Онлайн чтение книги Сиротки
V. Дворняги

Шарка потеряла счет времени. День прошел, два или неделя – она не сказала бы наверняка. Город они покинули уже в сумерках, всю ночь провели в пути, а наутро с востока пришли тучи, такие плотные и темные, что, казалось, ночь и не думала отступать. Тучи принесли дождь.

Она долго приходила в себя. Еще немало времени после побега в теле бушевали ярость и ужас, а перед глазами стояли образы той беды, что она, простая безграмотная девка, устроила, сама не поняв как. Лошадь капитана несла их из последних сил, Шарка безжалостно гнала ее дальше от города, дальше от главной дороги. Сначала по полям, затем – в лес, чтобы скрыться от чужих глаз, раствориться в мокрой тьме, исчезнуть…

Холод проникал в каждую клеточку их тел. Промокший Дэйн лип к сестре, которая и сама сотрясалась от крупной дрожи в своем изорванном, окровавленном платье прислуги. Словно мало было усталости и дождя, животы беглецов мучительно скручивал голод.

Но все это не пугало Шарку так сильно, как полное непонимание, что делать дальше.

У нее с Дэйном не осталось никаких друзей или родственников. По правде говоря, она с трудом представляла себе карту родной страны и кроме Тхоршицы знала всего несколько близлежащих деревень и крепостей да название столицы. На счастье, в седельной сумке нашелся кошель – там было прилично, хватило бы и на новую одежду, и на продовольствие, и, может быть, на новое седло: капитанское точно вызвало бы ненужные вопросы. Но все же для того, чтобы все это купить, требовалось убраться как можно дальше от Тхоршицы – а Шарка совершенно не представляла, как это сделать.

И все же, подбадривала себя девушка, она не так слаба, как думала. Всякий раз, как казалось, что вот теперь уж точно конец, или когда сводило от боли мышцы, где-то внутри открывался очередной источник сил и согревал окоченевшие руки и ноги. Тогда она брала под уздцы лошадь, пока Дэйн спал в седле, и вела ее сквозь чащу; в тенях светились глаза демонов, отгонявших от хозяйки диких зверей.

Она все пыталась воззвать к демонам, мысленно или вслух: приказывала им разжечь костер, найти какой-нибудь еды, указать путь или разведать окрестности. Но черные морды, сотканные из плотного дыма, как из множества темных лент, лишь растерянно смотрели на нее и скалили клыки, как бы говоря: «Мы защитим тебя во что бы то ни стало от всего живого, но не понимаем, чего ты хочешь». От бессилия к горлу Шарки подступали рыдания, но она сдерживалась из последних сил, чтобы не тревожить Дэйна, который и без того был напуган до смерти. Лишь когда он проваливался в сон, она позволяла себе тихо поплакать, зажав рот ладонью.

Нужно было что-то придумать, иначе они так и будут скитаться по окрестным лесам, пока не умрут. Шарке ничего не приходило в голову, как только ехать в Лососевые Верховья, куда звал бедный Душан, погибший по ее, только по ее вине… При этой мысли Шарку снова накрывало волной скорби и вины, а за ней всегда приходили они: перекошенные от ужаса лица, растерзанные, разорванные на части люди Пригожи и сам Пригожа с его издевками, а затем то, что от него осталось. Видения долго истязали ее, удивительно четкие, как живые; отогнать их было невозможно, и Шарке оставалось лишь ждать, пока они уйдут сами. В руке она до крови сжимала кольцо Свортека.

«Смотри», – Дэйн потрепал ее по плечу и указал пальцем вперед. Он впервые обратился к ней с начала побега. Шарка не без труда вынырнула из своих мыслей и посмотрела туда, куда указывал брат.

Они вышли на поляну у скалы. Казалось, огромный камень заблудился и прилег отдохнуть прямо посреди леса, а возмущенные такой наглостью деревья отпрянули от него во все стороны. У подножия скалы Шарка рассмотрела грот, поросший диким можжевельником.

Тени, совсем как любопытные псы, спущенные с поводка, помчались исследовать грот. Никаких звуков за этим не последовало.

– Молодец, Дэйн, – устало улыбнулась Шарка и похлопала брата по ноге. – Здесь и заночуем.

Но мальчик сердито покачал головой и снова задергался в седле, нетерпеливо указывая на скалу над гротом. Шарка подошла ближе и присмотрелась внимательнее: в камне был грубо вырезан огромный жук с ветвистыми оленьими рогами. Под ним, искаженный и переломанный, лежал грифон – явно, по задумке художника, мертвый: из его клюва выпал язык, лапы были бессильно поджаты под тело, крылья обмякли, как у дохлой курицы.

Шарка пожала плечами и не стала говорить Дэйну, что таких жуков вместе с непонятными надписями она уже раз пять видела на стволах деревьев с тех пор, как они оказались в лесу. Кроме жуков ей часто попадались на глаза связанные вместе ветки и палки в форме квадратов и треугольников – некие охотничьи языческие знаки, которые, насколько она знала, уже много лет были запрещены в Бракадии… Но за этим тихим старым лесом явно присматривали люди, которым слово короля было не указ. Вот почему, впервые увидев знаки, Шарка ничего не сказала Дэйну – не хотела пугать его еще больше.

«Что это?»

– Жук – символ Хроуста, – небрежно ответила она и потянулась к брату. – Слезай, мы здесь остановимся.

Дэйн, возражая, снова замахал руками на жука и грифона, но тут его сотряс сильный лающий кашель. Шарка стащила брата с седла и прижала к себе. Мальчик трясся, кашлял и горел одновременно, на щеках у него расцвели алые пятна.

На счастье, грот оказался действительно глубоким и почти сухим. Его пол покрывал толстый слой можжевеловой хвои, в которой роились проснувшиеся по весне насекомые, черви и мошки. Кое-как привязав усталую, оголодавшую, но покорную в присутствии демонов лошадь, Шарка забилась в дальний угол грота, прижала к себе дрожащее тельце Дэйна, укутала его ноги в то, что осталось от юбок, и уставилась на рваный краешек неба.

«Почему я?» – раздалось вдруг в ее голове. Говорил не тот голос, который не разрешил отдать Дивочаку кольцо и заставил бороться, а ее собственный, едва слышный, слабый.

«Почему я?»

Дэйн!

Шарка вскочила как ошпаренная и бросилась к брату. За можжевеловыми кустами уже светлело багровое небо – дожди ушли. Мальчик спал. Шарка начала припоминать: ее сон был тревожен и чуток, она то и дело выныривала из дремы, чтобы проверить Дэйна. Его била лихорадка: он дрожал, то раскидывая во сне ноги и руки, то снова сжимаясь в клубок, скрипя зубами и жуя сухие губы. Только под утро он немного успокоился, и Шарка тоже на пару часов растворилась со всеми своими страхами в тяжелом сне.

Тени-демоны рассеялись. Поддерживать своих новых псов Шарка могла только бодрствуя – без ее сознания они не существовали. Как бы ни хотелось ей думать о них, как о своей стае, все же плотью, кровью и волей демоны похвастаться не могли.

Шарка осторожно вылезла из-за кустов. По поляне медленно разливался тусклый, но уже теплый багрянец утра; лес оживал, треща сотнями птичьих голосов и стрекотом насекомых. На один крошечный миг она позволила себе помечтать, что теперь, без этого черного дождя, в их с Дэйном жизни забрезжила надежда.

А затем она поняла, что лошадь исчезла.

Шарка ясно помнила, что привязывала ее к дереву рядом со скалой, но не могла ручаться, что сделала это правильно и достаточно крепко затянула поводья. Видно, с исчезновением демонов лошадь осмелела и решилась на побег. Следы ее копыт пересекали грязь на поляне и терялись в чаще, примерно в той стороне, откуда они пришли.

Шарка долго пялилась на следы, не шевелясь. Тени сгустились вокруг, безмолвные, растерянные, не способные ничего предложить, кроме своей жажды крови.

– Суки! – завопила Шарка и бросилась на теней, размахивая руками, как если бы разгоняла дворняг. – Это все ваша вина!

Они отпрянули, сверля ее белыми светящимися глазами, – пустые куски мрака, верные, но такие бесполезные, грозное оружие без разумной руки.

– И ради всего этого… Ты… – Шарка сама не понимала, что она хочет сказать. – Убирайтесь! Не хочу вас видеть!

К ее удивлению, глаза теней тут же потухли. Мрак развеялся по ветру и затаился под корнями деревьев и в глубине чащи. Она громко выругалась себе под нос и залезла обратно в грот. Дэйн проснулся – наверное, она разбудила его руганью – и сидел, привалившись спиной к скале.

– Как ты? – спросила она.

Брат пожал плечами, и его снова сотряс кашель.

– Я понесу тебя, – прошептала она, гладя его по мокрым кудрям. – Хрен с ними со всеми, давай просто найдем людей…

«Понесешь? Почему? Что с лошадью?»

Шарка закусила губу: плач снова поднялся откуда-то из жалобно урчащего, сжавшегося желудка и подкатил к горлу. Дэйн, кажется, понял все по ее лицу.

«Нас поймают. Давай просто подождем, и мне станет лучше».

– Нет! Не станет лучше! Ты не умрешь здесь из-за меня!

Она взяла его за руку и вывела из грота, а затем взвалила себе на спину. Дэйн был легкий. Солнце, уже поднявшееся над краем неба и разгоравшееся все ярче, снова придало Шарке бодрости, хотя усталое, голодное, ноющее от ран и надругательств тело дрожало от каждого ветерка. «Мы это сделаем, – сказала она себе, – мы уже пережили такое, что…»

– Ни с места, или я буду стрелять, – просипел вдруг незнакомый мужской голос.

Шарка замерла. Она не видела говорившего: в утренней мгле лишь ближайшие деревья и скала не теряли своих очертаний, но пространство между ними и лесная чаща были залиты белесой дымкой. Против невидимого врага демоны бесполезны – им нужно было знать, на кого нападать.

– Кто вы такие? – спросил незнакомец. – Что делаете в этом лесу? Лазутчики?

– Разве мы похожи на лазутчиков? – тонко спросила Шарка, обшаривая взглядом поляну и пытаясь незаметно повернуться: ей казалось, что голос исходит от скалы. Дэйн на ее спине задрожал сильнее. Он весь горел и взмок от пота.

– Я тут задаю вопросы, – продолжал голос. – Еще раз спрашиваю, что вы здесь делаете?

– Мы потерялись, наша лошадь ускакала, а мой брат болен, – лепетала Шарка. Ей уже почти удалось обернуться к скале. – Мы сбежали из города, там случилась какая-то беда… Я работала в трактире, со мной там плохо обращались, вот мы и решили уйти…

– Из города, значит? – В голосе прозвучал лед. Послышался шорох тетивы – арбалет? Натянутый лук? – Тогда понятно, на чьей вы стороне!

Она уже видела скалу краем глаза, но не решалась поднять голову – лук в руках незнакомца заскрипел громче, стрела могла сорваться с тетивы в любое мгновение. Тени собрались, почернели, набухли, но толку от этого не было, пока Шарка не видела нападавшего…

Внезапно ее взгляд поймал вырезанного в скале жука, нависшего над мертвым грифоном, – и проснулся Голос. Коротко, но твердо он рявкнул:

«Это оно. Говори».

– Нет, мой пан! – закричала Шарка. – Наш отец погиб за Яна Хроуста несколько лет назад. С тех пор мы были вынуждены жить в Тхоршице, у нас никого не осталось. Но умоляю вас, поверьте: я ненавижу город не меньше вашего!

Незнакомец помолчал. Его лук снова скрипнул – на сей раз расслабленно. Шарка вытянула шею, но, чтобы посмотреть на скалу прямо, ей понадобилось бы рискнуть и сделать шаг. Все же она чувствовала: ложь попала точно в цель.

– Так просто в этот лес не забредают, – сказал человек. – Вы ушли слишком далеко от дороги. Тут очень опасно.

– Говорю же, – нетерпеливо ответила Шарка, стараясь не запутаться в своей выдумке, – мы убежали оттуда, как только смогли. Больше не хотели оставаться с этими людьми. Решили найти тех, кого знал наш отец…

– Как звали отца?

– Он… Его имя…

От напряжения она совсем забыла о Дэйне – и вспомнила, только почувствовав, как руки соскальзывают с ее плеч. Тело мальчика мягко шлепнулось в траву и мох. Шарка, забыв о незнакомце, рухнула на колени рядом с братом. Его рот судорожно втягивал воздух и выталкивал страшный мокрый хрип. Веки трепетали в бреду.

– Нет! – заорала Шарка, тряся Дэйна онемевшими руками.

Незнакомец спрыгнул со скалы и кинулся к ним. Оказалось, это был бородатый мужчина средних лет, охотник, судя по оружию и одежде. Взгляд с подозрением метнулся к Шарке из-под густых бровей, затем чужак отложил лук, достал флягу и поднес ко рту Дэйна. Захлебываясь и давясь, Дэйн сумел сделать пару глотков и обмяк в траве.

– Плохо, – проворчал охотник, ощупав лоб мальчика. – Конечно… В таких лохмотьях… В такое время…

Шарка вцепилась в руку охотника и заставила его посмотреть на себя. Ее не волновало, как дико она выглядит со своим заплывшим глазом, израненная, изможденная. Она даже забыла, что теперь может натравить на него своих теней. Точнее, об этом она все же помнила – но какой был в этом смысл?

Работа в трактире кое-чему Шарку все-таки научила. Уже по лицу человека она могла понять, с кем можно поторговаться, а на чью милость не стоит рассчитывать. Лицо охотника, обветренное, покрытое щербинами и шрамами, не было лицом изверга или ублюдка. В его диковатых глазах горело что-то другое…

– Пожалуйста, – взмолилась она и припала к его руке, – помогите ему.

Мужчина выдернул ладонь из ее хватки, немного подумал, поводив челюстью взад-вперед, и шумно вздохнул:

– Унести его сможешь?

Охотник по имени Хоболь считал себя хранителем этого леса – границы, которая разделяла «потонувшую в городской грязи» Бракадию и пустынные земли загадочного горного Галласа. Всю свою молодость он провел, сражаясь за Яна Хроуста, а когда тот пал, ушел в лес своих предков, чтобы «ни одна мразь не смела явиться сюда со своими вонючими топорами и пилами». Хоболь нашел заброшенный дом лесничего, привел в порядок и даже расширил, превратив в приют для путников, но открывал свои двери лишь тем, кто разделял его мнение о проклятой свинье Редрихе Первом.

Приют Хоболя и впрямь было бы трудно найти случайно: он находился в расселине меж двух огромных скал, к которым вела единственная хитрая тропинка. Путь казался бесконечным: то в гору, то с горы, то через горную речку. Один раз пришлось пройти под водопадом – оказалось, что за завесой воды скрывается проход сквозь скалу… Шарка, впрочем, даже не пыталась запомнить дорогу. Ее волновал лишь пожираемый жаром Дэйн, которого она несла на спине. «Только не умирай, только не умирай, только не умирай», – шептала она себе под нос, пока Хоболь молчал. А когда охотник заговаривал, она жадно ловила каждое его слово, лишь бы не дать страху поглотить себя целиком.

Приют как раз пустовал. Это была грубоватая, но крепкая пристройка к аккуратному домику лесничего с небольшим двориком. Оба строения были так щедро украшены рогами оленей, серн и козлов, что издалека напоминали огромных ежей. Зато резных жуков Шарка нигде не заметила: наверное, на случай незваных гостей-горожан Хоболь не очень-то выставлял напоказ, кому хранит верность.

Они занесли Дэйна внутрь. Хоболь, не тратя лишних слов, раздел мальчика, хорошенько растер его водкой и закутал в шерстяное одеяло, затем принес какой-то похлебки. Есть Дэйну не хотелось: из вежливости заставив себя проглотить пару ложек, он зарылся в одеяла и снова забылся глубоким сном.

– С ним все будет нормально, – хмуро сказал Хоболь. – Пора тебе тоже привести себя в порядок.

Он нагрел ей немного воды в котле и даже раздобыл где-то в своих закромах походную одежду с мужского плеча. Впервые за два дня оказавшись наедине с собой и нагишом, Шарка осмотрела свои раны – и не поверила глазам. Там, куда еще накануне было больно нажать, теперь желтые синяки выглядели так, словно им не меньше недели. Раны и царапины затянулись, покрывшись тонкой бледной кожицей. Даже синяк под глазом почти сошел. Как же мало она еще знала о своем непрошеном Даре! Вот о чем думала Шарка, перекладывая кольцо Свортека в нагрудный карман куртки. И нет никого, кто мог бы подсказать…

Тени зашевелились в углах ничем не освещенной комнаты, подобострастно улыбаясь широкими пастями. Следом в ушах загремел крик Пригожи: «Убери это! Убери демонов!» – а затем перед глазами встало его лицо, превратившееся в кровавую кашу… Шарка вцепилась в волосы, которые только что заплела в косу, словно пытаясь вырвать их вместе с воспоминаниями.

«Убери! Убери! Убери!»

Неужели это навсегда?

За перегородкой Хоболь уже приготовил для нее миску похлебки. Шарка набросилась на немудреную еду и расправилась с ней за мгновение.

– Глупые дети, – проворчал Хоболь. – Чем вы думали? Одни, без еды, без карты, в лохмотьях…

– Это вышло случайно, – сказала Шарка.

Охотник тем временем вытащил откуда-то две деревянные стопки, разлил по ним водку, одну оставил себе, другую протянул Шарке.

– Простите, я не…

– Это гостеприимство, а не прихоть, – отрезал Хоболь.

Она покорно проглотила, и глотку обожгло; оттуда жар пошел дальше, разлил тепло по груди, заставил закашляться. Хоболь коротко рассмеялся:

– Неженки городские! Жизни не знаете. Так откуда вы убежали?

– Из Тхоршицы, – прохрипела Шарка. Она знала, что он задаст этот вопрос, и размышляла над ним всю дорогу до приюта. Решила, что лучше сказать полуправду, чем попасться на глупой лжи, назвав незнакомый город и невпопад отвечая на вопросы о нем, если Хоболь вдруг оттуда. – Бывали там?

– Езжу, но давно уже не был. Пару недель никуда не выбирался. Все некогда. В весеннем лесу забот хватает. Давно не видел людей, зимой по этим краям никто не ходит. Хоть скрасите мое одиночество.

Хоболь как-то странно хрюкнул, налил себе еще водки и выпил. Значит, новостей он тоже никаких не слышал.

– Вам повезло, что встретили меня: этот лес кишит волками, рысями, медведи уже проснулись. Еще денек, и, поди, собирал бы я ваши косточки!

– Мы так вам благодарны, – сказала Шарка и выложила на стол перед охотником стопку монет – явно больше, чем Хоболь рассчитывал, судя по его подпрыгнувшим бровям.

Стопка монет на столе, только собирает ее не Хоболь, а Дивочак… Чертова память снова решила подкинуть непрошеных картинок. Лицо Дивочака всплыло перед Шаркой отчетливо, до последней морщины на недовольно нахмуренном лбу. Что с ним сейчас? Наверняка его арестовали… Опрашивали… О трактире, о кьенгаре, о шлюхах…

– Эй, – окликнул ее охотник. Шарка дернулась. – Ты в порядке, птичка?

«Птичка?»

– Да. – Шарка, как ни в чем не бывало, улыбнулась, подалась вперед, навалилась грудью на столешницу и кивнула на бутылку: – Можно мне еще?

– Дэйн! Эй, Дэйн! Ты спишь?

Шарка ввалилась в комнату, едва не уронила свечу, неловко поставила ее на столик у кровати и растормошила мальчика. Хотя была уже глубокая ночь, он не спал.

– Как ты, братец? – спросила Шарка. Она чувствовала, как разит от нее водкой, но лицо словно само собой расплылось в улыбке.

«Лучше, – ответил Дэйн. – Ты что, пьяная?»

– Дэйн, я придумала, куда мы поедем, – жарко зашептала Шарка, пропустив вопрос. Она схватила его в охапку, прижала к себе, как куклу. – Поедем в Высокий Янвервольт, братец! Помнишь, мама рассказывала? Помнишь?

Он высвободился из хватки и показал: «Мама говорила, что там жили ее родители».

– Так может, до сих пор живут? – Глаза Шарки расширились. – А если и нет, то кто-нибудь должен их знать и помнить! Мы доберемся туда – охотник мне рассказал, дорога не очень сложная, просто длинная… Но он обещал дать нам карту, еду, может, даже ослика…

«Обещал? – лицо Дэйна осунулось, что придало ему взрослости. Он жестикулировал так быстро, что в глазах Шарки мир норовил перевернуться с ног на голову. – А что он хочет взамен?»

– Это не важно, это не твое дело, Дэйн, – сердито отозвалась Шарка и обиженно нахохлилась; от ее радости словно оторвали большой кусок. Немного остыв, она продолжила: – Главное – нам есть куда идти! Хоболь разрешил остаться здесь еще пару дней, чтобы ты окреп, а потом мы сразу двинемся в путь. Посмотри на меня!

Он и так смотрел на нее, но Шарке этого было мало: она взяла его лицо в ладони и притянула к себе, чтобы лбы соприкоснулись:

– Я все исправлю, Дэйн. Скоро все закончится!

Стражи не соврали: зрелище и впрямь было душераздирающее. Рейнар немало повидал на войне с Сиротками, с аллурийцами, с галласцами; на его руках умирали враги, солдаты, друзья. Он сам не раз перевязывал и зашивал раны, добивал умирающих, отправлял на тот свет здоровых и сильных – но такого ему еще не приходилось видеть.

Сын богатейшего купца Тхоршицы очень слабо напоминал человека. Это был просто кусок мяса, где-то еще кровоточащего, где-то уже гниющего. Рейнар беззастенчиво спрятал нос в надушенном платке: без платка его бы уже давно вырвало у постели умирающего. Лицо было порвано, плоть свисала лохмотьями с рук и ног. Гениталии, говорят, тоже оторвали… Оставалось лишь гадать, за что в этом теле еще цеплялась жизнь. Впрочем, порой даже самые ужасные ранения были бессильны перед теми, кто хранил в сердце надежду.

– Никто не знает, сколько он еще протянет, – бормотал Пригожа-старший. Он держал руку своего сына, перебинтованную так, что та больше походила на окровавленную подушку; по его лицу непрерывно стекали слезы. – Наш единственный сын, долгожданный; моя жена Белия умерла, рожая его. Всего лишь девятнадцать лет, пан герцог… Я собирался женить его в этом году…

– Мне очень жаль, – в который раз пробубнил Рейнар.

Юноша вдруг открыл глаза и уставился на него неподвижным мутным взглядом человека, стоящего между двумя мирами. Рейнар хорошо знал такой взгляд.

– До чего усердный, талантливый, добрый парень, настоящий бракадиец. Он мог принести столько пользы его величеству, – продолжал отец словно в забытьи. – Я уже думал, что не могу иметь детей, как пришла ко мне как-то утром Белия и объявила: «Южин! Угадай!» О, какое счастливое было утро…

– Послушайте, – нетерпеливо перебил его Рейнар. Попытался было отнять от лица платок, но завтрак немедленно подскочил к горлу, и попытка была провалена. – Вашему сыну удалось хоть что-нибудь рассказать о случившемся?

Пригожа поднял голову – осторожно, словно без его надзора сын мог немедленно умереть, – и теперь две пары мутных зеленых глаз смотрели на Рейнара, а тому хотелось провалиться сквозь землю. «Ох и мягкий ты стал, Рейн, за эти пять лет!»

– Он пытался, мой герцог, – ответил купец. – Видят боги, мой сын собирал все силы и пытался что-то сказать, но эта тварь порвала ему губы, язык… – Он споткнулся на полуслове, мужественно сдерживая рыдания. Глаза Пригожи-младшего тускло сверкнули, и Рейнар отчетливо понял: не надежда, а ненависть поддерживала жизнь в этом убогом теле. Ненависть такая упрямая, что, возможно, парень не умрет, а оправится, чтобы кормить эту ненависть тем, что от него останется.

– Хорошо, не буду вам далее докучать. Вы и так уже очень помогли. Буду за вас молиться.

Это была, конечно, ложь: Пригожа ничем не помог, а молиться герцог перестал уже много лет назад. Стараясь больше не встречаться взглядом с Пригожей-младшим, он развернулся к выходу – но на его предплечье вдруг крепко сомкнулись чужие пальцы.

В любой другой обстановке он такого бы не допустил: трогать высокородного пана без разрешения не смеет никакой купец, это всем известно, а уж за руки Рейнара хватать не может вообще никто, это уже личное. Но Пригожа решительно впился в его ноющую плоть, приподнялся на носки и – еще одна невиданная наглость! – прошептал на ухо:

– Я много слышал о вас, мой герцог, и знаю: вы – человек чести. Умоляю, найдите и накажите эту тварь! Отомстите за моего единственного сына и за семьдесят других ни в чем не повинных душ, которых она убила!

Раздражение притупилось, и Рейнар коротко кивнул. Хватка ослабла, и герцог чуть ли не бегом выскочил из пропахших гнилью и травами покоев, а затем и из укутанного скорбью поместья.

На улице было светло. Год и впрямь выдался теплый, яркий: начало весны ощущалось как ее середина, на деревьях уже набухали почки и щебетали наперебой птицы. От этого все, что происходило в городишке, казалось бредом, шуткой чьего-то воспаленного сознания. Солнце радостно заливало площадь, с которой еще не убрали разрушенный помост, перевернутые прилавки и битое стекло. Дожди накануне смыли кровь с брусчатки, но не стерли ужас и смятение с лиц людей. В маленьком городке каждый потерял кого-то знакомого. А забрала этих людей сила, которая, как они думали, ушла из мира навсегда, – ведьма в окружении сотканных из тьмы псов. Многие так и не смогли в это поверить и клялись, что видели на площади самого Свортека, восставшего из мертвых. Мол, он хохотал и кричал, что это расплата Тхоршице, не так давно укрывавшей у себя людей Яна Хроуста.

Рейнар устало поплелся к «Хмельному Кабанчику». Генерал рассудил, что это идеальное место для ожидания новостей от местных следопытов, которых разделили на две группы и отправили искать следы шлюхи. Те не заставили себя долго ждать и в день прилета людей короля уже нашли неподалеку от дороги, ведущей к горам, бесхозную лошадь с упряжью и седлом капитана конной стражи. Дальше дело оставалось за малым: дождаться, когда парни нападут на след Шарки и ее брата, и отправиться за ними, прихватив с собой отборных воинов из соседней цитадели, а также солдат Златопыта – на случай если ведьма откажется отдать кольцо мирно.

Эта часть плана вызывала у Рейнара беспокойство. Ему не раз приходилось видеть, до чего бесполезно против Свортека любое оружие. С тем же успехом можно попытаться убить медведя палкой… Но Златопыт – человек, много лет сражавшийся с кьенгаром бок о бок! – был отчего-то убежден, что сможет справиться с девчонкой и так. Что ж…

«Хмельной Кабанчик» был тих и пуст. Теперь, когда в покоях трактира расселили высоких особ, ни о каких случайных людях с улицы не могло быть и речи. В каждом углу сидело по вооруженному до зубов солдату, а местные обходили трактир стороной. Зато в день, когда выяснилось происхождение ведьмы, они едва не подняли на вилы трактирщика и всех, кто работал в его заведении. Умеющие писать покрыли стены «Кабанчика» проклятиями и угрозами, а те, кто грамотой похвастаться не мог, ограничились рисунками членов, кишок, отрубленных голов и тому подобного, у кого на что хватило храбрости.

А когда пришли стражники, разогнали людей и оцепили помещение и двор, вокруг «Кабанчика» начали каждый день то тут, то там появляться собачьи трупы. Всех бесхозных собак Тхоршицы поймали и забили от греха подальше прямо в день трагедии: слишком уж демоны, по словам очевидцев, напоминали псов. Кто-то в трактире, спасаясь от наказания, проболтался, что Шарка всю жизнь подкармливала помоями свору на заднем дворе. После этого началась безжалостная облава.

Сейчас одинокое старое дерево во дворе трактира как раз обзавелось очередным «подарком». Мелкий пес был прибит длинным гвоздем прямо к стволу. «Интересно, здешние стражи настолько тупы, что не заметили, как кто-то приколачивает к дереву визжащую дворняжку? Или все видят, но попустительствуют?» – подумал Рейнар.

– Ты! – крикнул он стражу, дежурившему у входа. Тот, спотыкаясь от волнения, кинулся к герцогу. Рейнар указал на дерево: – Это еще что такое?

– Босяки, мой пан, – заморгал тот.

– Я вышел отсюда два часа назад, и пса здесь не было. А на дежурстве, я точно помню, стоял ты.

– Я… ну, они… – Страж что-то мямлил, а над бровью у него залегла глубокая морщина: меньше всего на свете он ожидал, что высокому герцогу есть дело до мертвой шавки.

– Ты снимешь это немедленно, – Рейнар наступал на несчастного парня, как разъяренный медведь, – и если я еще раз увижу рядом с трактиром нечто подоб…

– Пан герцог, прекрати! – раздался недовольный голос генерала Златопыта с крыльца трактира. – Стража хорошо поработала в эти черные три дня. Невозможно уследить за всем.

– Но собаку ты все равно снимешь. – Рейнар даже не взглянул в сторону генерала.

– Да, мой герцог…

– Рейнар! – взревел Златопыт.

Рейнар наконец повернулся к нему. Странно было видеть генерала в одежде горожанина, без знаменитого двуручного меча за спиной, с волосами, собранными в растрепанный хвост, но все еще не по-простолюдински блестевшими на солнце, как жидкое золото. Но грозной стати он не потерял. Напротив, на фоне бедных, сгорбленных и подозрительно щурившихся горожан он стал словно еще выше и крупнее – эдакий герой-великан из легенд.

– Собаку ты снимешь, – повторил Рейнар и пошел за Златопытом.

Внутри было темно и душно. Разбитые окна уже заколотили – не хватало еще, чтобы какие-нибудь новые мстители напали на главных воинов короля. Помимо стражей в комнате были трактирщик и двое следопытов, которые склонились над кучей карт, но послушно вскочили, чтобы отдать честь высокородному пану.

– Напомни мне, почему мы решили остановиться именно здесь, – сварливо сказал Рейнар. – Почему нельзя было остаться в лесу рядом с грифоном, например? Или выбрать другой постоялый двор, который никто не пытался сровнять с землей?

– Потому что девчонка могла сюда вернуться, – терпеливо объяснил Златопыт и сел за накрытый на двоих стол. – Ей больше некуда идти, насколько я знаю. Тут бы мы ее и сцапали. Лично.

– Ну да, прибитая к дереву собака, которую она подкармливала, ее бы совсем не смутила. Как и пятьдесят стражей внутри и вокруг.

Златопыт сморщился, не донеся ложку с супом до рта:

– Помолчи. Сядь, поешь и послушай, что я скажу.

– Я не голоден. Меня тошнит с тех пор, как мы сюда прилетели.

– Великого всадника грифонов укачало?

– Не поэтому…

– Нет, поэтому, Рейнар. Король зря оставил тебя при дворе. Ты стал мягкий, вредный. Ты не был таким. – Златопыт помолчал, чтобы проглотить еду и дать Рейнару обдумать его слова. – Лучше бы ты остался со мной. В армии. Пусть ты уже не великий воин, как раньше, но…

– Мой генерал, – перебил Рейнар раздраженно, – мне плевать на собаку. Это просто неумно, если ты действительно рассчитываешь на возвращение девчонки.

– То был изначальный план. Сейчас все уже поменялось.

Рейнар заметил, что на плече у одного из следопытов сидит иссиня-черный сокол с головой, покрытой клобуком. Златопыт вытер платком капли супа с усов, запустил руку в карман и кинул Рейнару крошечный сверточек.

– Они нашли ее. Первая группа, естественно. Мы выдвигаемся через полчаса, вторая к нам присоединится по пути. Так что советую поесть.

Он отставил тарелку, залпом осушил целую кружку пива, поморщился и вышел из трактира на воздух. Судя по лицу, генерал был очень доволен тем, как продвигается его миссия.

Без Златопыта в трактире стало просторно и тихо. Следопыты свернули свои карты и вышли вслед за ним. Только глаза стражей в этой искусственной тьме поблескивали из-под забрал, да иногда цеплялся к Рейнару вороватый взгляд трактирщика из-под воспаленных век. Да уж, всю жизнь прислуживать быдлу и пьяницам, чтобы затем за неделю принять у себя людей, более всех приближенных к королю…

Первое, что они со Златопытом сделали, прибыв в город, – допросили трактирщика, чудом спасшегося от народного гнева. Спрашивали о девчонке, о ее прошлом и о том, что случилось прежде, чем она разнесла в одиночку полгорода. О том, не видел ли он на ней каких-то новых вещей после визита Свортека – ну там, какой-нибудь милой безделушки… Трактирщик, едва живой от страха, выложил им все как на духу, но ничего особо полезного они из этого не извлекли.

Однако сейчас Рейнару нужно было другое, совершенно не связанное с миссией. Он навалился на стойку – трактирщик испуганно отпрянул, но в считаные мгновения поборол себя, морщась от боли. Да, отделали его здорово, просто удивительно, как засранец умудрился выжить…

– Эй, – прошептал Рейнар, – как там тебя, Дивочак, да? Мне нужно кое-что раздобыть, может, ты знаешь где.

– Я весь внимание, мой герцог, – пролепетал Дивочак разбитыми губами.

– Где я могу найти мадемму?

– Найти что? – неподдельно удивился тот.

– Мадемма. Кристалл блаженства… – Трактирщик неуверенно покачал головой. – Да ладно тебе, не делай вид, что не понимаешь.

– У нас тут такого нет, мой герцог, клянусь, – выпучивая глаза для убедительности, зашептал Дивочак. – У нас тут за такое смертная казнь… Приказом короля… Разве что кто травку выращивает, ну вы знаете. Но кристаллы…

Рейнар застонал и уронил голову на стойку. Как же он не подумал?

– Но рулька сегодня вышла хороша! – выпалил Дивочак. – Попробуйте, пан герцог; я распорядился для вас и генерала. В этот раз уж точно вышло лучше, чем в тот, что со Свортеком! Хотя и непросто было, никто не хотел продавать свинину. Сволочи…

Его глаза заблестели при воспоминании о недавних событиях, да и сам он, кажется, напугал себя тем, что откровенничал перед герцогом. Но тот поднял голову и с любопытством спросил:

– А что со Свортеком? Ему не понравилась еда?

Странно, за все те часы, что они со Златопытом опрашивали Дивочака, ни разу не додумались спросить, как вел себя в тот вечер Свортек. Про кольцо спрашивали, про девчонку спрашивали, но вот о нем самом…

– Сказал, представляете, – захихикал Дивочак и резко оборвал себя на полуслове. Рейнар подбадривающе кивнул. – Сказал, что превратит меня в псину, потому что еда ему не понравилась. Сказал…

Трактирщик нахмурился, словно внезапная – и странная – мысль пришла ему в голову.

– Это его слова, а не твои, – нетерпеливо сказал Рейнар. – Ну?

– Сказал, что моя еда не годится для последнего ужина, – потрясенно продолжил Дивочак. – Как будто знал, что умрет.

Рейнар нахмурился:

– Больше он ничего такого не говорил? «Последнее пиво»? «Последняя шлюха»?

– Нет. Простите, пан герцог, что не сказал сразу, – снова начал плакаться Дивочак. – У меня совершенно вылетело… Свортек тогда смеялся, сказал, что плохо шутит. Я не придал значения… О, боги…

– Забудь. – Рейнар убрал локти со стойки и повернулся к выходу. – Он действительно шутил дерьмово. И время от времени нес бред, которого никто из нас не понимал.

Герцог вышел во двор. Солнце скрылось за облаками; без него город посерел, как ему и полагалось, и замер в ожидании какой угодно развязки.

Собаку с дерева сняли. От нее остались только дыра от гвоздя в коре, как рана, да лужица крови в корнях.

Шарка сидела на крыльце приюта с бутылкой в руке, без всякой мысли улыбаясь луне. Ночь была ясная, теплая, дружелюбная; даже шорохи и скрипы леса уже не пугали девушку. В конце концов, ее тени, верная стая, тоже были здесь, рассеянные во мраке.

Луна, звезды и глаза демонов двоились. Тело было таким тяжелым, что уже долгое время Шарка заставляла себя встать, но с каждым глотком становилась все тяжелее, заваливалась на крыльцо. «Ну и что, – думала она. – Дэйн все равно спит, Хоболь охотится, кому какое дело?»

Здесь не было никого. Ни Дивочака, от которого она убежала; ни трупа Душана в стогу сена; ни Дэйна, на которого замахивались обитым железом сапогом; ни Пригожи с кровавой кашей вместо лица; ни стражей и зевак на площади… Ни матери…

Все это исчезало, едва в ее горле разливалась обжигающая волна. Водка закончилась, и Хоболь продал ей какую-то лесную настойку на травах. От нее крутило желудок, но со своей задачей пойло справлялось не хуже. Забыть, запить и наедине с луной, бесконечно порывающейся убежать за кроны, просто порадоваться способности дышать. Шарка откинулась на спину, снова проваливаясь в крыльцо, и закрыла глаза. Счастье беспамятства…

Вдруг ее руки оказались в тисках. Ее резко поставили на ноги, но она сразу же рухнула на колени и, открыв глаза, увидела перед собой темные очертания, расплывавшиеся так, что стоило больших трудов понять, сколько здесь на самом деле людей. Замотанные с ног до головы в черное мужчины, большие, злые и непонятно чего хотевшие, тащили Шарку куда-то.

– Я же вас пр-р-росто в кл-клочья разорву, – заплетающимся языком прорычала она. – Не заставляйте меня…

Мужчины засмеялись. Один что-то сказал второму, она не поняла ни слова, а потом ее снова потащили.

– Не заставляйте меня! – повторила Шарка, чувствуя, как накатывает гнев. «Почему они не слушают? Неужели придется снова оторвать кому-то голову, вырвать кишки, снять с черепа лицо? Ради чего?!»

– Эй, тупицы, – раздался вдруг новый голос – четкий, звонкий, высокий.

Похитители отпустили Шарку, словно им не очень-то и хотелось с ней возиться, и повернулись к источнику голоса. Незнакомец, быстрый, как молния, подскочил к ним и с размаху уложил одного на обе лопатки. Второй, не успев прийти в себя, получил удар в пах и, вопя на весь лес, осел на колени.

– Я покажу вам, как обижать безоружную девушку! – грозно кричал незнакомец, подхватывая Шарку под локоть и пряча себе за спину. Подросток? Голос был похож на женский, но волосы были короткие, глаза злые, тонкая, стремительная фигура облачена в ладный мужской костюм… Да и что за женщина умеет так драться?

Тем временем мужчины оправились от потрясения, но подросток уже откуда-то выхватил изогнутый нож. Его клинок в свете луны горел, как зачарованный.

– Лучше убирайтесь подобру-поздорову, – отчеканил он, – или, клянусь, оставите свои яйца на этом дворе!

– Ладно, ладно. Ебанутая, – просипел один, и оба, о чудо, развернулись и побежали прочь.

Шарка, которая уже успела приложиться к бутылке, пока незнакомец, или незнакомка, смотрел вслед бегущим, с трудом поднялась. Она выпрямилась, открыла было рот, согнулась пополам – и ее вырвало прямо под ноги спасителю.