Онлайн чтение книги Скиталец
Глава четвертая

Гроза добралась до Сорокино к восьми часам. Она принесла с собой ураганный ветер и ливень. Молнии бесновались под аккомпанемент громовых раскатов – яростные вспышки разрывали дождливую мглу, деревья гнулись под напором стихии. Но после девяти гроза ушла, оставив после себя свежесть и туманную дымку. Влага обострила запахи трав, в лучах вечернего солнца заблестела мокрая листва.

Когда Алина вышла на крыльцо и с наслаждением вдохнула свежий воздух, то подумала, что умытое дождем Подмосковье выглядит просто чудесно. Но у Лира, который в это же самое время выбрался из убежища, было иное мнение насчет прошедшего ливня: ему предстояло пройти несколько километров до дачных участков, а топать по мокрому лесу, где каждая капля норовит упасть на голову или за шкирку, занятие не самое приятное.

Он хорошо выспался и сейчас чувствовал прилив сил. Как заново родился, никакого гнета старости, никакой слабости. Вот только в животе что-то иногда ворочалось да время от времени из глотки вырывалась ужасно вонючая отрыжка. Но это мелочи.

Лир уже собирался двинуться в путь, как услышал справа шелест. Он не удивился, когда увидел двух карликов, выходящих из зарослей кустарника. Ангел и раньше давал ему помощников – так, для подстраховки.

Тела и морды уродцев были обрюзгшими, да и двигались карлики с какой-то ленивой меланхоличностью, но Лир знал, что эти существа способны быть очень даже шустрыми, а их умению маскироваться могли бы позавидовать хамелеоны. Полезные ребята. Вот только их рыбьи глаза… Лир терпеть не мог, когда карлики смотрели на него. Их взгляд казался каким-то липким и грязным – ощущение, словно забрался в зловонную лужу.

Вот и сейчас они пялились и морщили свои приплюснутые носы.

– Скройтесь, уроды, – проворчал Лир, отводя взгляд.

Карлики не послушались. Уселись на траву, выпучив бесстрастные глаза.

«Плевать», – с легким раздражением подумал Лир. Он закрыл дверь в убежище и пошел в сторону дачных участков. Ему предстояло выполнить нелегкое дело, но ведь не в первый же раз? Все, как обычно, должно пройти гладко. И если повезет, то в клетке сегодня к полуночи будут сидеть два птенчика. Два из пяти. О да, он очень постарается, может, даже ангел его похвалит.

В животе заурчало, из глотки вырвалась отрыжка. Лир с отвращением поморщился, вынул из кармана серой ветровки кусочек сахара и сунул в рот. Странное дело, он всю жизнь был равнодушен к сладкому, но теперь, после воскрешения… только сегодня съел штук двадцать кусков сахара, но желудок, как капризный ребенок, требовал еще. Лир надеялся, что со временем это пройдет, а если нет, то придется проявить силу воли и отделаться от пристрастия к сладкому, как от вредной привычки. Здоровье ведь нужно беречь – этого правила Лир придерживался, сколько себя помнил. Потому, как он считал, дожив до старости, остался крепким человеком. Его всегда раздражали люди, которые гробили себя алкоголем и наркотой. Слабые ничтожества – и зачем они вообще живут? Ему претила роль судьи, но была бы его воля…

Однажды Лир ездил на выставку современного искусства в Подольск. Но тогда ему запомнились не скульптуры и картины, а привокзальная шлюха, которая за какую-то мелочь предлагала мужикам интим. Она была молодой, почти девчонка, но выглядела настолько потрепанной, что даже не верилось, что кто-то может довести себя до такого состояния.

А еще она была беременной. Заметив это, Лир испытал целый калейдоскоп чувств, над которыми преобладал гнев. Все это было выше его понимания. Молодая беременная шлюха с глазами, похожими на осенние лужи, – от нее все шарахались, как от прокаженной. А она бродила и бродила по полупустому залу вокзала. Точно привидение подходила к мужчинам и предлагала себя отрешенным голосом. Ее красная растянутая кофта была в сальных пятнах, а на изрядно поношенные кроссовки с рваными ошметками шнурков вряд ли позарился бы последний бомж. Но Лир заметил в ее давно не мытых волосах чистую алую ленту, и почему-то это поразило его… нет, даже возмутило. Лента выглядела столь же чуждо, как куст цветущих роз на мусорной свалке.

Все это было настолько неправильно, что у Лира закружилась голова, а затем в висках начала пульсировать боль. Но он не мог оторвать взгляда от девушки. Почему-то не мог.

В какой-то момент шлюха отчаялась найти клиента. С опущенной головой она подошла к окну, выгребла из кармана джинсов горсть мелочи и уставилась на монеты на своей ладони. Так она и стояла в лучах осеннего солнца, а алая лента в волосах будто бы сияла. Лир снова подумал, что это неправильно. Он до боли в костяшках сжимал ручку кожаного портфеля, в котором лежали фотоаппарат, огромная красочная книга «Музеи мира» и новенький инструмент для резьбы по дереву, и чувствовал, как гнев сменялся страхом. Но почему – страх? Так уже было не раз, но почему именно сейчас? Отчего беременная шлюха с алой лентой в волосах так будоражила разум?

Боль в висках усилилась – она пульсировала, пульсировала, пульсировала. В горле сгустилась горечь, грудь стянуло словно железным обручем. А девушка продолжала стоять возле окна, будто памятник всем отверженным, и смотреть на монетки в своей ладони.

Голос диспетчера объявил о скором прибытии электрички, но Лир уже знал, что пока никуда не поедет. Не сейчас. Ему нужно было прекратить все это безумие – оно ведь не исчезнет, если сесть на электричку и укатить куда подальше. И страх не исчезнет. И чертова боль в висках. Лир все это проходил раньше, но в тот сентябрьский день 1995-го ситуация была несколько иной. Глядя на молодую беременную шлюху, он точно знал: ее нужно убить! Вырвать из жизни. И никаких сомнений, как раньше. Ни-ка-ких! Только тогда все будет как прежде. Только тогда неправильное станет правильным. А еще – и это главное – нужно увидеть ее сердце. Обнюхать его, попробовать на вкус и попытаться понять суть страха. Раньше это не получалось, но, возможно, теперь получится? Ведь там что-то есть, и это «что-то» нужно только уловить, пока сердце еще горячее. И тогда, наконец, откроется тайна.

Девушка словно очнулась от странного сна, встрепенулась и сунула монеты обратно в карман. Погладила выпученный живот, что-то пробормотала себе под нос, а потом снова принялась бродить по залу, выискивая клиентов. Мимо нее со скучающим видом прошел милиционер, но, похоже, ему было плевать с высокой колокольни на больную шлюху и на ребенка в ее утробе.

Лир уселся на скамью. Теперь ему оставалось только ждать. Он умел быть терпеливым, вот только боль и какой-то неровный, теребящий нервы страх совсем не скрашивали ожидание. До тошноты хотелось вскочить и начать действовать. Хотелось прямо сейчас подойти к этой шлюхе и предложить направиться в какое-нибудь укромное местечко за пределами вокзала. Она ведь не откажется… Но нет, нужно терпеть. Здесь слишком много свидетелей. Он же не псих, чтобы так подставляться.

В зал зашел прилично одетый старик. Осмотрелся и, заметив шлюху, слащаво улыбнулся. Лир решил, что этот извращенец наверняка ее постоянный клиент – старикашка глядел на девушку как на давнюю знакомую, но в его маленьких блестящих глазках не было радушия. Только похоть.

Когда шлюха и старик проследовали в мужской туалет, Лира передернуло: мерзость! Странно, но он почему-то явственно ощутил резкий запах дерьма. В голове замелькали пошлые грязные образы, от которых боль в висках только усилилась.

Минут через десять из туалета вышла шлюха, а за ней и старик – застегивая на ходу пальто, он сразу же двинулся к выходу. Его морщинистое лицо было почти пунцового цвета.

Примерно через час деваха сумела подцепить пьяного, до ужаса неопрятного мужика. На этот раз, чтобы обслужить клиента, ей хватило пяти минут. Мужик вышел из туалета недовольный. Он ворчал, отплевывался и пытался заправить свитер в брюки.

Люди приходили и уходили, но беременной шлюхой больше никто не интересовался, если не считать тех немногих, кто пытался читать ей нотации. Когда за окном полностью стемнело, девушка точно сомнамбула в последний раз обошла зал, пересчитала деньги и двинулась к выходу.

Лир поднялся со скамьи: пора!

Он следовал за ней по освещенному фонарями тротуару. Боль в висках колотилась в такт биению сердца, страх сгустился где-то в глубине живота, время от времени возбуждая рвотные позывы. Давно Лир не чувствовал себя так мерзко. Очень давно. Но он знал, как излечится – лекарство было рядом, в каких-то десяти шагах. Нужно только еще немного потерпеть.

Девушка остановилась напротив яркой витрины, в которой стояли манекены в богатых платьях. Она долго смотрела на всю эту недоступную для нее роскошь, а потом коснулась кончиками пальцев стекла и улыбнулась. Лир и представить не мог улыбку на безжизненном лице этой шлюхи, но теперь видел: невозможное – возможно. Девушка улыбалась, но глаза ее блестели от слез.

Он подошел ближе, встал под козырек автобусной остановки. А девушка все смотрела и смотрела на волшебный яркий мир по ту сторону стекла. Ее ладонь нежно поглаживала живот. Мимо проходили люди, но сейчас они казались Лиру тенями в сравнении с девушкой – она словно бы была теперь другой, не такой, как там, на вокзале. Яркой, живой. Лиру на мгновение даже почудилось, что она сейчас сделает шаг и растворится среди пестрых праздничных нарядов, станет их частью. Он видел отражение ее лица в стекле витрины – молодого красивого лица.

«Это неправильно! – стонал Лир. – Неправильно!» Он изнывал от желания увидеть ее сердце.

Девушка вздохнула, опустила голову и побрела дальше. Она вышла за пределы света витрины, превратившись в серую унылую фигуру. Минут через пять повернула в подворотню, и Лир сказал себе: «Час настал».

Он ускорил шаг, на ходу доставая из кармашка портфеля заранее приготовленную тонкую стамеску. Сердце бухало в груди, от напряжения онемели кончики пальцев. Лир догнал девушку возле мусорных контейнеров, схватил за плечо и резко развернул. Тусклого света из окон оказалось достаточно, чтобы он разглядел ее лицо – до ужаса равнодушное, без малейшего намека на страх.

– У тебя добрые глаза, – чуть слышно произнесла она.

Лир слышал эти слова не раз, но сейчас, из уст этой шлюхи, они прозвучали как упрек. Где-то завыла автомобильная сигнализация – звук вонзался в мозг, усиливая боль в сто крат. «Это неправильно!» – мысленно орал Лир.

Он зарычал, как зверь, и вогнал стамеску в шею девушки. Тут же отскочил, задыхаясь от бури эмоций. Сквозь красную пелену Лир видел, как шлюха пыталась зажать рану ладонью. Как ее ноги подкосились и она упала между мусорными контейнерами…

На несколько мгновений он впал в ступор, и ему пришлось напомнить себе, что нужно спешить. Лир опустился перед умирающей шлюхой на колени, разорвал кофту, сорвал лифчик. В его голове громыхал колокол: бам-м! Бам-м! И этот звук был болью. И страхом. Чертов колокол разрывал мозг на части, на миллион острых осколков.

Лир вонзил стамеску в грудную клетку девушки и, с каким-то первобытным диким остервенением принялся выламывать ребра, выковыривать куски плоти. Его движения были порывистыми, нервными.

Но вот он добрался до сердца. Горячего, истекающего кровью сердца, в котором, без сомнения, скрывалась тайна. Время для Лира остановилось – это были мгновения, вырванные из вечности. Колокол в голове резко затих, боль исчезла, невидимый железный обруч, стягивающий грудь, лопнул… и сразу стало легко дышать.

Сердце. Лир вынул его из груди девушки, поднес к лицу и сделал глубокий вдох. Он чуял запах крови и… что-то неуловимое, воздушное. Лир пытался анализировать свои ощущения: нужно понять, разгадать тайну! Но сосредоточиться мешала накатившая теплой волной истома. Боль и страх остались в прошлом. Неправильное стало правильным. Тучи в сознании рассеялись, и там снова светило солнце.

А тайна? Да, увы, шанс был утрачен, но у Лира так легко было на душе, так сладостно, что горевать по этому поводу он просто не мог. К тому же маленькая надежда еще оставалась, ведь в теле шлюхи продолжало биться еще одно сердце. Крошечное сердечко ребенка.

Когда десять минут спустя он отошел от растерзанного трупа, сжимая в кулаке алую ленту, – пошел дождик. Лир раскинул руки, улыбнулся и подставил лицо под прохладные струи. Он чувствовал себя так, словно излечился от тяжелой болезни, и ему казалось, что этот дождь – благословение свыше, доказательство, что он все сделал правильно.

На тот день беременная девушка стала его восьмой жертвой. И еще пройдут годы, прежде чем он встретит ангела.

* * *

Лир вышел на опушку, сунул в рот пятый, за время похода по лесу, кусочек сахара.

Почти стемнело, лишь на западе догорала красная полоса заката. Во многих дачных домиках горел свет, где-то далеко играла веселая музыка и смеялись люди. Ни дать ни взять – летняя идиллия подмосковного вечера. Лир, как художник, подумал, что для полноты картины не хватало только полной луны, а в остальном все выглядело очень даже живописно. Как-то он пытался писать маслом подобные мирные пейзажи, но быстро понял, что это занятие не для него.

В доме, который его интересовал, тоже горел свет. И это было просто отлично. Небольшой двухэтажный кирпичный домик на окраине, в нескольких метрах от леса – Лир знал, что большую часть лета в нем проживала одна дружная семейка: муж с женой и двое детишек. Идеальный вариант. Хотя… без мужа было бы лучше.

Лир прикрыл глаза и прокрутил в голове то, что предстояло сделать. Он не сомневался, что его впустят в дом. Тот, кто откроет дверь, наверняка отметит: «У этого человека добрые глаза». И попадется в ловушку. О да, Лир прекрасно знал, что добрые глаза порой оружие лучшее, чем нож.

Но этим вечером и для ножа найдется дело.

* * *

У Алеши этот день был очень насыщенным: утром с папой и младшей сестренкой Дашей ездили в город за продуктами и не упустили случая, чтобы сходить в кинотеатр. Смотрели мультфильм «История игрушек-3». Замечательный мультик, Алеша давно так не хохотал, да и Дашка с папой со смеху покатывались. Жаль, мама дома решила остаться, ей бы тоже понравилось. Конечно, она может его посмотреть потом, в Интернете, как обычно и делала, но это ведь совсем не то. На большом экране в кинотеатре в сто раз круче. А если еще и в 3D – это вообще отпад, ну, так, во всяком случае, Петька рассказывал. Петьке повезло, он в 3D «Аватар» смотрел, и ему родители не говорили, что это очень вредно для глаз. Петьке вообще все можно, ему мама с папой разрешают и жвачку жевать, и кока-колы всякие пить, и в кино его одного отпускают. Везет же некоторым. Правда, он старше на три года, ему уже целых одиннадцать.

Алеша лежал, укрывшись одеялом до самого подбородка, в комнатке на втором этаже дачного домика и вспоминал прошедший день. Рядом на соседней кровати сопела Даша. Алешу всегда удивляло то, как сестренка умеет быстро засыпать: только ляжет в постель и через минуту уже дрыхнет вовсю.

А вот ему отчего-то не спалось, целый час уже ворочался с боку на бок. Даже странно, ведь за день набегался и вроде как устал: сегодня после поездки в город еще и за реку ходили, на лошадей смотреть, а это, как сказал папа, «пять километров туда и обратно». Дашка даже разнылась по дороге, заявила, что у нее ножки разболелись, и папе пришлось посадить ее себе на плечи. Алешу это немного разозлило, ведь она громче всех кричала, что хочет на лошадок посмотреть. Дашка вообще хитрюга, знает, когда нужно захныкать. Девчонка, одним словом. И надо же, она мигом забыла про свои больные ножки, когда лошадок увидела: прыгала от радости так, словно и не устала ни капельки. Вот же хитрюшка мелкая.

Когда вернулись с лошадиной фермы, мама приготовила ужин. Вегетарианский. Алеша хорошо выучил это слово и произносил его без запинки, в отличие от Дашки, для которой оно было ну очень сложным. К тому же сестренка букву «Р» не выговаривала.

Слово-то Алеша хорошо выучил, вот только все эти завтраки из пророщенных злаков, обеды из несоленых овощных супов и ужины из салатов ему не очень нравились. Они, конечно, на вкус были неплохие, но иной раз хотелось и сосиску с котлетой съесть. Или кусочек колбасы. Или ножку куриную – куриную ножку больше всего хотелось. Но мама с папой говорили, что мясо есть нельзя. Почему? Да потому что вредно для здоровья. К тому же людям, которые по-настоящему любят живую природу, а не на словах – птичек, коровок, лошадок, рыбок там всяких, – есть мясо должно быть стыдно. Алеша живую природу очень любил, но мяса все равно хотелось. Год назад втайне от родителей он накопил денежек и купил бигмак. Мм-м… это было что-то! Иногда вспоминал вкус той котлетки в булке, и у него даже слюнки текли. Сказка, а не котлетка!

После вегетарианского ужина всей семьей сели играть в лото, а за полчаса до грозы мама с папой взяли коврики, вышли во двор и начали свои ежевечерние занятия йогой. Они и дня не пропускали без этих занятий. Папа как-то сказал, что благодаря йоге они с мамой проживут до ста десяти лет. Ну что же, Алешу это не могло не радовать, сто десять лет – это очень много.

Иногда к занятиям присоединялась Дашка, но она скорее кривлялась, чем пыталась удержаться в какой-нибудь заковыристой позе. У нее хорошо получалось только на голове стоять, и то, в общем-то, не долго. А уж на дыхательные упражнения ее терпения и вовсе не хватало.

Пока родители занимались йогой, Алеша сидел на скамейке, болтал ногами и рассматривал надвигающиеся тучи. Он думал, что гроза будет о-го-го какой. В отличие от Дашки ему нравилось, когда гром грохотал и молнии сверкали.

В какой-то момент он перевел взгляд на цветочную клумбу… и тут увидел его, самого красивого жука на свете: длинные усики, иссиня-черная в желтую полоску спинка. Чудо, а не жук!

Алеша посадил жука в спичечный коробок, и Дашка сразу же начала приставать: «Дай посмотреть. Ну дай посмотреть…» А он не показывал, ему нравилось дразнить сестренку. Но в конце концов сжалился, поднес коробок к ее лицу и чуть приоткрыл: смотри и помни, какой я добрый. Жук шевелил усами и, пытаясь протиснуться в щелку, шкрябал лапками по картону. «Ух ты! – восхитилась Дашка. – А ты мне такого же поймаешь? Ну поймай мне такого же жучка…»

Мама с папой не одобрили, что Алеша посадил жука в коробок: все-таки живая природа. Но разрешили оставить его до завтра. И это было просто отлично. Честно говоря, Алеша и сам рано или поздно собирался отпустить жука, посадить его на ту самую цветочную клумбу, по которой он ползал. А пока… пока пускай поживет в коробке. Дашка предложила назвать его Кузей, как домовенка из мультика, но Алеша решил, что это глупо. Пускай кукол и пупсов своих называет как хочет, а жук, он и есть жук, ему не нужно имя.

Сейчас спичечный коробок с живым чудом лежал на тумбочке возле кровати. Алеша слышал тихий шорох: жук скреб лапками.

А еще он слышал, как внизу о чем-то спорили родители. В последнее время они часто спорили, и Алеше это не нравилось.

Он смотрел на ночь за окном, и вдруг ему стало грустно, а потом – страшно. Без всякой, казалось бы, причины. Так страшно, что немного затошнило. Откуда-то взялась уверенная мысль: «Там, в ночи, что-то есть. Что-то плохое».

За окном шевелились тени, Алеша вглядывался в них, а воображение рисовало когтистые лапы неведомых чудищ. Но почему? Всего минуту назад он думал о хорошем, а теперь… Вон даже жук притих. Ему тоже страшно? Затаился в коробке, чтобы «плохое» его не услышало?

Внизу раздался стук в дверь: тук-тук-тук. У Алеши перехватило дыхание. Захотелось закричать: «Не открывайте! Не открывайте!», но он лишь смог плаксиво прошептать:

– Не открывайте… Пожалуйста.

Алеша откинул одеяло, сел на кровати, схватил коробок с жуком и прижал к груди. Он слышал, как кто-то из родителей открывает дверь: клик-клик, щелкнул замок. От этого звука по спине к затылку поползли мурашки. Алеша, держа в руке коробок, поднялся с кровати. Он слушал, вслушивался: папа внизу с кем-то разговаривал. И кажется… спокойно так разговаривал, мирно. Если бы в дом явилось чудовище, то папа бы кричал, правда ведь? И мама бы кричала.

Эта мысль немного успокоила Алешу. Но ему все-таки хотелось знать, кого родители впустили в дом. Сосед зашел? Нет, нужно своими глазами увидеть, чтобы тот страх, что еще теплился, полностью исчез.

Алеша поднес коробок к губам и чуть слышно произнес:

– Зря ты боялся, Кузя.

Он пересек комнату, приоткрыл дверь и увидел внизу папу, маму и… большого, как медведь, дедушку. И, конечно же, никаких чудищ. Ни-ка-ких! Гость что-то говорил, но в какой-то момент заметил стоящего вверху лестницы Алешу, и смущенно улыбнулся.

– Ой, простите, пожалуйста, я, дурак эдакий, кажется, вашего сыночка разбудил.

– Ничего страшного, – махнул рукой папа. – Так где, вы сказали, ваша машина застряла?

– В километре отсюда, возле поворота. В телефоне, понимаете ли, батарейка разрядилась, а мне бы только сыну позвонить, чтобы он приехал и мою машину отбуксировал…

Алеша подумал, что у этого дедушки добрые глаза – ему бы бороду белую, шапку красную, и будет вылитый Дед Мороз.

Мама пошла за телефоном. Гость сказал папе:

– Ради бога, простите за беспокойство.

И тут случилось то, от чего Алеша оцепенел: в руке старика откуда-то взялся нож. Папа отпрянул, открыл рот и успел произнести удивленное «что»…

Лезвие вонзилось ему в живот, в грудь, опять в живот.

Старик бил и бил ножом.

Бил и бил.

Завизжала мама, но в приоткрытую входную дверь буквально влетели два маленьких страшных человечка – они сбили маму с ног. Один из них вонзил зубы ей в шею. Острые кривые зубы… А глаза у человечков сверкали, как начищенные серебряные монеты…

Алеша не мог пошевелиться. Не мог плакать. Он вообще ничего сейчас не мог. Лишь его ладонь, будто существуя сама по себе, сжалась в кулак – спичечный коробок смялся, внутри что-то хрустнуло. Алеша чувствовал, как по ногам текут теплые струи. Он не хотел все это видеть, но взгляд как цепью приковало к папе, который скреб скрюченными пальцами по полу, пытаясь оттащить свое окровавленное тело подальше от старика.

А потом цепь лопнула, взгляд заметался и остановился на маме – ужасные человечки навалились на нее, а она дергала ногами, дергала, дергала… и хрипела. И папа хрипел. Они мечтали дожить до ста десяти лет. Это много… это слишком много…

Они открыли дверь чудовищам!

Зачем они открыли дверь чудовищам?!

Зачем, зачем, зачем…

Все закружилось. Алеша кричал, или ему казалось, что кричал, ведь он не слышал собственного голоса. Зато слышал чавканье и хрипы. Хрипы и чавканье…

– Спокойно, малыш. Спокойно.

Кто это сказал? Кто?! Чудовище? Оно рядом? Пошел красный дождь. Перед глазами Алеши замелькали красные струи, и сквозь них он увидел лицо старика.

– Успокойся. Я тебя не трону. Никто тебя не тронет.

У него по-прежнему был добрый взгляд. Но он ведь чудовище! Ноги Алеши подкосились – старик подхватил его и понес вниз. А вверх по лестнице пробежали странные человечки.

Алеша отключился, будто провалился в темную-темную яму, а очнувшись, понял, что сидит на диване. Красный дождь по-прежнему шел – он почему-то вонял мочой и чем-то кислым, мерзким. Сквозь пелену дождя на Алешу смотрел старик.

– Оклемался? – голос донесся словно бы издалека. – Эй, ты слышишь меня, малыш? Ну-ка кивни, если слышишь.

Алеша кивнул и подумал, что завтра нужно непременно отпустить жука на волю. Утром, когда солнце выйдет, а красный дождь прекратится… Они всей семьей пойдут выпускать на волю жука… обязательно всей семьей… А потом мама приготовит вегетарианский завтрак… Никакого мяса… Мясо есть нельзя…

Кто-то рыгнул. Алеша помнил, как папа говорил, что рыгать неприлично. А где папа?.. Наверное, спит. И мама с Дашкой. Даже жук Кузя… Они все спят… А он почему не спит, ведь ночь давно…

«…Там в ночи что-то есть. Что-то плохое…»

…Или спит? Нет, это нехороший вопрос, его не нужно задавать сейчас. Алеша увидел Дашу. Сестренка действительно спала, но почему-то на половике, возле входной двери. А рядом стояли странные, очень странные человечки.

– С ней все в порядке, – сказал старик. Его голос с трудом пробивался сквозь красный дождь. – И с тобой все будет в порядке. Ты хорошо меня понимаешь?

Алеша снова кивнул. Или ему показалось, что кивнул? Старик тихонько похлопал его по щеке.

– Сейчас мы выйдем из дома и немного прогуляемся, ага? Ты, главное, знай: с тобой и с твоей сестренкой ничего страшного не случится.

– Ничего… страшного, – заторможенно повторил Алеша, глядя на спящую Дашу. Ему тоже хотелось спать.

И он уснул, снова провалившись в черную яму.

– Эй, малыш, – услышал Алеша. Он открыл глаза, часто заморгал. Увидел, что старик надевал на его ногу кроссовку. – Ты уж больше не отключайся, ага?

Алеша подумал: «Ага». Но зачем этот дедушка его постоянно будит? А старик, завязав шнурки, подошел к холодильнику, открыл дверцу, осмотрел полки. Взял баночку с малиновым джемом и сунул в карман ветровки. Пробормотал:

– Все ж лучше, чем сахар лопать, правда ведь? – Он посмотрел на человечков. – Ну а теперь, ребята, нам, пожалуй, пора.

Человечки подошли к Алеше, схватили его за руки и потянули. Он послушно поднялся с дивана. Ему очень хотелось, чтобы красный дождь прекратился. Справа на полу что-то лежало – в том месте дождь был сильный-сильный, за струями не разглядеть. Но кажется, там спал папа. Или мама? У них такая игра – спать этой ночью на полу?

Его куда-то вели сквозь красный дождь. Вот уже и дверной проем остался за спиной… Дом, где спали мама с папой… И жук в спичном коробке… Они все спали…

Все.

А впереди был темный лес.

Дедушка, который нес Дашу, включил фонарик. Алеша механически переставлял ноги и думал о лошадях на ферме за рекой. О съеденном год назад бигмаке. О Петьке, которому все можно. О том, что ничего страшного не случится… Он думал обо всем сразу.

И о том, что красный дождь, наверное, никогда не прекратится.

* * *

Лир был доволен. Еще бы, все ведь прошло просто отлично, а это означало, что удача по-прежнему на его стороне. Жаль, конечно, родителей этих детишек, но они были преградой к намеченной цели. Выполняя задания ангела, иногда приходилось кого-нибудь убивать. Увы, такова уж работа охотника. Ну что поделать, когда иной раз и выбора даже нет?

Он вовсе не испытывал удовлетворения от убийства той симпатичной стройной женщины и ее добродушного мужа. И уж тем более не желал искать в их окровавленных сердцах тайну. Это были обычные люди, а не те, похожие на людей, твари, порождающие страх и боль. Самые обычные.

Лир посмотрел на мальчика, которого, как собаки-поводыри, вели карлики. Он подумал, что и с детьми ему повезло: девочка сразу же лишилась чувств, когда увидела уродцев, а мальчонка ушел в себя. Хорошо, что не было никаких безумных истерик и воплей. В ином случае пришлось бы применить грубую силу. Возможно, еще придется, а Лиру этого очень не хотелось. Это же все-таки дети, а он ведь не чудовище какое…

Вовсе не чудовище.