Онлайн чтение книги Остров проклятых Shutter Island
3

Доктор Коули был до того худ, что казался истощенным. Не то чтобы ходячий скелет, каковых Тедди насмотрелся в Дахау, но немного откормить его не мешало бы. Его маленькие темные глаза сидели глубоко в глазницах, на лицо легли тени. Его щеки даже не ввалились, а провалились, и кожа вокруг была вся в застарелых прыщах. Тонкие губы и заостренный нос лишь усиливали его худобу, подбородок практически отсутствовал. Остатки волос были такими же темными, как глаза и тени под ними.

Зато он обладал яркой взрывной улыбкой, в которой сквозила уверенность в себе, отчего радужная оболочка глаз делалась светлее. Именно эту улыбку он и пустил в ход, выходя из-за стола им навстречу с протянутой рукой.

– Пристав Дэниелс. Пристав Ауле. Рад, что вы смогли так быстро выбраться.

Его рука оказалась сухой и гладкой, как у статуи, а пожатие жестким, до костей, и оно отозвалось у Тедди до самого предплечья. В глазах Коули зажегся огонек – дескать, не ожидал, да? – а затем он повернулся к Чаку:

– Очень рад, сэр. – Улыбка пулей улетела, он уже обращался к помощнику смотрителя. – Пока всё, Макферсон. Спасибо.

– Да, сэр, – откликнулся тот. – Мое почтение, господа. – И с этими словами вышел из кабинета.

Улыбка вернулась на лицо Коули в клейкой версии, напомнившей Тедди пленку на супе.

– Хороший человек. Макферсон. Неравнодушный.

– К чему? – спросил Тедди, присаживаясь возле стола.

Улыбка трансформировалась, съехав на одну сторону и там застыв.

– Простите?

– Он неравнодушный, – повторил Тедди. – К чему?

Коули, сев за стол из тикового дерева, развел руки:

– К работе. В нашем случае это моральный сплав закона, порядка и врачебного внимания. Еще пятьдесят лет назад, а то и меньше, отношение к таким пациентам, как наши, было однозначное: в лучшем случае заковать в кандалы и пусть гниют в собственном дерьме. Их систематически избивали, как будто психоз можно выбить из человека. Их демонизировали. Их истязали. Подвешивали на дыбе. Загоняли шурупы в черепную коробку. Иногда топили.

– А сейчас? – спросил Чак.

– Сейчас мы их поддерживаем. Морально. Мы пытаемся их вылечить, поставить на ноги. А если это не удается, то, по крайней мере, обеспечиваем им необходимый покой.

– А как же их жертвы? – спросил Тедди.

Коули поднял брови. Он ждал продолжения.

– Это ведь люди, совершившие жестокое насилие, – сказал Тедди. – Так?

Коули кивнул:

– Весьма жестокое, да.

– Они кого-то мучили, – продолжал Тедди. – Кого-то даже убили.

– Подавляющее большинство.

– Тогда почему их покой важнее покоя их жертв?

Коули ответил, тщательно подбирая слова:

– Моя работа состоит в том, чтобы лечить этих людей, а не их жертв. Их жертвам я уже не в силах помочь. В любой работе существуют свои рамки. В моей тоже. Она ограничена кругом моих пациентов. – Он улыбнулся. – Разве сенатор не объяснил вам ситуацию?

Тедди и Чак обменялись короткими взглядами.

– Мы ничего не знаем ни о каком сенаторе, доктор. Нас назначила окружная судебная палата.

Коули поставил локти на зеленую книгу записей, сложил ладони и, опустив на них подбородок, воззрился на приставов поверх очков.

– Стало быть, я ошибся. И что вам сказали на инструктаже?

– Нам известно, что пропала заключенная. – Тедди положил на колени блокнот и перелистнул несколько страниц. – Рейчел Соландо.

– Пациентка, – поправил его Коули с застывшей на лице улыбкой.

– Пациентка, – согласился Тедди. – Прошу прощения. Если мы правильно поняли, с момента побега еще не прошло двадцати четырех часов.

Коули чуть наклонил подбородок вместо кивка.

– Побег был совершен прошлой ночью. Между десятью и полуночью.

– И до сих пор ее не нашли, – уточнил Чак.

– Верно, пристав… – Доктор поднял руку, как бы извиняясь.

– Ауле, – напомнил Чак.

Лицо Коули вытянулось поверх сложенных рук. Об оконное стекло за его спиной шлепнулось несколько капель. То ли с неба, то ли с моря – Тедди не смог определить.

– А имя – Чарльз?

– Да.

– Я буду вас звать Чарльз, если не возражаете, – сказал Коули.

– Мне повезло.

– В смысле?

– Мы свои имена не выбираем, – сказал Чак. – Хорошо тому, кто доволен своим именем.

– И кто же его выбрал?

– Мои родители.

– Нет, фамилию?

Чак пожал плечами:

– Кто знает. Нам придется вернуться на двадцать поколений назад.

– Или на одно.

Чак подался вперед:

– Простите?

– Вы грек или армянин, – сказал Коули. – Кто же?

– Армянин.

– А фамилия Ауле…

– Когда-то была Анасмаджан.

Коули перевел взгляд на Тедди:

– А ваша?

– Дэниелс? Ирландская фамилия в десятом поколении. – Губы Тедди тронула улыбка. – И я знаю всех своих предков, доктор.

– А полное имя? Теодор?

– Эдвард.

Коули отвалился на стуле, руки упали на стол. Он постучал ножичком по краю столешницы. Звук был тихий и настойчивый, как падающий на крышу снег.

– Имя моей жены Маргарет, но, кроме меня, никто ее так не называет, – сказал он. – Для старых друзей она Марго, и в этом есть смысл, все же прочие зовут ее Пегги. И вот это мне совершенно не понятно.

– Что?

– Как из Маргарет получилась Пегги. И ведь это распространенный случай. Или как из Эдварда получается Тедди. В Маргарет нет «п», в Эдварде нет «т».

Тедди пожал плечами:

– Как ваше имя?

– Джон.

– Вас никогда не называли Джеком?

Коули покачал головой:

– Для большинства людей я просто «доктор».

Вода поплевывала в оконное стекло. Коули как будто прокручивал в уме их разговор, глаза его сделались блестящими, а взгляд отсутствующим. И тут голос подал Чак:

– Мисс Соландо считается опасной?

– Все наши пациенты склонны к насилию, – ответил Коули. – Поэтому они здесь. Как мужчины, так и женщины. Рейчел Соландо – вдова убитого на войне. Она утопила троих своих детей в озере за домом. Отводила по очереди и удерживала их головы под водой, пока они не захлебнулись. Потом принесла их обратно домой и рассадила за кухонным столом. Когда к ней заглянул сосед, она спокойно ела.

– Она и его убила? – спросил Чак.

Брови Коули приподнялись, он тихо вздохнул:

– Нет. Пригласила с ними позавтракать. Он, естественно, отказался и позвонил в полицию. Рейчел по-прежнему считает, что дети живы и дожидаются ее дома. Это может объяснить мотив ее побега.

– Желание вернуться домой, – уточнил Тедди.

Коули кивнул.

– А где ее дом? – спросил Чак.

– Маленький городок в Беркшире. Приблизительно сто пятьдесят миль отсюда. – Коули мотнул головой в сторону окна за спиной. – Отсюда вплавь до материка одиннадцать миль. А на север пришлось бы плыть до самого Ньюфаундленда.

– Остров прочесали? – спросил Тедди.

– Да.

– Достаточно тщательно?

Коули поиграл серебряной статуэткой лошади, что стояла на углу стола, прежде чем ответить.

– Смотритель больницы и его люди вместе с санитарами всю ночь и почти целое утро осматривали остров и каждое здание больничного комплекса. Никаких следов. Еще тревожнее то обстоятельство, что никто не может объяснить, каким образом ей удалось ускользнуть из палаты. Комната запирается снаружи, а единственное окно забрано решеткой. Никаких признаков того, что кто-то ковырялся в замке, мы не обнаружили. – Он перевел взгляд со статуэтки на гостей. – Впечатление такое, будто она испарилась сквозь стены.

Тедди записал у себя в блокноте слово «испарилась».

– А вы уверены, что во время отбоя она находилась в своей палате?

– Абсолютно.

– На каком основании?

Коули оставил в покое лошадь и нажал на кнопку селекторной связи.

– Сестра Марино?

– Да, доктор.

– Пожалуйста, попросите ко мне мистера Гантона.

– Сию минуту, доктор.

У окна стоял столик, а на нем кувшин с водой и четыре стакана. Коули подошел к столику и наполнил три стакана, два поставил перед гостями, а с третьим вернулся на свое место.

– У вас здесь не найдется аспирина? – спросил Тедди.

Главврач едва заметно улыбнулся.

– Думаю, найдем. – Он порылся в выдвижном ящике и достал флакон «Байера». – Две, три?

– Лучше три. – Тедди уже чувствовал пульсирующую боль в глазу.

Коули протянул ему таблетки, он бросил их в рот и запил водой.

– Подвержены головным болям, пристав?

– Морской болезни, увы.

Коули понимающе кивнул:

– Обезвоживание организма.

Тедди подтвердил кивком, а Коули открыл сигаретницу из грецкого ореха и поднес ее гостям. Тедди взял одну, Чак же, мотнув головой, достал собственную пачку, и все трое закурили. Главврач поднял фрамугу.

Он снова сел и протянул через стол фотографию: молодая женщина, чье красивое лицо портили круги под глазами, такие же черные, как ее волосы. Глаза широко раскрыты, как будто их распирало от внутреннего жара. А то, что им открывалось за объективом камеры, за фотографом, а возможно, и за пределами видимого мира, не предназначалось для посторонних глаз.

Что-то в ее лице вызвало у Тедди тревожную ассоциацию, а потом он сообразил: паренек в концлагере, отказывавшийся от еды, которую ему предлагали. Он сидел у стены на апрельском солнышке с застывшим выражением глаз, пока его веки не закрылись. Бездыханное тело добавили к горе трупов на железнодорожной платформе.

Чак тихо присвистнул:

– О господи.

Коули сделал затяжку.

– Это реакция на ее бесспорную красоту или бесспорное безумие?

– И на то, и на другое, – ответил Чак.

Эти глаза, думал Тедди. Даже застывшие во времени, они кричали. Хотелось залезть внутрь картинки и сказать ей: «Ну, ну, ну. Все хорошо, все хорошо. Ш-ш-ш». Хотелось держать ее за плечи, пока не пройдет озноб, и произносить утешительные слова.

Дверь открылась, и вошел высокий негр с седыми прядками, в белой униформе санитара.

– Мистер Гантон, – сказал Коули, – это джентльмены, о которых я вам говорил. Приставы Ауле и Дэниелс.

Тедди с Чаком встали и обменялись с Гантоном рукопожатиями. Тедди почувствовал, как от этого человека буквально исходит страх, возможно, оттого, что он пожимает руку представителям закона, а у него дома лежит парочка повесток в суд.

– Мистер Гантон работает у нас вот уже семнадцать лет. Он главный санитар. Это он сопровождал Рейчел в ее палату прошлой ночью. Мистер Гантон?

Гантон, усевшись, скрестил лодыжки, положил руки на колени и немного подался вперед, глядя на свои ботинки.

– В девять собиралась группа, а после…

Коули его перебил:

– Речь о сеансах групповой терапии, которые проводят доктор Шин и сестра Марино.

Гантон подождал, не захочет ли Коули еще что-то добавить, а затем продолжил:

– Ну вот. Значит, в десять они закончили, и я повел Рейчел в палату. Она вошла. Я запер дверь снаружи. После отбоя, каждые два часа, мы делаем обход. В двенадцать прихожу. Заглядываю в глазок, а койка пустая. Может, думаю, на полу лежит. Пациенты, они часто на полу спят. Открываю дверь…

И снова Коули вмешался:

– Своим ключом, правильно, мистер Гантон?

Тот кивнул, разглядывая собственные колени:

– Своим, ага, дверь-то заперта. Вхожу. Мисс Рейчел нигде не видать. Я закрыл дверь и проверил решетку на окне и само окно. Вроде крепко заперто. – Он передернул плечами. – Тогда я позвонил смотрителю. – Он поднял глаза на Коули, который по-отечески ему кивнул.

– Есть вопросы, господа?

Чак мотнул головой.

Тедди оторвался от блокнота.

– Мистер Гантон, вы сказали, что вошли в палату и убедились в том, что пациентки нет на месте. Вы не разовьете свою мысль?

– Сэр?

– Там есть стенной шкаф? Есть место под койкой, где она могла спрятаться?

– Все есть.

– И вы там и там проверили?

– Да, сэр.

– Притом что дверь оставалась открытой.

– Сэр?

– Вы сказали, что вошли в палату и не увидели там пациентки. А потом закрыли дверь.

– Вообще-то… Ну…

Тедди подождал и затянулся сигаретой, которую ему дал Коули. Дым был мягче и насыщеннее, чем у его «Честерфилда», и запах тоже другой, сладковатый.

– Дело-то на пять секунд, сэр, – пояснил Гантон. – Глянул в шкаф, глянул под койку и закрыл дверь. Где ей там прятаться-то? На пятачке?

– А прижаться к стене? Справа или слева от двери?

– Да ну. – Гантон помотал головой, и, хотя глаза были опущены долу, Тедди впервые ощутил исходившую от него волну досады и глухого недовольства при всех этих услужливых «да, сэр» и «нет, сэр».

– Маловероятно, – обратился Коули к Тедди. – Я вижу, пристав, к чему вы клоните, но когда вы увидите эту комнатку, то поймете, что мистеру Гантону было бы крайне трудно не заметить пациентку, где бы она в тот момент ни находилась.

– Вот именно. – Гантон уже смотрел приставу в лицо, и в его взгляде сквозили вызов и гордость за безупречно сделанную работу, которую он, Тедди, своими вопросами поставил под сомнение.

– Благодарю вас, мистер Гантон, – сказал Коули. – Пока достаточно.

Гантон поднялся, еще на пару секунд задержавшись взглядом на приставе, и со словами «Спасибо, доктор» покинул офис.

С минуту они молча докуривали свои сигареты, прежде чем затушить их в пепельницах. После чего Чак произнес:

– Я думаю, нам следует осмотреть палату, доктор.

– Разумеется. – Коули встал из-за стола. В его огромной пятерне была связка ключей. – Следуйте за мной.

Это была клетушка с открывавшейся внутрь железной дверью; благодаря хорошо смазанным петлям она открывалась до самого конца. Слева от входа, за небольшим простенком, находился деревянный чуланчик, где на пластмассовых вешалках висели блузы и брюки на завязках.

– Похоже на правду, – признал Тедди.

Коули кивнул:

– От человека, стоящего на пороге, здесь спрятаться негде.

– А на потолке? – сказал Чак, и все трое задрали головы, а Коули позволил себе улыбнуться.

Главврач закрыл за собой дверь, и Тедди позвоночником почувствовал себя узником. Над узкой койкой зарешеченное окошко. У правой стены крошечный комод. Цементные стены и пол казенного белого цвета. В этой каморке три человека неизбежно терлись локтями.

– Кто еще имел сюда доступ? – спросил Тедди.

– Среди ночи? В такое время нет никому резона заглядывать в этот корпус.

– Это понятно, – сказал Тедди. – Но кто сюда имеет доступ?

– Санитары, естественно.

– Лечащие врачи? – спросил Чак.

– Медсестры, – уточнил Коули.

– У врача нет ключей? – спросил Тедди.

– Есть. – В голосе Коули почудилось легкое раздражение. – Но в десять вечера все врачи расписываются в журнале.

– И сдают ключи?

– Да.

– Это зафиксировано? – гнул свое Тедди.

– Я не понимаю.

– Они должны расписываться за получение и сдачу ключей, доктор. Правильно?

– Разумеется.

– И мы можем проверить росписи в журнале за вчерашний вечер, – уточнил Тедди.

– Да-да. Конечно.

– Журнал хранится в зарешеченной комнатке на первом этаже? – уточнил Чак. – Там, где сидит охранник, а на стене висят ключи?

Коули быстро кивнул.

– А еще личные дела медицинского персонала и охранников. Нам понадобится доступ к ним, – сказал Тедди.

Коули уставился на него так, словно на его лице роились мошки.

– Зачем?

– Из запертой палаты исчезла женщина. Она прячется на маленьком острове, и никто не может ее найти? Доктор, я не вправе исключать того, что кто-то оказывал ей помощь.

– Посмотрим, – сказал Коули.

–  Посмотрим?

– Да, пристав. Мне надо переговорить со смотрителем и кое с кем из персонала. Мы рассмотрим вашу просьбу, основываясь на…

– Доктор, – перебил его Тедди, – это не просьба. Мы находимся здесь в соответствии с правительственным указом. Это федеральное учреждение, из которого опасный преступник…

– Пациент.

– Опасный пациент совершил побег. – Тедди старался говорить ровным голосом. – Если вы, доктор, не оказываете содействия американским судебным приставам в поимке такого пациента, это расценивается как… Чак?

– Воспрепятствование отправлению правосудия.

Коули попытался прочесть в глазах Чака, не потому ли тот поддакивает, что опасается наезда со стороны напарника, но их взгляды не встретились.

– Могу сказать одно. – Голос Коули был лишен всяких эмоций. – Я сделаю все, чтобы выполнить вашу просьбу.

Приставы переглянулись и снова посмотрели на голые стены. Наверно, Коули не привык, чтобы после того, как он выказал свое неудовольствие, ему продолжали задавать вопросы, так что они решили дать ему короткую передышку.

Тедди заглянул в чуланчик, где висели три белые блузы и стояли две пары белых туфель.

– Сколько пар обуви выдают пациентам?

– Две.

– То есть она сбежала босая?

– Да. – Коули поправил галстук под лабораторным халатом и показал пальцем на лист бумаги, лежащий на койке. – Мы нашли это за комодом. Смысл непонятен. Мы надеемся, что кто-то сумеет нам объяснить.

Тедди взял лист. Оборотная сторона представляла собой оптометрическую таблицу в виде пирамиды из букв. Он перевернул лист и поднес текст к глазам Чака.

Этот листок не вызывал у Тедди приятных чувств. Края бумаги подрагивали в его пальцах.

– Хрен поймешь, – сказал Чак.

Сзади к ним подошел Коули:

– Наш диагноз недалек от вашего.

– Нас трое, – сказал Тедди.

Чак бросил повторный взгляд на листок:

– Чего?

– Это может относиться к нам, – пояснил Тедди. – Мы втроем стоим здесь.

Чак помотал головой:

– Как она могла это предсказать?

Тедди пожал плечами:

– Это всего лишь гипотеза.

– Ну да.

– Гипотеза гипотезой, но Рейчел весьма изобретательна по части игр. Ее галлюцинации – особенно убеждение, что трое ее детей по-прежнему живы, – зиждутся на шатком, но замысловатом фундаменте. А сшивает она эту структуру затейливой повествовательной нитью своей жизни, выдуманной от начала до конца.

Чак медленно поднял взгляд на Коули и сказал:

– Боюсь, что без ученой степени вас не понять.

Коули хмыкнул:

– Вспомните, сколько небылиц вы рассказывали родителям в детстве. Какими они были изощренными. Вместо того чтобы дать простое объяснение, почему вы пропустили школу или забыли про домашние обязанности, вы что-то накручивали, изобретали. Разве нет?

Чак, подумав, кивнул.

– Да, – сказал Тедди. – Преступники поступают так же.

– Совершенно верно. Напускают туману. Запутывают слушателя, чтобы тот поверил, – не потому, что это правда, а просто от усталости. А теперь представьте, что эти небылицы вы рассказываете сами себе. Как Рейчел. За четыре года она ни разу не призналась себе в том, что находится в клинике. Она полагает, что живет в своем доме в Беркшире, а мы – разносчики, молочники, почтовые служащие – просто ходим мимо. Какой бы ни была реальность, усилием воли она делает собственные иллюзии убедительнее.

– Но как может не доходить до нее истинное положение дел? – спросил Тедди. – Как ни крути, она в больнице для душевнобольных. Она же не может этого совсем не замечать?

– А-а. – Коули поднял вверх указательный палец. – Вот она, пугающая красота параноидального мышления настоящего шизофреника. Если ты веришь в то, что ты единственный знаешь правду, то из этого следует, что все прочие – лгуны. А если они лгуны…

– То любая правда в их устах становится ложью, – закончил за него Чак.

Коули оттопырил большой палец, а указательный направил на Чака, как дуло пистолета:

– Смысл ухватили.

– И это каким-то образом нашло отражение в данных цифрах? – предположил Тедди.

– Скорее всего. За ними наверняка что-то стоит. У Рейчел ни одна мысль не бывает праздной или случайной. Ей важно уберечь мозг от распада, а для этого она должна постоянно думать . Мы имеем дело, – он постучал пальцем по оптометрической пирамиде, – с некой структурой. Которая, убежден, содержит информацию о ее местонахождении.

На мгновение Тедди показалось, что криптограмма с ним разговаривает, понемногу проясняясь. С двумя числами – 47 и 80 – вывод напрашивался сам собой, что-то такое брезжило в мозгу, как забытая мелодия, которую пытаешься вспомнить, пока по радио передают нечто совсем другое. К 47 ключик, вот он. Руку протяни. Это так просто. Ну же…

Но логический мостик рухнул, все разом стерлось из памяти, и стало понятно, что надо ловить заново – и ключ, и связь, и мостик. Тедди положил листок бумаги обратно на койку.

– Бред, – сказал Чак.

– Что именно? – поинтересовался Коули.

– Куда она могла пропасть. По-моему, бред.

– Ну да, – согласился Коули. – Это данность.