Онлайн чтение книги Спокойно, Маша, я Дубровский!
9

К моему великому изумлению, в офисе меня ждал конвертик с зарплатой. Получив его из рук нашей бухгалтерши Кати, я испытала противоречивые чувства. С одной стороны, порадовалась, что на некоторое время вновь обрела материальную независимость от родных и близких. С другой стороны, огорчилась, что мне не представился случай испытать на Брониче чудодейственное заклинание про падучий тугрик. А Катя, глядя на меня, решила, что я недовольна суммой зарплаты, и решила подбодрить:

– Не расстраивайся, Инночка, тебе Чемоданов обещал дать персональную премию!

– За что это? – удивилась я.

Андрей Петрович Чемоданов – наш рекламный директор. Как все коммерческие деятели, он питает чрезмерное почтение к денежным знакам. Когда мы с Андреем Петровичем стоим рядом в очереди в буфете, мое большое доброе сердце всякий раз обливается кровью. Чемоданов с самой маленькой копеечкой расстается так трудно, что я буквально слышу невысказанный им душевный крик: «Увы, мы не свидимся боле!» – и печальные аккорды марша «Прощание славянки».

– Директору «Мегадента» очень понравилась твоя реклама зубной клиники.

– Правда? – не поверила я. – И чем же она ему понравилась?

– Четким разделением понятий: либо вы слабоумный идиот, либо пациент клиники «Мегадент», – улыбаясь, объяснила Катя. – Получается, что принадлежность к числу пациентов клиники является гарантией хороших умственных способностей. Двойная реклама! Этот мегадентовский босс даже пообещал нам новый заказ.

– Чур меня! Свят, свят, свят! – отшатнулась я.

– Зачем ты так? – обиделась Катя.

Катерина у нас барышня не в меру восторженная и до отвращения патриотичная. Готова жизнь положить за фирму! Простое слово «работа» она произносит так, словно в нем все буквы – заглавные. Когда я слышу Катины прочувствованные речи на тему верного и безупречного служения родной конторе, мне хочется специально для нее заказать в агентстве сувенирной продукции шелковое знамя с логотипом «МБС» – большое, как те флаги, которыми в Америке накрывают гробы национальных героев. А порой мне даже хочется сделать так, чтобы этот флажок Катерине поскорее пригодился.

– Я понимаю, что в нашем рекламном деле без доли цинизма не обойтись, – голосом пионерской звеньевой сказала Катя. – Но стеб убивает талант, а глумливый смех опустошает душу. Я считаю, что к РАБОТЕ нужно относиться с уважением. РАБОТА, какой бы она ни была, нас кормит!

– Поит и спать укладывает, – согласилась я и зевнула.

Меня неудержимо клонило в сон, что вполне могло объясняться кислородным голоданием: в офисе было душно и жарко – жадина Бронич так и не установил кондиционер.

При виде проявленного мною вопиющего отсутствия трудового энтузиазма Катюха снова надулась, и я уже приготовилась извиняться, рассказывая, как много сил отняла у меня РАБОТА над шедевральной рекламой «Мегадента», но тут, на мое счастье, раздался телефонный звонок.

– Тебя, – дуя губы, сказала Катя.

Я с готовностью взяла трубку.

– Ты ли это, любовь моя? – печальным голосом Пьеро вопросил Максим Смеловский.

– Я, я, натюрлих! – бодро отозвалась я.

Мы с Максом старые друзья, еще с институтских времен. Сколько я помню Смеловского, он всегда умел найти повод для вселенской тоски на ровном месте. Для мировой скорби Максу вполне достаточно подгоревшей яичницы или неровно обрезанного ногтя на мизинце. При этом он с подкупающей готовностью может перейти от вековечной печали к бурной радости – такая вот эмоциональная у человека натура. Эту самую натуру во всех ее душевных и физических проявлениях Смеловский без устали жаждет вручить мне в качестве свадебного подарка, но я его матримониальные планы не одобряю. Зачем портить хорошую дружбу плохим браком?

– Инна, дорогая, спаси меня! – с надрывом воззвал Макс.

– От чего на этот раз? – поинтересовалась я.

Обычно я с удовольствием избавляю Макса от переизбытка денег и разнообразных культурно-развлекательных бонусов, которые он получает как звезда местного телевидения. На сей раз я тоже не отказалась бы от бесплатного марш-броска по модным ночным клубам, которые не навещала преступно долго – с неделю, наверное. Вчерашняя похоронная тусовка не в счет, для меня, в отличие от Зямы, она была недостаточно зажигательной.

– Нужно сделать стилистическую правку текста с целью более полного соответствия содержащегося в нем посыла адресной аудитории, – заумно ответил Макс.

– Это нам как раз плюнуть. А кого нужно послать и куда?

– Ах, Инна! – Смеловский вздохнул, как больная корова. – Порой мне трудно поверить, что мы с тобой вместе учились на филологическом факультете!

– Просто ты больше увлекался теорией социолингвистики, а я практикой межличностного общения, – я поднапряглась и выдала по случаю пару незабываемых терминов.

Но переплюнуть Макса мне не удалось.

– Да, да, я помню, структурно-семиотические подходы тебя интересовали крайне мало, – грустно сказал он. – Ты всегда была нацелена на реализацию функционально-коммуникативных актов!

– Но не с кем попало! – уже почти обиженно напомнила я. – Вот с тобой, например, у нас до настоящего функционально-коммуникативного акта так и не дошло!

– Увы мне! – Смеловский снова вздохнул.

Потом ему, видимо, надоело страдать, и он уже другим голосом спросил:

– Так ты поможешь мне с текстом? Прибегай в кафе на углу, я угощу тебя коктейлем «Аста ла виста», мятным салатом и блинчиками с миндально-клубничной начинкой в апельсиновом соусе!

Чувствовалось, что Макс уже ознакомился с новинками меню.

– Ты читаешь с листа? – догадалась я и сглотнула слюнки. – Очень выразительно получается! Уговорил, бегу.

Катя поняла, что я собираюсь досрочно покинуть офис, и посмотрела на меня с великим укором – как смертельно раненный Цезарь на подлого предателя Брута. Я положила телефонную трубку, развела руками и одними губами с преувеличенной артикуляцией сказала коллеге-трудоголичке:

– РА-БО-ТА!

Поскольку соблазнительных речей Макса про коктейль с блинчиками Катерина не слышала, уличить меня во лжи она не смогла.

На улице было жарко, но не так душно, как в офисе, приятный легкий ветерок живо сдул с меня сонливость. До кафешки на углу я добежала за две минуты (очень хотелось блинчиков с миндалем). Я бы и быстрее добежала, но тонкие каблуки босоножек предательски увязали в размягчившемся асфальте. Стремительная летняя гроза, прокатившаяся через город поутру, не убила африканскую жару.

Макс ждал меня за столиком на открытой веранде, а обещанные блинчики с коктейлем и салатом – непосредственно на столе.

– Привет, как дела? – приличия ради спросила я, падая на плетеный стул.

– Плохо, – как и следовало ожидать, ответил великий пессимист Смеловский. – Представляешь, я сегодня перепутал силлогизм с примером категорической подчиненности!

– Жуть, – сказала я и вонзила нож и вилку в золотистый блинчик.

Подробно расспрашивать приятеля о его проблемах не было никакой необходимости. Я не сомневалась, что Макс не затруднится высыпать на меня все детали не сложившегося конструктора своей жизни. Так и случилось.

С аппетитом уничтожая вкусную еду, я узнала, что текущую действительность господину Смеловскому омрачает главным образом работа над новой телевизионной программой «Правда-матка». Тонкой душевной организации Максима претила сама идея передачи, фальшивой от начала и до конца.

– Загнать в студию полдюжины неуравновешенных типов, которые на глазах у тысяч телезрителей будут скандалить, истерить, выяснять отношения и призывать в третейские судьи ведущего, профессионального психолога и съемочную группу! Какая откровенная липа! – возмущался Смеловский, от волнения изменяя академической манере речи. – Все истории выдуманные, все персонажи фальшивые, а мораль вообще не мораль, а совсем наоборот! Публичная стирка грязного белья и массовое валяние в грязи! Я не могу квалифицировать это иначе, как развратные действия в отношении широкой зрительской аудитории! Сплошная чернуха, порнуха и...

Макс замолчал, растеряв все слова.

– И никакого нравственного катарсиса! – услужливо подсказала я.

Это произвело впечатление. До Максима дошло, что его бурное негодование выглядит комично, и он перестал пыжиться. Я воспользовалась моментом, чтобы хлебнуть вкусного клубничного напитка и спросить:

– Но хоть какие-то плюсы у этого мероприятия есть?

– Ну... В коммерческом смысле проект весьма перспективный, – неохотно признался Макс. – Его финансирует немецкая компания, так что бюджет у шоу приличный.

– Значит, тебе за это вопиющее безобразие хорошо заплатят, – подытожила я и промокнула губы салфеточкой. – Короче, чем я-то могу тебе помочь?

Макс вытащил из-под стола портфель, из портфеля папочку, а из папочки пачку бумажек.

– Вот тут у меня монолог гостя в студии, посмотри.

Я посмотрела, увидела заголовок: «Толян, 25 лет, типичный низколобый браток» – и первую фразу: «Ну, это... Я могу, конечно, завалить того козла, о чем базар. Не вопрос!» – и одобрительно кивнула:

– Точно, монолог братка.

– Тебе правда нравится? – тревожно спросил Макс. – Думаешь, низколобые братки именно так и говорят?

Я не стала спрашивать, почему он интересуется моим авторитетным мнением. Многие знакомые считают, будто продолжительная и тесная связь с экспертом-криминалистом и дружба с начальником отдела по борьбе с организованной преступностью автоматически делают меня внештатным специалистом по браткам. Объяснять, что капитан Кулебякин частенько делит со мной постель, но никогда – профессиональные секреты, мне уже надоело. Однако погнать Макса с его бестактным вопросом куда подальше было бы некрасиво. Особенно после того, как я съела всю еду, и до того, как он расплатился по счету.

– В общем, да, примерно так они и говорят, – ответила я.

Но Смеловский явно ждал продолжения, так что пришлось мне расстараться и дать ему полезный совет:

– Я бы еще посоветовала расставить в тексте монолога неопределенные частицы «мля». А то как-то не аутентично звучит!

– Гениально! – обрадовался Макс. – Я же чувствовал, что чего-то такого не хватает! Спасибо тебе, дорогая!

– Не за что, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Всегда пожалуйста! Будет нужно – звони!

Осчастливленный Смеловский остался расплачиваться с официантом, а я неторопливо пошла в офис. После вкусного обеда мое мироощущение существенно улучшилось, жизнь казалась вполне прекрасной, и никаких особых подлостей я от нее не ожидала.

Напрасно!

У дверей конторы меня поджидал Зяма. На воплощение жизненных подлостей мой единокровный браток не тянул, даже будучи слегка побитым и поцарапанным, но его неожиданное появление могло быть недобрым знаком. Вообще-то мы с Зямой никогда не были дружны, как попугайчики-неразлучники. Наше братание (сестрение?) обычно имеет вынужденный характер и происходит главным образом в годину бед и тяжких испытаний. И одновременно с этой годиной заканчивается.

В общем, я слегка обеспокоилась.

Зяма стоял на крылечке, горделиво подбоченясь на виду у заинтересованно поглядывающих на него прохожих девиц и серьезно рискуя получить по спине внезапно распахнувшейся дверью. Вероятно, в ходе ночной драки по спине его не били, и Зяма подсознательно жаждал исправить это досадное упущение. Я подошла поближе, жестом пригласила позера сойти с пьедестала и только после этого сказала:

– Привет. Ты ко мне? С чего бы это?

– Я не столько к тебе, сколько за тобой, – сказал братец, длинным и клейким, как язык лягушки, взглядом слева направо сопроводив проплывающий мимо загорелый бюст.

– А чего не позвонил?

– На счету ноль рублей ноль копеек! Куда только деньги деваются, не понимаю! – Зяма удивленно повертел головой, заодно отследив перемещение в разных направлениях сразу двух фигуристых девиц. – Ты-то где пропадаешь? Бабуля тебя потеряла, уже с милицией ищет.

– С чего бы это? – повторила я. – Это не бабуля меня, это я ее должна искать с милицией! Ты в курсе, что наша неугомонная старушка-огневушка увела у меня мобильник?

– Потому и не может тебе дозвониться!

Зяма похлопал ладонью по сиденью своего скутера:

– Садись, прокатимся!

Я девушка не закомплексованная, на лимузинах и кабриолетах не зацикленная. Могу и на скутере прокатиться, если надо. Мне только прическу испортить не хотелось, поэтому я категорически отказалась от шлема, предложенного Зямой. Впрочем, волосы все равно растрепались на ветру.

– Куда ты меня привез? – сойдя с братишкиного мотоконька-горбунка, я прищурилась на потемневшую от времени вывеску на фасаде изрядно обветшалой двухэтажки времен расцвета кубанского купечества. – Что тут у нас? Филиал краеведческого музея?

– Почти! – Зяма хмыкнул и открыл передо мной тяжелую резную дверь. – Тут у нас райотдел милиции!

– Ой! А зачем мне сюда? – Я в растерянности остановилась посреди полутемной прихожей.

– Затем, что тут тебя ждет следователь Красиков Иван Иванович! – Зяма по-свойски кивнул дежурному милиционеру за пасторальным деревянным заборчиком, протолкнул меня дальше в темный коридор и довел до двери, украшенной табличкой с уже озвученным ФИО. – Тебе сюда! Желаю удачи!

Дверь за моей спиной скрипнула и стукнула. Тощенький лысоватый молодой человек в сиротской белой футболке – надо полагать, упомянутый следователь Красиков – поднял глаза от заваленного картонными папками стола и устремил блуждающий взгляд сквозь очки в мою сторону (плюс-минус пятнадцать градусов).

– Здрасьте. Я, кажется, к вам, – сказала я, приседая в символическом книксене, и вежливо представилась: – Я Индия.

– Индия, – задумчиво повторил следователь Красиков, после чего снял свои очки, неспешно определился с направлением взгляда и сфокусировал его на уровне моих ключиц.

– Кузнецова, – добавила я, ибо знаю, что упоминание одного моего имени, без фамилии, нередко вызывает у свежего человека некий географический коллапс.

– Кузнецова, – повторил Иван Иванович с прежней задумчивой интонацией.

Тогда я сказала еще:

– Борисовна.

И больше ничем не могла ему помочь.

Товарищ Красиков основательно проморгался, проехался взглядом с крутой выпуклости моего бюста до мысков модельных босоножек, смущенно покраснел и спросил с необыкновенной для следователя задушевностью:

– А вы, девушка, по какому вопросу?

Тут мое терпение закончилось.

– Да ни по какому! Зашла попрощаться, – с досадой сказала я, повернулась и дернула дверь.

В коридоре, загораживая узкий проход своими широкими плечами, высился Зяма.

– Дюха, ты куда? – удивился он. – Уже побеседовали? Надо же, а бабку нашу тут целый час мариновали!

За моей спиной в кабинете раздался тихий хлопок – то ли заторможенный следователь Красиков подобрал отпавшую челюсть, то ли шлепнул себя по намечающейся лысине.

– Одну минуточку, девушка! – услышала я. – Насчет бабки... Так вы внучка?

– А кто ж еще? – огрызнулась я. – Репка, что ли?

– Тогда попрошу присесть! – мягкий голос Ивана Ивановича неприятно одеревенел.

Я беспомощно взглянула на Зяму. Он развел руками, нараспев провозгласил:

– Посадил мент внучку! – и некультурно захлопнул дверь кабинета.

Делать было нечего, я нехотя развернулась, проследовала к указанному мне стулу и присела. В чем я провинилась и чего от меня хочет следователь, было непонятно, но на всякий случай я решила подстраховаться и заранее обеспечить себе какую-то защиту. И с этой целью в первую же свою фразу непринужденно ввернула звучное имя проверенного милицейского товарища:

– Итак, я Индия Борисовна, пока что Кузнецова, но скоро буду Кулебякина. А вы, случайно, не знакомы с капитаном Денисом Кулебякиным, ведущим экспертом-криминалистом ГУВД края и моим будущим мужем?

Я от души надеялась, что наш разговор не записывается. Капитан Кулебякин, попади ему в руки такая улика, как мое чистосердечное признание его своим будущим мужем, немедленно организует пожизненное заключение в своих объятиях!

– Кулебякин? Наслышан, – ответил следователь и, как я и ожидала, подобрел.

Во всяком случае, вопрос его показался мне совершенно невинным:

– Вы каким троллейбусом на работу добираетесь, Индия?

– Девяткой, а что? – ответила я, откровенно недоумевая, каким боком касаются следователя мои транспортные проблемы?

– Девяткой, – повторил Иван Иванович, а потом записал эту бесценную информацию на бумажке. – И этот снимок вы в девятке сделали?

На краешек стола, у которого я притулилась, как скромная сиротинушка, легла свежая фотография фрагмента пластикового потолка с отчетливо видимой надписью: «Хочешь стать богатой – 2486!»

– Вы сделали фотку с моего мобильника? Ух, ты! Здорово получилось! – восхитилась я. – А свинюшек не распечатали? У меня там в «Моих картинках» такие поросятки сфотканы славные, просто душечки, они та-ак нежно целуются!

Тут я по выражению лица следователя поняла, что поросячья эротика его не очень интересует, во всяком случае, в данный момент, и потому вернулась от аморального свинства к вполне нравственной теме троллейбусной каллиграфии:

– Вы ищете тот расписанный троллейбус?

– Мы ищем того, кто его расписал.

– А зачем?

Этот простой и естественный вопрос Ивана Ивановича почему-то затруднил.

– Ну... Должны же мы кого-то искать! – подумав, несколько неуверенно сказал он.

– Логично! – горячо одобрила я. – Милиция всегда кого-то ищет!

Некоторое время мы с товарищем Красиковым преувеличенно доброжелательно смотрели друг на друга. Мое терпение иссякло быстрее, а с ним испарились и хорошие манеры.

– Короче, в чем дело? – не выдержала я.

Дело оказалось серьезное, серьезнее некуда, – об убийстве! Ахая и охая, я выслушала скупой рассказ Ивана Ивановича о том, как наша бабуля с Раисой Павловной искали в лесочке встречи с автором троллейбусного послания, а нашли мертвую женщину.

– Кто она? Я ее знаю? – спросила я.

– Было бы здорово, – сказал следователь и тихо вздохнул. – Боюсь, узнать, кто она такая, будет очень непросто. Вся надежда только на вашего будущего мужа и его коллег-экспертов.

О работе Дениса Кулебякина и его коллег-экспертов я знаю главным образом из детективных романов и бульварных газет, которые неутомимо муссируют подробности жутких преступлений и кошмарных ЧП. Я с дрожью вспомнила пугающие сюжеты и по возможности осторожно сформулировала вопрос:

– Видимо, в лесополосе нашли не все? Не целое тело, я имею в виду?

– Нет, тело-то нашли все, но вместе с ним нашли еще два центнера застывшего цемента, – скучно ответил следователь. – И тело неизвестной женщины нашлось как раз внутри глыбы, снаружи остались только фрагменты.

– А...

Я открыла рот и замолчала. Это что же такое должно было остаться снаружи, чтобы стало ясно, что внутри мертвая женщина?! Спросить я постеснялась, но многоопытный следователь угадал не прозвучавший вопрос и любезно ответил:

– С одной стороны глыбы торчали пальцы ног со свежим педикюром, с другой – крашеный локон.

– Уже кое-что! – приободрилась я. – По лаку и краске есть мизерный шанс выйти на педикюршу и парикмахершу! Какого цвета локон?

– В природе такой бывает только у тигров.

– Что?!

Я снова потеряла дар речи. Слова «тигровый локон» и «парикмахерша» соединились в моем сознании так естественно, что я зримо увидела недавнюю картину: вот Зяма с гвоздичками наперевес стоит у гроба, а рядом с ним нервно переминается и что-то таинственно шепчет тощенькая дамочка с волосами, затейливо и сложно окрашенными «под тигра». Как это называл мой брат-дизайнер? «Колорирование в стиле „энимал“! Мгновенное озарение оформилось в страшное подозрение: да уж не парикмахершу ли Сигуркину нашли в лесополосе?

«Погоди, не горячись! – окоротил меня мой внутренний голос. – Мало ли на свете баб с крашеными волосами?»

«С такими – мало!» – уверенно ответила я, конечно, мысленно: привлекать к обсуждению темы следователя Красикова мне по некоторым причинам совсем не хотелось.

Дальнейшее наше общение с Иваном Ивановичем прошло сумбурно и при минимальном моем участии. Он еще что-то спрашивал, я односложно отвечала, потом подписала какую-то бумажку, попрощалась, вышла за дверь – и все это на автопилоте. Только на крыльце райотдела, увидев неподалеку Зяму, восседающего на своем скутере в гордой позе легенды Дикого Запада – ковбоя Буффало Билла, я обрела своеобычную живость.

– Что, все? – спросил братец, при моем появлении гостеприимно потеснившись на сиденье.

– Какое там – все! – Я с разбегу запрыгнула в седло. – Трогай! Уберемся отсюда подальше – я тебе такое расскажу! Закачаешься!

Зяма качнулся заранее, снял скутер с подножки, и мы тронулись.