Онлайн чтение книги Сестры по благоразумию Sisters in Sanity
Глава первая

По идее это должна была быть поездка на Гранд-Каньон, и в эту поездку у меня не имелось никакого желания ехать. Наступила середина лета, и жара стояла испепеляющая. В пустыне зной был такой, что я бы его точно не пережила, в особенности если бы два дня провела в машине с отцом и мачехой. Мачеха постоянно чем-то недовольна. Ее не устраивает моя прическа и то, что у меня крашеные волосы. Они розовые с черными прядями или черные с розовыми прядями, назовите их так, как вам больше нравится. Еще мачехе не по душе мои татуировки: кельтский узор вокруг запястья, венок ромашек вокруг лодыжки и сердце там, где она его точно не увидит. Мачеха говорит, что я плохо влияю на моего единокровного брата Билли, который, елки-палки, еще маленький ребенок и, даже если и замечает мои татуировки, то думает, будто это рисунки из комикса. Были длинные выходные на День труда[1]Как и многие другие праздники, этот день в США отмечается в «привязке» к выходным, в данном случае к первому понедельнику сентября. – Здесь и далее прим. пер. , последние дни свободы перед началом нового учебного года. Перспективы моего предпоследнего года обучения в школе, кажется, выглядели вполне радужными. Я играла в рок-группе под названием Clod, и мы должны были выступать на фестивале инди-групп «Бабье лето» или на вечеринке альтернативной музыки в «Олимпии» вместе с другими серьезными и известными артистами, у которых имелись контракты на звукозапись с приличными лейблами. Это было большим успехом для нашей группы, которая до этого выступала только на частных вечеринках и в кафе. Но, понятное дело, мачехе этого не понять. Она уверена, что я играю в панк-группе сатанистов, и поэтому после рождения моего брата Билли запретила нам проводить репетиции в подвале нашего дома, чтобы мы, не дай бог, не сбили младенца с пути истинного. Теперь мы репетируем в подвале дома, в котором живет Джед, что мачеха, конечно, тоже не одобряет, ибо – представьте себе, какой ужас! – Джеду уже девятнадцать и он живет не с родителями, а с какими-то непонятными людьми.

Поэтому я вежливо отказалась от поездки на Гранд-Каньон. Ну, может, не так уж и вежливо, потому что точная формулировка моего отказа была довольно категоричной: «Я скорее стекло буду есть, чем с вами поеду!» Услышав мой ответ, мачеха бросилась к отцу, который усталым тоном спросил, почему я так грублю. Я рассказала о намечавшемся концерте. Раньше отец очень любил музыку, но это было давно. Он снял очки, потер переносицу и заявил, что вопрос поездки не обсуждается. Мы, мол, поедем всей семьей. Но я не собиралась сдаваться. Я закатила им по полной программе – рыдала, молчала как рыба и перебила массу тарелок. Ничего не помогало. Мачеха наотрез отказалась идти на уступки. Получалось, что я против не только нее, но и отца, а с ним мне всегда было сложно спорить, поэтому я в конце концов сдалась.

Я рассказала о «семейных» планах музыкантам моей группы. Наш вечно укуренный барабанщик Эрик сказал: «Ну, блин, облом!» Денис и Джед очень расстроились.

– Мы так долго вкалывали, чтобы этого добиться, – грустно произнес Джед. – И ты так много работала!

Он был совершенно прав. Три года до этого я не была в состоянии отличить ноту си от ноты фа, а сейчас нас позвали играть на мощном концерте с серьезными и уважаемыми исполнителями. Получалось, нашей группе придется выступать на фестивале «Бабье лето» в составе трех человек. У меня чуть депрессия не началась от того, что не удастся выступить со всеми, хотя мне немного льстило то, каким Джед стал грустным, когда понял: меня с ним на сцене не будет.

Я должна была почувствовать, что что-то не так, когда утром в пятницу около трэш-мобиля – микроавтобуса омерзительного коричневого цвета, который купили по настоянию мачехи после рождения Билли, увидела только отца. Ни мачехи, ни Билли не было рядом.

– Бог ты мой, всегда она опаздывает! Разве ей не известно, что пунктуальность – это одна из форм самоконтроля? – спросила я.

– Спасибо за бесплатную сессию психоанализа, Брит, но твоя мать с нами не поедет.

– Она не моя мать, и ты об этом прекрасно знаешь! Ты же говорил, у нас семейное путешествие, и именно поэтому я должна ехать. Из-за этого я пропускаю важный концерт. Если она не едет, то я тоже остаюсь.

– Это семейное путешествие, – ответил отец и положил чемодан в багажник, – но два дня в машине Билли не выдержит. Они летят на самолете, и мы встретимся с ними на Гранд-Каньоне.

Я точно должна была заподозрить, что что-то не так, когда отец предложил остановиться в Лас-Вегасе. Если бы мама была жива, мы бы обязательно поехали в Вегас, а потом добрались и до Сан-Франциско. Помню, как однажды, когда стояла такая несусветная жара, что невозможно было спать, мы забросили в багажник спальники и поехали в горы. Но это случилось давно, время ушло навсегда, и с тех пор папа сильно изменился. Мачехе удалось убедить его в том, что спонтанность – это форма безответственности.

Папа купил мне обед в ресторане с видом на искусственные каналы Белладжио и даже пошутил по поводу внешнего вида некоторых туристов. Потом мы пошли в казино в центре города. Папа сказал, что никто не заподозрит, что мне всего шестнадцать, и дал двадцать долларов для того, чтобы я поиграла в автоматы. «Что ж, – подумала я, – может, все это путешествие окажется не таким страшным, как я предполагала». Но потом, играя в автоматы, я покосилась на стоящего в сторонке отца и поразилась тому, какой грустный и безучастный был у него вид. Казалось, кто-то пылесосом высосал из него душу. Папа даже нисколько не обрадовался тому, что я выиграла тридцать пять долларов, которые он сразу забрал, сказав, что сохранит их и отдаст потом. Это было еще одним плохим сигналом, на который я тогда, увы, не обратила внимания. Я потеряла бдительность и решила, будто мы с отцом наконец-то снова весело проводим время, чего, кстати, давненько с нами не случалось.

После того как мы выехали из Вегаса, папа сильно помрачнел. Я почему-то подумала: «Таким мрачным он был, когда дела мамы стали совсем плохи». Я видела жуткое: он так сильно вцепился в руль, что костяшки рук побелели. Я начала думать о том, в чем причина такого странного поведения, отвлеклась и даже не обратила внимания на то, что мы едем не на восток в сторону Каньона, а повернули на север в Юту. Мимо окна автомобиля проплывали красные горы и скалы самых замысловатых форм, и мне казалось, будто, судя по рельефу, мы приближаемся к Гранд-Каньону. Когда на закате солнца мы остановились в небольшом городке, я подумала: «Заночевать придется в каком-нибудь дешевом мотеле». Собственно говоря, здание академии Ред-Рок можно было принять за дешевый мотель без вывески. Это было Т-образное двухэтажное заведение с оштукатуренными стенами. Правда, Ред-Рок оказался огорожен забором из сетки с колючей проволокой, перед зданием не было бассейна, и вместо деревьев на утоптанной площадке лежала груда шлакоблоков. По территории перед зданием бродили два мускулистых, как гориллы, охранника, похожих на неандертальцев.

– Куда мы приехали? – спросила я настороженным тоном.

– Это школа, которую я хотел тебе показать.

– Типа колледж? А не рано ли мы о колледже задумались? Мне еще два года учиться…

– Ну, это не совсем колледж, скорее интернат.

– Для кого?

– Для тебя.

– Ты решил отправить меня в интернат?!

– Никто никуда тебя не собирается отправлять. Мы просто посмотрим на это место.

– А какой смысл? Я на следующей неделе начинаю занятия в школе. В той, в которую я хожу дома.

– В этом-то и смысл, дорогая. Ты последнее время не очень хорошо учишься.

– Перестань! У меня пара троек, ну и что из этого? Это ж не конец света.

Папа потер виски кончиками пальцев.

– Проблема не в том, что у тебя пара троек… Брит, мне сложно, и я не могу избавиться от мысли, словно ты уже не член нашей семьи. Ты очень сильно изменилась и перестала быть на себя похожа. Я хочу, чтобы этим вопросом занялись специалисты… – промямлил папа и замолк.

– Ничего себе! Так ты хочешь, чтобы я ходила в эту «школу»? Прямо так, резко?

– Мы только посмотрим, что это за место, – повторил отец.

Папа никогда не умел врать. Его руки дрожали, а щеки покраснели. Волосы на руках встали дыбом. Я поняла: он недоговаривает и рассказывает мне сказку про царя-колбаску и что-то совсем не так, как оно есть на самом деле.

– Черт возьми, пап, что происходит?! – закричала я и открыла дверцу машины. Сердце забилось нереально быстро, казалось, сейчас оно вылетит из груди. Двое неандертальцев быстро подбежали ко мне, заломили назад руки и потащили в сторону от машины.

– Папа, что происходит?! Что они делают?!

– Пожалуйста, полегче, полегче с ней, – умоляющим тоном бормотал отец двум качкам. Потом он посмотрел на меня: – Дорогая, все это для твоего блага.

– Папа, да что они себе позволяют?! – визжала я. – Куда они меня тащат?

– Все это для твоего блага, дорогая, – повторил отец, и по тону голоса я поняла: он плачет. Что, в общем-то, испугало еще сильнее.

Меня затолкали в небольшую душную комнату и заперли за мной дверь. Икая и плача, я ждала, когда отец поймет, что совершил большую ошибку, и заберет меня отсюда. Но этого не произошло. Папа эмоционально поговорил в коридоре с какой-то женщиной. Потом я услышала, как завели машину, а затем звук мотора стал удаляться и вскоре совсем исчез. Я снова начала кричать и плакать. Слезы смешались с соплями и слюнями. Несмотря на то что я громко рыдала, никто за мной не приходил. Я плакала до тех пор, пока не заснула. Когда, наверное, через час проснулась, то начисто забыла, где я. А потом вздрогнула от испуга и четко поняла, почему меня здесь заперли. Из-за мачехи. Это ее рук дело. Я так люто ее возненавидела, что чувства страха и грусти отошли на второй план. И только после этого я ощутила глубокое разочарование. Потому что, несмотря ни на что, я очень сильно хотела попасть на этот чертов Гранд-Каньон.