме Сорхварда, хворает, и Сиях-Гиль с Самом тоже там пребывают.