Онлайн чтение книги Танцующая на гребне волны Sea Change
Глава 5

Памела

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Октябрь 1805

Болота закутались в осенние одеяла из золота и янтаря, вытряхнув из них насекомых и птиц – так богатые старухи перетряхивают меха, готовясь к зиме. Остров был теперь совсем другой, не такой, как весной и летом, – а лишенный запахов и звуков до возвращения мартовских дождей, под которыми он расцветет снова. Этим он отличался от океана, который менял цвет, в сущности, не меняясь, с его неумолимыми отливами и приливами – напоминаниями о жестоком равнодушии к жизни и смерти.

Дул ветер. Мы с Джеффри стояли, прижавшись друг к другу, его рука обнимала меня, и это был единственный источник тепла для моего тела, промерзшего до глубин. Наш ребенок ушел от нас так внезапно, что оба мы, как потерянные, бродили по дому, спотыкаясь и без надобности открывая двери в пустые комнаты.

Народу на кладбище Крайст-Черч было мало. Из-за отсутствия церковного здания священник служил под открытым небом. Мох падал с дубов на группку присутствующих. Слов было сказано мало, как и подобало короткой жизни младенца Джейми. Надгробия, разбросанные тут и там по новому кладбищу, были немыми свидетелями нашей скорби, когда маленький ящичек опустили в землю.

Я крепко держала Джеффри за руку, но не плакала. Многие матери плачут и плачут… Но я обретала утешение и покой, держа руку мужа в своей, и позволяла горю прийти ко мне, но не просила его задержаться.

Подошли мой отец и сестра Джорджина. Джорджина была как беленькая фарфоровая куколка, несмотря на ее черную накидку и платье. Она поцеловала меня в обе щеки холодными твердыми губами, потом подошла с тем же к Джеффри. Я отвернулась, вспоминая, как до моего возвращения из Саванны, где я ухаживала за больной бабушкой, Джорджина была с ним нежна и даже намекала на предстоящую помолвку.

Но этому не суждено было случиться. Незадолго до моего возвращения он перестал у нее бывать. Я не знала, почему, объясняя это непостоянством ее натуры и ее постоянным недовольством тем, что она имела, и желанием иметь то, что она иметь не могла.

Прошло несколько месяцев, когда я увидела Джеффри в гостях у соседей. Наши глаза встретились, словно нас объединили общие мысли. Он сразу же подошел ко мне – через всю комнату – и не отходил от меня целый вечер. Он стал провожать меня домой после церковной службы, и недолгое время спустя мы поженились. Я не чувствовала себя виноватой перед Джорджиной. Она была красива, и у нее было много поклонников. Но Джеффри был мой. Я даже начала верить, что наша встреча была в такой же степени частью мирового порядка, как смена времен года.

– Я приготовила на ужин рагу и горячий хлеб, – сказала Джорджина. – Решила, что ты вряд ли захочешь сразу вернуться домой.

Пожалуй, она права. Тишина в доме могла сломать мое хрупкое равновесие. Я благодарно ей улыбнулась.

– Да, спасибо. Ты очень добра.

– Ты моя сестра и Джеффри мой зять. Это самое меньшее, что я могла сделать.

Она схватила меня за руку – рука была без перчатки, я потеряла их, принимая роды, а Джеффри не располагал сейчас деньгами, чтобы купить мне новые – после прошлогоднего урагана и потери урожая. Перчатки были лайковые.

Джорджина пристально смотрела на безобразный красный шрам у меня на руке.

– Что у тебя с рукой?

Я высвободила кисть.

– Порезала, во время родов. У Тетли. В прошлом году, в феврале. Рана воспалилась, и я могла потерять руку. И слава богу, что это всего лишь шрам.

Джеффри подошел ко мне и снова, взяв мою руку в свою, поднес шрам к губам.

– Ты уверена, что не хочешь вернуться домой?

Его темно-синие глаза смотрели в мои глаза, и мне захотелось заплакать. Ребенок, которого мы только что похоронили, был не только мой, но и его, и у них были одинаковые глаза. Я прижалась головой к груди Джеффри, слыша биение его сердца.

– Да, только ты будь со мной.

Джорджина остановилась, отвернувшись, позволяя Джеффри увести меня с кладбища. Заржала лошадь, и я увидела, как из-за нашего фургона вышел мужчина. Я почувствовала, что Джеффри напрягся, когда мы оба узнали молодого вдовца Натэниела Смита. У него была большая хлопковая ферма на Джоунз-Крик, поэтому у нас, казалось бы, должно было быть много общего. Но Джеффри его терпеть не мог, и мы избегали его общества. Его жена умерла восемь лет назад, и на службы в домах плантаторов он не ходил. Без участия женщины, жены, в общественной жизни было неудивительно, что наши пути не пересекались даже на таком маленьком острове.

Натэниел снял шляпу и поклонился мне, потом Джеффри.

– Мистрис Фразье. Мистер Фразье. Я сочувствую вашей утрате, – проговорил он.

Ни один из нас ему не ответил, но он продолжал:

– Я не знал о вашей трагедии. А то бы не зашел к вам сегодня. Но мне сказали у вас дома, что вы здесь и, возможно, будете готовы увидеться со мной, после того как я изложу вам свое дело…

– Какое такое дело? – резко спросил Джеффри.

Подошла Джорджина и, узнав Натэниела, замерла на месте, краска сошла с ее лица.

Поведя рукой у себя за спиной, Натэниел вытолкнул вперед худую, бледную, малорослую девчушку, не старше лет десяти-одиннадцати, с грязной желтой повязкой на голове. Там, где у нее когда-то был глаз, сморщенная кожа была просто зашита. Она смотрела на нас униженно, со страхом, внутренне съежившись, но держась прямо.

– Это Джемма. Ее мать была у нас акушеркой. Она умерла от лихорадки в прошлом месяце. Джемма помогала ей немного и кое-чему научилась. Мне она не нужна, но вашей жене, может быть, пригодится…

Я выступила вперед, но не прикоснулась к девочке, опасаясь, что она убежит, и ее не остановишь.

– А что у нее с глазом?

Натэниел прищурился.

– Тяжелая инфекция, и его пришлось удалить.

Я постаралась не содрогнуться, представив себе, что это могла быть за операция. Морфину рабыне не дали бы. Я смотрела на Джемму. Какая же она стойкая, чтобы пережить такое.

– Сколько вы за нее хотите? – спросил Джеффри.

Я чуть не заплакала от облегчения, услышав голос мужа. Я думала, мне придется умолять его взять этого бедного израненного ребенка.

Натэниел не удостоил девочку взглядом.

– Я рассчитывал, что мы можем устроить обмен. У меня две рабыни сейчас на сносях. Без акушерки, боюсь, разродиться они не смогут. А я не могу позволить себе потерять и матерей, и детей.

Не дожидаясь ответа Джеффри, я согласно кивнула.

– Конечно, только пришлите мне сказать вовремя.

Натэниел заметил Джорджину, и в глазах его вспыхнул странный огонек.

– Мисс МакГрегор, – сказал он, склоняя голову, – надеюсь, вы здоровы.

Я стояла лицом к лицу с сестрой и увидела, как краска выступила у нее на щеках. Она отвечала наклоном головы, глядя себе под ноги.

Я опустилась на колени рядом с Джеммой и улыбнулась ей, стараясь не смотреть на ее глаз.

– Я – Памела, и ты будешь жить у нас.

У девочки, казалось, что-то внутри оттаяло. Она робко сделала шаг ко мне, и я положила руку на ее костлявое плечико. Она вздрогнула под моей ладонью, и я почувствовала какую-то родственную близость с ней. Моя мать умерла от родов, когда мне было девять лет. Нет более тяжелой потери в жизни, чем для девочки потерять мать, прежде чем она не научилась быть женщиной.

Я повернулась к Джеффри:

– Давай сначала отведем Джемму к нам. Леда ее накормит и постелет ей рядом с собой в кухне. Мне кажется, им будет хорошо вдвоем.

Я не случайно сразу же подумала об этой очень маленькой и очень полной темнокожей Леде. Она заботилась о Джеффри с самого его детства. Бездетная вдова неопределенного возраста, она все еще оплакивала своего мужа – он умер более трех лет тому назад.

Джеффри посадил Джемму в фургон и помог мне сесть на переднее сиденье рядом с ним. При выезде на дорогу я обернулась. Натэниел как раз подошел к моей сестре. Взглянув на него, она побежала к отцу, тот выходил с кладбища.

– Я знаю, ты не любишь Натэниела, – сказала я Джеффри, все еще глядя на сцену у входа на кладбище, – но он мог бы обеспечить Джорджину. Не понимаю, почему она не позволяет ему ухаживать за собой.

Сначала Джеффри ничего не ответил, но наконец сказал:

– Предоставь ей самой сделать выбор, хотя боюсь, она его уже сделала. – Держа вожжи одной рукой, другой он взял мою руку. – У тебя верное сердце, Памела, почему я и люблю тебя так. В любви я не допускаю изменчивости, она ранит душу.

Его пальцы в перчатке переплелись с моими, и я изумилась их твердости и надежности, как сильны они были на полевых работах и как нежно они ласкали ребенка.

Он стиснул мне пальцы почти до боли.

– Ты понимаешь?

Опустив голову ему на плечо, я на мгновение забыла о нашем горе.

– Да, Джеффри, – сказала я. – Ты же знаешь, я никогда бы не могла быть неверна тебе.

«Навсегда», – пронеслось у меня в голове. Мои пальцы коснулись золотого обруча на левой руке, и впервые за долгое время я подумала о бывшей его владелице – не значила ли его потеря ею, что «навсегда» утратило свой смысл.

– Хорошо, – сказал он, не глядя на меня.

Он снова взял вожжи двумя руками, а я продолжала за ним наблюдать. Мне очень хотелось спросить, откуда ему известно все о Джорджине, но я понимала, что не могу задать ему этот вопрос.

Ава

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Апрель 2011

Взглянув еще раз на карту, которую нарисовал мне Мэтью, я сложила ее и сунула в задний карман шортов. Я давно не ездила на велосипеде, но мне всегда говорили, что один раз научившись, разучиться уже невозможно. После первых попыток продвигаться по неровной поверхности я готова была не согласиться. Велосипед Мэтью был слишком велик для меня, но он опустил седло, насколько это было возможно, и заверил меня, что скоро мы купим мне собственный. Я лихо закинула одну ногу через седло, другую уперла в педаль – и, чудесным образом оказавшись в вертикальном положении, хотя и несколько неустойчивом, тронулась с места. Легкий солоноватый ветерок ласкал мне лицо, и я невольно заулыбалась.

Мое собеседование по поводу работы, устроенное по рекомендации моего бывшего начальства, прошло хорошо, и настроение у меня было отличное. Мэтью предлагал отвезти меня на это интервью в Брунсвик через дамбу, но мне хотелось поехать туда самостоятельно. Тогда он показал мне несколько дыхательных упражнений для успокоения нервов, если я вдруг впаду в панику, пересекая мост, и после нескольких совместных поездок с ним в пассажирском кресле я почувствовала себя способной осуществить все сама.

Сбросив скорость при приближении к Фредерика-роуд, я вспомнила, что здесь нужно повернуть направо, к деревне. Я побывала в ее центральной части, заполненной маленькими магазинчиками и ресторанами, где мы с Мэтью ужинали после моей неудачи с лазаньей, но мне было необходимо как следует познакомиться с моим новым домом. Мэтью обещал мне показать округу в ближайший уик-энд, но мне не хотелось дожидаться. Я желала все увидеть своими глазами, а не его, и без его воспоминаний.

И я хотела увидеть океан.

Меня окатило волной страха при одной только этой мысли, и велосипед вильнул в сторону. Позади раздался гудок, и я снова вернулась на дорогу, сосредоточившись, чтобы пропустить обгонявшую меня машину.

Вскоре пот выступил у меня на лице, и майка прилипла к спине. Поглотивший мое внимание запах болота затмил в сознании ощущение велосипеда. Знакомые неприятные чувства пробудились в моей памяти, и ноги крутили педали как бы отдельно от меня.

Я поехала медленнее, начиная замечать густые кроны деревьев, приподнимавшие испанский мох на своих гибких ветвях, как женщина, демонстрирующая драгоценности. Местами улица походила на туннель, деревья и мох создавали иллюзию путешествия сквозь время на фоне света и тени.

Мне как-то удалось преодолеть развязку, миновав столкновение с небольшим фургоном из Огайо, выехавшим не на ту полосу. Шофер помахал мне в знак извинения, и я ответила ему тем же, желая показать, что я здесь тоже впервые. Я заметила под дубом молочное кафе «Дэари Куин» и остановилась, только тут осознав, что забыла дома кошелек – что вызвало у меня еще более сильный позыв попить чего-то холодного.

В придачу с непривычки у меня свело икры. Пытаясь их растянуть, я заметила пару, выходившую из здания рядом с «Дэари Куин», с желто-зелеными навесами. На окнах и над дверью была надпись «Таверна Мерфи», такая же красовалась и под крышей, на случай если вы не заметили две другие. Рядом стояла небольшая группа людей, с камерами, направленными на подножие большого дуба рядом с таверной. С любопытством я подошла поближе, чтобы увидеть, что привлекло их внимание.

В обрубке огромного отростка гигантского дерева было вырезано лицо человека с закрытыми, словно во сне, глазами. Оно напомнило мне посмертные маски великих людей, какие я видела в учебниках истории. Лицо было проработано в мельчайших деталях, но что меня действительно изумило, было то, что впервые с того момента как я оказалась на острове, у меня не возникло постоянно преследовавшего меня чувства, что все это когда-то я уже видела.

– Что это? – спросила я стоявшего рядом со мной человека, достававшего камеру.

– Дух дерева, – отвечал он, как будто такого объяснения было вполне достаточно.

Женщина, видимо, его жена, посмотрела на него, нахмурившись, и добавила:

– На острове их около семнадцати – большинство на общественной территории. Они вырезаны местным художником Китом Дженнингсом. И символизируют моряков, погибших в море на кораблях, сделанных из дубов Сент-Саймонса.

На меня повеяло холодом, словно я погрузилась в ледяную воду. Я снова уставилась на лицо, увидев в нем теперь лицо утопленника, вообразив себе взгляд его открытых глаз, устремленных на поверхность воды, по мере того как он погружался глубже и глубже…

Женщина как-то странно на меня смотрела, и я заставила себя улыбнуться.

– Благодарю вас, – пролепетала я слабым голосом. – Как интересно.

Кивнув им обоим, я пошла дальше, вцепившись потными руками в руль велосипеда. Отойдя чуть поодаль, я снова села в седло, не представляя себе, куда двигаться дальше. Мой первоначальный план был посетить деревню и исторический сент-саймонский маяк. За ним был пирс и залив – местные достопримечательности. Я хотела подойти к воде и взглянуть на нее на расстоянии и в безопасности – с велосипеда.

На шее у меня выступил холодный пот, чуть было не заставивший меня повернуть домой. Но потом я вспомнила лицо Мэтью, когда он рассказывал мне, как мальчиком он проводил время на воде, как он любил запах и ощущение волны за бортом его лодки и мое обещание ему постараться полюбить все это, как любил он.

Расправив плечи, я двинулась в заранее выбранном направлении, со всей возможной скоростью крутя педали, пока не передумала.

Добравшись до пересечения Мэллери и Кингс-уэй, я увидела ресторан, где мы с Мэтью ужинали четвертого мая, и слезла с велосипеда, чтобы пройтись по тротуару и взглянуть на витрины магазинов.

В добавление к ресторанам, где даже местные жители любили ужинать, в деревне было много магазинчиков для туристов и галерей. Я сосредоточилась на витринах, избегая думать о заливе и океане за ним. Я снова села на велосипед и медленно поехала мимо казино и свернула направо, где маяк стоял как часовой над городом и заливом.

Я снова подумала, а не вернуться ли мне домой, хотя до возвращения Мэтью оставалось еще восемь долгих часов. В голове у меня мелькнуло предостережение матери, советовавшей мне прислушиваться к своим опасениям, ибо они могут спасти меня в трудный час. Но если бы я всегда слушалась ее, я бы по-прежнему жила в Антиохе замужем за Филом Отри и преследуемая непонятной тревогой. Со вновь обретенной решимостью я стиснула зубы и устремилась вперед под громкие птичьи крики.

Бетонная дорога вела от маяка к рыбачьему пирсу, далеко выдававшемуся в залив. Я видела его на карте и знала, что лежало за поворотом, но продолжала толкать велосипед вперед, боясь остановиться даже на минуту, ибо отчетливо понимала: если я остановлюсь, то буду не в состоянии тронуться с места.

Первые признаки паники появились у меня, когда я услышала шум волн, бившихся о скалы, преграждавшие путь воде. На мгновение я остановилась, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть, как учил меня Мэтью, сообразив, что я удачно выбрала место, защищенное заливом от могущества океана. Но все же холодная темная вода, казалось, дразнила меня каждым новым ударом волны о молчаливые скалы.

Сезон был в самом начале, и народу вокруг было немного, но все же достаточно, чтобы служить мне опорой, побуждать меня улыбаться прохожим, ощущать твердость велосипедного руля в руках и песок под резиновыми подошвами туфель.

Я остановилась у павильона, глядя мимо дорожки, ведущей к скалам и дальше к песчаному пляжу, мимо берега, рядом с которым вода казалась почти неподвижной. Но я чувствовала ее притягательность и знала цену ее силе, по-настоящему понятной лишь морякам и пловцам, обнаруживавшим могущество волны и ее необоримую тяжесть.

Ритмичный топот ног по дорожке привлек мое внимание. Мужчина с обнаженными руками и блестящей от пота грудью бежал трусцой. Приближаясь ко мне, он замедлил темп. Футах в двадцати от меня он остановился и положил руки на колени, тяжело дыша. Было трудно отвести от него взгляд. На вид ему было лет тридцать с небольшим, волосы его казались выцветшими от солнца. Он был хорошо сложен, и у него были такие скулы, за какие модели готовы были бы отдать все на свете.

Выпрямившись, он встретился со мной взглядом и улыбнулся. Я быстро отвернулась, смущенная тем, как я уставилась на него. Я была счастлива в замужестве, но вполне могла оценить привлекательность постороннего мужчины. Однако это отнюдь не могло служить оправданием моего пристального внимания к нему.

Я начала разворачивать велосипед, но он заговорил со мной:

– Вы заблудились?

Я мигнула от солнца.

– Нет. А что?

Он пожал плечами:

– Десять минут назад я бежал рядом с вами, и вы выглядели – не знаю, как точнее сказать… потерявшейся. Отрешенной какой-то…

Я не ответила, и он сказал:

– Извините. Не хотел вас побеспокоить.

– Нет. Вы меня извините. Я… я просто задумалась. – Я оглянулась на воду. – Вы знаете, какая здесь глубина?

Он покачал головой:

– Должен был бы, наверно, знать. Но я понятия не имею. – Он посмотрел на меня пристально, и я увидела, что глаза у него аквамариновые – не совсем голубые и не совсем зеленые. – А что?

– Не знаю. Мне почему-то пришло в голову. – Поколебавшись мгновение, я спросила: – Вы местный?

– Почти. Сейчас живу на Джекилл-Айленд, но вырос здесь и мои родители по-прежнему живут здесь. Я провожу у них пару дней, помогая с домашними делами. А вы?

– Я только что сюда переехала. Хотела немного осмотреться.

– И на велосипеде это сделать лучше всего, но только не налетайте на туристов. – Его улыбка была теплой и располагающей, и мой страх отпустил меня.

– Да, я это уже заметила. Кто бы мог подумать, что эти развязки удобны для туристического центра?

Он засмеялся, и я еще больше сбросила напряжение. С благодарностью я протянула ему руку.

– К слову, я – Ава Фразье.

Улыбка его несколько погасла еще до того, как он протянул мне руку.

– Джон МакМахон, – сказал он. – Вы родственница кого-нибудь из Фразье на острове?

– Я замужем за Мэтью Фразье. Вы его знаете?

Хотя он по-прежнему улыбался, глаза его казались заледеневшими.

– Да. Мы вместе учились. – Видимо, он хотел еще что-то сказать, но сжал зубы в явной попытке воздержаться.

– О, – сказала я, желая, чтобы он продолжил и в то же время почему-то зная, что я не должна больше спрашивать.

Он отступил с извиняющимся видом.

– А я тут перед вами без рубашки и весь мокрый – моей матери было бы за меня стыдно. – Он усмехнулся, теплота вернулась в его глаза, и я подумала, что холодность была всего лишь игрой света.

– Было очень приятно познакомиться с вами, Джон, – сказала я. – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Очень возможно. Я здесь часто, и мы обязательно встретимся в бакалейном магазине – их здесь два больших.

Я улыбнулась и помахала ему.

– Отлично. Буду ждать с нетерпением.

Он повернулся уходить, но остановился. В глазах у него появилось что-то странное, чего я не могла понять.

– Скажите Мэтью, что я с вами поздоровался.

– Скажу. – Я стояла и наблюдала за тем, как он убегал. Я внезапно почувствовала прохладу и, взглянув на небо, обнаружила, что темные серые облака скрыли солнце. Я смотрела на воду, завороженная превращением серого цвета в черный. Интересно, каково это – видеть такую черноту снизу…

Избегая смотреть вниз, я повернула назад, желая поскорее уехать подальше отсюда, прежде чем упадут первые капли дождя.