Онлайн чтение книги Современная идиллия
XVII. И ГРЯНУЛ БОЙ!

На следующее утро, ясное, солнечное, еще до половины пятого, все прикосновенные к предстоящему поединку собрались уже в столовой пансиона. На вопрос прислуживавшей им служанки: куда господа поднялись так рано? был согласный ответ:

— Ins Grime.

Перед окнами дожидались четырехместные дрожки. Брони вынес и уложил в них с осторожностью какую-то длинную вещь, завернутую в плед; затем не менее заботливо поместил на дне экипажа объемистую корзину, из которой лукаво выглядывала группа бутылочных горлышек.

Укрепившись на скорую руку кофе, поднялись в путь. В экипаж сел один Брони, для охранения уложенных в нем сокровищ. Остальные следовали пешком. Куницын не выспался и потому был мрачен и молчалив; впрочем, не с кем было и говорить ему. Лиза и натуралисты болтали как ни в чем не бывало, так что никто из встречавшихся им экскурсантов не мог в них заподозрить траурную процессию к лобному месту.

За малым Ругеном, на краю опушки, дрожки остановились. Выскочив из них, Брони велел кучеру обождать, передал Змеину плед с завернутыми в него таинственными вещами, сам завладел заветною корзиною и, став во главе процессии, углубился в чащу. Вскоре открылась перед ними небольшая лужайка, замкнутая кругом высокими деревьями. Солнце обливало свежую мураву своим полным светом и играло там и сям в невысохших брызгах утренней росы. Из чащи веяло прохладой и сыростью.

Секунданты развернули пледы, и обнаружились четыре блестящих лезвия.

— Сюртуки долой! — скомандовал Брони.

— В их-то присутствии? — указал Куницын на Лизу.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, — заметила та, — я не так мелочна, чтобы показывать наивный вид, будто не знаю, что мужчины являются на свет не в платьях, и боюсь, что, скинув их, они сдерут с себя живьем кожу.

— А в таком случае я с моим удовольствием, — сказал правовед, следуя примеру противника, который же сбросил с себя верхнее платье. — Я забыл, что вы материалистка.

Секунданты вымеривали между тем длину оружия.

— Приблизительно одного калибра, — сказал корпорант. — Выбирайте, господа.

Противники взяли по эспадрону, секунданты также.

— Брр, какой мороз; заметил Ластов, становясь в позицию. — Хорошо еще, что я в одних рукавах, а то можно было бы подумать, что трушу.

Презрительная улыбка пробежала по лицу Куницына; но, воздерживаясь от всякого замечания, он поправил только в глазу стеклышко.

— Что же, господа, — спросила Лиза, — так в шляпах вы и деретесь?

— Оно практичнее, — отвечал поэт, — солнце не мешает, да и тумаки по голове не будут так ощутительны. Одно условие, милый мой, — обратился он к противнику. — Тебе, конечно, также не особенно желательно быть обезображенным; так я предлагаю, не бить в лицо. Хочешь?

Правовед опять усмехнулся:

— Жаль вам своей смазливой рожицы? Пожалуй, так и быть, не трону.

— Я вовсе не нуждаюсь в твоем великодушии, — отвечал Ластов. — Кому из нас двоих, тебе или мне, дороже его смазливая рожа, — подлежит еще сомнению. Разница между нами только та, что я откровеннее тебя и высказал обоюдную задушевную мысль. Впрочем, если хочешь, я отсеку тебе нос; что я дерусь недурно, подтвердит тебе Змеин.

— Да ведь я же говорю вам, что не имею ничего против вашего предложения. Вы хотите только выиграть время.

— Нимало. Я к твоим услугам.

Оружия врагов скрестились. Секунданты стали каждый за своим дуэлянтом, готовые предупредить вооруженною рукою всякий "незаконный" удар противной стороны. Посредница в ожидании предстоящего зрелища, расположилась на ближнем древесном пне.

— Los[85]давайте (нем.)! — скомандовал корпорант. Куницын быстро отделил эспадрон от неприятельского лезвия и ударил приму. Ластов спокойно и ловко отвел удар. Правовед замахнулся квартой — и та была отбита. Посыпался еще ряд метких ударов, отпарированных с тем же искусством. Куницын заносится опять квартой; Ластов парирует намеренно слабо, вражеское лезвие соскальзывает к нему на грудь — и на белоснежной рубашке его, ровно по середине груди, выступает явственная красная полоска. Раненый отскакивает два шага назад и опускает оружие:

— Es sitzt[86]Остановитесь (нем.)!

— Это вы, как секундант победителя, должны были закричать: "Es sitzt"! — наставительно замечает Змеину корпорант.

— На следующий раз не премину. Но теперь не до того: где у нас пластырь?

Правовед, подобно другим, хлопотал около своего побежденного противника.

— Я надеюсь, что ты не опасно ранен? — спрашивал он заботливо, с великодушием победителя.

— По крайней мере, не смертельно, — отвечал с улыбкою побежденный, пожимая ему с теплотою руку. — Однако, черт побери, кусается! — прибавил он, расстегивая запонку рубашки и распахивая грудь.

Лиза даже ахнула: поперек груди зияла довольно широкая рана длиною вершка в два; кровь ручьем бежала из нее. Брони выхватил сверток пластыря и ножницы из рук Змеина и начал вымеривать рану.

— Отойдите, господа, дело мастера боится. Вот если б вы, сударыня, достали водицы, чтоб обмыть рану; там, в корзине, между пивными бутылками, припасена одна и с водой.

Девушка поспешила исполнить поручение. Змеин между тем отвел своего дуэлянта в сторону.

— Не покончить ли на этом? Забава, как оказывается, не совсем безопасная. Кровожадность ваша утолена, цель достигнута — was willist du, mein Liebchen, noch mehr[87]что вы, мой милый, хотите еще более (нем.)?

Правовед прищурился.

— Вы это от себя или по поручению господина Ластова?

— Нет, от себя. К чему лишнюю кровь проливать? Еще пригодится. Ведь может же на беду случиться, то на следующий раз будете ранены вы?

Куницын призадумался.

— Так и быть!

Он направился к перевязочному пункту. Там молодой оператор, наклеивая пластырь на рану поэта, задавал последнему серьезную распеканцию.

— Экая рана, подумаешь! Баснословно! Признайтесь-ка откровенно, что последняя ваша парада была скандалезна, из рук вон плоха?

— Чистосердечно каюсь! — весело отвечал пациент. — Лизавета Николаевна, сделайте одолжение, налейте-ка мне vom edlen Gerstensaft[88]благородный напиток (нем.), потеря крови ослабила меня.

— Вы действительно бледнее обыкновенного, — сказала посредница, наклоняясь к заветной корзине, чтобы исполнить желание раненого.

— Что вы? Не давайте! — остановил ее Брони. — Недостоин. Вы, государь мой, кажется, забываете, что обещались посвятить одну стычку и мне.

— Вот следующую дерусь за вас. Только сами посудите, как же драться хорошенько, когда вы отказываете даже в крепительном напитке Гамбринуса?

— Ну, Господь с вами. Сударыня, налейте ему Шопена. Так смотрите ж, не ударьте в грязь лицом.

— Если тебе уже очень не по душе, — небрежно обратился к поэту подошедший в это время Куницын, — то, пожалуй, перестанем; я не настаиваю непременно на продолжении rencontre'a[89]дуэли (фр.).

Ластов взглянул на своего секунданта и покачал отрицательно головой.

— Нет, не могу. Долг платежом красен.

— Что я вам говорил? — отнесся к правоведу Змеин. — Еще рьянее вас. Но я все-таки не понимаю тебя, Ластов? Сам же говорил вчера…

— То вчера, теперь я связан кружкою баварского. Повремените, господа: расклеился, так не сейчас и склеить. Wird's bald, Herr Leib und Magenflicker[90]Это скоро, г-н пильпирующий тело и живот (нем.)?

— I's ist schon[91]Скоро уже (нем.), — отвечал хирург, окончательно нажимая платком края пластыря.

Лиза подала обоим по шопену пенистого пива.

— Александр Александрович, желаете?

— Позвольте.

Куницын отказался. Трое университетских чокнулись кружками и потом опорожнили их разом.

— А! Силы возвращаются, — сказал Ластов. — Aux armes, citoyens[92]К оружию, граждане! (фр.)!

Враги и сподвижники их стали опять в позицию. Стиснув с решительностью зубы, Куницын, не дождавшись условного "Los!", выпал убийственною секундой. Ластов предвидел удар и, отпарировав его с силой, ответил в свою очередь легкой квартой. Правовед дрался недурно и отбил ее по всем правилам фехтовальной школы. Упало с той и с другой стороны еще несколько ударов. Но в то время как правовед приходил все в больший азарт, и каждый удар его имел явною целью чувствительно поразить противника, этот последний отбивался играючи, словно тросточкой от стаи мух, и если сам наносил иногда удар, то так легко, что Куницын, при всей своей горячности, мог отпарировать его. Около пяти минут уже длилась битва — ни с той, ни с другой стороны не было ни царапины.

— Что же вы наконец? — шепнул за спиною Ластова нетерпеливый голос. — Вы забываете, что деретесь за меня.

— Смотрите же, — отвечал тот. — Это за моего секунданта!

И, привскочив на аршин от земли, он ударил сильнейшую приму через голову и затылок противника. Шляпа упала с головы правоведа, и гибкое неприятельское лезвие со свистом проехалось по его спине.

— Ай! — невольно вскрикнул он, поднося к губам левую руку. Он держал ее, в продолжение всего боя, как следует, за спиною, и эспадрон Ластова, хлыстнув его по спине, избороздил и ладонь этой руки его.

— Das sitzt! — поспешил возгласить Змеин, чтобы загладить прежнюю оплошность.

— Опять невпопад! — укорил дерптец. — Теперь ваш же дуэлянт ранен, а вы, вместо того, чтобы отстаивать его, говорить, что это пустяки, что нет никакой раны, первые же кричите: "Es sitzt!".

Закусив от боли и негодования губу, правовед обвертывал платком пораженную руку.

— Да покажите же баснословный вы господин, — сказал Брони, — может быть, лучше, наложить кусочек пластырю.

Правовед распутал повязку и показал ладонь. Поперек ее, от одного конца до другого, тянулся легкий шрам, из которого в нескольких местах выступали крупные капли крови.

— Вишь, тоже красная, — заметил иронически корпорант. — Я всегда слышал, что у аристократов синяя. Господин Змеин, потрудитесь залепить эту безделицу. Вы секундант, а не заботитесь о благосостоянии своего дуэлянта.

— Не забочусь? — отвечал с важностью Змеин. — Вы думаете, это у него единственная рана? Неrr von-Kunizin, Advocat aus St.-Petersburg, — извольте показать спину. — Он повернул правоведа вокруг оси. — Нет, что-то не видать; должно быть, один синяк, рубашка цела. А я так и думал, что распадетесь пополам — так звонко свистнуло.

— Пожалуйста, приберегите ваши остроты для других, — отвечал с раздражением Куницын.

— Ну, батенька, удружили! — говорил корпорант, ударяя по плечу поэта. — Никогда, ей-ей, ничего подобного не видывал. Это ведь вы за меня? Ха-ха! Молодчина! Теперь выпивайте хоть весь запас пива — не осерчаю. Знаете, мне хотелось бы выпить с вами брудершафт? Давайте, а?

— С удовольствием. Лизавета Николавна, позвольтека нам еще по шопену.

Лиза подала им по бутылке.

— Можете и так. Не думала я, что низойду на степень маркитантки!

Продев руки, как должно, одну под другую, молодые люди выпили каждый свою бутылку и поцеловались потом три раза.

— Важно! — причмокнул Брони. — Теперь, значит, на ты? Как-то баснословно-отрадно, знаешь: есть около тебя братская душа.

— До свадьбы заживет, — говорил Змеин, окончив операцию бинтования руки правоведа. — Теперь, я надеюсь, вы удовлетворены? Можно, наконец, домой.

— Менее, чем когда-либо… — отвечал мрачно и отрывисто Куницын, которого, видимо, подмывала мысль о понесенном им унизительном поражении.

— Не перестать ли нам? — предложил и подошедший в это время Ластов. — Я, со своей стороны, не имею уже большой охоты драться.

— А! Струсили. Теперь поздно. Была честь предложена — отказались. Узнайте же, что значит шутить со мной! Назначено четыре coups, было всего два, следовательно, я имею полное право требовать от вас продолжения дуэли. Берите шпагу и не тратьте лишних слов.

— Как знаете, — отвечал Ластов, поднимая с земли эспадрон.

И бой возобновился. Но эта стычка прекратилась еще скорее предыдущих.

— Вам жаль своей физиономии, так вот же вам! — вскричал разгоряченный правовед и, замахнувшись квартой, тут же переменил направление оружия в секунду, чтобы, обманув таким образом противника, нанести ему полный удар в щеку. Поэт вспылил и отбил злонамеренный удар со всей энергией. Но парада его была так сильна, что эспадрон Куницына отлетел далеко в сторону, а лезвие вражеского оружия, неудержимого в своем стремлении, вонзилось в его распростертую руку, несколько выше кисти. Кровь бойким фонтаном забила из свежей раны.

— Das sitzt! — решил Брони и бросился за водой и пластырем.

Все столпились вокруг пораженного, и Лиза поспешила обвернуть ему руку собственной косынкой.

— Кажется, артерию захватило, — заметила она с видом знатока.

— Извини, голубчик Куницын, пожалуйста, не сердись, — умолял перепуганный Ластов, — право, невзначай.

Раненый хотел что-то ответить, но вдруг закрыл глаза, опустил голову и пошатнулся: с ним сделалось дурно. Его схватили под руки. Возвратившийся с необходимыми врачебными средствами корпорант вылил ему на голову полбутылки воды, и когда больной очнулся, то принялся за необходимые омовения и заклеивания, перевязал ему руку несколькими платками и, накинув ему на плечи плед (по случаю забинтованных рук нельзя было надеть на него верхнее платье), решил:

— Домой.

Никто уже не возражал. Ластов хотел было повести своего врага-инвалида под руку, но тот высвободился и отвернулся.

— Оставьте… Мы с вами еще разделаемся…

— Оставь его на мое попечение, друг Leo Leonis, — сказал Брони, — лучше пособил бы господину Змеину подобрать воинские принадлежности. Вот если г-жа студентка не откажется отвести его со мною к рожкам…

— Ах, нет, зачем же, я и сам… — проговорил правовед, оправляясь, но тут же опять пошатнулся, так что спутники должны были его поддержать. Он с горечью улыбнулся. — Нет, что-то не того… нейдет… Я чувствую, что дело плохо… У меня, Лизавета Николаевна, есть к вам последняя просьба: если б я не пережил своей раны, то скажите вашей сестрице, чтобы принесла цветов на мою могилу.

Лиза расхохоталась:

— Ну, вы еще не совсем безнадежны; потеря крови настроила вас элегично.

— Напрасно вы его утешаете, — вздохнул Брони, — дела уже не поправить: дома ждет нас баснословный завтрак в честь примирения, а господину Куницыну в настоящем его положении едва ли можно выпить основательно. Нет, сударь, я от души соболезную о вас.

Пока Ластов одевался, Змеин завернул в плед эспадроны и подобрал пустые бутылки и кружки, разбросанные по полю битвы; Ластов перекинул через плечо платья Куницына, и они отправились за другими.

— Ты напоминаешь мне лошадь в басне, — заметил Змеин. — Гордый, статный конь потешался над уродом ослом. Когда же с осла содрали шкуру, то надменного же коня накрыли ею.

Ластов, занятый серьезными мыслями, не отвечал.

— Что если я его ранил опасно? — проговорил он.

— Едва ли. Обморок сделался с ним по слабой натуре. Но я очень доволен, что он наказан: не рой другим ямы; зачем не удовольствовался первым дебютом.