Онлайн чтение книги Супружеская жизнь
НОВЕЛЛА ПЯТАЯ. САЛЬДО СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ

1

Из ворот крематория выехали две машины. В них сидели Тамура и родственники. Вечерело. Холодное зимнее солнце покидало соломенные крыши деревенских домов и вершины серебристых деревьев.

Тамура подумал: «Опять темнеет, скоро наступит вечер, а жены больше нет».

Прах жены, завёрнутый в белую ткань, лежал на коленях у него.

— Микио-сан, не убивайся. Ещё не хватало тебе слечь, — шепнула ему сидевшая рядом Фусаэ, его старшая сестра.

Фусаэ, как и Тамура, уже несколько лет жила в Токио, но с родственниками всегда разговаривала по-деревенски.

— Сато-сан, верно, сама радовалась, умираючи. Сколько хлопот тебе принесла. — Шёпот сестры перешёл в шипение: — Сам небось рад?.. Гора с плеч свалилась!..

— Поди целый год с ней маялся. Вот уж обуза, так обуза! Ты молчи, молчи — я знаю, что говорю…

Сестра говорила так, точно сделала великое открытие в его душе и радуется, что это открытие подтвердило её мнение.

Тамуре слова сестры показались неуместными, он с досадой отвернулся и закрыл глаза.

Машина не отапливалась. Его ноги, от ступней до колен, медленно стыли.

Похороны начались пять часов назад в буддийском храме Готокудзи. Здесь собрались чуть ли не все родственники Тамуры и некоторые сослуживцы. Приехали из деревни брат Сатоко с женой.

Часто мигая маленькими глазками, Тамура обошёл сослуживцев и вполголоса поблагодарил за сочувствие к его горю.

Но в душе он не чувствовал ни сожаления, ни горечи. Душа его оставалась холодной, как зимнее солнце.

Если б Тамура на миг стянул с лица холодную непроницаемую маску, из-под неё брызнула бы радость: как-никак смерть жены была освобождением от забот, от расходов.

Женился Тамура три года назад, по сватовству. До тридцати трёх лет он оставался холостяком и уже не мечтал о женитьбе. В ту пору он как раз окончил вечернее отделение коммерческого института и с большим трудом устроился на работу в районную мэрию. Его мучило сознание собственной неполноценности: и образование у него хуже, чем у других, и собой он хуже других.

В обеденный перерыв служащие мэрии собирались в кружок возле железной печурки и болтали о женщинах. Тамура в этих разговорах не принимал участия. Он садился в стороне, но с жадностью слушал эти вечно повторяющиеся рассказы о знакомствах и победах над женщинами.

Ничем подобным Тамура похвастать не мог. С таким-то ростом? С таким-го лицом? Да от него любая женщина сбежит, не только не полюбит, близко не подпустит.

В дни получки тайком от сослуживцев Тамура отправлялся на Синдзюку, выпивал чашечку-другую сакэ и, приободрённый, покупал женщину. Об этом он не рассказывал никому, хранил в глубокой тайне.

Однажды в какой-то дешёвой гостинице женщина лет сорока, сердито запахнув халат, рассмеялась ему в лицо:

— Куда ты годишься! Погляди на себя!

Её слова больно укололи его.

Порою в мэрию заходили девушки по какому-нибудь делу. К Тамуре они никогда не обращались, всегда выбирали других служащих.

Так и текла жизнь Тамуры до тридцати трёх лет. А потом сестра Фусаэ нашла ему невесту — какую-то деревенскую девушку. На фотографии Тамура увидел маленькое некрасивое лицо, похожее на его собственное.

Это была Сатоко.

2

После свадьбы Тамура и Сатоко сняли однокомнатную квартиру в большом многоэтажном доме. Сатоко никак не могла привыкнуть к городской жизни и всюду — в коридоре, на лестнице — избегала встреч с соседями. Тамуру это раздражало.

— Что ты от них прячешься? Съедят они тебя, что ли? — с раздражением упрекал он жену.

— Ах, я так плохо говорю по-токийски, — конфузливо отвечала Сатоко.

Тамура ещё пуще злился. Жена своим видом и поведением напоминала ему его самого в те дни, когда он только-только поселился в Токио. Тогда он тоже стыдился своего деревенского наречия и избегал людей. Тамура не любил вспоминать то время и в такие минуты люто ненавидел жену.

На свадьбу Тамура не позвал никого из сослуживцев, а после свадьбы избегал всяких бесед с ними.

— Эээ… говорят, ты женился?.. И хорошенькая у тебя жена? — ехидно спрашивали в мэрии.

Лицо у Тамуры вытягивалось, глазки в глубине стёкол судорожно мигали, и он зло отвечал:

— Ничего… не хуже других…

А жену, опасаясь насмешек, ещё упорней прятал от людей.

Разумеется, никакой любви он к жене не испытывал. На брак он вообще глядел только с точки зрения выгоды: жена занимается хозяйством, ухаживает за мужем, удовлетворяет его желания. Он считал, что совместная жизнь мужчины и женщины взаимно выгодна. Так относились к браку все жители деревни, откуда Тамура был родом. И десять лет жизни в Токио ничуть не повлияли на его взгляды.

На работе Тамура считался тихоней, но дома он давал себе волю и покрикивал на жену за малейший промах.

— Увалень бестолковый!.. — говорил он жене и с досадой отворачивался, словно хотел сказать: «Кормлю дармоедку!»

Сатоко от его ругани становилась ещё неповоротливей и неуклюжей. Она не оправдывалась, не просила извинения — отмалчивалась. С виду бесхарактерная и мягкая, она порой выказывала молчаливое упорство.

Женившись, Тамура поначалу перестал прислушиваться к разговорам сослуживцев о женщинах, но немного погодя снова с упоением ловил каждое слово.

С особенной жадностью слушал он, когда о своих любовных похождениях рассказывали женатые мужчины. Тут он застывал в напряжении, и его маленькие глазки за стёклами очков округлялись и пылали завистью.

Тамура теперь уже не пил сакэ и не покупал женщин на Синдзюку, как прежде. Разумеется, не потому, что не желал изменить жене, а из чистой экономии — зачем тратиться на то, что можешь получить дома бесплатно?

В первый год замужества Сатоко была здоровой и крепкой. Но на второй год лицо её стало отекать, покрываться красными и зелёными пятнами, тело опухло, стало рыхлым, грузным.

Стирая как-то бельё, она внезапно прислонилась к стене и схватилась за голову.

— Что с тобой? — спросил испуганно Тамура.

— Да вот последнее время за что ни возьмусь, голова кружится…

— Уж не беременна ли ты? — ещё больше испугался он.

Детей ему не хотелось иметь тоже из материальных соображений. Но раз уж так вышло, ничего не поделаешь…

— Нет, нет, что ты… У меня всё как всегда…

Не беременна — значит, больна? Эта мысль настолько испугала Тамуру, что он не сказал больше ни слова. Иначе придётся вести её к врачу. Сатоко тоже ничего не сказала.

Войдя как-то летом после работы в залитую ярким солнцем квартиру, Тамура застал жену лежащей. Она лежала на татами, раскинув коротенькие полные ноги, лицо у неё было иссиня-багровым. точно она изрядно выпила.

Тамура разделся и, оставшись в рубашке и набрюшнике, стал разглядывать жену.

— Тамура-сан! — в комнату просунулась голова управляющего домом. — Тамура-сан, хорошо, что вы пришли! Ваша оку-сан… — тут он увидел лежащую на татами Сатоко. — Вам нужно немедленно вызвать врача!

Через полчаса явился врач. Он внимательно выслушал и осмотрел Сатоко и велел сделать ей анализ крови в университетской клинике.

3

Прошло две недели. Выяснилось: у Сатоко белокровие.

Молоденький врач вызвал Тамуру в кабинет и сказал:

— Я не хотел говорить при больной. У неё лейкемия…

— Что?

Тамура впервые слышал о такой болезни. Прочитав это на его лице, врач пояснил:

— Лейкемия… Это… ну… рак крови…

Сатоко съёжившись сидела на деревянном диване в белом больничном коридоре. Из окна на её маленькую фигурку падал слабый свет. При виде выходящих из кабинета двух мужчин она встрепенулась.

— Не надо, не надо в больницу… — испуганно залепетала она. — Я знаю, о чём вы говорили… Столько денег уйдёт… Не надо… прошу…

Молоденький врач настойчиво советовал ей лечь в общую палату по страховке — там расходы незначительные. Тамура скрепя сердце согласился. Он прикинул в уме: дома жена ему обойдётся дороже, к тому же за ней придётся ухаживать, варить, стирать.

Так на третий год супружества Тамура снова зажил один.

Поначалу раза два в неделю, после работы, он навещал жену. Она лежала у самой двери в слабо освещённый палате на шесть коек. Там вечно стоял смрадный запах не то пота, не то испражнений — этим пахло всё: стены, полы, окна.

Когда Тамура впервые пришёл туда, Сатоко лежала, закрытая до подбородка, из-под одеяла высовывалась только рука с воткнутой в неё иглой. Над головой Сатоко висела склянка с кровью — ей делали вливание.

При виде мужа Сатоко засмущалась, точно она в чём-то перед ним была виновата.

— Вот в больницу попала… — пробормотала она слабым голосом, — ввела тебя в лишние расходы…

Прошло месяца три-четыре. Тамура всё реже заглядывал в больницу. На первых порах он тяготился одиночеством — как-никак прожил с женой два гола, но затем привык и даже был доволен. Вернувшись после работы домой, он разваливался на татами и слушал весёлые радиопередачи.

В дни получки он опять отправлялся на Синдзюку, выпивал чашечку-другую сакэ и шарил вокруг себя масляными, тлевшими похотью глазками в поисках женщины.

В больницу он теперь ходил не чаще двух-трёх раз в месяц. Как-никак Сатоко ему жена! Из больницы возвращался злой, раздражённый.

— Удачно я женился, нечего сказать! Удружила мне сестрица! Подсунула невесту! — ворчал он вслух. — Мало того, что денежки летят на ветер, ещё приходится ездить после работы в эту проклятую больницу.

Сатоко таяла буквально на глазах: с каждым днём она убавляла в весе и силы покидали её.

— Прости меня, прости… — шептала она, захлёбываясь от слёз.

Её постаревшее, страшное лицо порой вызывало у Тамуры жалость.

— Очень больно?.. — спрашивал он.

— Ничего не больно… на душе неспокойно… как ты там без меня управляешься?

Сидя подле жены, он как-то заметил, что у неё кровоточат дёсны. Тамура, разумеется, не знал, что это конец, последняя стадия болезни.

В, ту же зиму Сатоко умерла.

4

Для некоторых мужчин супружество — это нечто вроде сделки, товарообмена, «даёшь-берёшь». Муж кормит и одевает жену, а жена отрабатывает эти расходы, оберегая мужа от других расходов.

Так же смотрел на брак и Тамура… Он рассуждал просто: раз муж содержит жену, жена обязана заниматься хозяйством, заботиться о муже. Вот что такое супружеская любовь!

И вдруг всё рухнуло — Сатоко заболела.

Правда, Тамура жалел её, но при этом постоянно помнил, какие он несёт убытки. Да, прямо надо сказать, с браком ему на редкость не повезло!

Деньгами страховки Тамура расплатился за больницу и лекарства, но пришлось немного добавить своих.

«Нет, мой брак — явный проигрыш!» — с досадой думал он, шагая из больницы домой.

Да, он просчитался. Женитьба на Сатоко принесла ему только убытки, больше ничего.

Вернувшись с похорон, Тамура долго молча сидел за столом, вспоминая жену. Комната ещё хранила её запах, хотя родственники унесли все её вещи и одежду, — как-никак Сатоко прожила здесь чуть ли не три года. Теперь из её вещей оставались только хаси, пиала и дешёвая школьная тетрадка, в которую она записывала хозяйственные расходы.

От нечего делать Тамура порой листал эту тетрадку, просматривал колонки цифр, названия продуктов, написанные рукой жены.

Иногда к нему заглядывала сестра Фусаэ. Она проклинала родственников Сатоко, утащивших её вещи, и как бы невзначай спрашивала:

— Ты не надумал жениться?

— Хватит с меня одного раза! — ядовито отвечал Тамура.

Однажды он случайно нашёл в шкафу фуросики жены. Он развернул его. Там лежали умывальные принадлежности, иголки, нитки и какой-то потрёпанный листок почтовой бумаги.

Справа в углу листка была нарисована заснеженная хижина. Тамура с минуту разглядывал эту картинку, потом машинально развернул листок и сразу узнал почерк жены: чуть кривобокие иероглифы, такие же, как в тетрадке. Расправив листок на коленях, Тамура пробежал его глазами.

«Я неизлечима…» — выхватил он кусок какой-то фразы и стал читать сначала.

«…Врач говорит: «В конце года вас выпишут». Это неправда. Я неизлечима. С каждым днём я слабею, силы покидают меня…»

«Каждый день я мысленно прошу мужа простить меня за всё то горе, которое я ему причинила… за все расходы, в которые я его ввергла…»

«Если я выздоровею, я сделаю для него даже невозможное. Но, увы, я не выздоровею, я умру его должницей…»

«Лёжа в больнице, я всё думаю: как ты там один готовишь, стираешь, и места себе не нахожу…»

«Мне бы так хотелось сказать тебе что-нибудь утешительное, но мне не хватает слов…»

«Я прошу всех богов, я прошу Будду: пусть моя болезнь избавит тебя от всех болезней, какие тебе суждены. Пусть мне будет во сто раз больнее, лишь бы ты не испытал боли…»

«Больше я ничего не могу для тебя сделать. Но и такой малости я рада — всё же мы муж и жена…»

На этом письмо обрывалось.

Тамура сложил листок и долго сидел молча, закрыв глаза. Впервые в жизни в его сердце шевельнулось раскаяние. И он тихо прошептал: «Сатоко!..»