Онлайн чтение книги Шестая колонна Sixth Column
Глава 8

Денвер, Шайенн, Солт-Лейк-Сити, Портленд Сиэтл, Сан-Франциско, Канзас-Сити, Чикаго, Литтл-Рок, Нью-Орлеан, Детройт, Джерси-Сити, Риверсайд, Файв-Пойнтс, Батлер, Хэкетстаун, Нейтик, Лонг-Бич, Юма, Фресно, Амарилло.

Грантс, Парктаун, Бремертон, Коронадо, Вустер, Уикенберг, Санта-Ана, Виксберг, Ла-Салл. Морганфилд, Блейсвилл, Барстоу, Уолкил, Бойз, Якима, Сент-Огастин, Уолла-Уолла, Эйбилин, Чаттахучи, Лидс, Ларами, Глоуб.

Саут– Норуолк, Корпус-Кристи, "Мир вам! Мир -это счастье! Придите, немощные и отягощенные! Придите!

Несите свои горести в храм Мотаа! Войдите в святая святых, куда нет входа повелителям! Высоко поднимите голову, белые люди, ибо грядет Учитель!

Ваша маленькая девочка при смерти, у нее тиф? Несите ее к нам, пусть исцелят ее золотые лучи Тамар! Вы потеряли работу, вам грозит трудовой лагерь? Придите к нам! Придите! Вы будете спать в нашем храме и есть за столом, который никогда не пустеет. Работы здесь для вас хватит. Вы можете стать пилигримом и нести слово веры другим, мы вас научим.

Кто за все платит? Да благослови вас Бог, это золото – дар Мотаа!

Спешите! Грядет Учитель!"

Люди шли в храмы толпами. На первых порах их влекло любопытство: новая, необычная религия была желанным развлечением, которого так недоставало в унылой, монотонной жизни рабов. Инстинктивная склонность Ардмора к броским рекламным приемам оправдала себя – более традиционный, более умеренный культ никогда не привлек бы к себе такого внимания.

Но зайдя в храм ради любопытства, они снова и снова возвращались уже по другим причинам. Там бесплатно кормили и ничего особенного не требовали, что стоит спеть несколько безобидных гимнов, если потом можно остаться и как следует поужинать? Да эти священники позволяли себе покупать такие деликатесы, каких американцы давно уже не видели: масло, апельсины, прекрасное мясо. И расплачивались за них в магазинах Империи полновесной золотой монетой.

К тому же у местного священника всегда можно было стрельнуть немного денег, если приходилось туго. А что касается веры, то эта церковь и не требовала принять ее учение. Всякий мог приходить и пользоваться всеми благами, оставаясь при собственной вере – никого даже не спрашивали, к какой вере он принадлежит. Конечно, священники и служители в храмах как будто принимали своего бога о шести ипостасях всерьез, ну и что из этого? Их дело. Разве мы не стояли всегда за свободу религий? И не надо забывать, сколько добра они делают.

Взять хотя бы Тамар, Властительницу Милосердия. В этом определенно что-то есть. Достаточно увидеть, как слуга Шаама усыпляет ребенка, который задыхается от дифтерии, а потом исцеляет его золотыми лучами Тамар, и как через час этот ребенок выходит из храма здоровехонький, – поневоле задумаешься. Когда половина врачей погибла в боях, а из оставшихся в живых большинство сидит по лагерям, – от тех, кто может лечить болезни, так просто не отмахнешься. Пусть это похоже на шаманство и суеверие, мы ведь люди практичные – важнее всего результат!

Но дело было не только в реальной пользе – еще сильнее было психологическое воздействие. Храмы Мотаа стали местом, где всякий может ходить с высоко поднятой головой и ничего не бояться, – не то что даже у себя дома. «Вы слышали? Говорят, ни один плоскомордый ни разу не вошел ни в один их храм. Они не могут туда попасть, даже когда загримируются под белых людей, – из них тут же вышибает дух. прямо в дверях. Я-то думаю, что эти обезьяны просто до смерти боятся Бога Мотаа. Не знаю, в чем тут дело, только у них в храмах легко дышится. Пойдите как-нибудь со мной – сами увидите!»

Достопочтенный доктор Дэвид Вуд зашел к своему приятелю, столь же достопочтенному отцу Дойлу. Старик сам открыл ему дверь.

– Заходите, Дэвид. заходите. Рад, что вы пришли. Давненько не виделись.

Он провел его в свой крохотный кабинет, усадил и угостил табаком. Вуд с озабоченным видом отказался.

Некоторое время они болтали о разных разностях. Старый католик видел, что Вуд хочет что-то сказать, но расспрашивать не спешил. И только когда стало ясно, что его молодой коллега не может или не хочет начать разговор сам, он сказал:

– Мне кажется, что-то не дает вам покоя, Дэвид. Могу ли я спросить, в чем дело?

Дэвид Вуд решился.

– Отец, что вы думаете об этой компании, которая называет себя служителями Бога Мотаа?

– Что я о них думаю? А что я должен о них думать?

– Не увиливайте, Фрэнсис. Разве вам безразлично, что под самым вашим носом угнездилась языческая ересь?

– Знаете ли, мне кажется, здесь не все так бесспорно, Дэвид. Что такое, собственно, язычество? Вуд недовольно фыркнул.

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Об этих лжепророках! Их одеяния, их нелепый храм, все это шутовство.

– Вы чуть не сказали – папистское шутовство, ведь верно? Нет, эти их причуды меня не слишком волнуют. Если говорить об определении язычества, то, рассуждая строго логически, я должен считать любую секту, не признающую непогрешимости Наместника Бога на Земле.

– Бросьте свою схоластику! Мне сейчас не до того.

– Это не схоластика, Дэвид. Я как раз хотел сказать, что логика логикой, но Господь бесконечно милосерден и мудр, и он наверняка найдет какой-нибудь способ допустить в Царствие Небесное даже таких, как вы. Что же до этих жрецов Бога Мотаа, то я не занимался анализом их вероучения, но мне представляется, что они делают полезное дело – дело, которое оказалось не под силу мне.

– Вот это меня и беспокоит, Фрэнсис! В моем приходе была одна женщина, неизлечимо больная раком. Я знал, что иногда людям в таком состоянии помогали эти шарлатаны. Что мне было делать? Я молился, но не получил ответа.

– И что же вы сделали?

– В минуту слабости я послал ее к ним.

– Ну и что?

– Они ее исцелили!

– В таком случае я не стал бы особенно переживать. Мы с вами – не единственные сосуды благодати Божьей.

– Подождите! После этого она побывала у меня в церкви лишь однажды, а потом ушла навсегда. Теперь она живет в так называемом убежище, которое они устроили для женщин. Она примкнула к этим идолопоклонникам! Я не могу с этим примириться, Фрэнсис! Какая польза от того, что исцелено ее смертное тело, если это подвергает опасности ее душу?

– Она хорошая женщина?

– Одна из лучших.

– Тогда я полагаю, что Господь сам позаботится о ее душе, без нашего с вами участия. Кроме того, Дэвид, – продолжал Дойл, набивая трубку, – эти так называемые священники. Ведь они не считают для себя унизительным прибегать в делах веры и к нашей помощи. Вы же знаете, что они не совершают венчании. А если вы когда-нибудь захотите воспользоваться их храмом, то убедитесь, что не так уж сложно.

– Это немыслимо!

– Возможно, но я недавно обнаружил у себя в исповедальне подслушивающее устройство. – Священник сердито поджал губы. – И теперь, когда мне предстоит выслушать что-нибудь такое, что могло бы представить интерес для азиатов, я с разрешения хозяев делаю это в укромном уголке храма Мотаа.

– Не может быть, Фрэнсис! – воскликнул Вуд и, немного успокоившись, спросил: – А ваш епископ об этом знает?

– Видите ли, у епископа очень много других забот.

– Ну, знаете!…

– Нет, нет, я написал ему письмо, где изложил ситуацию как можно обстоятельнее. Как только найдется человек, который соберется в те края, я попрошу его отвезти письмо. Когда речь идет о делах церкви, я стараюсь не пользоваться официальными каналами связи – там всегда возможны всякие искажения.

– Так вы ему не сообщили?

– Я же сказал, что написал ему письмо! Господу Богу это известно, а если епископ прочтет его не сразу. ничего страшного не случится.

Месяца два спустя Дэвид Вуд принес присягу и был зачислен в Секретную службу армии Соединенных Штатов. Он не очень удивился, когда вскоре после этого его старый приятель отец Дойл подал ему при встрече тайный опознавательный знак, известный только сотрудникам этой службы.

Церковь росла. Повсюду возникали все новые тайные организации при храмах и подземные центры связи – под ними. Там, в этих центрах, о существовании которых благодаря достижениям науки противник и не догадывался, у приемопередающих устройств, работавших в пара-диапазоне, круглые сутки посменно дежурили операторы. Эти люди добровольно отказались от надежды когда-нибудь вновь увидеть дневной свет, они общались лишь друг с другом и со священником своего храма и числились без вести пропавшими в списках, составленных завоевателями-азиатами. К своему неустанному труду, к неизбежным лишениям они относились философски: война есть война. Их боевой дух поддерживало сознание, что они снова обрели свободу и готовы защищать ее. Они с нетерпением ждали того дня, когда благодаря их усилиям свободным станет весь народ страны, от побережья до побережья.

А в Цитадели женщины в наушниках тщательно записывали все, о чем сообщали операторы пара-радио. Их доклады перепечатывались, систематизировались, обобщались, снабжались ссылками и комментариями. Два раза в день дежурный офицер связи клал на стол майора Армдора короткую справку обо всем, что произошло за последние двенадцать часов. Сообщения почти из двух десятков епархий, адресованные Ардмору, приходили кипами и ложились на тот же стол. Кроме этих бесчисленных бумаг, каждая из которых требовала внимания, к нему поступало множество отчетов из лабораторий: помощников у Кэлхуна теперь хватало, все пустовавшие, заселенные лишь призраками погибших комнаты были заполнены, и работа там шла по шестнадцать часов в день.

Из управления кадров сплошным потоком шли требования прислать то в один, то в другой одел еще людей. Снова и снова приходилось решать головоломный вопрос: кого можно посвятить в тайну? Весь персонал был разделен на три категории. Рядовые служащие, занятые на вспомогательных работах, – например секретарши и делопроизводители, – совершенно не соприкасались с внешним миром. Служителям храмов, имевшим дело с публикой, сообщали только то, что им необходимо было знать, и они даже не догадывались, что служат в армии. Наконец, сами «священники» по необходимости должны были быть в курсе дела – их приводили к присяге, зачисляли в армию Соединенных Штатов и объясняли истинное назначение всей организации.

Но даже «священники» не знали главного секрета – научного объяснения чудес, которые они творили. Их обучали обращению вверенными им техническими устройствами – обучали тщательно и дотошно, чтобы они могли безошибочно пользоваться смертоносными символами своей власти. Но, если не считать тех редких случаев, когда наружу выходил кто-нибудь из первоначальной семерки, ни один человек, знакомый с эффектом Ледбеттера не покидал Цитадели.

Со всей страны в Главный храм близ Денвера прибывали под видом пилигримов кандидаты в «священники». Здесь они жили в подземном монастыре, расположенном под зданием храма этажом выше Цитадели. Их подвергали психической проверке всеми способами, какие только можно изобрести. Не прошедших испытание отсылали назад, в местные храмы, где они работали простыми служителями, так и не узнав ничего существенного. Тех же, кто выдержал проверку, кто в специально подстроенных ситуациях не потерял голову от гнева, не поддался искушению проболтаться, доказали свое мужество и преданность, – этих посылали на беседу к Ардмору, который принимал их в обличий Первосвященника Бога Мотаа. Больше половины их он браковал – без всякой внешней причины, руководствуясь лишь интуицией, неясным тревожным ощущением, которое подсказывало ему, что это не тот человек.

Но, не смотря на все предосторожности, каждый раз, когда он подписывал приказ о зачислении на службу новичка и о направлении его на самостоятельную работу, Ардмора охватывало глубокое беспокойство: что если этот человек и станет тем слабым звеном, из-за которого рухнет все дело?

Такое напряжение было ему не по сила. Слишком большая ответственность свалилась на одного человека, слишком много мелочей приходилось ему помнить, слишком много решений принимать. Ему все труднее становилось сосредоточиться, справляться даже с самыми простыми делами. Он потерял уверенность в себе, стал раздражительным. Его настроение передавалось окружающим и распространялось все дальше.

Что– то нужно было делать.

Ардмор не привык себя обманывать и сознавал, что с ним происходит что-то неладное. Однажды он вызвал к себе Томаса и все ему рассказал.

– Как вы думаете, Джефф, что мне делать? – спросил он в заключение.

– Может быть, я не гожусь для такой работы? Не подыскать ли мне кого-нибудь, кому можно было бы передать дела?

Томас медленно покачал головой.

Мне кажется, этого делать не стоит, командир. Никто не сможет работать больше вас, ведь в сутках всего двадцать четыре часа. К тому же если кто-то вас заменит, перед ним встанут те же самые проблемы. Вы по крайней мере прекрасно знаете обстановку и понимаете, чего мы хотим.

– Но я же должен что-то придумать. Мы вот-вот приступим ко второму этапу нашего плана – начнем систематически подрывать боевой дух паназиатов. Когда наступит критический момент, каждая из наших организаций должна быть готова действовать как воинская часть. Это значит, что нам только прибавится работы. И я могу просто не справиться! Черт возьми, Джефф, почему это никто никогда не пытался создать науку об управлении, чтобы руководителю крупной организации необязательно было превращаться в психа! Вот уже целые двести лет эти проклятые ученые изобретают такие штуки, для использования которых неизбежно приходится создавать большие организации, – и никому в голову не пришло задуматься над тем, как должны работать эти самые организации! – Он сердито закурил. – Глупость какая-то!

– Погодите минутку, командир. – Томас наморщил лоб, пытаясь что-то припомнить. – кажется что-то в этом роде уже делалось. Помнится, я где-то читал, что Наполеон был последним из генералов. – Что-что?

– Да, это то самое. Там было написано, что Наполеон был последним из генералов, кто непосредственно командовал войсками, потому что это стало слишком сложно. В скором времени немцы изобрели штабы, и там говорилось, что после этого генералов больше не стало – настоящих генералов. Что никакой Наполеон не устоял бы против армии, которой командует генеральный штаб.

Может быть, вам тоже завести у себя штаб?

– Господи, да у меня же есть штаб! Десяток секретарш, два десятка посыльных и помощников тут от них повернуться негде!

– Мне кажется, это не такой штаб, о котором там было написано. Такой штаб был у Наполеона.

– А какой штаб должен быть у меня?

– Я точно не знаю, но, по-моему, такие штабы есть во всех современных армиях. Вы ведь не кончали никакого военного училища?

– Вы прекрасно знаете, что нет.

Действительно, Томас уже давно догадывался, что Ардмор – не профессионал и волей-неволей вынужден многое делать просто по наитию. Ардмор знал, что Томас это знает, но до сих пор оба на эту тему помалкивали.

– Так вот, мне кажется, если найти кого-нибудь, кто окончил военное училище, он мог бы подсказать нам кое-что полезное.

– А где его взять? Все такие люди или погибли в боях, или ликвидированы после вторжения. А если и уцелели, то сидят тихо и изо всех сил стараются, чтобы никто не догадался, кто они такие. И нельзя их за это осуждать.

– Нет, конечно. Ну ладно, больше об этом не будем. Наверное, это была не такая уж блестящая идея.

– Не торопись, идея на самом деле хороша. Послушай, но ведь армия не единственная крупная организация. Возьмите большие корпорации «Стандард Ойл», например, или «Ю. С. Стил эвд Дженерал Моторс», – они, должно быть, тоже работают по такому принципу.

– Возможно. Некоторые, во всяком случае: во многих руководители тоже долго не выдерживают. Похоже, что генералы всегда погибают молодыми.

– Но все-таки там могут кое-что знать. Попробуйте разыскать кого-нибудь, кто там работал.

Через пятнадцать минут считывающие машины в управлении кадров уже перебирали с бешеной скоростью перфокарты всего личного состава. Выяснилось, что несколько человек с руководящим опытом работают на разных административных постах в самой Цитадели. Их тут же вызвали к Ардмору, а еще полутора десяткам был послан приказ немедленно «совершить паломничество» в Главный храм.

Первый из специалистов по управлению оказался негодным. Необыкновенно энергичный и напористый, он привык сам вникать в мельчайшие подробности, действуя примерно также, как и Ардмор. Он смог предложить лишь незначительные усовершенствования в работе с бумагами – они обещали кое-какую экономию сил, но не меняли положения в принципе. Однако со временем нашлось несколько спокойных, невозмутимых людей, которые хорошо были знакомы с наукой управления. Один из них, бывший генеральный директор треста, даже изучал когда-то современные методы административной работы и был их горячим сторонником. Его Ардмор сделал своим начальником штаба. С его помощью отобрали еще несколько человек: один из них возглавлял управление кадров в компании «Сирс эвд Роубак», другой был постоянным заместителем руководителя департамента общественных работ в одном из восточном штатов, третий – вице-директором страховой компании. Впоследствии нашлись и другие Оказалось, что новая система работает. На первых порах Ардмору было нелегко к ней привыкнуть: он всю жизнь работал в одиночку, а теперь у него как будто появилось несколько вторых "я", каждое из которых действовало и подписывало бумаги от его имени, что его изрядно смущало. Однако со временем он понял, что в любой ситуации эти люди, исходя из тех же соображений, принимают те же решения, какие бы принял он сам. Тем не менее он почувствовал себя как-то странно, когда у него вдруг появилось свободное время и он мог наблюдать, как другие выполняют его собственную работу его же собственными методами, претворяя в жизнь несложный, но эффективный принцип деятельности любого штаба.

Теперь у него была возможность заниматься усовершенствованием этой системы и вникать лишь в те действительно важные дела, где требовались какие-то новые ответственные решения. Теперь он мог спать спокойно, зная, что один или несколько вторых "я" постоянно бодрствуют и начеку. Теперь он знал, что даже если погибнет, этот коллективный мозг все равно будет продолжать работать, пока цель не будет достигнута.

Было бы ошибкой думать, что паназиатские власти созерцали рост и распространение новой религии с полной безмятежностью. Однако на самой важной первой стадии ее развития они так еще и не поняли, что она может представлять для них опасность. На рапорт покойного лейтенанта, который первым узнал о культе Бога Мотаа, никто не обратил внимания – ему просто не поверили.

Добившись для служителей своей церкви свободы действий и передвижения, Ардмор и Томас неустанно внушали каждому из миссионеров, как важно поддерживать дружественные отношения с местными властями, проявляя смирение и такт. Извлекать прибыль из разоренной, враждебно настроенной страны было нелегко, азиаты с радостью брали золото от «священников» и ради этого готовы были на многое смотреть сквозь пальцы. Они не без оснований считали, что раб, который умножает их благосостояние, – хороший раб. Поэтому с самого начала было издано распоряжение оказывать всяческую поддержку жрецам Бога Мотаа, поскольку они способствуют освоению завоеванной страны.

Правда, некоторые паназиатские полицейские и мелкие чиновники, имея дело со «священниками», замечали, что при этом иногда происходит что-то весьма странное. Но так как во всех подобных случаях это означало для них потерю лица, они старались держать язык за зубами. Лишь долгое время спустя, когда накопилось достаточное количество не подлежащих сомнению сообщений, власти убедились, что у всех без исключения жрецов Мотаа есть несколько неприятных и, больше того, недопустимых особенностей. Прежде всего, они оказались неприкосновенными. К ним даже нельзя было приблизиться вплотную, как будто их окружает прозрачная стеклянная стена. Против них были бессильны вихревые пистолеты. Они безропотно давали себя арестовывать, но каким-то образом всегда исчезали из тюрем. И, что хуже всего, стало ясно, что ни один паназиат ни при каких обстоятельствах не допускается в храм Бога Мотаа.

Примириться с этим власти не могли.