Онлайн чтение книги Суд последней надежды
18

Есть еще одна тема, которую нельзя упускать из виду, когда речь идет о тюрьмах и их обитателях.

Я уже упоминал о преимуществах, которыми обладает решительный начальник тюрьмы, если он пользуется доверием губернатора и достаточно смел, чтобы бороться за права своих подопечных.

Преимущество это, конечно, временное. Рано или поздно, но его приятель-губернатор уступит свой пост, и новоприбывший скажет:

— Такой-то и такой-то — политический ставленник моего противника, и не вижу оснований оставлять его на прежнем месте.

А что, если начальник тюрьмы — профессионал своего дела?

Некоторые из них знакомы с научными изысканиями в этой области и обладают практическим опытом, работают и непосредственно в тюрьмах и в соответствующих отделах прокуратур. Они пользуются всеобщим уважением в стране со стороны своих коллег. И если кто-то знает точные ответы на вопросы, связанные с преступностью, то это обязательно кто-нибудь из этих закаленных профессионалов.

Но им приходится постоянно преодолевать в работе помехи за помехами.

Они страдают из-за нехватки средств, отсутствия подготовленных сотрудников, из-за перенаселенности тюрем. Но самое большое препятствие — отношение общества.

Общество, как правило, не знает о проблемах, связанных с руководством таким специфическим учреждением, как тюрьма. Да и не хочет знать. Общество не хочет, чтобы ему напоминали о таких неприятных вещах.

Из-за того, что общество практически ничего не знает о том, что происходит за стенами тюрьмы, потому что оно весьма смутно представляет себе мысли и психологию заключенных, оно продолжает пребывать в уверенности, что самое надежное лекарство от преступности — это наказание. Если же преступность продолжает расти, общество, верное своим взглядам, предпочитает видеть причину в слабости законов. Мы должны сделать их более действенными. Усугубить наказания. Преподать этой публике настоящий урок.

И что в таком случае делает общество?

Представим себе, что участились случаи ограбления станций техобслуживания. Гражданам это, конечно, не нравится. Они разгневаны. Они возмущены. Они хотят «что-то делать с этим».

Некий законодатель, готовящийся выдвинуть себя кандидатом в очередной избирательной кампании и жаждущий популярности, объявляет, что он может решить эту проблему и выдвигает законопроект: любое лицо, ограбившее или покусившееся на ограбление станции техобслуживания, должно быть приговорено на срок не менее десяти лет в тюрьме, в течение которых не может быть и речи о помиловании или условно-досрочном освобождении; любое лицо, которое уже было уличено в подобном преступлении и снова пошло на это, получает не меньше пятнадцати лет, в течение которых… и т. д. и т. п.

Гражданам такой подход нравится. Кандидат объявляет, что такой подход — основа его платформы. Он зачитывает статистику ограблений станций техобслуживания. Он приводит цифры количества жертв, убитых при этих ограблениях.

Аудитория взрывается аплодисментами. «Вот это парень! Вот это молодец! Покажи им, кто, в конце концов, управляет страной! Засунуть этих преступников туда, где им надлежит быть, и пусть они там сидят!»

Как ни печально, но решение проблемы далеко не так просто. Пенологи отлично знают это, но чаще всего они не рискуют, боясь осуждения публики, громко сказать об этом. Они готовы изложить свое мнение, если их спросят, но их никто не спрашивает. Наоборот, общество диктует им, что надо делать. Оно не спрашивает их, что по их мнению, необходимо предпринять. Хозяин тут общество. И пенолог его слуга.

Представьте себе, что в каком-то городе началась эпидемия полиомиелита. Люди потрясены видом скорченных изуродованных детских тел, страдающих от боли, они страстно хотят что-то сделать для них. Это совершенно понятно и оправдано. Тем не менее публике и в голову не придет издавать закон, предписывающий врачам, какое лекарство следует пускать в ход, как лечить больных, сколько дней держать их в постели.

Но как только речь заходит о пенологах и их работе, публика поступает именно таким образом.

Пенологию нельзя назвать точной наукой, но это строгая наука. Профессионалы ищут и находят пути решения ее проблем. Если бы общество лучше понимало их заботы, оказывало бы больше содействия, они могли бы успешнее работать, но время от времени публика просто связывает их по рукам и ногам.

Когда начинает расти преступность, становится совершенно ясно, что старые концепции о лечении преступлений наказанием оказались неэффективными. Тем не менее общество, раздраженное и возмущенное ростом преступности, тут же начинает искать спасения в старой формуле. Оно исходит из предположения, что отдел помилований слишком снисходителен, что наказания слишком легкие и пришла пора закону «показать зубы».

Определенным образом такой подход напоминает мне историю, рассказанную мне одним старым проводником на Западе, о медведе, который лез на дерево. Дерево оказалось в диаметре меньше, чем медведь рассчитывал, и, увидев перед собой свой собственный хвост, он решил, что по другой стороне дерева лезет еще один медведь. Он укусил то, что показалось ему соперником. Тут же почувствовав боль, он понял, что другой медведь тоже укусил его, и стал гоняться за ним, носясь вокруг дерева.

Проводник посмотрел на меня с мрачной торжественностью и вздохнул.

— Знаете, — сказал он, — этот чертов медведь сожрал себя до плеч, прежде чем разобрался, что к чему.

Именно этим и занимается общество, когда вмешивается в работу профессиональных пенологов и заставляет закон «показывать зубы».

Не так давно общество было потрясено, узнав, что в школах распространяются наркотики. Было много разговоров, предусматривающих пожизненное заключение без всяких помилований для распространителей наркотиков.

Принесло бы это пользу?

Я хотел обратить внимание на то, что публика не стала спрашивать профессиональных пенологов, что делать с наркотиками. Они упоенно слушали законодателей, которые настаивали на применении старого лекарства в виде наказания. Оно использовалось сотни лет и привело лишь к такому увеличению числа преступников, что наши тюрьмы задыхаются.

Можно было бы предположить, что в один прекрасный день общество скажет себе: «Мы применяли это лекарство пару сотен лет и ничего не добились. А что, если попробовать что-то еще?».

Профессиональный пенолог, теряющий работу из-за того, что общество отвергает его взгляды, вынужден расставаться с профессией. Так что чаще всего он не осмеливается экспериментировать. Он не осмеливается выдвигать новые идеи, даже в пределах возможного. Он не рискнет проводить какие-то реформы, пока не будет уверен, что общество готово их принять.

Я говорил со многими пенологами, у которых были интересные идеи, логичные и здоровые. Я хотел рассказать о них, но каждый раз пенолог в ужасе вздымал руки.

— Нет, нет!— восклицал он.— Только не упоминайте моего имени!

За последние несколько десятилетий наука и промышленность сделали мощный рывок вперед. Сегодняшние машины, например, ничем не напоминают лимузины двадцатилетней давности. Я припоминаю времена, когда промышленность напрягала все силы, стараясь создать машину, способную без напряжения все время держать скорость тридцать пять миль в час. Далеко ли ушла бы автомобильная промышленность, если бы она не вела исследовательских работ и не экспериментировала, проверяя новые идеи?

Если бы только общество могло сотрудничать с лучшими пенологами, имеющимися в его распоряжении, давая им хотя бы относительную свободу и прислушиваясь к их рекомендациям, вместо того, чтобы говорить пенологам, что они должны делать, результаты не замедлили бы сказаться.

Современный тип тюрем безнадежно устарел. И когда обыкновенного нарушителя закона отправляют в такую тюрьму, — это худшее из того, что могло бы сделать общество.

Что могло бы появиться на их месте? Я не берусь давать такие рекомендации. Я не специалист в этой области. Но я знаю, что есть пенологи, которые уделяют этой теме самое пристальное внимание. Некоторые из них носят просто революционный характер. Но они не осмеливаются излагать их из опасений, что публика не готова принять их.

Но постепенно, шаг за шагом, тихо и незаметно пенологи изучают возможности нового типа тюрем, заключенные в которых, не являющиеся злостными преступниками, будут иметь больше пространства, больше свободы, к ним будут относиться с большей терпимостью. Этот эксперимент должен дать хорошие результаты.

Один начальник тюрьмы сказал мне, что подавляющему большинству его заключенных не нужны ни камеры, ни стены. Если они знают, что в любое время могут без труда сбежать, не будучи пойманными, им прибавят срок и они будут лишены многих привилегий и свобод, в число которых входит и достаточно комфортабельное светлое помещение, они предпочтут ждать нормального возвращения в общество.

Тем не менее и к таким заключенным относятся как к закоренелым преступникам. Принятые правила гласят, что они должны находиться в строго ограниченном пространстве за бетонными стенами с зарешеченными окнами и стальными дверями, что тюрьма должна быть окружена высокой стеной с вышками, на которых стоят охранники с автоматами и пулеметами. Это требует дополнительных расходов. Они, в свою очередь, означают, что предоставленное заключенным пространство будет сведено к минимуму. Такой подход в целом ведет к скученности — со всеми жестокими последствиями, которые из этого следуют.

Необходимо учитывать, что заключенные были изъяты из общества, потому что они не могли пользоваться свободой воли без того, чтобы не угрожать обществу. Но после приговора, вместо того чтобы учить их искусству жизни в обществе, где они могут пользоваться независимостью решений и свободой воли без того, чтобы угрожать обществу, их лишают малейших таких возможностей. Жизнь их полностью регламентирована.

А потом они выходят на свободу.

И что происходит?

Возьмем для примера случай с невиновным человеком, который не совершил никаких преступлений и все же по ошибке попал в тюрьму. Мы видели многих таких: как они мучились, стараясь после освобождения снова вписаться в отвергнувшее их общество, как они старались без боязни переходить улицу.

Если пребывание в тюрьме может так изменить личность невиновного человека, какой эффект оно окажет на подлинно виновного , который попал сюда за преступление?

Пенология — это профессия. И она могла бы приносить куда лучшие результаты, если бы общество больше доверяло ее суждениям и относилось бы к ней с большим уважением. Если бы люди, уже зарекомендовавшие себя выдающимися специалистами, имели бы больше возможностей изучать и экспериментировать, я думаю, что преступность резко пошла бы на убыль.

Первым делом надо развязать руки пенологам, позволив им заниматься своим делом, рассказывая о нем обществу.

Это только первый шаг, но-он должен быть конструктивным.

А теперь самое большое препятствие на пути решения проблем преступности — это отношение общества.