Онлайн чтение книги Священная Hallowed
5. Приди, мой сон

– Клара? Ты вообще с нами?

Мама толкает меня в плечо. Я моргаю, а затем выдавливаю улыбку мисс Бакстер, школьному психологу. Она улыбается мне в ответ.

– Что ты думаешь? – спрашивает она. – У тебя уже есть какие-то мысли о том, кем ты хочешь стать? Какие-нибудь видения относительно твоего будущего?

Я перевожу взгляд на маму. Ох, с видениями-то у меня как раз все в порядке.

– Вы имеете в виду колледж? – спрашиваю я, вновь посмотрев на мисс Бакстер.

– Ну да, образование играет большую роль в формировании вашего будущего, поэтому мы готовы помогать с поступлением в колледж всем нашим ученикам и, конечно же, такой яркой, одаренной девушке, как ты. Но каждый человек уникален, независимо от того, поступит он в колледж или нет.

Я опускаю взгляд на свои руки.

– Я еще и сама не знаю, какую профессию хочу получить.

Она с преувеличенным воодушевлением кивает.

– В этом нет ничего страшного. Многие школьники еще не решили, куда поступать. Но, может быть, ты уже просматривала сайты колледжей или ездила на день открытых дверей в университеты?

– Да, нескольких.

Или ни одного.

– Думаю, это хорошее начало, – говорит мисс Бакстер. – Почему бы тебе не почитать информацию на рекламных проспектах, которые я повесила у кабинета. А затем стоит составить список из пяти колледжей или университетов, которые тебе нравятся, и с указанием, почему. И после этого мы сможем начать готовить заявление.

– Спасибо вам огромное. – Мама встает и пожимает руку мисс Бакстер.

– У вас особенная девочка, – говорит та, и мне приходится постараться, чтобы не закатить глаза. – Уверена, впереди ее ждут великие дела.

Я неловко киваю, и мы выходим оттуда.

– Знаешь, она права, несмотря на то, что ее слова звучали заученно, – говорит мама, когда мы выходим на парковку. – Тебя ждут великие дела.

– Ну-ну, – бормочу я.

Мне хочется ей верить, но не получается. Все, что я вижу в своем ближайшем будущем в последние дни, – это неисполненное предназначение и грядущая смерть близкого мне человека, к которой приведут какие-то запутанные события.

– Сядешь за руль? – спрашиваю я маму, чтобы сменить тему.

– Нет, лучше ты. – Она роется в сумочке в поисках своих огромных солнцезащитных очков в стиле Одри Хепберн, в которых она с шарфом на голове и длинным плащом напоминает кинозвезду.

– Что происходит? – спрашивает она. – Я чувствую, что тебя что-то беспокоит, и это никак не связано с поступлением в колледж. Все сложится само, Клара, и тебе не стоит переживать.

Как же меня бесит, когда она говорит, что мне не стоит переживать. И обычно это происходит именно тогда, когда у меня есть чертовски хорошая причина для беспокойства. Похоже, это единственное, что мне остается: переживать о том, на чью могилу я иду в своем видении. О том, что, кто бы это ни был, он окажется там из-за того, что я сделала или должна сделать. О том, что приливы скорби, которые я ощущаю в последнее время, означают, что Семъйяза летает по округе, выжидая удобного момента, чтобы убить кого-то из моих любимых людей.

– Да ничего особенного, – говорю я.

Мы садимся в машину, и я вставляю ключ в замок зажигания. Но не завожу двигатель.

– Мам, а что произошло между тобой и Семъйязой?

К моему удивлению, ее ни капли не напугал мой вопрос. И к еще большему удивлению, она мне отвечает:

– Это было очень давно. Мы с ним… дружили.

– Ты подружилась с Чернокрылым.

– Поначалу я не знала, что он Чернокрылый. А считала, что он настоящий ангел.

Не представляю, как можно было принять Семъйязу за настоящего ангела.

Правда, я и ангелов-то никогда не встречала.

– Ого. А что, ты дружишь с многими ангелами? – насмешливо спрашиваю я.

– С немногими.

– С немногими, – повторяю я.

Она что, издевается надо мной? Или действительно знает нескольких ангелов?

– С несколькими.

– Анджела думает, что Семъйяза – кто-то вроде лидера, – говорю я.

– А, – кивая, протягивает мама. – Она нашла Книгу Еноха?

– Да.

– Это действительно так. Он был лидером Хранителей. Но очень давно.

Ого. Она на самом деле решила что-то рассказать мне.

– А что именно делают Хранители? – спрашиваю я. – Ну, кроме как наблюдают за происходящим.

– Хранители отказались от рая, чтобы жить с человеческими женщинами, – говорит она.

– А Богу не понравилось, что ангелы связались с человеческими женщинами.

– Дело не в том, что Богу это не понравилось, – объясняет она. – А в том, что ангелы не живут в линейном времени, как мы с тобой, поэтому их отношения с человеческими женщинами почти невозможны, им ведь пришлось бы оставаться в одном и том же времени в течение длительного периода.

Ох, опять эти штуки со временем.

– Нам сложно до конца понять, как они живут, постоянно перемещаясь между различными гранями реальности, сквозь пространство и время. Ангелы не просто сидят на облаках и смотрят на нас сверху вниз. Они все время работают.

– Настоящие трудоголики, да? – пошутила я.

На ее лице на мгновение вспыхивает легкая улыбка.

– Именно.

– И что же сделали Хранители? Уволились?

– Да. И Семъйяза стал первым, кто предупредил о своем уходе за две недели, если следовать твоей аналогии.

– А что случилось потом?

– Хранители взяли в жены человеческих женщин, завели детей, и какое-то время все шло хорошо. Думаю, они чувствовали небольшую скорбь оттого, что находились вдали от рая, но могли совладать с ней. Они были счастливы. И хотя они никогда по-настоящему не принадлежали земле, их дети жили долго и счастливо, и у них появились свои дети, а у тех свои – и так далее, пока на земле не стало нефилимов больше, чем людей. И это превратилось в проблему.

Я вспоминаю, как Анджела пересказывала Книгу Еноха.

– И тогда Бог обрушил на землю потоп, – заключаю я.

– Да, – подтверждает мама. – А Семъйяза… – Она замолкает, по-видимому, раздумывая, сколько может мне рассказать. – Семъйяза не смог спасти свою семью. Его дети, внуки и правнуки утонули все до единого.

Неудивительно, что мужик взбесился.

– Именно тогда Хранители присоединились к другим Чернокрылым и объявили войну небесам, – говорит она.

– Другим Чернокрылым?

– К Сатане и его прихвостням.

Мне становится смешно от мысли, что у Сатаны есть своя свита, хотя я и понимаю, что в этом нет ничего смешного.

– Они сражаются с властью Бога и пытаются нарушить планы небес при каждом удобном случае, – объясняет мама. – Но их стремление вызвано не скорбью, а чистейшим злом, противоречащим их сущности.

– Ого. Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я.

– Мне рассказал это Сэм.

– Потому что вы подружились.

– Да, – подтверждает она. – Когда-то давно.

Это все еще не укладывается у меня в голове.

– Ты же знаешь, что он в тебя влюблен? – говорю я, просто чтобы посмотреть на ее реакцию.

Она приглаживает шарф на голове.

– Откуда ты знаешь?

– Когда он коснулся меня, я смогла прочитать, что он думает о тебе. Вернее, сначала он думал обо мне. Но после твоего появления он полностью переключился на тебя. Я видела тебя в его мыслях. Но ты выглядела по-другому. У тебя были короткие каштановые волосы и… – я замолкаю, чтобы не сболтнуть о сигаретах, – толстый слой помады. Он определенно одержим тобой и твоей помадой.

Мама поднимает руку, словно хочет дотронуться до шеи, где, будь она нормальным человеком, все еще оставались бы синяки от удушающей хватки Семъйязы.

– Как же мне повезло, – говорит она.

Я вздрагиваю, вспоминая ощущение его холодных рук, скользящих под моей рубашкой.

– Если бы ты чуть задержалась, он бы меня… – Мой голос срывается, не давая закончить предложение.

Она хмурится.

– Чернокрылые не насилуют. Они предпочитают соблазнять. А потом перетягивать на свою сторону.

– А как же мама Анджелы? – напоминаю я. – Ее ведь изнасиловали.

– Да, так она говорит.

– Ты думаешь, это неправда?

– Не знаю. Меня же там не было.

– Ну, мне кажется, что Семъйяза собирался сделать это со мной, – говорю я. – Потому что там даже намека не было на соблазнение.

– В тот день он вел себя странно, – говорит она. – Все, что он говорил, все эти театральные выпады и клише больше напоминали игру захудалого актера. А это на него не похоже. Он словно пытался что-то доказать.

– Но ведь там были только мы с тобой.

– И кое-кто еще, – загадочно добавляет она. – Тот, кто всегда следит за нами.

Ох. Кажется, она имеет в виду Бога. Он же всевидящий. Да уж.

Мама поджимает губы и кривится, словно ей больно.

– Мне жаль, что тебе пришлось пережить это.

– Мне тоже.

– А знаешь, я тут подумала, давай съездим в город и поедим мороженое, – меняет она тему с облегчением в голосе. – Может, даже прогуляемся по магазинам.

– Не могу, – признаюсь я. – Мы с Такером собирались днем съездить на рыбалку.

– Ох, – выдыхает она, пытаясь скрыть свое разочарование.

– В последнее время мы мало с ним виделись, потому что он все свободное время проводит на новой работе в магазине «Шляпы, седла и все для сплавов»…

– Нет, все в порядке, – говорит она. – Езжай к нему.

Интересно, она действительно переживает из-за моих отношений с Такером? Или по-прежнему не одобряет их?

– Может, проведем вместе время на выходных?

– Конечно, – соглашается она. – С удовольствием.

– Договорились.

И мне больше ничего не остается, как повернуть ключ в замке зажигания, завести машину и отправиться домой.

Есть что-то магическое в том, как идеально вписывается моя голова в изгиб шеи Такера, пока мы лежим в обнимку. Я вдыхаю его запах – восхитительную смесь земли, сена и его собственного мужского аромата, с нотками лосьона после бритья и спрея от насекомых – и на мгновение все мои тревоги испаряются. Здесь только я и он, окруженные тихими водами, которые покачивают лодку, да частички пыли, мерцающие в теплом воздухе. Мама описывала мне рай как необычайно светлое место. Но если бы у меня была возможность выбирать, то он был бы таким. На озере с Такером. Я даже согласна на комаров и прочую живность.

– Мне так этого не хватало, – говорю я, еле сдерживая зевок.

И чувствую, как он улыбается мне в волосы.

– Мне тоже. Твои волосы пахнут ветром, ты знала об этом?

Да, вот такая мы с Такером пара, постоянно нюхаем друг друга.

Я поднимаю голову, чтобы поцеловать его. Все начинается со сладких, медленных и ленивых поцелуев, но их быстро сносит волна страсти. Я отстраняюсь на секунду, и наше дыхание смешивается. Прижимаюсь к нему ближе, практически развалившись на нем и сплетя наши ноги. Такер поднимает руку и обхватывает мою голову ладонями, а затем снова целует меня. С его губ слетает полусмешок, полустон, который сводит меня с ума, пока одна из его рук опускается на мое бедро, чтобы подтянуть меня повыше. Я скольжу пальцами по его шее, а затем по груди, ощущая сильные удары его сердца. Я так люблю его. И в этот момент понимаю, что, если бы попыталась призвать венец, у меня бы точно это получилось.

Такер отстраняется.

– Боже, – выдыхает он.

– Ты все еще думаешь, что тебя поразит молния, если мы… ну, ты знаешь… – поддразниваю я, выгнув бровь и смотря на него своим, как мне кажется, самым соблазнительным взглядом.

Он одаривает меня какой-то вымученной и слегка ошеломленной улыбкой.

– В детстве мама часто говорила мне, что если я пересплю с кем-то до свадьбы, то мой… член почернеет и отвалится.

У меня вырывается удивленный смех.

– Серьезно?

– Да, и я ей верил.

– Значит, ты не собираешься заниматься сексом до свадьбы? А если ты не женишься до тридцати лет?

– Не знаю, – вздыхает он. – Просто я так сильно тебя люблю, что боюсь все испортить.

Я киваю, хоть и не понимаю его.

– Значит, у нас все будет хорошо.

– Верно.

– Потому что ты боишься.

– Эй!

– Ладно, – вздохнув отступаюсь я. – Хотя это не так уж весело.

Он резко переворачивает меня на спину и нежно прижимает к одеялу, расстеленному на дне лодки.

– Тебе кажется, что это не весело? – возмущается он, а потом целует до тех пор, пока мои внутренности не превращаются в кашу, а голова не начинает кружиться.

Много, очень много минут спустя мы на самом деле приступаем к рыбалке. У меня все еще отстойно это получается. Но при этом мне нравится сам процесс. А вот Такер – настоящий заклинатель рыбы.

– Плыви, малыш, – тихо говорит он, осторожно снимая с крючка сверкающего лосося Кларка. – В следующий раз будешь умнее.

Он отпускает рыбу обратно в воду, и та уносится прочь, отблескивая зеленью и серебром в волнах. Такер переводит на меня взгляд, и на его лице появляется хитрая ухмылка.

– Хочешь поцеловать меня сейчас? – подняв испачканные рыбой руки, спрашивает он.

– Хм, звучит заманчиво, но нет, – отвечаю я. – Думаю, нам лучше вести себя примерно.

– Очень смешно, – говорит он, сматывая леску, – просто обхохочешься.

На солнце наплывает облако, и воздух становится холоднее. Вокруг повисает тишина. Даже птицы перестают петь. И я невольно начинаю дрожать.

– Дать тебе рубашку? – спрашивает Такер, как настоящий джентльмен.

– Нет, не надо. Я стараюсь приучить свой организм к холоду.

Он смеется.

– Удачи тебе. Думаю, в этом году уже не будет таких теплых дней, как сегодня, чтобы ловить рыбу здесь.

Он надевает приманку на крючок и вновь забрасывает в реку. И почти сразу же у него клюет. Все та же рыба.

– Ты заслуживаешь оказаться на тарелке, – говорит он лососю, но все же отпускает обратно в воду. – Плыви! Найди свою судьбу. И держись подальше от блестящих крючков.

По какой-то безумной причине его слова напоминают мне разговор с консультантом в школе.

– Ты так много работаешь в последние дни… – начинаю я.

– Не напоминай мне.

– Чтобы купить новую лошадь?

– И новый грузовик. Правда, под новым я подразумеваю подержанный или, скорее, на последнем издыхании, так как это все, что я смогу сейчас себе позволить.

– Ты не откладываешь деньги на колледж? – спрашиваю я.

Плохой вопрос. И это понятно по тому, как Такер старательно не поднимает на меня глаз, сосредоточившись на сматывании удочки.

– Нет, – с напускной легкостью говорит он. – После школы я останусь на ранчо. Папа повредил колено этой весной, а мы не можем себе позволить нанять еще одного помощника. Поэтому я решил остаться.

– Ох. – А что еще можно на это сказать? – Ты уже встречался с мисс Бакстер?

– Да, – с усмешкой говорит он. – Она договорилась о собеседовании с Университетом Северной Аризоны на следующей неделе. Возможно, через год или два я продолжу учиться, ведь этого от меня все ждут.

– А что бы ты изучал? Какую бы специальность выбрал?

– Наверное, сельское хозяйство. Или лесное хозяйство, – потирая затылок, говорит он.

– Лесное хозяйство?

– Чтобы стать рейнджером.

Я представляю, как сексуально он выглядел бы в зеленой форме рейнджера и шляпе, как у медведя Смоки[5] Медведь Смоки – талисман службы лесного хозяйства США, который часто встречается в социальной рекламе и на плакатах, предупреждающих об опасности лесных пожаров..

– Кстати, уже поздно. Поедем домой? – спрашивает он.

– Конечно.

Я сматываю леску и кладу свою удочку на дно лодки рядом с удочкой Такера. Он заводит мотор, и через несколько минут мы уже скользим по глади воды к причалу. Мы ничего не говорим, но он вдруг вздыхает. А затем замедляет ход и вовсе останавливается. Лодка слегка покачивается на волнах посреди озера, пока солнце садится за горы.

– Я не хочу уезжать, – через минуту говорит он.

Я с удивлением смотрю на него.

– Не хочешь уезжать?

Он показывает на высокие голубоватые горы позади нас и на серую цаплю, которая скользит над самой водой в лучах заходящего солнца.

– Это место для меня все. Именно тут я хочу быть.

Я понимаю, что он говорит не о сегодняшнем дне, озере или этом моменте. Он говорит о своем будущем.

– Даже если я отправлюсь в колледж, то все равно вернусь сюда, – говорит он. – Чтобы провести здесь всю свою жизнь.

Он смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я начала возражать. Но вместо этого я пересекаю лодку и обнимаю его за шею.

– Я понимаю тебя, – шепчу я.

Он расслабляется.

– А ты? Чего хочешь ты?

– Я тоже не хочу уезжать. Хочу остаться здесь. С тобой.

Ночью, стоит мне только закрыть глаза и погрузиться в дрему, как начинает звонить мой телефон. Я решаю не обращать на него внимания и жду, пока он переключится на голосовую почту, потому что хочу поскорее уснуть и выяснить, кто же умрет. Но телефон начинает звонить снова. А затем еще раз. Видимо, кто бы мне ни названивал, он не собирается отступать. А значит это…

– Так, Энджи, надеюсь, ты скажешь мне что-нибудь хорошее, потому что уже поздно и…

Она смеется слегка безумным и счастливым смехом, какого я раньше от нее никогда не слышала.

– Я еду в Стэнфорд, Клара. Эти деревья… твоя идея присмотреться к деревьям оказалась верной.

– Круто! Это же суперский университет. Как же здорово, Энджи!

– Я знаю. Веришь, нет, я была готова отправиться куда угодно и думала, что окажусь в каком-нибудь захолустье, о котором никто и никогда не слышал, потому что предназначение важнее всего. Так что никак не ожидала, что это окажется Стэнфорд. И это великолепно.

– Я рада за тебя.

По крайней мере, пытаюсь порадоваться. Я выросла недалеко от Стэнфорда. И все еще воспринимаю его как родное место.

– Но это не все, что я хотела тебе сказать.

Я готовлюсь к еще более потрясающим новостям, например, что ей дадут полную стипендию или что настоящий живой ангел посетил ее комнату, оставив записку с четким описанием ее предназначения и того, что нужно для этого сделать. Этакую памятку небес.

– Ладно. И что же еще? – спрашиваю я, когда молчание затягивается.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Куда?

– В колледж, глупышка. Я еду в Стэнфорд и хочу, чтобы мы учились там вместе.

Уже три часа ночи, а я все еще не могу заснуть. Все это время я ворочалась на кровати, не в силах унять безумные мысли, вертевшиеся в голове. Мама дружила с падшим ангелом. Необходимость определиться с дальнейшей учебой. Кристиан. Предназначения, которые могут затянуться на сотню лет. Потоп, убивший всех обладателей ангельской крови на земле. Анджела и ее желание, чтобы я поехала с ней в Стэнфорд. Такер, мечтающий провести здесь всю свою жизнь. Мисс Бакстер, такая поддерживающая и милая, что это раздражает. И конечно же, чья-то скорая смерть. Вот только чья? Я до сих пор этого не знаю.

Не выдержав, я встаю с кровати и спускаюсь на первый этаж. А там с удивлением обнаруживаю маму, которая сидит за кухонным столом, укутанная в шаль, и сжимает в руках чашку, словно пытается согреться. Увидев меня, она улыбается.

– Оказывается, не я одна мучаюсь от бессонницы, – говорит она. – Будешь чай?

– Конечно.

Я беру чайник с кухонной стойки и наливаю себе чашку. После чего добавляю туда сливки и сахар, а затем несколько минут рассеянно помешиваю чай.

– Что случилось? – наконец не выдерживает мама.

– Ничего, – отвечаю я. – Все в порядке. Ох… Анджела решила поступать в Стэнфорд.

Ее брови взлетают вверх.

– Стэнфорд. Впечатляюще.

– Ну, она еще не подала туда заявление, но думает, что ее предназначение должно исполниться там.

– Понятно.

– А еще она хочет, чтобы я поехала с ней. – С моих губ срывается смешок. – Как будто у меня есть шансы попасть в Стэнфорд.

– А почему нет? – нахмурившись, интересуется мама. – Ты же учишься на отлично.

– Да ладно тебе, мама. Для этого одних оценок мало. И как бы хорошо я ни училась, для такого университета нужно… быть президентом дискуссионного клуба, или строить дома для бедняков в Гватемале, или сдать Академический оценочный тест. Вот только я ничего из этого не делала. – Я встречаюсь с мамой взглядом. – С тех пор как я приехала в Вайоминг, все мои мысли были только о предназначении.

– Вечеринка жалости к себе закончилась? – сделав глоток чая, спрашивает она.

– Думаю, да.

– Хорошо. Ее никогда не стоит затягивать. А то это плохо сказывается на цвете лица.

Я корчу маме рожицу.

– У тебя есть одно огромное преимущество при поступлении в Стэнфорд.

– Да? И какое же?

– Там училась твоя бабушка, и она каждый год жертвует университету довольно большую сумму.

Я пристально смотрю на нее. Моя бабушка? Но у меня нет бабушки. Мамина мама умерла при родах еще в тысяча восемьсот девяностом году.

– Ты про папину маму?

Я никогда и ничего о ней не слышала. Никто из моих родителей никогда не рассказывал мне о своих семьях.

– Нет, – говорит мама с легкой улыбкой на лице. – Я говорю про себя. В тысяча шестьдесят седьмом году я окончила исторический факультет Стэнфорда. Тогда меня звали Марго Уитфилд. И согласно официальным данным она считается твоей бабушкой.

– Марго Уитфилд, – повторяю я.

– Да.

Я недоверчиво качаю головой.

– Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.

– Так и есть, – легко соглашается она, несказанно удивив меня этим. – Когда живешь так долго, как я, то проживаешь несколько жизней, которые со временем воспринимаются как жизнь других людей. Как другие версии самого себя. Так что Марго Уитфилд тебе незнакома.

В голове всплывает Семъйяза. Он назвал маму Мэг, и в его памяти она сохранилась как ухмыляющаяся девушка с коротко остриженными каштановыми волосами. И она мне определенно незнакома.

– Так какой же была Марго Уитфилд? – спрашиваю я. – Кстати, Марго красивое имя.

– Она была свободна духом, – говорит мама. – И, боюсь, немного хиппи.

Я тут же представляю себе маму в одном из тех струящихся платьев из полиэстера, с крошечными солнцезащитными очками на носу и с маргариткой в волосах, покачивающуюся под музыку на фестивале в Вудстоке или протестующую против войны.

– И ты принимала наркотики?

– Нет, – слегка возмущенно восклицает она. – Да, у меня был бунтарский период, но он пришелся вовсе не на шестидесятые. Скорее уж на двадцатые.

– Тогда почему ты упомянула хиппи, если не бунтовала?

– Мне тяжело дался конформизм пятидесятых, – поколебавшись, признается она.

– А как тебя звали в пятидесятые?

– Мардж, – смеясь, отвечает она. – Но даже не вздумай представлять меня типичной домохозяйкой.

– Потому что у тебя не было мужа.

– Верно.

Об этом мне уже известно. Когда я только узнала, что мама ангел, меня не покидали мысли, что она уже бывала замужем несколько раз и у меня где-то ходят братья и сестры. Но она заверила меня, что это не так.

– Но в твоей жизни был человек, который делал тебе предложение?

Этого я у нее никогда не спрашивала. Но в последнее время она довольно откровенна со мной, так что я решила попытать удачу.

Мама на минуту закрывает глаза и делает глубокий вдох.

– Да.

– Когда?

Она смотрит мне в глаза.

– В пятидесятые годы. И давай вернемся к Марго Уитфилд, пожалуйста.

Я киваю.

– Значит, ты выпускница Стэнфорда? Кстати, а сколько у тебя высших образований?

– Четыре, – говорит она с явным облегчением от того, что я не стала продолжать тему про пятидесятые. – Я изучала «Сестринское дело», «Историю», «Международные отношения» и «Программирование».

Несколько мгновений я пыталась уложить все это в голове.

– «Международные отношения»?

– Я бы рассказала тебе об этом, но тогда мне придется тебя убить.

– Только не говори мне, что ты была шпионкой.

На мамином лице появляется милая улыбка.

– Так вот почему ты все время твердишь мне расслабиться и не зацикливаться на образовании. Ведь мне и не нужно выбирать одну профессию. Когда в запасе есть сотни лет, можно изучить все, что только интересует.

– Можно многое сделать, когда живешь долго, – соглашается она. – Так что у тебя есть время. Но если ты решишь поехать в Стэнфорд с Анджелой, уверена, вы там весело проведете время.

– Я подумаю об этом, – говорю я.

Вот только если я уеду с Анджелой, то Такер останется здесь. И нам придется поддерживать отношения на расстоянии, а эта мысль не очень меня радует.

Около четырех утра я заползаю обратно в постель. Сил уже не осталось, так что во мне теплится надежда поспать хотя бы пару часов до будильника. Но меня тут же затягивает в сон о кладбище, который не дает и капли успокоения.

Несколько секунд я пытаюсь бороться с видением, пока поднимаюсь на холм. Но поняв, что все бесполезно, успокаиваюсь и напоминаю себе, что сама хотела сюда попасть. А затем сдерживаю внезапно нахлынувшие тревогу и отчаяние, чтобы наконец выяснить, кто же умрет. «Оглянись по сторонам, – говорю я себе. – Посмотри, кого не хватает. Кого нет из тех, кто должен быть здесь».

Рядом со мной находится Джеффри. Я зову его по имени, и он, как всегда, отвечает мне: «Давай покончим с этим». Мне хочется спросить, чьи это похороны, но не получается выдавить и слова. Сейчас всем управляет Клара из сна, которая сосредоточена только на том, чтобы переставлять ноги, и отчаянно желает заплакать. «Если бы я могла расплакаться, – думает она (думаю я), – тогда, возможно, боль бы слегка поутихла».

Так что мне остается лишь наблюдать за происходящим. Теперь, когда мне известно, что я на кладбище и сейчас идут похороны, мне это кажется совершенно очевидным. Все вокруг одеты в черные наряды. Под деревьями то там, то тут виднеются надгробия. Я старательно отмечаю все детали, не обращая внимания на бушующее внутри горе.

«На улице весна», – понимаю я. Листья на деревьях и трава – ярко-зеленые. В воздухе парит аромат свежести, который всегда бывает после весеннего дождя, смывающего последние остатки снега. А на склоне распустились первые полевые цветы.

Значит, это произойдет весной.

Я отчетливо вижу Анджелу, шагающую чуть поодаль в длинном фиолетовом платье. А затем мистера Фиббса, моего учителя английского. Присмотревшись, я узнаю еще несколько человек из школы, возможно, потому, что школа в Джексоне – это единственное место, где я кого-то знаю. Сюда пришли миссис Лоуэлл, секретарь директора школы, ее рыжеволосая дочь Эллисон, Кимбер Лейн, подруга Джеффри, Ава Питерс. Венди шагает рядом с родителями и прижимает к груди белую розу. Ее лицо выглядит бледнее, чем обычно, а голубые глаза покраснели и опухли. У нее явно нет проблем с тем, чтобы поплакать.

Но кого же не хватает?

Теплые пальцы переплетаются с моими. Я смотрю на Кристиана. Он сжимает мою руку. Но мне не следует позволять ему этого. Ведь у меня есть Такер.

«Ты справишься», – раздается голос Кристиана у меня в голове. В нем нет ни капли сомнений. Или колебаний. Он не беспокоится, что сейчас появится Такер и начнет возмущаться, что Кристиан держит меня за руку.

И тут мой живот сжимается. Такер.