Онлайн чтение книги Сороки-убийцы Magpie Murders
Часть II. Радость

1

Доктору не было необходимости что-либо объяснять. Его лицо, тишина в комнате, разложенные на столе рентгеновские снимки и результаты анализов говорили сами за себя. Двое сидели друг напротив друга в уютно обставленном офисе в конце Харли-стрит и знали, что подошли к финалу драмы, разыгрывавшейся множество раз до них. Шесть недель назад они были едва знакомы. Теперь их соединяла связь самого глубокого свойства. Один сообщал новость. Другой ее принимал. Оба старались не выразить лишних эмоций. Обязанность их скрывать была частью процедуры, джентльменским соглашением.

– Доктор Бенсон, могу я осведомиться, сколько мне осталось? – спросил Аттикус Пюнд.

– Точно определить трудно, – ответил доктор. – Боюсь, что опухоль быстро прогрессирует. Если бы мы смогли обнаружить ее раньше, существовал бы небольшой шанс на операцию. А так… – Он покачал головой. – Сожалею.

– Нет нужды. – Пюнд говорил на прекрасном литературном английском образованного иностранца, тщательно выговаривая каждый слог, словно в качестве компенсации за немецкий акцент. – Мне шестьдесят пять. Я прожил жизнь долгую и, осмелюсь добавить, во многих смыслах счастливую. Много раз в прошлом я ожидал смерти. Можно сказать даже, что смерть была моей спутницей, постоянно следуя за мной по пятам. Что же, теперь она меня нагнала. – Пюнд развел руками и изобразил улыбку. – Мы с ней старые знакомые, и нет причин ее бояться. Тем не менее мне необходимо устроить свои дела, привести их в порядок. В этом плане очень помогло бы знать срок, хотя бы в грубом исчислении… Мы говорим о неделях или о месяцах?

– Ну, боюсь, ситуация будет ухудшаться. Ваши головные боли усилятся. Могут случаться приступы. Я пришлю вам кое-какие книги, которые помогут вам представить общую картину, и пропишу сильные обезболивающие. Возможно, вам стоит подумать о лечении в стационаре. Могу порекомендовать очень хорошее заведение в Хэмпстеде, оно находится в ведении Мемориального фонда Марии Кюри. На более поздних стадиях вам потребуется постоянный уход.

Слова уплывали куда-то вдаль. Доктор Бенсон смотрел на своего пациента несколько озадаченно. Имя Аттикуса Пюнда ему, естественно, было известно. Его часто упоминали в газетах: беженец из Германии, ухитрившийся пережить войну, проведя год в одном из гитлеровских концлагерей. На момент ареста он служил полицейским в Берлине, а может, в Вене, и после переезда в Англию сделался частным детективом, помогая полиции в расследовании множества дел. На сыщика он был совсем не похож: низенький, очень аккуратный, со сложенными перед собой руками. На нем был темный костюм, белая рубашка и узкий черный галстук. Туфли отполированы до блеска. Его можно было принять за бухгалтера из разряда таких, что работают на семейную фирму и безупречно надежны. И все же было в Аттикусе Пюнде нечто особенное. Только-только войдя в кабинет и еще не услышав новость, он выказывал некую странную нервозность. Глаза смотрели из-под круглых, в проволочной оправе очков бесконечно внимательно, а прежде чем заговорить, Пюнд словно колебался. Странность заключалась в том, что, узнав диагноз, пациент явно успокоился. Создавалось впечатление, будто он давно ожидал его услышать и теперь был рад, что это наконец свершилось.

– Два или три месяца, – подвел итог доктор Бенсон. – Возможно, дольше, но я опасаюсь, что после этого срока ваши физические и умственные способности начнут угасать.

– Большое спасибо, доктор. Назначенное вами лечение было образцовым. Можно вас попросить, чтобы последующая ваша корреспонденция была адресована мне лично с пометкой «В собственные руки»? У меня работает секретарь, и мне пока не хочется, чтобы он знал.

– Разумеется.

– Наши с вами дела закончены?

– Буду рад видеть вас снова через пару недель. Нам нужно будет произвести кое-какие приготовления. Я всерьез считаю, что вам следует съездить в Хэмпстед и присмотреться к заведению.

– Я так и сделаю. – Пюнд встал. Удивительно, но в результате этого он почти не стал выше. Стоя, он казался ничтожным на фоне комнаты с ее панелями из темного дерева и высоким потолком. – Еще раз благодарю, доктор Бенсон.

Сыщик взял трость из палисандрового дерева с увесистой бронзовой ручкой. Вещица из восемнадцатого века. Она приехала из Зальцбурга и была подарком от немецкого посла в Лондоне. Не единожды эта трость выказывала себя эффективным оружием. Пюнд миновал администратора и швейцара, вежливо кивнув каждому, и вышел на улицу. Едва оказавшись там, он остановился и оглядел залитую яркими лучами улицу. Он совсем не удивился открытию, что все его чувства обострились. Очертания зданий казались математически ровными. Ухо вычленяло из общего гула дорожного движения звук, производимый каждой машиной. Кожа ощущала тепло солнечного света. В голову пришла мысль, что это могут быть последствия шока. Ему шестьдесят пять, и он едва ли встретит шестьдесят шестой день рождения. К этому нужно привыкнуть.

И тем не менее, шагая по Харли-стрит в направлении Риджентс-парка, Пюнд почти преуспел уложить новую ситуацию в рамки. Это был всего лишь очередной бросок костей, да и, в конце концов, вся его жизнь протекала, подчиняясь маловероятным обстоятельствам. Он знал, к примеру, что самим своим появлением на свет обязан историческому казусу. Когда баварский принц Отто I стал в 1832 году королем Греции, некоторое число греческих студентов предпочло эмигрировать в Германию. Одним из них был его прадедушка. Пятьдесят два года спустя Аттикус появился на свет от матери-немки, работавшей секретаршей в ландполицай[7] Ландполицай – территориальное управление полиции в Германии., где его отец служил патрульным. Наполовину грек, наполовину немец. Представитель этнического меньшинства, если такое вообще существовало. Ну а потом, разумеется, возвышение нацизма. Пюнды были не только греки – в их жилах текла еврейская кровь. По мере того как большая игра набирала обороты, шансы на их выживание таяли, и только самый беспечный игрок рискнул бы сделать на них ставку. И верно, Аттикус потерял всех: мать, отца, братьев, друзей. В итоге сам он угодил в концлагерь неподалеку от Бельзена, и собственная его жизнь оказалась спасена лишь благодаря административной ошибке, одному шансу на тысячу. После освобождения судьба подарила ему еще десять лет, так что стоит ли всерьез жаловаться, что в последний раз кости легли против него? Аттикус Пюнд был человек сильный духом и на Юстон-роуд уже вполне примирился с ситуацией. Чему быть, того не миновать. Сетовать он не будет.

Домой он поехал на такси. Пюнд никогда не пользовался метро, ему не нравилось скопление людей в тесном пространстве: такое множество грез, страхов и сожалений, спрессованных в темноте. Он находил его невыносимым. Черные автомобили были куда более спокойными, как кокон ограждая его от реального мира. Движение в середине дня не было плотным, и вскоре Пюнд оказался на Чартерхаус-сквер в Фаррингдоне. Такси подкатило к Таннер-Корту, весьма элегантному многоквартирному дому, где проживал сыщик. Он заплатил шоферу, прибавив щедрые чаевые, и вошел в подъезд.

Квартиру Пюнд купил на деньги, полученные за дело о бриллианте «Людендорф»[8]См. «Аттикус Пюнд берется за дело». – Примеч. автора. : две спальни, просторная и светлая гостиная, выходящая на сквер, и самое важное – коридор и кабинет, где он принимал клиентов. Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, сыщик подумал, что в настоящий момент у него на руках нет расследований. Что же, это даже к лучшему.

– Эй! Привет! – раздался из кабинета голос, прежде чем Пюнд успел закрыть входную дверь.

Мгновение спустя из кабинета вылетел Джеймс Фрейзер с пачкой писем в руке. Молодой человек на пороге тридцатилетия, блондин, он был тем самым секретарем и помощником, о котором Пюнд обмолвился доктору Бенсону. Выпускник Оксфордского университета с претензией на карьеру актера, неудачник и хронический безработный, он откликнулся на объявление в «Спектейторе», полагая, что продержится на работе пару месяцев. Прошло шесть лет, а он все еще оставался здесь.

– Как успехи? – спросил секретарь.

– Успехи в чем? – в свою очередь спросил Пюнд. Фрейзер понятия не имел, куда ходил его шеф.

– Не знаю. В том, чем вы были заняты. – Джеймс одарил его своей по-мальчишески задорной улыбкой. – Кстати, звонил инспектор Спенс из Скотленд-Ярда. Просил, чтобы вы ему перезвонили. Кто-то из «Таймс» хочет взять у вас интервью. И не забудьте, что в половине первого придет клиент.

– Клиент?

– Да. – Фрейзер порылся в письмах, которые держал. – Ее зовут Джой Сандерлинг. Она звонила вчера.

– Не припоминаю, чтобы я разговаривал с Джой Сандерлинг.

– А вы и не разговаривали. Это я с ней говорил. Она звонила из Бата или еще откуда-то. Голос у нее был изрядно встревоженный.

– Почему вы не согласовали со мной?

– А нужно было? – Фрейзер спал с лица. – Мне ужасно жаль. У нас покуда ничего нет, и я решил, что вы не откажетесь от нового дела.

Пюнд вздохнул. Вид у него всегда был немного усталый и страдальческий, это было присуще его манере себя вести, но в этот раз трудно было выбрать более неподходящее время. Но даже теперь он не повысил голоса, действуя, как всегда, рассудительно.

– Мне жаль, Джеймс, – сказал Пюнд. – Но я не могу ее принять.

– Но мисс Сандерлинг уже в пути.

– Тогда передайте, что она зря потратила время.

Пюнд прошел мимо секретаря в свою комнату и закрыл за собой дверь.

2

– Вы же сказали, что он меня примет.

– Знаю, мне ужасно жаль. Но у него сегодня так много дел.

– Но я отпросилась на день с работы, добиралась сюда поездом из Бата. Нельзя так обращаться с людьми!

– Вы совершенно правы. Но мистер Пюнд тут не виноват: я не заглянул в его ежедневник. Если хотите, я оплачу вам железнодорожные билеты из сумм на текущие расходы.

– Дело не только в расходах на билеты. Тут вся моя жизнь решается. Я должна увидеться с ним. Не знаю, кто еще способен мне помочь.

Пюнд слышал голоса, доносящиеся из-за двойной двери, ведущей в гостиную. Он удобно устроился в кресле, покуривая любимые сигареты «Собрание», черные с золотым кончиком. Он размышлял о своей книге, труде всей жизни, разросшейся уже до четырехсот страниц, а конца все еще не предвиделось. Называлась книга «Ландшафт криминалистического расследования». Фрейзер отпечатал на машинке последнюю главу, и Пюнд пододвинул листы к себе. «Глава двадцать шестая. Допрос и интерпретация». Читать сейчас он не мог. Пюнд подумал, что на завершение книги нужен еще год. Этого года в его распоряжении нет.

Голос у девушки был приятный. Она была молода. Даже находясь по другую сторону деревянной преграды, он мог сказать, что она вот-вот расплачется. Пюнд подумал про свой диагноз: внутричерепное новообразование. Доктор отвел ему три месяца. Неужели он и проведет их вот так, размышляя о делах, которые не смог доделать? Злясь на себя, он аккуратно затушил сигарету, встал и открыл дверь.

Джой Сандерлинг стояла в коридоре и разговаривала с Фрейзером. Девушка она была невысокая, миниатюрная во всех смыслах, с русыми волосами, обрамляющими очень милое личико и по-детски наивные голубые глаза. Для встречи с сыщиком она принарядилась. Светлый плащ, перехваченный на талии поясом, был излишним в такую погоду, но сидел на ней хорошо, и Пюнд заподозрил, что Джой выбрала его потому, что он придавал ей деловитый вид. Она заглянула за спину Фрейзеру и увидела его.

– Мистер Пюнд?

– Да. – Он медленно кивнул.

– Простите, что отрываю вас. Я знаю, как вы заняты. Но прошу вас, не могли бы вы уделить мне всего пять минут своего времени. Это так важно!

Пять минут. Она едва ли догадывается, но это имеет очень большое значение для них обоих.

– Хорошо, – ответил он.

Стоящий позади нее Джеймс Фрейзер выглядел расстроенным, словно считал, что подвел шефа. Но Пюнд принял решение, когда услышал ее голос. В нем звучало такое отчаяние. Хватит на сегодня горя.

Он проводил девушку в кабинет, вполне уютный, хотя и несколько аскетически обставленный. Здесь имелись стол и три кресла, антикварное зеркало, гравюры в золотых рамах, все в присущем Вене девятнадцатого века стиле бидермаейр. Фрейзер прошел за ними и занял место у стены: уселся, скрестив ноги, и примостил блокнот на колене. На самом деле записывать необходимости не было – Пюнд никогда не упускал даже самой мелкой детали и помнил каждое оброненное слово.

– Прошу вас, продолжайте, мисс Сандерлинг.

– Пожалуйста, зовите меня Джой, – откликнулась девушка. – Вообще-то, мое имя Джози. Но все зовут меня Джой.

– И вы приехали в такую даль из города Бата.

– Ради встречи с вами я готова была уехать даже дальше, мистер Пюнд. Я читала про вас в газетах. Там пишут, что вы лучший в мире сыщик и для вас нет ничего невозможного.

Аттикус Пюнд заморгал. От такой лести ему стало неудобно. Нервным движением он поправил очки и слегка улыбнулся.

– Это очень любезно с вашей стороны, но мы, похоже, несколько забегаем вперед, мисс Сандерлинг. Прошу нас извинить, мы поступили невежливо и не предложили вам кофе.

– Спасибо большое, но я не хочу кофе и не желаю слишком долго занимать ваше время. Но мне позарез нужна ваша помощь.

– Тогда почему бы вам не начать с того, чтобы рассказать о причине своего приезда?

– Да. Конечно.

Она выпрямилась в кресле. Джеймс Фрейзер ждал, держа ручку наготове.

– Имя мое вы уже знаете, – заговорила девушка. – Живу я в местечке Нижний Вествуд с родителями и братом Полом. К несчастью, брат родился с синдромом Дауна и не способен позаботиться о себе. Но мы с ним очень близки. На самом деле я жутко его люблю. – Она помедлила. – Дом наш совсем рядом с Батом, но работаю я в деревне, которая называется Саксби-на-Эйвоне. Устроилась в тамошнюю лечебницу, помогаю доктору Редвинг. Она ужасно славная, кстати. Я у нее скоро уже два года и очень довольна.

Пюнд кивнул. Он успел проникнуться симпатией к этой девушке. Ему нравились ее уверенность и манера четко изъясняться.

– Год назад я познакомилась с парнем, – продолжила Джой. – Он обратился к нам, потому что серьезно повредил руку в результате несчастного случая с машиной. Он чинил автомобиль, и тот едва не рухнул на него. Домкрат упал ему на руку и сломал несколько костей. Зовут его Роберт Блэкистон. Мы сразу приглянулись друг другу, и я начала с ним встречаться. Я очень его люблю. Мы собираемся пожениться.

– Примите мои поздравления.

– Хотелось бы мне, чтобы все было так просто. Теперь я не уверена, что наша свадьба состоится. – Джой достала платок и промокнула глаза, но сделала это скорее деловито, чем эмоционально. – Две недели назад умерла его мать. Ее похоронили в прошлые выходные. Роберт и я присутствовали на похоронах, и, разумеется, это было ужасно. Но хуже всего было то, как люди смотрели на него… С тех пор пошли слухи. И слухи заключаются в том, мистер Пюнд, что это сделал он!

– Вы хотите сказать, что он убил ее?

– Да. – Девушке потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Затем она продолжила рассказ: – Роберт всегда был не в лучших отношениях с матерью. Ее звали Мэри, она работала экономкой в одном большом доме – вы бы сказали в усадьбе, как я понимаю, – под названием Пай-Холл. Хозяином был сэр Магнус Пай, и его семья владеет этим домом уже много веков. Мэри готовила еду, убирала, совершала покупки и все такое, жила она в гостевом доме у ворот. Именно там и рос Роберт.

– Вы не упомянули про отца.

– Отца нет. Он ушел от них во время войны. Это все очень сложно, и Роберт никогда об этом не рассказывает. Семейная трагедия, понимаете? За Пай-Холлом есть большое озеро, очень глубокое, как говорят. У Роберта был младший брат Том. Они вдвоем пошли на озеро купаться. Роберту было четырнадцать, Тому – двенадцать. Так вот, Том заплыл на глубину и утонул. Роберт пытался его спасти, но не смог.

– Где в это время был их отец?

– В Боскомб-Дауне, служил там механиком в Королевских военно-воздушных силах. Это недалеко, и он довольно много времени проводил с семьей, но, когда случилось несчастье, его не было. А когда он узнал, то… Ну, вам лучше спросить у Роберта, хотя он, мне кажется, не очень-то хорошо все помнит. Суть в том, что его родители буквально вцепились друг в друга. Он обвинял жену, что та плохо смотрела за детьми, она его за то, что он уехал. Много я вам не расскажу, потому что Роберт никогда не говорит об этом, а все остальное – только деревенские слухи. Так или иначе, отец ушел, оставив их двоих жить одних в Лодж-хаусе. Позже супруги развелись, и с отцом Роберта я никогда не встречалась. На похоронах его не было, а если и был, я не видела. Его зовут Мэтью Блэкистон, но это все, что мне известно. Роберта вырастила мать, и они никогда не были счастливы. На самом деле им следовало бы переехать. Ни к чему было оставаться рядом с тем жутким местом. Даже не знаю, как ей это удавалось – ходить мимо озера, в котором утонул ее сын, видеть это место каждый день. Думаю, это отравляло ей душу… Напоминало о потерянном ребенке. Вероятно, в сердце своем она частично винила Роберта, хотя он ничем не мог помочь. Людям такое свойственно, не правда ли, мистер Пюнд? Некоего рода безумие…

Пюнд кивнул:

– Действительно, существуют разные способы пережить утрату. И горе не подвластно рассудку.

– С Мэри Блэкистон я встречалась всего несколько раз, – продолжила девушка. – Хотя, разумеется, видела ее в деревне. Она часто приходила в лечебницу. Не потому что болела: они с доктором Редвинг были близкими подругами. После нашей с Робертом помолвки она пригласила нас на чай в Лодж-хаус. Получился кошмар. Не то чтобы Мэри вела себя недружелюбно, но она была так холодна и допрашивала меня так, словно я на работу устраивалась или что-то в этом роде. Чай мы пили в гостиной, и я словно сейчас вижу, как она сидит в кресле в углу с чашкой и блюдечком. Точно паук на паутине. Понимаю, что мне не следует так говорить, но таковы были мои мысли. А бедный Роберт целиком оказался в ее тени. Рядом с ней он совершенно менялся, становился замкнутым и тихим. Думаю, за все время чаепития он и слова не проронил. Просто сидел, уставившись в ковер на полу, словно сделал что-то нехорошее и ждал выволочки. Вы бы видели, как она с ним обращалась! У нее для сына не находилось ни единого доброго слова. Мэри была решительно настроена против нашего брака и ясно дала это понять. При этом все время слышалось тиканье. В комнате стояли громоздкие прадедовские часы, и я уже не чаяла, когда они пробьют час и придет пора уходить.

– Ваш жених не жил больше с матерью? На момент ее смерти?

– Нет. Он остался в той же деревне, но перебрался в квартиру над гаражом, в котором работает. – Свернув платочек, Джой сунула его за рукав. – Мы с Робертом любим друг друга. Мэри Блэкистон ясно дала понять, что не считает меня подходящей невестой для сына, но, даже если бы она не умерла, ничего бы не изменилось. Мы поженимся. И будем счастливы вместе.

– Если вы не против, мисс Сандерлинг, мне хотелось бы больше узнать о ее смерти.

– Конечно. Как я уже сказала, это произошло в пятницу, две недели назад. Мэри пошла в Пай-Холл убираться – сэр Магнус и леди Пай были в отъезде, – каким-то образом споткнулась, пока пылесосила, и упала с лестницы. Брент, который присматривает за парком, заметил, как она лежит, и вызвал врача, но было уже поздно. Она сломала шею.

– В полицию сообщили?

– Да. Из отделения в Бате приехал следователь. Я с ним не разговаривала, но он все четко установил. Петля из пылесосного провода лежала на верхней площадке лестницы. Больше в доме никого не было. Все двери заперты. Очевидно, что произошел несчастный случай.

– И тем не менее вы сказали, что Роберта Блэкистона обвиняют в убийстве.

– Это все просто деревенские сплетни, и именно поэтому вы должны помочь нам, мистер Пюнд. – Девушка вздохнула. – Роберт повздорил с матерью. Они часто ссорились. Мне кажется, им так и не удалось избавиться от груза того, что случилось много лет назад, и это тяготило обоих. Короче говоря, они страшно поругались перед пабом. Куча народу это слышала. Началось все с того, что ему нужно было что-то починить в Лодж-хаусе. Она всегда требовала делать для нее какую-нибудь дурацкую работу, и Роберт никогда не отказывал. Но на этот раз не сдержался. Они по-разному обзывали друг друга, а потом Роб сказал кое-что, чего не имел на самом деле в виду. Но поскольку все его слышали, не имеет значения, имел он это в виду или нет: «Как я хочу, чтобы ты умерла!» – Платочек снова вынырнул наружу. – Вот что он сказал. А три дня спустя именно так и случилось.

Джой замолчала. Аттикус Пюнд сидел за столом, аккуратно сложив руки, с серьезным выражением лица. Джеймс Фрейзер делал пометки. Дойдя до конца предложения, он несколько раз подчеркнул одно слово. В окно лился солнечный свет. Там, снаружи, в парке Чартерхаус стали появляться офисные работники, вышедшие пообедать сэндвичем на свежем воздухе.

– Возможно, ваш жених имел вескую причину убить мать, – негромко проговорил Пюнд. – Я с ним не знаком и не желаю обидеть, но мы обязаны хотя бы допустить такую возможность. Вы двое хотели пожениться. Она стояла на пути.

– Да нет же! – возразила Джой Сандерлинг. – Нам не требовалось ее согласие, да и денег или другого имущества у нее не было. В любом случае я знаю, что Роберт не имеет к ее смерти никакого отношения.

– Откуда у вас такая уверенность?

Джой тяжко вздохнула. Было очевидно, что ей не хочется объяснять, но она понимает, что выбора нет.

– Полицейские сказали, что миссис Блэкистон умерла около девяти утра. Брент позвонил доктору Редвинг незадолго до десяти, а когда она приехала, тело было еще теплым. – Девушка помедлила. – Гараж открывается в девять, в одно время с лечебницей, и до этого часа я была с Робертом. Мы вышли из его квартиры вместе. Мистер Пюнд, если мои родители узнают об этом, они умрут, хотя мы и помолвлены. Мой отец пожарный и сейчас работает в управлении. Он человек очень серьезный и ужасно старомодный. К тому же необходимость ухаживать за Полом выработала у моих родителей острую привычку оберегать. Я сказала им, что собираюсь в театр в Бате и заночую у подруги. Но на самом деле я всю ночь провела с Робертом и ушла от него в девять утра, а это значит, что он не имеет никакого отношения к смерти матери.

– Могу я осведомиться: как далеко находится гараж от Пай-Холла?

– В трех-четырех минутах езды на моем мотороллере. Пешком, думаю, вы доберетесь туда за четверть часа, если срежете путь через Дингл-Делл. Так называется лес на окраине деревни. – Она насупилась. – Я понимаю, к чему вы клоните, мистер Пюнд. Но я видела Роберта тем утром. Он принес мне завтрак в постель. Разве мог он так поступить, если бы задумал убить кого-то?

Аттикус Пюнд не ответил, но по опыту знал, что бывают убийцы, способные улыбаться и поддерживать приятную беседу, а в следующую минуту нанести жестокий удар. А еще жизнь во время войны помогла ему выработать теорию, которую он назвал институционализацией убийства. Заключалась она в следующем: убедив себя в абсолютной необходимости своего поступка, человек приходит в конечном счете к выводу, что совершает вовсе не убийство.

– Так чего вы хотите от меня? – спросил он.

– Денег у меня мало. Мне по большому счету даже нечем вам заплатить. Понимаю, что не права и что мне, наверное, не следовало сюда приходить. Но это несправедливо. Просто нечестно. Я надеюсь, что вы съездите в Саксби-на-Эйвоне, всего на один день. Уверена, этого будет достаточно. Стоит вам побывать там и сказать, что это был несчастный случай и не было никакого злого умысла, все кончится, я в этом не сомневаюсь. Вас все знают. К вам прислушаются.

Повисла недолгая пауза. Пюнд снял очки и протер их платком. Фрейзер понимал, что это предвещает. Он достаточно долго пробыл с сыщиком, чтобы узнать его манеры. Пюнд всегда полировал очки, прежде чем сообщить неприятную новость.

– Мне жаль, мисс Сандерлинг, – начал он. – Я ничего не могу сделать. – Он вскинул руку, предвосхищая возражения. – Я частный детектив. Да, полиция часто обращается ко мне за помощью в расследованиях, но официального статуса в этой стране у меня нет. В этом-то и проблема. Мне крайне неуместно вмешиваться, особенно в дело, где, при всех подоплеках и намерениях, преступление не было совершено. Я спрашиваю себя: под каким предлогом мне попасть в Пай-Холл? Также мне приходится принимать в расчет сообщенные вами исходные данные. Вы сказали, что миссис Блэкистон погибла в результате несчастного случая. Полиция явно считает так же. Давайте исходить из того, что это был несчастный случай. Тогда я могу всего лишь противостоять молве, распространяемой некоторыми из селян, слышавшими злополучный разговор и по-своему истолковавшими его. Но молве нельзя противостоять. Слухи и злые сплетни подобны вьюнку: их нельзя срезать, даже мечом правды. Я могу, разумеется, утешить вас: дайте время, молва зачахнет и сгинет сама по себе. Таково мое мнение. Да и с какой стати вам и вашему жениху продолжать жить в той части света, раз она так недружелюбна к вам?

– А почему мы должны переезжать?

– Не должны. Если хотите моего совета, то оставайтесь там, женитесь и наслаждайтесь совместной жизнью. А самое главное, не обращайте на эту… я думаю, верно будет сказать «болтовню». Бороться с нею означает подпитывать ее. Забудьте про нее, и она сгинет.

Все было сказано. Как бы подчеркивая момент, Фрейзер захлопнул записную книжку. Джой Сандерлинг встала.

– Я очень благодарна вам, мистер Пюнд, – промолвила она. – Спасибо, что согласились меня принять.

– Всего доброго вам, мисс Сандерлинг, – совершенно искренне отозвался Пюнд. Он хотел, чтобы эта девушка была счастлива. Разговаривая с ней, он напрочь позабыл про свои собственные проблемы, про новость, услышанную сегодня.

Фрейзер проводил Джой до порога. До Пюнда донесся краткий обмен репликами, затем входная дверь открылась и закрылась. Несколько секунд спустя секретарь вернулся в комнату.

– Послушайте, мне жутко неудобно из-за этого, – пробормотал он. – Я пытался объяснить ей, что вас нельзя беспокоить.

– Я рад, что увиделся с ней, – ответил Пюнд. – Но скажите мне, Джеймс, какое слово вы подчеркнули несколько раз во время нашего разговора?

– Что? – Фрейзер залился краской. – Ах, на самом деле это пустяк. Даже не имеющий отношения к делу. Мне просто хотелось выглядеть деловитым.

– Мне пришло в голову, что тут кроется нечто важное.

– Да? Почему?

– Потому что в тот миг мисс Сандерлинг не сообщала ничего особенно интересного. Вот только мотороллер. Будь он любого другого цвета, только не розового, это могло иметь значение. – Пюнд улыбнулся. – Вы не будете любезны принести мне чашечку кофе, Джеймс? Но после этого, думаю, меня лучше не беспокоить.

Он повернулся и ушел в свою комнату.

3

Джой Сандерлинг возвращалась на станцию метро «Фаррингдон», дорога вела в обход Смитфилдского мясного рынка. У одного из многочисленных входов стоял грузовик, и, как раз когда Джой проходила мимо, двое мужчин в белых робах вытаскивали из кузова целую баранью тушу, освежеванную и всю в крови. Девушку передернуло. Ей не нравился Лондон. Она находила его угнетающим и не могла дождаться, когда окажется в поезде, идущем домой.

Встреча с Аттикусом Пюндом ее разочаровала, хотя она призналась сама себе, что ничего по большому счету от нее и не ожидала. С какой стати самому известному сыщику в стране интересоваться ею? У нее даже денег нет, чтобы заплатить. И все, что он сказал, – правда. Нет дела, чтобы его расследовать. Джой знала, что Роберт не убивал свою мать. Она была с ним в то утро и наверняка услышала бы, если бы он выходил из дома. Роберт бывает резким, может брякнуть сгоряча что-то такое, о чем потом пожалеет. Но Джой прожила с ним достаточно долго, чтобы знать: он никому не способен причинить вреда. Случившееся в Пай-Холле – это несчастный случай, и ничего более. Но всем сыщикам мира не под силу сдержать злые языки в Саксби-на-Эйвоне.

И все-таки она правильно сделала, что пошла. Они заслужили свое право на счастье вдвоем, особенно Роберт. Он был таким потерянным, пока не встретился с ней, и она никому не позволит разлучить их. Никуда они переезжать не станут. И им нет дела до того, что люди думают о них. Они постоят за себя.

Джой добралась до станции и купила билет у человека в киоске. В голове постепенно зрела мысль. Она была девушкой скромной, выросла в семье строгой и, вопреки участию отца в политике, консервативной. Шаг, который она вознамерилась предпринять, пугал, но другого пути не было. Ей нужно защитить Роберта. Нужно защитить их совместное будущее. Нет ничего важнее этого.

Прежде чем поезд прибыл на станцию, Джой твердо знала, что ей предстоит сделать.

4

Сидящая в ресторане на другом конце Лондона Фрэнсис Пай пробежала рассеянным взглядом по меню и заказала приготовленные на гриле сардины, салат и бокал белого вина. Заведение Карлотты было одним из тех семейных итальянских ресторанчиков, что лепятся к магазинам «Харродса»: администратор была замужем за шеф-поваром, а в число официантов входили сын и племянник. Заказ у нее приняли, меню унесли. Фрэнсис закурила сигарету и откинулась на спинку стула.

– Тебе следует уйти от него, – сказал ее спутник, темноволосый мужчина с усами, в двубортном пиджаке спортивного покроя и при галстуке.

Джек Дартфорд был на пять лет моложе Фрэнсис. У него была приятная улыбка, но сейчас во взгляде, устремленном на собеседницу, читалась озабоченность. Он с первого взгляда подметил, что с Фрэнсис что-то не так. Даже в том, как она сидела, угадывались нервозность и зажатость, одна ее рука поглаживала другую. Темные очки женщина не сняла, и Джек заподозрил, не скрывается ли за стеклами синяк.

– Он убьет меня, – ответила Фрэнсис и усмехнулась. – На самом деле он, можно сказать, уже пытался меня убить. После нашей последней ссоры.

– Ты шутишь!

– Не переживай, Джек, он не причинил мне вреда. Это все пустые угрозы. Он что-то прознал. Все эти телефонные звонки, визиты в Лондон, письма… Я просила не писать мне.

– Он прочел письма?

– Нет. Но Магнус не дурак. И разговаривает с почтальоном. Если ко мне приходит из Лондона написанное от руки письмо, мужу наверняка докладывают об этом. Кстати, наша ссора произошла вчера вечером перед ужином. Он более или менее открыто обвинил меня в том, что я с кем-то встречаюсь.

– Ты не рассказала ему обо мне?

– Боишься, что он явится к тебе с плетью? С него станется. Но не бойся, Джек, я ничего не рассказала ему.

– Он бил тебя?

– Нет. – Фрэнсис сняла солнечные очки. Глаза у нее были уставшие, но синяков под ними не было. – Это было просто неприятно. Как неприятно все, к чему имеет отношение Магнус.

– Почему же ты не уйдешь от него?

– Потому что у меня нет денег. Пойми, что жилка мстительности у Магнуса размером с Панамский канал. Если я попытаюсь его бросить, он созовет целую армию адвокатов и добьется того, чтобы я ушла из Пай-Холла только в том, что на мне надето.

– У меня есть деньги.

– Сомневаюсь, милый. Уж точно недостаточно.

Это было так. Дартфорд работал на валютном рынке, что сложно было назвать работой в прямом смысле слова. Он занимался этим не как профессионал, а время от времени. Делал вложения. Но в последнее время у него пошла черная полоса, и он очень надеялся, что Фрэнсис Пай не подозревает, насколько крепко сидят на мели его финансы. Джек не мог позволить себе жениться на ней. Не мог сбежать с ней. Если так пойдет и дальше, он скоро и обед едва ли сможет себе позволить.

– Как юг Франции? – меняя тему, спросил он. Именно там они в свое время познакомились, играя в теннис.

– Скука. Мне так хотелось, чтобы ты был там.

– Ну еще бы. В теннис поиграла?

– Толком нет. Признаться честно, я была рада уехать. В середине недели пришло письмо. Одна женщина из Пай-Холла споткнулась о провод, скатилась с лестницы и сломала шею.

– Господи! Фредди был там?

– Нет, жил с друзьями в Гастингсе. Он и до сих пор там, если на то пошло. И домой, похоже, возвращаться не собирается.

– Не удивительно. Так кто была та женщина?

– Экономка. Ее звали Мэри Блэкистон. Она прожила с нами много-много лет и сделалась почти незаменимой. Но и это еще не все. Когда в прошлую субботу мы наконец вернулись, то обнаружили, что нас ограбили.

– Не может быть!

– Честное слово. То была вина смотрителя парка, – по крайней мере, так думает полиция. Он разбил стекло позади дома. Ему пришлось сделать это, чтобы доктор смогла войти.

– А зачем тебе понадобился доктор?

– Не спеши, Джек. Это для той погибшей женщины. Брент, смотритель, увидел через окно, как она лежит на полу. Он вызвал доктора, и вместе с ней они проникли в дом, чтобы посмотреть, не нужна ли экономке помощь. Помощь, понятное дело, не понадобилась. Но потом Брент так и оставил дверь с разбитым стеклом. Не потрудился даже забить дыру досками. Она просто звала грабителей, и те не замедлили принять приглашение, сказав большое спасибо.

– Значительный урон нанесли?

– В плане имущества нет. Магнус бо́льшую часть ценностей хранит в сейфе, а воры не смогли его открыть. Но они все обшарили. И натворили немало: повытаскивали ящики и повытряхивали их содержимое, ну и так далее. У нас весь воскресный и вчерашний день ушли на то, чтобы убраться. – Фрэнсис протянула руку с сигаретой, и Дартфорд придвинул к ней пепельницу. – Я оставила на тумбочке у кровати кое-какие драгоценности и лишилась их. Становится не по себе, когда вообразишь, как кто-то чужой проникает к тебе в спальню.

– Могу представить.

– А Магнус лишился своего драгоценного клада, и это его совсем не обрадовало.

– Какого еще клада?

– Римского, по большей части из серебра. Он хранился в семье не одно поколение, с тех самых пор, как его выкопали на их земле. Его нашли в чем-то вроде гробницы. Там были кольца, браслеты, несколько декоративных шкатулок, монеты. Клад лежал у нас в витрине в столовой. Разумеется, Магнус его никогда не страховал, хотя говорят, что он стоит целое состояние.

– Теперь, разумеется, уже поздновато… Полиция помогла?

– Нет, конечно. Приехал какой-то тип из Бата, послонялся вокруг, перевел кучу порошка для отпечатков пальцев, замучил всех своими вопросами и исчез. Никакого проку.

Официант принес бокал с вином. Дартфорд пил кампари с содовой. Он заказал еще.

– Жаль, что это был не Магнус, – заметил он, когда официант ушел.

– Это ты о чем?

– О леди, свалившейся с лестницы. Жаль, что это был не он.

– Страшные слова ты говоришь.

– Я говорю то, о чем ты думаешь, дорогая. Мне ли тебя не знать? Как понимаю, если Магнус отбросит копыта, вся казна достанется тебе.

Фрэнсис выпустила сигаретный дым и с интересом посмотрела на спутника.

– По сути дела, дом и усадьба отойдут к Фредди – это определено правилами наследования. Так было из поколения в поколение.

– Но ты в накладе не останешься.

– Нет, конечно. И разумеется, у меня пожизненные права на Пай-Холл. Единственное, чего я не могу сделать, так это продать дом. Но ничего такого не случится. Магнус обладает идеальным здоровьем, по крайней мере для своего возраста.

– Пусть так, Фрэнсис. Но большой дом – особое место. Провод, протянутый поперек лестничного пролета. Всякое может случиться. Вдруг эти ваши грабители вернутся и прикончат его?

– Ты ведь шутишь?

– Просто размышляю вслух.

Фрэнсис Пай замолчала. Ни к чему вести такие разговоры, особенно в ресторане, где полно народа. Но ей пришлось признать, что Джек прав. Жизнь без Магнуса будет значительно проще и намного приятнее. Жаль только, что молния не попадает в одно и то же место дважды.

Но, с другой стороны, почему бы и нет?..

5

Доктор Эмилия Редвинг старалась навещать отца каждую неделю, но так получалось не всегда. Если в лечебнице было много посетителей, много вызовов к пациентам на дом и в больницу, если наваливалась бумажная работа, ей приходилось отложить поездку. Так или иначе, оправдание находилось с легкостью. Всегда найдется веская причина не ехать.

Эти визиты доставляли ей мало радости. Когда умерла жена, доктору Эдгару Реннарду было восемьдесят, и, хотя он продолжал жить в своем доме близ Кингз-Эббот, оставаться прежним ему было уже не суждено. Вскоре Эмилия привыкла к постоянным телефонным звонкам от соседей. Отца видели бесцельно бродящим по улицам. Он перестал регулярно питаться. Был рассеян. Поначалу она убеждала себя, что это просто последствия тяжкого горя и одиночества, но симптомы буквально кричали, и пришлось признать очевидный диагноз. У ее отца развивалось старческое слабоумие. Лучше ему уже не станет. Напротив, прогноз обещал серьезное ухудшение. Эмилия какое-то время подумывала забрать отца к себе в Саксби-на-Эйвоне, но это было бы нечестно по отношению к Артуру, да и полноценной сиделки для старика из нее не получится. И все же она не могла избавиться от чувства вины и клейма предательницы, когда впервые привезла отца в Эштон-Хаус в долине Бата, бывший госпиталь, переоборудованный после войны в дом престарелых. Как ни странно, но Эмилии легче удалось убедить отца, чем себя саму.

Тот день был не самым удачным для пятнадцатиминутной поездки в Бат. Джой Сандерлинг уехала в Лондон, повидаться с кем-то, как она сказала, по личному делу. Мэри Блэкистон похоронили всего пять дней назад, и в атмосфере деревни сохранялось некое напряжение, которое сложно было определить, но Эмилия по опыту знала, что оно еще даст о себе знать. Несчастье обладает свойством передаваться, подобно гриппу, и, по ее мнению, даже налет на Пай-Холл являлся частью этой общей заразы. Но оттягивать визит было нельзя. Во вторник Эдгар Реннард упал. Его осмотрел местный доктор, и дочери сообщили, что ничего серьезного не произошло. Тем не менее отец спрашивал о дочери. У него кончились продукты. Сестра-распорядительница Эштон-Хауса позвонила ей и попросила приехать.

Сейчас она была у отца. Ему помогли встать с кровати, но только чтобы усадить в кресло у окна. Там он и сидел, облаченный в халат, такой худой и хрупкий, что Эмилии хотелось расплакаться. Папа всегда был сильным, крепким. Маленькой девочкой Эмилия думала, что весь мир держится на его плечах. Теперь ему потребовалось добрых пять минут, чтобы узнать ее. Она видела, что болезнь усугубляется. Не то чтобы ее отец умирал – он просто утратил желание жить.

– Нужно было мне сказать ей… – произнес он. Голос у него был хриплый, губы шевелились с трудом. Ему пришлось повторить дважды, прежде чем она разобрала слова.

– О ком ты говоришь, папа? Что ты должен сказать?

– Ей следует знать, что случилось… Что я сделал.

– Что ты имеешь в виду? О чем толкуешь? Это имеет отношение к маме?

– Где она? Где твоя мать?

– Ее здесь нет.

Эмилия досадовала на себя – не следовало упоминать о матери. Это только собьет старика с толку.

– Что ты хотел мне сказать, папочка? – смягчив тон, спросила она.

– Это важно. Мне недолго осталось.

– Не говори ерунды. С тобой все будет хорошо. Только постарайся и скушай чего-нибудь. Я попрошу сестру-распорядительницу принести сэндвич, если хочешь. Я побуду с тобой, пока ты будешь есть.

– Магнус Пай…

Очень странно, что он произнес это имя. Разумеется, доктор Реннард знал сэра Магнуса, когда работал в Саксби-на-Эйвоне. Он лечил всю их семью. Но с какой стати вспоминать про него сейчас? Не связан ли как-то сэр Магнус с событием, про которое отец хочет рассказать? Проблема деменции в том, что она не только пробивает в памяти огромные бреши, но и перепутывает воспоминания между собой. Отец в равной степени может иметь в виду события пятилетней и пятидневной давности. Для него тут нет никакой разницы.

– Так что насчет сэра Магнуса? – спросила Эмилия.

– Кого?

– Сэра Магнуса Пая. Ты упомянул его. И хотел что-то мне сказать.

Но взгляд старика снова стал пустым. Он вернулся в мир, в котором теперь жил. Доктор Эмилия Редвинг пробыла с ним еще двадцать минут, но отец едва замечал, что дочь здесь. Затем она обменялась парой слов с сестрой-распорядительницей и ушла.

Домой она возвращалась с гнетущим чувством беспокойства, но едва припарковала машину, как выбросила из головы мысли про отца. Артур обещал приготовить сегодня вечером ужин. Они вместе посмотрят по телевизору «Жизнь с Лайонами» и пораньше лягут спать. Доктор Редвинг успела уже пролистать запись на прием на завтра и поняла, что день предстоит хлопотный.

Она открыла дверь и уловила запах гари. На секунду Эмилия всполошилась, но дыма не было, запах был слабым – скорее воспоминание об огне, чем реальный пожар. Войдя в кухню, она обнаружила Артура. Тот сидел за столом, точнее, лежал на нем и пил виски. Готовить ужин он даже не начал, и Эмилия сразу поняла: что-то стряслось. Артур тяжело переносил удары. Что-то произошло. Но что именно? Взглянув в сторону, доктор Редвинг увидела прислоненную к стене картину: деревянная рама обуглилась, бо́льшая часть холста прогорела. Это был портрет женщины. Его явно написал Артур, Эмилия сразу узнала его стиль, но ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать, кто на нем изображен.

– Леди Пай… – пробормотала она, ответив на собственный вопрос прежде, чем успела его задать. – Что случилось? Где ты нашел его?

– В костре неподалеку от розария… В Пай-Холле.

– Как тебя туда занесло?

– Просто гулял. Я срезал путь через Дингл-Делл, увидел, что никого поблизости нет, и решил пройти через сады к большой дороге. Даже не знаю, почему меня туда потянуло. Возможно, так нужно было. – Он отхлебнул еще. Пьян Артур не был, виски служило ему для психологической поддержки.

– Брента не было. Никого вокруг, только эта чертова картина вместе с кучей остального хлама.

– Артур…

– Ну это их собственность. Они за нее уплатили и могут распоряжаться ею как угодно.

Доктор Редвинг вспомнила. Сэр Магнус заказал портрет к сорокалетию жены, и Эмилия была рада, даже когда узнала, как мало сэр Магнус готов заплатить. Это был заказ. Он так много значил для самооценки Артура, и тот принялся за работу с энтузиазмом. Он писал Фрэнсис Пай в течение трех сеансов в саду, с Дингл-Деллом на заднем фоне. Времени ему дали очень мало – начать с того, что леди Пай позировала крайне неохотно. Но даже так Фрэнсис Пай осталась довольна результатом: портрет подчеркивал все лучшее в ней, на нем она выглядела спокойной, слегка улыбающейся, уверенной в себе. Артур был вполне удовлетворен, как и сэр Магнус, приказавший повесить картину на видное место в большом холле.

– Это, наверное, ошибка, – сказала Эмилия. – С какой стати им его выбрасывать?

– Его кинули в огонь, – глухо проронил Артур и махнул в сторону холста. – А сначала он, похоже, исполосовал картину ножом.

– Можешь восстановить ее? Можно что-нибудь сделать?

Ответ она знала сама. Сохранились глаза женщины с их властным взглядом, уложенные темные волосы, часть плеча. Но бо́льшая часть изображения потемнела. Холст был разрезан на куски и обгорел. Эмилии не хотелось даже, чтобы он оставался в доме.

– Прости, – сказал Артур. – Я не приготовил ужин.

Допив стакан, он вышел из комнаты.

6

– Ты это видела?!

Робин Осборн читал выпуск «Бат уикли кроникл», и Генриетта никогда не видела его более рассерженным. В нем действительно есть что-то ветхозаветное, подумалось ей. Черные волосы, ниспадающие на воротник, бледное лицо, горящие гневом глаза. Так мог выглядеть Моисей, клеймящий золотого тельца. Или Иисус Навин, штурмующий стены Иерихона.

– Они решили срубить Дингл-Делл!

– О чем ты говоришь? – Генриетта налила две чашки чая и, поставив их на поднос, понесла в комнату.

– Сэр Магнус Пай продал лес застройщикам. Они намерены проложить новую дорогу и возвести восемь новых домов.

– Где?

– Прямо здесь! – Викарий указал на окно. – Прямо за нашим садом! Вот на что предстоит нам теперь любоваться: на ряд современных домов! Ему-то самому, разумеется, смотреть на них не придется – он будет на другом берегу озера и оставит достаточно деревьев, чтобы отгородиться. А вот нам с тобой…

– Но он не может так поступить!

Генриетта обошла мужа так, чтобы прочитать заголовок. «Новые дома для Саксби-на-Эйвоне». Чересчур оптимистичное истолкование для подобного акта вандализма. Руки мужа, держащие газету, заметно тряслись.

– Это охраняемые законом земли! – продолжила она.

– Не важно, охраняемые они или нет. Судя по всему, он дал разрешение. Такие дела творятся по всей стране. Здесь пишут, что работы начнутся еще до конца лета. А значит, в грядущем месяце или следующим за ним. И мы ничего не в силах поделать.

– Можно написать епископу.

– Епископ не поможет. Никто не поможет.

– Но попытаться стоит.

– Нет, Генриетта. Слишком поздно.

Позже тем вечером, пока они вместе готовили ужин, преподобный все еще никак не мог успокоиться.

– Это ужасный, ужасный человек! Он сидит в своем большом доме, поглядывая на нас свысока. А ведь он ничем не заслужил этого. Он просто унаследовал усадьбу от своего отца, как тот от своего. Но бога ради, сейчас ведь тысяча девятьсот пятьдесят пятый, а не Средние века! Конечно, то, что проклятые тори до сих пор у власти, не очень помогает, но мы все-таки далеко ушли от тех дней, когда человек получал богатство и власть исключительно благодаря своей родословной. Разве сэр Магнус хоть пальцем пошевелил, чтобы помочь ближнему? Посмотри на церковь! Крыша течет, новая отопительная система нам не по карману, а он не соизволит порыться в своей мошне и дать хотя бы шиллинг. Да он даже на службы не ходит в тот самый храм, где его крестили. Фу! На кладбище у него есть зарезервированный участок. И если хочешь узнать мое мнение, чем быстрее он будет использован, тем лучше.

– Ты ведь не всерьез, Робин.

– Ты права, Хен. Не подобает так говорить, и это совершенно непростительно с моей стороны. – Осборн помолчал и перевел дух. – Я совсем не против строительства новых домов в Саксби-на-Эйвоне. Наоборот, очень важно, чтобы молодые люди оставались в деревне. Но данное предприятие – дело совсем другое. Очень сомневаюсь, что кто-то из здешних жителей сможет позволить себе купить такое жилье. И попомни мои слова: эти дома будут отвратительно современными, совершенно не вписывающимися в местный колорит.

– Тебе не под силу остановить прогресс.

– Разве это прогресс? Стереть с лица земли прекрасный луг и лес, существующий тут тысячу лет? Честно говоря, я сомневаюсь, что это сойдет ему с рук. За все время здесь мы полюбили Дингл-Делл. Ты знаешь, что он для нас значит. Так вот, если эта затея осуществится, не пройдет и года, как мы будем жить рядом с пригородной улицей. – Робин отложил овощечистку и снял фартук. – Пойду-ка я в церковь, – ни с того ни с сего заявил он.

– А как же ужин?

– Я не голоден.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет. Спасибо, дорогая, но мне нужно время, чтобы поразмыслить. – Осборн надел пиджак. – И попросить прощения.

– Ты не сделал ничего дурного.

– Я произнес слова, которые мне говорить не следовало. И в голове моей появились мысли, которым там не место. Я почувствовал ненависть к ближнему своему… Это ужасно!

– Есть люди, заслуживающие этого.

– Это верно. Но сэр Магнус – такой же человек, как и мы. Я обязан молиться о спасении его души.

Преподобный вышел из комнаты. Генриетта услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и принялась наводить порядок в кухне. Она искренне переживала за мужа и знала, какой удар им обоим нанесет утрата Дингл-Делла. Может ли она что-то сделать? А если ей лично повидаться с сэром Магнусом Паем…

Тем временем Робин Осборн ехал по Хай-стрит, направляясь к храму. Велосипед его стал в деревне притчей во языцех: дряхлая развалина с вихляющимися колесами и железной рамой в тонну весом. К рулю его была прикреплена корзина. Обычно в ней лежали молитвенники или свежие овощи, которые преподобный вырастил сам и раздавал в дар бедным членам общины. В тот вечер в корзине было пусто.

Крутя педали, священник проехал на деревенской площади мимо Джонни Уайтхеда с женой. Чета под ручку направлялась в «Герб королевы». Уайтхеды не часто ходили в церковь – определенно не чаще, чем были обязаны. В этом, как и во всей своей жизни, они руководствовались соблюдением внешних приличий – именно оные побудили их поприветствовать викария. Тот не удостоил их вниманием. Бросив велосипед у входа на кладбище, он быстро прошагал и скрылся за главной дверью.

– Что с ним стряслось? – высказал мысль вслух Джонни. – Вид у него какой-то расстроенный.

– Может, это из-за похорон? – предположила Джемма Уайтхед. – Не очень-то приятное дело – погребать человека.

– Нет, викарии к такому привычны, – возразил Джонни. – Им это даже нравится. Похороны дают им повод почувствовать свою значимость.

Он оглядел дорогу. В гараже недалеко от храма Святого Ботольфа погас свет. Джонни заметил Роберта Блэкистона, пересекающего внешний дворик. Молодой человек закрывал на ночь мастерскую. Уайтхед посмотрел на часы, было ровно шесть.

– Паб открыт, – сказал он. – Давай заглянем.

Джонни пребывал в прекрасном настроении. Джемма разрешила ему сегодня съездить в Лондон – даже ей не под силу было заставить его всю жизнь проводить в Саксби-на-Эйвоне. Как славно было посетить пару любимых местечек и повидаться с парой старых друзей! Более того, ему просто нравилось находиться в городе, с его оживленным движением, пыльным и грязным воздухом. Ему нравился шум, нравились спешащие люди. Он изо всех сил старался стерпеться с жизнью в сельской местности, но чувствовал себя не более живым, чем фаршированный кабачок. Пересечься с Дереком и Колином, пропустить в компании по паре кружек пива, прогуляться по Брик-лейн было все равно что родиться заново. Да при этом еще и вернуться с полусотней фунтов в кармане. Его такая щедрость удивила, но Колин даже глазом не моргнул.

– Отличная работа, Джонни! – сказал он. – Чистое серебро, да еще и старинное. Из музея добыл, так ведь? Тебе следует почаще к нам наведываться.

Что ж, сегодня он выпьет, даже если в «Гербе королевы» немногим веселее, чем на расположенном по соседству кладбище. В заведении собрались несколько человек из местных. За музыкальным автоматом стоял Тони Беннет. Уайтхед открыл дверь, пропуская жену, потом вошел сам.

7

Джой Сандерлинг была одна в аптечном пункте, выполнявшем также роль основного кабинета в лечебнице доктора Редвинг.

Дверь она открыла своим ключом. У нее имелись ключи от всех замков в здании, если не считать шкафчика с опасными лекарствами, и даже его она могла отпереть, так как знала, где доктор Редвинг хранит запасной ключ. Джой решила, как поступить. При одной мысли об этом сердце у нее начинало колотиться, но она все равно шла вперед.

Девушка вытащила из ящика стола лист бумаги и заправила в пишущую машинку. То была «Олимпия SM2 Делюкс», которую ей дали при устройстве на работу. Машинка была портативная. Джой предпочла бы что-нибудь более солидное, поскольку печатать приходилось много, но не в ее характере было сетовать. Она посмотрела на изогнутую белую страницу перед ней и на миг вернулась мыслями к своей поездке в Таннер-Корт и встрече с Аттикусом Пюндом. Знаменитый сыщик ее разочаровал, но обиды на него она не чувствовала. С его стороны любезно было принять ее, тем более что выглядел он не слишком здоровым. Ей постоянно приходилось видеть больных людей. За время работы в больнице у Джой выработалось своего рода чутье. Она с первого взгляда определяла, если у пациента действительно серьезная болезнь, даже до его приема доктором, и сразу поняла, что Пюнд нуждается в помощи. Впрочем, это не ее забота. Важно то, что он был прав. Теперь, трезво все обдумав, Джой понимала, что остановить захлестнувшую деревню волну злых слухов невозможно. Пюнд ничего не мог бы тут поделать.

А вот она может.

Тщательно подбирая слова, девушка начала печатать. Много времени не понадобилось: весь текст состоял из трех-четырех строчек. Закончив, Джой перечитала написанное, и теперь, увидев эти слова воочию, черным по белому, задала себе вопрос, действительно ли она сможет это сделать. Но другого пути не было.

Перед ней что-то пошевелилось. Подняв глаза, Джой увидела Роберта Блэкистона, стоявшего с другой стороны стойки, в зоне для посетителей. Он был в спецовке, перепачканной маслом и копотью. Девушка настолько сосредоточилась на деле, что не заметила его прихода. Смутившись, она выдернула лист из машинки и положила его тыльной стороной вверх на стол.

– Ты что тут делаешь? – спросила Джой.

– Зашел повидать тебя, – ответил Роб.

Ну разумеется, он только что закрыл гараж и направился прямо сюда. Она не сказала ему о своей поездке в Лондон, и Роберт уверен, что она пробыла тут весь день.

– Как работа? – повеселев, поинтересовалась она.

– Недурно. – Роб посмотрел на лежащее текстом вниз письмо. – Что это?

В его голосе угадывалось подозрение, и девушка сообразила, что перевернула бумагу слишком поспешно.

– Это для доктора Редвинг, – ответила она. – Личное письмо. По медицинскому вопросу.

Лгать ей страшно не хотелось, но показать ему написанное она не согласилась бы ни при каких условиях.

– Может, выпьем чего-нибудь? – спросил молодой человек.

– Нет, мне нужно возвращаться к маме и папе. – Джой заметила, как по лицу Роберта пробежала тень, и обеспокоилась. – Что-то случилось?

– Да нет, в общем. Просто хотел побыть с тобой.

– Когда поженимся, мы всегда будем вместе, и никто ничего не сможет поделать.

– Ага.

Девушка заколебалась. Она вполне могла пойти вместе с Робом. Но мать приготовила праздничный ужин, а брат Пол всегда волновался, если сестра опаздывала. Она обещала почитать ему вечером, перед сном. Его это всегда радовало. Захватив письмо, Джой встала и прошла через дверцу, разделяющую зоны. Она улыбнулась жениху и поцеловала его в щеку.

– Мы станем мистер и миссис Роберт Блэкистон, будем идти по жизни вместе и никогда не расставаться.

Внезапно он обхватил Джой обеими руками и сжал так сильно, что ей стало больно. Потом Роб поцеловал ее, и она заметила в его глазах слезы.

– Я не вынесу разлуки с тобой, – сказал он. – Ты значишь для меня все, Джой, честное слово! Встреча с тобой была самым замечательным событием моей жизни, и я никому не позволю встать между нами.

Джой поняла, что он имеет в виду: деревню, слухи.

– Мне нет дела до того, что говорят люди, – покачала головой она. – К тому же мы не обязаны оставаться в Саксби, а можем уехать куда захотим.

Ей подумалось, что именно об этом говорил Пюнд.

– Но мы останемся здесь, – продолжила девушка. – Все устроится, вот увидишь.

Через пару минут они расстались. Он пошел в свою крошечную квартирку, чтобы помыться и переодеться. Но Джой не поехала к родителям. Не сразу. У нее на руках оставалось написанное письмо, и его следовало доставить.

8

В ту же самую минуту, немного дальше по улице, Кларисса Пай услышала, как кто-то звонит в ее парадную дверь. Она готовила: на ужин у нее было нечто новенькое, недавно появившееся в деревенском магазине, – нарезанная аккуратными ломтиками мороженая рыба в сухарной крошке. Она налила на сковороду масла, но рыбу, по счастью, выложить не успела. Звонок издал новую трель. Кларисса положила картонную коробку на разделочный стол и отправилась посмотреть, кто там.

Через гранитное стекло окошка парадной двери обрисовывался размытый темный силуэт. Неужто бродячего коммерсанта занесло в такой поздний час? Недавно деревня подверглась настоящему нашествию таковых – не хуже саранчи, обрушившейся на Египет. Кларисса неохотно приоткрыла дверь, довольная, что предохранительная цепочка на месте, и выглянула в щель. На пороге стоял ее брат, Магнус Пай. За его спиной она разглядела машину, голубой «ягуар», припаркованный на Уинсли-Террас.

– Магнус? – Женщина так удивилась, что не могла подобрать слов. Брат навещал ее всего дважды, когда она болела. Он не был на похоронах, и Кларисса не видела его за все время после возвращения из Франции.

– Привет, Клара. Можно войти?

Он всегда, с детских лет, называл ее Кларой. Имя напомнило ей про мальчишку, каким он был, прежде чем стал мужчиной, таким, какой есть сейчас. Зачем взбрело ему в голову отрастить эту отвратительную бороду? Кто-нибудь подсказал Магнусу, что она ему не идет? Что с ней он похож на чокнутого аристократа с карикатуры? Глаза у брата стали водянистыми, на щеках проступили сосуды. Очевидно, что он злоупотребляет спиртным. А манера одеваться? Словно на гольф собрался. На Магнусе были мешковатые штаны, заправленные в носки, и ярко-желтый кардиган. Трудно было представить, что они брат и сестра, и даже более того – близнецы. Возможно, это разные жизненные пути длиной в пятьдесят три года развели их настолько, что между ними не осталось ничего общего. Если оно вообще когда-то было.

Кларисса закрыла дверь, сняла цепочку, потом отворила дверь снова. Магнус улыбнулся, хотя этот излом губ мог означать что угодно, и шагнул в коридор. Кларисса собиралась проводить его на кухню, но вспомнила про коробку с мороженой рыбой на разделочном столе и направилась в другую сторону. Поворот направо или поворот налево: дом номер четыре по Уинсли-Террас – это не Пай-Холл, тут выбор невелик.

Вдвоем они вошли в гостиную, чистую и уютную комнату: ковер с круговым орнаментом, диван и два кресла и эркерное окно. Дополняли обстановку электрокамин и телевизор. С минуту они неловко молчали.

– Как ты? – спросил Магнус.

Он на самом деле хочет знать? Ему это интересно?

– Все замечательно, спасибо, – ответила Кларисса. – Как сам? Как Фрэнсис?

– А, с ней все замечательно. В Лондон поехала… за покупками.

Последовала очередная неловкая пауза.

– Могу я предложить тебе чего-нибудь выпить? – спросила Кларисса. Возможно, это просто визит вежливости: другая причина, по которой брат мог оказаться здесь, не приходила ей в голову.

– Было бы недурно. А что у тебя есть?

– Есть шерри.

– Спасибо.

Магнус сел. Кларисса подошла к угловому шкафчику и достала бутылку. Она стояла там с Рождества, кажется. Не испортилось ли шерри? Кларисса наполнила два стакана, понюхала, потом вернулась к гостю.

– Жаль слышать, что вас ограбили, – сказала она.

Магнус пожал плечами:

– Да, дома нас встретили не самым приятным образом.

– Когда вы вернулись из Франции?

– В субботу вечером. Входим в дом и обнаруживаем, что там все перерыто. Этот чертов идиот Брент не отремонтировал заднюю дверь. Я рад, что избавился от него, он давно уже действовал мне на нервы. Садовник из него неплохой, но поведение его мне никогда не нравилось.

– Ты его уволил?

– Думаю, настало время ему съехать.

Кларисса отпила шерри. Напиток прилипал к губе, словно отказываясь литься в горло.

– Слышала, ты потерял часть серебра?

– Почти все на самом деле. Признаться честно, времечко выдалось трудное: эта история и все прочее.

– Ты имеешь в виду Мэри Блэкистон?

– Да.

– Я огорчилась, не увидев тебя на похоронах.

– Знаю, мне жаль. Я не знал…

– Но викарий вроде бы написал тебе?

– Написал. Вот только я получил его письмо слишком поздно. Проклятая французская почтовая служба! Вообще-то, об этом я и хотел с тобой поговорить.

К шерри Магнус не притронулся. Он обвел взглядом комнату, словно видел ее в первый раз.

– Тебе здесь нравится?

Вопрос удивил ее.

– Нормально, – ответила Кларисса. Потом придала голосу больше твердости: – На самом деле я здесь очень счастлива.

– Правда? – Он произнес это таким тоном, словно сомневался в ее искренности.

– А почему нет?

– Дело, знаешь ли, в том, что Лодж-хаус теперь опустел…

– Ты про гостевой дом в Пай-Холле?

– Да.

– И ты хочешь, чтобы я переехала туда?

– Я думал об этом, пока летел назад. Чертовски жаль Мэри Блэкистон. Я, как тебе известно, был очень к ней привязан. Она была хорошая повариха и хорошая домоправительница, но прежде всего умела держать язык за зубами. Узнав об этом злополучном происшествии, я понял, что ее трудно будет заменить. И тут я подумал о тебе…

По телу у Клариссы пробежал холодок.

– Магнус, ты предлагаешь мне ее место?

– Почему нет? Ты ведь не работала толком с тех пор, как вернулась из Америки. Уверен, в школе тебе платят не очень много, а деньги наверняка не помешают. Если переедешь в Лодж-хаус, то сможешь продать эту квартиру и будешь снова наслаждаться жизнью в усадьбе. Помнишь, как мы с тобой бродили вокруг озера? Играли в крокет на лужайке. Естественно, мне нужно будет обсудить все с Фрэнсис. Пока я с ней не разговаривал, хотел услышать твой ответ. Ну, что скажешь?

– Могу я подумать?

– Конечно. Это была просто мысль, но из нее в самом деле может выйти что-то очень дельное. – Магнус поднялся, держа стакан в руке, потом передумал и снова сел. – Всегда рад видеть тебя, Клара. Будет здорово, если ты вернешься.

Усилием воли она проводила брата до двери, а после стояла и смотрела, как он садится в свой «ягуар» и уезжает. Ей никак не удавалось восстановить дыхание. Даже разговаривать с ним стоило гигантского труда. Волна за волной подкатывала тошнота, руки онемели. Кларисса слышала выражение «помертветь от гнева», но не думала, что оно может быть буквальным.

Магнус предложил ей место, предложил стать его служанкой. Мыть полы, убирать. Боже правый! Она ведь ему сестра и родилась в том самом доме. Она прожила там двадцать с лишним лет, ела с ним за одним столом. Ей пришлось съехать лишь после того, как погибли родители, а Магнус женился – эти два события произошли в неподобающе быстрой последовательности. С того дня Кларисса превратилась для него в ничто. А теперь такое!

В коридоре висела репродукция картины Леонардо да Винчи «Мадонна в скалах». Дева Мария вполне могла бы оторвать взгляд от Иоанна Крестителя и посмотреть с опаской на Клариссу Пай, протопавшую мимо с жаждой мести в глазах.

Определенно, на уме у этой женщины была не молитва.

9

К половине девятого на Саксби-на-Эйвоне опустилась темнота.

Брент заработался допоздна. Помимо лужаек и прочей растительности, было еще пятьдесят сортов роз, на которых требовалось убрать увядшие цветы, и нужно было подрезать кроны на вязах. Убрав в конюшню тележку и садовые инструменты, он обогнул озеро и зашагал через Дингл-Делл по тропе, идущей мимо дома викария к «Паромщику», второму деревенскому пабу, расположенному у нижнего перекрестка.

Как раз когда Брент выходил на опушку леса, произошло нечто, заставившее его обернуться. Он услышал какой-то звук. Он бросил взгляд на дом, стараясь разглядеть его в темноте. На нижнем этаже горела пара окон, но никакого движения не наблюдалось. Насколько Брент знал, сэр Магнус Пай находился там один. Он прикатил из деревни с час назад, но его жена уехала на день в Лондон. Ее машины в гараже до сих пор не было.

Брент увидел фигуру на дорожке от главных ворот. Это был мужчина, он шел. Зрение у Брента было хорошее, и луна светила, но ему не узнать, не из деревенских ли этот человек. Трудно было сказать, потому что бо́льшая часть лица посетителя пряталась под шляпой. Но было нечто странное в том, как он шел: неизвестный пригибался и старался держаться в тени, как если бы не хотел, чтобы его заметили. Поздновато было для визитов к сэру Магнусу. Брент поразмыслил, не повернуть ли ему назад. В тот самый день, когда состоялись похороны, в усадьбу залезли воры, и все держались настороже. Чтобы пересечь лужайку и проверить, все ли в порядке, потребуется всего пара минут.

Но Брент решил этого не делать. В конечном счете не его дело, кто наведывается в Пай-Холл, а в свете разговора, состоявшегося между ним и сэром Магнусом тем самым вечером, и после сказанного сэром Магнусом Брент определенно не чувствовал преданности ни к своему нанимателю, ни к его жене. Им никогда не было до него дела. Его воспринимали как само собой разумеющееся. Он работал на них с восьми утра до ночи много лет за откровенно смешное жалованье, и ни разу не услышав спасибо. Обычно среди недели Брент не ходил выпить, но получилось так, что в кармане у него лежали десять шиллингов, которые он намеревался спустить на фиш-энд-чипс и пару пинт. «Паромщик» стоял в нижнем конце деревни. То было убогое обшарпанное заведение, куда менее солидное, чем «Герб королевы». Брента там знали. Он всегда садился в одном и том же месте у окна. За два часа пребывания в пабе он обменивался с барменом десятком слов, но для Брента это сходило за беседу. Смотритель выкинул неурочного посетителя из головы и зашагал своей дорогой.

Прежде чем двадцатью пятью минутами позже он дошел до паба, у него произошла еще одна странная встреча. Когда Брент вынырнул из-под деревьев, то наткнулся на идущую навстречу ему несколько растрепанную женщину, в которой он узнал Генриетту Осборн, жену викария. Она, должно быть, вышла из своего дома, стоявшего немного дальше по дороге, и очень спешила. На ней была голубая парка, мужская, видимо принадлежащая ее супругу. Волосы у нее были в беспорядке, вид рассеянный.

– Ах, Брент, добрый вечер! – увидев его, воскликнула Генриетта Осборн. – Поздновато вышли.

– Я в паб иду.

– Правда? А я просто хожу… Ищу викария. Вы, случайно, его не видели?

– Нет. – Брент тряхнул головой, недоумевая, с какой стати священнику понадобилось уходить в такой час. Они с женой поссорились? Потом он вспомнил. – Кто-то шел в Пай-Холл, миссис Осборн. Может, это он был?

– В Пай-Холл?

– Хозяева недавно приехали.

– Ума не приложу, что могло ему там понадобиться. – Голос у нее был встревоженный.

– Я не знаю точно, кто это был, – пожал плечами Брент.

– Ну хорошо, спокойной ночи. – Генриетта повернулась и пошла назад, к своему дому.

Час спустя Брент сидел за фиш-энд-чипс, потягивая вторую пинту. В комнате было темно от табачного дыма. Музыкальный автомат играл громко, но в паузах между дисками смотритель парка уловил шум велосипеда, проезжающего по направлению к перекрестку. Брент поднял глаза и увидел, как велосипед проезжает мимо. Этот звук ни с чем нельзя было спутать. Выходит, он был прав: викарий побывал в Пай-Холле и теперь возвращался домой. В усадьбе он пробыл довольно долго. Брент подумал мельком про встречу с Генриеттой Осборн. Женщина беспокоилась о чем-то. Что происходит? Ну да ладно, не его ума дело. Брент отвернулся и выбросил это дело из головы.

Но довольно скоро ему пришлось о нем вспомнить.

10

На следующее утро Аттикус Пюнд прочел в «Таймс» статью.

Пюнд сидел в гостиной в Таннер-Корте и курил сигарету. Джеймс Фрейзер принес ему газету и чашку чаю. Вскоре он вернулся, чтобы опорожнить пепельницу.

– Видели первую страницу? – спросил Пюнд.

– Еще бы! Это ужасно. Бедная леди Маунтбеттен…

– Прошу прощения?

– Ее машину угнали! И это посреди Гайд-парка!

Пюнд улыбнулся, немного печально.

– Я не ту статью имел в виду. – Он ткнул пальцем в нужное место.

Фрейзер прочитал.

– Пай! – воскликнул он. – Не тот ли это…

– Да, он самый. Работодатель Мэри Блэкистон. Его имя упоминалось в этой комнате всего пару дней назад.

– Какое совпадение!

– Возможно. Совпадения случаются. Но в данном случае я не очень-то в него верю. Мы говорим о смерти – о двух скоропостижных смертях в одном и том же доме. Вы не находите это занимательным?

– Вы ведь так просто это не оставите?

Аттикус Пюнд задумался.

Ему определенно не с руки было браться за новое дело. Время, которое было в его распоряжении, попросту не позволяло этого. Согласно доктору Бенсону, ему оставалось от силы три месяца относительного здоровья, а их может не хватить, чтобы поймать убийцу. К тому же он уже принял определенные решения. Нужно использовать это время, чтобы привести в порядок дела. Необходимо составить завещание, распорядиться домом и собственностью. Из Германии он уехал практически без гроша за душой, но была коллекция фигурок из мейсенского фарфора работы восемнадцатого века, принадлежавшая его отцу и каким-то чудом пережившая войну. Пюнду хотелось бы видеть эту коллекцию в качестве экспоната, и он уже написал в Музей Виктории и Альберта в Кенсингтоне. Для него будет утешением, если после его ухода музыкант, проповедник, солдат, швея и прочие члены его маленького «семейства» останутся неразлучны. В конечном счете это единственная семья, которая у него есть.

Пюнд упомянул в завещании Джеймса Фрейзера, бывшего с ним в ходе пяти последних дел и чья преданность и бодрый дух никогда ему не изменяли, пусть даже от молодого человека было мало проку, когда дело касалось расследования преступлений. Пюнд хотел совершить несколько благотворительных пожертвований, особенно в Фонд поддержки сирот полиции метрополии и столицы. Более того, оставались бумаги, касающиеся главного труда его жизни, «Ландшафт криминалистического расследования». Чтобы закончить работу, ему требовался целый год. В нынешнем ее состоянии монографию издателю направлять немыслимо. Но Пюнд рассчитывал хотя бы собрать все свои записки, а также газетные вырезки, письма и полицейские рапорты, чтобы в будущем некий ученый-криминолог смог свести все их воедино. Обидно будет, если такой труд пропадет даром.

Таков был его план. Но если жизнь чему и научила его, так это тщетности составления планов. У жизни есть своя программа действий.

Сыщик повернулся к Фрейзеру.

– Я сказал мисс Сандерлинг, что не могу ей помочь, так как у меня нет веского повода появиться в Пай-Холле, – сказал он. – Но теперь этот повод имеется, и, как я вижу, дело ведет наш старый знакомый, инспектор Чабб. – Пюнд улыбнулся. Былые искорки заблестели в его глазах. – Соберите вещи, Джеймс, и подгоните машину. Мы выезжаем немедленно.