Онлайн чтение книги Сотворение мира
КАРТИНА ПЯТАЯ

Подвал универмага. Мебель, случайно собранная, В глубине — массивные ступени лестницы, откуда в открытую дверь проникает дневной свет. На улице шумно. Можно услыхать пение, музыку.

Входят Глаголин и Колоколов.

Колоколов. Ну, Георгий Львович, поздравляю! Ведь это что ж такое получается? Пришли вы, можно сказать, первый в город и стали первый человек в широком смысле слова.

Глаголин. Не вы, а мы, Андрюша, мы, мы. О, горе-горькое, мне на митинге записок насовали… сотня, видите! Все это надо разобрать, прочитать, понять. Какой я председатель, когда у этого председателя нет даже портфеля. Андрей, купите мне портфель.

Колоколов. Георгий Львович, где?

Глаголин. Вот и поздравляй друг друга. Портфель… тут спичка серная сейчас проблема. Не забыть сегодня же поставить вопрос о горторге… Но ваше поздравленье, Колоколов, мне очень дорого. Каким вы видели меня в теплушке, помните? Когда же это было? Я и не знаю. Я сам не понимаю, что со мной творится. Я очень устаю к ночи, безумно устаю, неслыханно, но засыпаю, как здоровый человек. Андрей, я не кажусь вам «психом»?

Колоколов. Георгий Львович, бросьте, не надо этих слов, даже в шутку. Разве вы сами не видели, какой овацией вас встретили, когда Старостин сказал, что вы как депутат Совета теперь становитесь председателем?

Глаголин. Милый, не переоценивайте оваций… но вот что дорого…  (Все время просматривает записки.)  Что такое? Начальник электростанции… потерял трудоспособность, был в концлагере… пишет жена. Тут есть очень важное сообщение, Андрей… Но вот что дорого, мой друг, что Старостин-то из лесу, из немецкого тыла, видел, как мы тут на свой страх и риск орудовали… В обкоме тоже знают.  (Вдруг.)  Колоколов!

Колоколов. Я.

Глаголин. Забыл, забыл. Нет, с памятью у меня плохо — наверно, на всю жизнь останется. Секретаршу надо. Эдакую злую, въедливую секретаршу, которая тебе покоя не дает ни днем, ни ночью. Колоколов, вы секретарь горкома комсомола!

Колоколов. Батюшки мои!

Глаголин. Старостин привез решение. Вы же старый комсомолец, Андрей. И мы когда-то в древности, в 1918 году, вместе с этим Старостиным в этом нашем городе в эр… ка… эс… эм… вступали.

Колоколов. Крепко. Это что же такое получается? Андрюшка Колоколов… при моем скромном стаже… Георгий Львович, я боюсь. Я же не выдержанный. Я же хотел бежать отсюда.

Глаголин. Подумаешь, какой грех! Я тоже хотел бежать, но никому не говорил.

Колоколов. Так что же вы кричали на меня?

Глаголин. Андрюша, вы не хитрый. Учитесь разбираться в человеческих поступках, зрейте, детка. Андрей, вы Симочку нашли?

Колоколов. Да вот послал курьера за ее подругой, этой Лебедью.

Глаголин. Как, разве у нас есть курьеры? Это уже аппарат.  (Вдруг.)  Андрей, мы до сих пор орудовали без аппарата. Хлеб, вода, расчистка улиц, первая амбулатория, автобусы… Не понимаю, как же это так без аппарата?

Колоколов. Вдохновение, Георгий Львович!

Глаголин. Ох, попадет мне на орехи за это вдохновение!  (Снял картуз, вынул бумаги.)  Рот вся отчетность городского исполнительного комитета. Впрочем, мы же копейки денег не истратили. А сидим на миллионах, полученных от Жителева. Хорош у нас народ в минуты испытаний… Со мной никто не говорил о ставках, о пайках, а ведь работают, и как! Зачем я шел, бишь? Вот видите, опять забыл. Меня сегодня что-то взбудоражило…

Колоколов. «Что-то»… Вернулись партизаны, митинг, праздник, Старостин, друзья…

Глаголин. Нет, я пришел за планом города. Тут у меня отражена вся картина нашей Помпеи. Теперь нельзя сидеть в подвале. Сейчас со Старостиным определим, где временно селиться. Я саперов у штаба Армии выпросил… немного дали. Вы Гололоба видели?

Колоколов. Чудной он… «Я, — говорит, — обязан с каждым моим партизаном попрощаться». Ну и… сами понимаете. Считайте: если дать в среднем на каждое прощанье полчаса, то сколько же времени займет вся эта операция?

Глаголин. Пускай прощается, это святой обычай воинов. Пускай гуляет — заслужил. И вы знаете, ведь Гололоб мой первый заместитель.  (Уронил газету, свертывая план города.)

Колоколов. Гололоб…  (Подумал.)  Старостин, конечно, лучше нас знает Гололоба. Два с половиной года вести войну в лесах — серьезная проверка человека.

Глаголин  (взял свой план города) . Знает, знает… Вы слыхали, как он Симочку охарактеризовал? Пример высокой личной моральной чистоты, бесстрашия, непокоримости. Все это нас касается, и непосредственно. Я спрашиваю, где Симочка? А вы молчите.

Колоколов  (хмуро) . Молчу… А что скажешь? С того самого дня, когда вы меня отхлестали, я больше Симочку не видел.

Глаголин. И не пытался видеть?

Колоколов. И не пытался.

Глаголин. Плохо же я вас хлестал…

Колоколов. Может быть, мне тяжелей, больней, чем кому бы то ни было.

Глаголин. «Тяжелей, больней»… Уж если говорить о боли, то…  (Увидел газету, быстро поднял с пола.)  Вот… истинное человеческое несчастье. Подумайте, один портрет жены нашелся… единственной любимой женщины, и где он красуется! В грязном фашистском листке!

Колоколов. Георгий Львович, давайте уничтожим эту газету!

Глаголин. Как? А портрет…

Колоколов. Зачем он вам?

Глаголин. Я сделаю с него другой портрет — большой, красивый.

Колоколов. Портрет… после того… Оставить портрет женщины после того, как эта женщина публично отреклась от вас, от родины! Нет, вы меня простите, это странная какая-то болезненная слабость.

Глаголин. Эх, милый юноша, вы неудачно прокурорствуете. Да как вы можете судить о слабости, о силе человеческой души, когда вы в три минуты потеряли веру в свою невесту… а ведь все мы так и считали, что Симочка ваша невеста. Теперь вы мучаетесь, места себе не находите, какая же это сила? Статейку эту я перечел тысячу раз и тысячу раз передумал нашу с женой жизнь, — вы лишь вообразите, какая это страшная работа мысли!.. Не раздумья, не лирические воспоминания, а точное, последовательное изучение двадцатилетней жизни с женщиной. Это сила сопротивления души, которая мне говорила: ничему не верь, что здесь написано. Теперь я навсегда свободен от этой боли, ничему не верю. Если такие люди изменили, то я должен перестать верить в самого себя.

На пороге — Нона.

Так что газетка эта меня больше не волнует. Сохраните ее, мы сделаем портрет. Не знаю, может быть, Надежда Алексеевна погибла, но память о ней будет чистой и… довольно! Слышать не хочу о боли, тяжести. Довольно. Если меня будут спрашивать, — скоро вернусь.  (Уходит.)

Колоколов  (один) . Вот и думай и учись, как жить…  (Держит в руках газету.)

Входит Нона.

Нона. Давно пришла  (подчеркнуто)  по вашей просьбе, но вы беседовали с Глаголиным, я не хотела мешать. Я вас не приветствую, мы не так уж хорошо знакомы.

Колоколов. Садитесь. Ваши приветствия меня не занимают.

Нона  (стремительно, почти крик) . Покажите мне газету! Скорее дайте посмотреть. Я боюсь.

Колоколов  (насмешка) . Чего вы боитесь? Вы до сих пор всех уверяли, что ничего на свете не боитесь.

Нона  (резко) . Не боюсь и не боялась, но тут совсем другое дело. Вы еще не знаете, какое оно важное. Мне только надо посмотрть, что за газета, что за лицо я увидела.

Колоколов  (с недоверием) . Посмотрите, если так.

Нона  (берет газету и только взглянула на портрет) . Надежда Алексеевна!.. Значит, она жена Глаголина…

Колоколов. Да, жена Глаголина…

Нона. Ему же надо сказать все…  (Вскакивает.)

Колоколов. Стойте! Чему же тут удивляться?

Нона. Но ведь ни я, ни Симочка понятия не имели, что эта женщина — жена Глаголина. Мы знали, что она тюремный врач, подпольщица и все.

Колоколов. Подпольщица?

Нона. Боже мой, конечно. Работала у немцев по специальному заданию, выступала на их собраниях, писала разные статьи, а когда подпольную организацию немцы захватили, Надежда Алексеевна осталась одна… Я не могу вам много рассказывать, может быть не имею права, но я клянусь вам своей жизнью, что это так.

Колоколов. Позвольте, но разве прежде вы эту газету не читали?

Нона  (пожала плечами) . Я? Вы меня смешите.

Колоколов. Да, да… Вы тогда были… ревю… ревю… понятно… танцовщица.

Нона. Ревю, так что же? Если я окончила хореографическую школу, то что же мне, бухгалтером итти служить?

Колоколов. Положим, так. Но как же с вами могли сойтись такие люди, как наши подпольщики?

Нона. А очень просто — через Симочку, она моя подруга с детства. Симка являлась из лесу по своим делам и шла прямо ко мне, а мое дело было маленькое: только ничего не видеть и ничего не понимать. Разве это трудно?

Колоколов. Для вас это нетрудно. Еще один вопрос. Каким образом Симочка познакомилась с Надеждой Алексеевной?

Нона. Пусть она сама рассказывает, а то вы можете подумать, что я делаю себе какую-то рекламу. Колоколов. Но где же она?

Нона. Кто?

Колоколов. Симочка.

Нона. То-то и горе, что не знаю. Пойду искать. Только Симочка могла бы раскрыть всю правду. Где мне теперь искать?

Колоколов. Может быть, она говорила, по каким причинам собирается уехать и куда?

Нона. Это вы ее обидели.

Колоколов. Прошу не вмешиваться в мои личные дела.

Нона. А тут и вмешиваться не во что. Вы насчет личных дел плохой организатор. Какая девушка вас полюбила! Впервые! Без оглядки!.. Да я на вашем месте лопнула бы от счастья. Нет, Андрей Сергеевич, когда вы были наш инструктор по конькам, мы вас считали настоящим Дон Жуаном… А вы… не то… не то.  (Уходит.)

Колоколов  (один) . Ох, эти балерины!.. Лучше с ними и не связываться. Ну, а такой вот Ноне Лебедь тоже надо верить? Ведь это же не шутка, что она сказала.  (Схватился за голову.)  Вот — клубок!.. Правда или нет? Все равно надо щадить Глаголина, нельзя будоражить человека. Если Симочка вернется, все и узнается до конца.

Входит Глаголин с группой горожан, среди которых женщина в пуховом берете, жестянщик, Мужалов, два полиграфиста и милиционер.

Глаголин  (женщине) . Вы не волнуйтесь. Мне трудно понимать вас, когда вы так волнуетесь.

Колоколов. Пожалуйста, товарищи, входите, располагайтесь!

Наборщик. Спасибо, товарищ Колоколов.

Глаголин  (садясь, женщине) . Пожалуйста.

Женщина. Крышу… только крышу.

Глаголин. Крышу, понимаю… Кому крышу? Вам?

Женщина. Не мне, детям.

Глаголин. Чьим детям, вашим?

Женщина. Общим.

Кто-то тихо засмеялся.

Кому это смешно?

Голос. Не знаю.

Милиционер  (вдруг) . Граждане, давайте не будем.

Женщина. Так бы и дала по шее, кому это смешно.

Глаголин. Зачем же так резко?

Женщина. А я их народила? Не я же… Чьи они? Каким их матерям отдать? Собрали сорок девять малышей… Я начала их собирать… Потом нашлись помощницы… образовался сад. Сейчас хоть караул кричи. Убрались в стенах… хлеб дают, приварок делаем, а крыши нету.

Глаголин. А кто крышу будет крыть?

Женщина. Товарищи начальники… не знаю… как-нибудь.

Глаголин. «Как-нибудь» не выйдет. (Собравшимся.) Кровельщиков тут не слышно?

Голос из очереди. Ведерщик есть… жестянщик… Испарин.

Глаголин. Пожалуйте сюда, гражданин Испарин. Детям надо сделать крышу.

Жестянщик. Слыхал, слыхал.

Глаголин. Гражданин Испарин, покроете?

Жестянщик. Нет.

Глаголин. Почему?

Жестянщик. Да ведь оно ведь… не по нашей, как сказать, профессии. Мы, как сказать, ведерщики, жестянщики.

Глаголин. А если вам за шею будет литься? Профессия позволит?

Жестянщик. Ежели за шею… да… она позволит.

Колоколов. Сделает, Георгий Львович. Глаголин. А вы, товарищ жестянщик, ступайте с этой женщиной.  (Женщине.)  Он — ваш. Пока крышу не покроет, из рук не выпускайте.

Женщина  (жестянщику) . Ты отец своим детям?

Жестянщик. Ох, отец… отец… Никуда не денусь. Сделаю. Железо дайте.

Колоколов. Найду, не плачь. Иди на место.

Женщина. Иди рядом, на шаг не отставай, а то мы знаем вас, отцов своих детей.

Женщина и жестянщик уходят.

Глаголин  (вслед женщине) . Строптивая, сердитая… а ведь человеком руководит глубокое социалистическое чувство.  (Резко пришедшим.)  Хлеб насущный мы вкушаем? А кто его делает? Такие вот добровольцы. Жажду утоляем? А кто колодцы роет? Но, друзья, если кто-нибудь сейчас сюда явится просить и требовать, как до войны, ничего не выйдет — я не чародей, а общею душою можем сделать чудеса. Милиционер  (гражданину) . Ваша очередь.

Гражданин. Я в другой раз обеспокою их… не к спеху.

Мужалов  (ажиотаж) . Георгий Львович, это я, Мужалов. Не узнали? Старший мастер сапожной мастерской номер один. Перед самым началом войны супруге вашей туфельки делали. Жива ли?

Глаголин. Мастерскую надо открывать, Мужалов.

Мужалов. Откроем, вы не беспокойтесь. Я к вам по экстре прибежал.

Глаголин. Какая экстра?

Мужалов. Шш!..  (Оглянулся.)  Секретная… Позвольте мне посторожить.  (На ухо, с величайшим наслаждением.)  Я водку открыл.

Глаголин. Водку?

Мужалов. Шш!..

Глаголин. Много?

Мужалов. Шш!.. Две тыщи литров, три, четыре… не знаю. В посуде, и вся закуборенная.

Глаголин. Так… Где?

Мужалов  (шепчет) . Под самым обер-фюрером…

Глаголин. Как это под обер-фюрером?

Мужалов. Здание, где помещался обер-фюрер нашей провинции… Главный шеф. Наша водка, русская… пшеничная…

Глаголин  (записывает) . Товарищ, милиционер! Коменданта города Бумагина ко мне.

Милиционер уходит.

Мужалов. Георгий Львович, я ни капли… ни-ни, на што болею без нее. Нюхом дошел. А как увидел — испугался. Фонд! Понимаете?

Глаголин. Присядьте пока, друг Мужалов.  (Следующим троим.)  У вас какое дело?

Наборщик. Мы, собственно, типографы, полиграфисты. Я наборщик, а это мой помощник.

Глаголин. А набирать пока что нечего и негде.

Помощник наборщика. Совершенно правильно, но мы конурку присмотрели.

Глаголин. Что? Конурку? Да, конечно.  (Вдруг с болью.)  Не то, не то… Сейчас нужны какие-то широкие и сильные решения. Электричество мне надо. Станция взорвана, но мне начальник передает…  (В руке записка.)  «Турбинный зал и вся котельная целы». Оттуда наши люди мины вынули. Взорвались стены, потолки обрушились. Мужалов, вы не уходите.

Мужалов. Я здесь, я — вот он.

Глаголин. Бросить бы сейчас полтыщи мужиков на электростанцию, здоровых, наших мужиков, — в три дня расчистят взорванное. Колоколов, а что, если нам попросить у Гололоба полтыщи партизан… народ отборный.

Колоколов. Да ведь они сейчас гуляют. Дело понятное.

Глаголин. Правильно, гуляют…. Но мы же их опять премируем, так что домой поедут без обиды… Идея! Ток у меня будет… Лес нужен мне, товарищи наборщики, лес, доски, кругляк… Его же надо во-время готовить. Колоколов, сочиняйте нам воззвание… Сегодня какой день?

Мужалов. Четверг, Георгий Львович.

Глаголин. Воззвание к населению на воскресник! Весь город должен выйти в лес. У Гололоба займем кухни… Соберем все топоры и пилы. Товарищи полиграфисты, как хотите, но напечатайте мне к вечеру воззвание… Ступайте, сделайте все невозможное.

Наборщик. Пошли, Михаил Петрович?

Помощник наборщика. Пошли.

Полиграфисты уходят.

Глаголин. Угощу, как полагается. Мужалов, лети вихрем к коменданту города Бумагину, пусть берет водку на учет. Тебя я за открытие премирую.

Мужалов. Уж на что болею без нее, но из фонда не возьму. Нипочем!  (Убегает.)  И не просите, все равно не возьму!  (Остановился.)  Разве что пол-литра… литр какой.  (Уходит.)

Появляются старуха, мать Глаголина, и Коля — сын.

Старуха. Гоша!.. Гоша!. Какой-то сумасшедший чуть с ног не сбил нас.

Глаголин. Вас… не понимаю. Это вы и есть?!

Коля. Папа!

Глаголин. Колюша! Мать!  (Растерянность.)  Ну, что ты скажешь!

Старуха. Мы к дому шли, а там пустырь.

Глаголин. Пустырь… А мы на что? Андрей, ведь знакомы?

Колоколов. Я рад, Георгий Львович.  (Поклонился старухе.)  Меня дела ждут… срочные… (Выходит, подает знак, и вместе с ним выходят остальные посетители.)

Глаголин. Здравствуй, матушка, здравствуйте, мои безвестные скитальцы.

Коля бросается к отцу на шею.

Колька, ты теперь меня поборешь. Какой детина вымахал! Ведь я его оставил десятилетним.

Коля. Ты разве не военный?

Глаголин. Военный, брат, воюю…

Коля. А мать? Она пропала?

Старуха. Георгий, скажи, что случилось?

Глаголин. Не торопите меня. Дайте разглядеть вас. Никто, брат, не пропал. Ты не пропал, и я воюю.

Коля  (отвел отца в сторону) . Может быть, мать погибла? Ты уж лучше скажи.

Глаголин. Нет, она жива. Вернется.

Коля. А когда вернется?

Глаголин. Не знаю, не скажу… но она вернется.

Входит Маруся.

Маруся. Товарищи, скажите, тут нету Гололоба Миколы?

Глаголин. Маруся, тут у нас другой Микола, чуть поменьше.

Маруся. Георгий Львович, здравствуйте… Какой-такой другой Микола?  (Увидела мальчика, старуху.)  Я чувствую, что этот хлопчик — сын ваш.

Глаголин. Сын, Маруся, Колька, длинный, как верста!

Маруся  (нежно) . Ну, где же верста? Какой хороший хлопчик! Здравствуй, хлопчик… Дай я тебя поцелую. Скраснел, смотрите. Ну, не будем целоваться, раз такое дело. Ты ж мне подай ручку.

Глаголин. Колька, подай руку. Как не стыдно…

Коля. Вот еще… пристали.

Глаголин. Коля, ты где так научился разговаривать?

Маруся  (мягко) . Георгий Львович, ну не надо… Он же как веточка дрожит, он с вас глаз не спускает.  (Старухе.)  Здравствуйте, бабуся! Натерпелись по эвакуациям?

Старуха. Всякое было, милая. И плохое было и хорошее.

Маруся. Да, да ничего, теперь самое великое горе наше кончилось.

Старуха  (глядя на Глаголина) . И мое великое горе кончилось.

Маруся. Георгий Львович, мне Микола говорит, что надо рыть землянку, а где рыть — не показал.

Глаголин. Вам рыть землянку? Это он так… Он романтик.

Маруся. Как, говорите?

Глаголин. Романтик, говорю.

Маруся. Да, да… Он вечно неспокойный. Рой землянку — и конец. Ну где я буду рыть?

Глаголин. Никаких землянок, Маруся, рыть не надо. Я вас устрою вместе с моей семьей… Маруся, вот вам записка. По этой записке вам дадут машину. Пожалуйста, поезжайте вместе с моей матушкой и Колькой на Заречную улицу и там спросите Кузькину мать.

Маруся. Що такое? Да вы шутите… Кузькина мать.

Глаголин. Серьезно говорю. Так хозяйку нашу зовут соседи. Эта женщина сейчас же вас устроит, как родных примет. Поезжайте, чтоб до вечера управиться.

Маруся  (Коле и старухе) . Пойдемте начинать жить на новом месте. Надо помогать друг другу. Давайте ваши вещи. Мне Микола всегда говорит: Маруся, ты люби чужое счастье, тогда свое прибудет. Я так и делаю.

Коля  (Глаголину) . А ты когда домой придешь?

Глаголин. К вечеру, Колюша.

Коля. Ты приходи, мне хочется с тобой побеседовать.

Глаголин. А ты думаешь, мне не хочется? До петухов будем беседовать.

Маруся, Коля и старуха уходят. Входит Колоколов.

Колоколов, получается воззвание?

Колоколов. Получается, но туго…  (Вдруг.)  Георгий Львович, вам откроюсь… Я люблю ее…

Глаголин. Кого?

Колоколов. Симочку. Я не могу себе простить… Я ненавижу самого себя.

Глаголин. Чего ж тут открываться! Знаю. Очень рад, что вы терзаетесь, подлец, но ничего, влюбленные становятся поэтами. Пишите.

Колоколов. Какая тема?

Глаголин. Большая, широкая: сотворение мира, как вы однажды изволили выразиться. Пишите, пишите.  (Ушел налить себе чаю в глубь подвала, где на печурке стоит огромный чайник.)  Колоколов. Пишу, пишу.

Входит Гололоб. В руках плеть. Прекрасное расположение духа.

Гололоб  (поет) . Что тут такое, голуба моя Андрей? На самом деле это здешний горсовет?

Колоколов  (дружеская грубоватость) . На самом деле. Тебе не нравится?

Гололоб. Почему не нравится? Только я таких горсоветов еще не видал.  (Поет.)  А где же здешний председатель?

Глаголин. Ты что тут шумишь?

Колоколов. Вот, познакомься, наш хозяин города.

Гололоб. А?.. Не узнаю. Вот это мне приятно. Георгий Львович, ты есть мэр?

Глаголин  (смеется) . Мэр… А что?

Гололоб. Да как же это получилось?

Глаголин  (юмор) . Как?.. Захватил власть и держу. Между прочим, я не гордый. Могу уступить. Возьми.

Гололоб. Ото ж работа… товарищ полковник!

Глаголин. Что, товарищ генерал?

Гололоб. Що это такое с тобой сделалось?

Глаголин. А что, мой друг?

Гололоб. У тебя же была эта самая… апоплексия. Лекарства принимаешь?

Глаголин. Да, милый мой, принимаю, пью… Особый жизненный бальзам.

Гололоб. Що? Бальзам? Я не пробовал.  (Налил воды.)  Какую моду завели: в графин воды наливать.  (Отставил от себя воду.)

Глаголин. Что с тобой происходит, душа милая?

Гололоб. Душа из рамки вышла. Но недолго буду… Сердце стало хрупкое, сигналит… Слышишь… тик-тик… Позывные дает. Да.  (Вздохнул.)

Колоколов поднимается с бумагой в руках.

Глаголин. Гуляй… но только ты… а впрочем, гуляй. Ми-кола.

Гололоб. Не беспокойся, товарищ Глаголин, за мою этику. Этой этики теперь набрался, сам ее могу преподавать. Не в этом дело.  (Поет.)  У каждого своя натура. Хожу и чувствую — хочу гулять. И делаю я остановку на своем жизненном билете: загулял… Потом опять сажусь на поезд и продолжаю ехать вперед. Вот какая у меня выработалась этика.

Колоколов. Это не этика, а целая философия.

Глаголин. Интересно, Гололоб, что же ты на будущее думаешь?

Гололоб. На будущее… Мне думать много не приходится. Моя Марусенька на село ехать не хочет — там наши девочки пропали.  (Вдруг.)  Поеду в партизанский штаб, пускай меня на «Дугласе» забрасывают дальше перед фронтом! Я только тем довольный, что моя особа, фигура моя, на ходу. Глаголин. А вот кончим воевать… куда тебя забрасывать?

Гололоб  (смешался) . Когда кончим? Да, я понимаю — скоро… Що ты хочешь мне сказать?

Глаголин. А вот что, товарищ командир: переключай свою особу на мирный путь. Андрей, документ у вас? Короче говоря, я председатель, а ты мой заместитель. Договорились?

Гололоб. Що договорились?

Глаголин. Записано… записано!

Гололоб  (оторопел. Искренне, со смешанными чувствами) . Постой записывать… Ото ж махнули!! Нет, вы как? Серьезно?

Колоколов. Ты сам сообрази, как тебя возвысила война!

Гололоб (юмор, ирония, удовольствие) . Да. Возвысился.  (Вдруг иной тон.)  А що вы думаете — да! От трактора ушел, механик, больше ничего. Я на войну не плачусь. Она меня два раза в землю загоняла, а я опять наверх выскакивал. Везучий у меня характер.  (Читает поданную Колоколовым бумагу. Пауза.)  А що, хлопцы, это правильное решение. Понимаете ли, какое дело, — я знаю, пользу принести могу… Бывает это с человеком — могу, и больше ничего.

Глаголин. Стой, Гололоб! Садись! Слушай, нам с тобою сейчас надо разрешить важнейшую проблему.

Гололоб  (выпил воды) . Что ты говоришь? Проблему?

Глаголин  (показывая электрическую лампочку) . Вот! Понимаешь?

Гололоб. Понимаю, лампочка… обыкновенно… волоски целые…

Глаголин. Но не горит.

Гололоб  (хитрость) . Вот удивительно! А почему?

Глаголин. Наша проблема — электроэнергия. Ты меня понимаешь?

Гололоб  (обиделся) . За кого ж ты меня принимаешь, Георгий Львович! У меня только разговор простой, но я же техник по своему образованию.

Глаголин  (ищет слов) . Ты человек широкий, по натуре смелый… Ах, если б ты мне помог!

Гололоб. Слушай, хозяин, ты только меня не агитируй, я сам умею агитировать. Скажи мне прямо, чего тебе надо?

Колоколов. Людей.

Глаголин. Хороших, настоящих людей.

Гололоб. Настоящих и хороших? Сколько?

Глаголин. Пятьсот душ.

Гололоб. Пятьсот? Так! Надолго?

Глаголин. На три дня.

Гололоб. Проблема!  (Помочил лоб водой.)

Глаголин. Может быть, помочь выступить, сказать?

Гололоб. Що? Ты думаешь, я буду их агитировать? Ты с кем имеешь дело? Ты же имеешь дело с прославленным народом, это же всё мои люди… а я у них еще своего авторитета не потерял. Пятьсот? На три дня?

Колоколов. На три, четыре, на пять дней.

Гололоб. Обрадовался… на год… Я сам приму решение! Не такие, кажется, проблемы проходили…

Глаголин  (интимно Гололобу, Колоколову) . Ах, друзья, друзья, у каждого человека бывает день его зенита, вершины! Может быть, этот день и есть мой зенит…

ЗАНАВЕС