Онлайн чтение книги Свита Мертвого бога
Глава вторая, в которой вместо еды и ночлега Джарвис обретает аутодафе, а его меч ведет себя довольно-таки скверно

Джарвис был абсолютно не знаком с городком и понятия не имел, где искать постоялый двор или иное место ночлега. Однако опыт путешественника подсказывал, что в прибрежных городах заведения подобного рода, как правило, располагаются недалеко от воды, в районе набережной или порта. К тому же с холма принц разглядел, что большинство улиц радиально стягивается к большой площади, расположенной довольно близко от реки, а на самой площади имеется большое здание, увенчанное шпилем с позолотой – то ли культовое сооружение, то ли городская управа, архитектура этих зданий была в Лаумаре сходной. Так что самым разумным было держать направление на шпиль, а достигнув площади, начать задавать вопросы местным жителям.

Джарвис проехал по улице какое-то расстояние и вдруг с изумлением осознал, что вокруг него уже более чем достаточно тех, кому можно задавать вопросы, мало того, все они движутся в том же направлении, что и он сам. И это невзирая на довольно поздний час и почти полное отсутствие уличного освещения!

Приглядевшись к местным повнимательнее, Джарвис отметил: большая их часть одета в то, что считается в Лаумаре праздничными нарядами – мужчины в темные кафтаны с яркими шейными платками, женщины в черно-белые или бело-синие одеяния с разноцветной богатой вышивкой и кружевные наколки. При этом начисто отсутствовали иные признаки, характерные для праздника, – ни у кого в руках не было первых весенних цветов, не слышалось песен или других громких проявлений веселья. Впрочем, напомнил себе Джарвис, лаумарское благочестие требовало сдержанности в выражении любых чувств. Даже пять или шесть детей, влекомых за руки родителями, имели вид чинный и весьма серьезный, видимо осознавая всю важность и значимость предстоящего события. Джарвис был заинтригован не на шутку.

Чем меньше оставалось до золотого шпиля, тем плотнее делалась толпа. Правда, всадник с длинным мечом вроде бы вызывал у местных некий минимум почтения, потому что до сих пор принц продвигался вперед без особого труда.

Наконец улица вынесла его на площадь, до краев заполненную народом. Здание со шпилем все-таки оказалось храмом, сурово взирающим узкими провалами окон на толпу у своего подножия. Высота и массивность каменных стен внушали невольное уважение и заставляли предположить, что изначально – очень давно – храм возводился в старовайлэзской традиции, был посвящен Единому Отцу и лишь совсем недавно подвергся легкой перестройке. На эту же мысль наводило и почти полное отсутствие украшений, кроме разве что жутких зверюг, больше всего похожих на крылатых крокодилов, скаливших клыки по углам портала (Джарвис припомнил, что в Вайлэзии этих очаровательных тварей зовут «gargol»). Да еще вдоль карниза шел странный ряд хрустальных шаров, доселе встречавшийся принцу лишь на кафедральном соборе Кильседа. Шпиль, служивший ориентиром для Джарвиса, пламенел в последних лучах солнца, и это создавало пронзительный контраст с полумраком площади, накрытой тенью величественного здания.

То, что творилось у стен древнего храма, подозрительно напоминало подготовку к публичной казни. Перед главными вратами высился помост, затянутый багрянцем, из середины которого торчал толстый столб. Вокруг прохаживалась пара дородных мужчин в черных с красным одеяниях – очевидно, должностные лица. На багрянце тут и там темнели влажные пятна – похоже, помост был основательно полит водой.

Толпа все сгущалась, уже затрудняя движение конного. Джарвис натянул поводья и как можно вежливее обратился к одному из лаумарцев – бюргеру с осанкой и выправкой, выдающими знакомство с военной службой:

– Скажите, почтеннейший, что здесь будет происходить?

Бюргер обернулся к Джарвису и смерил его внимательным взглядом – высокомерным и полным уверенности в себе, невзирая даже на то, что он был брошен снизу вверх. Эта лаумарская манера каждый раз решать, достойно ли порождение Хаоса хотя бы ответа на свой вопрос, всегда выводила принца из себя. «Потерпи! – сказал он сам себе. – Уже недолго осталось…»

– Здесь, в присутствии самого владыки Кильседа, будет свершен обряд сожжения ведьмы ради очищения города от скверны и нечистоты, в кои ввергло его присутствие демонских сил! – прозвучал наконец ответ. – Если чужестранец решил лицезреть это аутодафе, сие служит к его чести, кем бы он ни был.

Джарвис не ожидал от местного не только столь явно выраженной благосклонности, но даже простой общительности, а потому решил использовать удачу до конца:

– А не просветите ли меня, почтеннейший, что это за ведьма и в каких преступлениях ее обвиняют?

Лицо бюргера сразу же приобрело назидательный вид:

– Запомните, чужестранец, – если доказано, что женщина ведьма, ее уже нет нужды обвинять в чем-то еще! Суд матери нашей Церкви именем блаженного Мешнека лишь оглашает вердикт Святого Дознания и передает отступницу от пути Господа в руки городских властей для милостивого умерщвления без пролития крови…

– И все же какое деяние навлекло на ведьму столь суровую кару? – снова попытался уточнить Джарвис.

Назидательность на лице лаумарца изрядно разбавилась недовольством.

– Любая ведьма является ведьмой в силу того, что сошлась с Повелителем Хаоса, продала ему тело и душу, а взамен получила ведовское могущество. В глазах Господа и матери-Церкви это само по себе является преступлением. Самое суровое воздаяние за него будет только справедливым! – в подтверждение серьезности своих слов бюргер тряхнул окладистой лопатообразной бородой. Из бороды посыпался песок.

– Тогда почему столь важное деяние производится в столь позднее время? – поинтересовался Джарвис. – Не лучше ли было осуществить его днем, при свете солнца?

– Зимой или в середине лета было бы так, – снисходительно бросил горожанин, слегка оттаяв. – Но сейчас весна, а весенний день год кормит. Не посеянное сегодня не взойдет послезавтра. А лицезреть столь благочестивое действо стремится каждый.

– Спасибо, почтеннейший. Прошу у вас прощения за отнятое время, – полностью ошеломленный лаумарской логикой, Джарвис постарался произнести это как можно более кротко. Затем, дав лошади шенкеля, он отъехал в сторону – ближе к домам люди теснились не столь плотно, а с лошади вид на помост был хорош из любой точки.

Над площадью повисло мрачное напряжение – толпа, как серебряный меналийский тигр, ждала, когда жертву бросят ей на забаву. Ни огонька – ни в самой толпе, ни в окнах домов на площади, за которыми тоже ощущалось присутствие нетерпеливых наблюдателей. Лишь последний луч солнца одиноко горел на позолоченном шпиле.

Мало-помалу напряжение передалось и Джарвису – сначала как неясное ощущение нависающей угрозы, как вибрация незримой мощи, пронизывающей толпу. В какой-то момент оно стало почти материальным, протяни руку – коснешься… А затем клинок на боку у принца ответил на эту вибрацию едва уловимой дрожью принюхивающегося пса, который предвкушает добрую драку.

Джарвис закусил губу. В последний раз меч Индессы вел себя так чуть больше года назад, на Анатаормине, когда целая орава черных жрецов с пением боевых заклятий перла на них с Сонкайлем, приняв их за расхитителей гробниц (каковыми они, по сути, и являлись). И не кончилось это тогда абсолютно ничем хорошим…

«Ну что тебе не сидится в ножнах, сумасшедшая железка? – с тоской мысленно обратился к мечу принц. – Жрать хочешь? Или просто свербит… где там у тебя может свербеть, под гардой, что ли?» Меч, разумеется, не ответил, да Джарвис и не рассчитывал на ответ.

У меча было свое имя – Зеркало. Согласно поверью, когда-то в незапамятные времена он принадлежал Непостижимому по имени Индесса – Левой руке Менаэ, воплощению хитрости, в то время как Правая рука, Налан, олицетворял силу, и меч его был одним из атрибутов королевской власти Меналии. Мечом же Индессы по традиции владел наследник престола. По официальной версии, сей клинок обладал тремя свойствами: не мог сломаться в руке истинного владельца, не позволял нанести тому смертельную рану, а также в определенной ситуации мог подать умный совет. В первых двух достоинствах Зеркала Джарвис убеждался неоднократно и именно поэтому не хотел менять его ни на что другое. Третье же свойство, похоже, являлось выдумкой от начала и до конца. Но было еще нечто, о чем не говорила ни одна легенда, и даже старый Сехедж, узнав об этом, лишь развел руками в полном недоумении. А именно – время от времени меч ни с того ни с сего начинал проявлять явные признаки свободы воли. Джарвис замечал за ним такое дважды, плюс еще один случай, в котором он был уверен не до конца.

Сегодня же, судя по всему, вполне мог случиться четвертый раз, и от одной мысли об этом принцу стало тошно. Он дорого дал бы за то, чтоб оказаться как можно дальше от вожделеющей толпы, но было поздно – людское море уже сомкнулось за ним, и пройти по нему, аки посуху, не представлялось возможным.

Внезапно главные врата храма распахнулись, пропуская процессию. Четыре воина, с головой закованные в черную сталь доспехов, между ними – вереница монахов в длинных серых хламидах, с факелами в руках. За ними шли трое в одеждах побогаче. Голову одного из них венчала золотая двойная митра, усыпанная крупными драгоценными камнями, и в полумраке эти камни словно светились сами собой. Пурпурная ряса с черно-серебряным шитьем на фоне серых одежд свиты казалась отсветом пламени. Джарвис понял, что видит перед собой самого архиепископа Кильседского, легендарную личность новейшей истории Лаумара. Видимо, дело было и вправду значительным, раз столь важная персона почтила своим присутствием заштатный Шайр-дэ…

Замыкали процессию два стражника с лицами, скрытыми глухими капюшонами. Они-то и вели ведьму. Точнее, тащили, потому что несчастная упиралась изо всех сил, яростно билась в руках конвойных. Низкий тягучий вопль ворвался Джарвису в уши:

– Не виновата я, люди добрые! Слышите? Не ви-но-ва-та-а-а!!!

Она была довольно молода – угадать возраст точнее не позволяли следы побоев, спутанная масса темных волос, кое-где слипшихся от крови, и бесформенный балахон из грубой грязной мешковины. Ноги ее были босы и тоже грязны. Пронзительный весенний ветер без всякой жалости трогал ледяными пальцами обнаженную плоть под драной рогожей.

Но Джарвис почти не замечал этих деталей, ибо видел лишь ее глаза. Темные, огромные – почти на половину бледного лица, – они были странно тверды и спокойны, словно совсем не она, а кто-то посторонний исходил сейчас криком в руках стражей. И в какой-то миг Джарвис осознал, что глаза эти глядят – на него. На него одного из всей посыпанной песком толпы, жаждущей ее боли.

Холод, исходящий от Зеркала, стал почти невыносим. А затем Джарвис испытал уже знакомое ощущение, словно энергии, пронизывающие мир, неотвратимо скручиваются в водоворот – и в этот водоворот затягивает его сознание. Вот только сегодня это было намного сильнее, чем когда бы то ни было. Принц из последних сил удерживал себя на краю черной воронки, где бесновались волны безумия. И со дна этой воронки глядели, глядели на него темно-серые, цвета воды северных морей, глаза ведьмы…

Архиепископ ступил на помост, воздел руки к меркнущим небесам – и хрустальные шары на фасаде храма вспыхнули ослепительно-белым, режущим глаза колдовским светом. Толпа в едином благоговейном порыве рухнула на колени. Архиепископ начал размеренную молитву на языке, неизвестном Джарвису, – не лаумарском и не вайлэзском. Голос его звучал жестко и неожиданно сильно, произносимые слова наполнили пространство между каменными стенами, их ритм постепенно подчинил себе все вокруг – и меч Индессы словно беззвучно взвыл, пытаясь противостоять этому ритму.

Рука в плотной кожаной перчатке с накладками из серебряной чешуи легла на эфес Зеркала. Джарвис уже не воспринимал эту руку своей. Снова, как тогда, на Анатаормине, а еще раньше – в Лурраге, меч вел его туда, куда считал нужным. Расчищая дорогу грудью коня, принц против воли начал пробиваться к помосту. Люди уворачивались, грозили кулаками, кое-кто даже обругал святотатца гневным шепотом, но возвысить голос во время молитвы архиепископа не посмел ни один.

Едва глава лаумарской церкви умолк и отступил в сторону, стражи с закрытыми лицами вытолкнули вперед ведьму. Та продолжала молча упираться, но стражи, не обращая на это внимания, стали неторопливо и основательно привязывать ее мокрыми веревками к столбу. Тут же засуетились более мелкие служки, выволакивая откуда-то дрова и вязанки хвороста. Гаснущим сознанием Джарвис отметил, что настил вокруг столба весь обит листами железа, как пол перед камином, чтобы пламя не перекинулось на доски помоста.

Закончив свое дело, служители расступились, оставив ведьму выгибаться на веревках. Один из двух значительных спутников архиепископа взял факел из рук какого-то монаха и поднес огонь к дровам. Толпа, снова в едином порыве, исторгла пронзительный вопль – крик ужаса или радости, а скорее всего, ритуальные слова…

Джарвис был уже совсем рядом с эшафотом. И в тот момент, когда пламя, раздутое очередным порывом ветра, лизнуло хворост у ног ведьмы, меч Индессы, рванув руку хозяина, покинул ножны.

Этот случай и вправду оказался ошеломительнее прочих – еще ни разу доселе меч не пытался полностью подчинить тело принца. Замирая от ужаса, в последний момент Джарвис чудом уцепился за край черной чаши, в которую превратился водоворот, уносящий его сознание, и повис на этом краю. Он мог видеть и слышать, а вскоре вернулась и способность соображать, но тело больше ему не подчинялось – он даже моргнуть не мог по своей воле. Оставалось наблюдать за происходящим и молить неизвестно кого из Непостижимых, чтобы воля Зеркала не наделала с телом хозяина ничего непоправимого.

Как во сне, Джарвис смотрел на одного из стражников, которого сбил лошадью, на другого, который замахнулся было алебардой и сразу же получил в голову меч Индессы, с легкостью разрубивший и шлем, и череп. Тут в грудь коню ткнулось лезвие второй алебарды. Ее владелец, не имея возможности как следует размахнуться в такой толпе, просто упер древко в землю, ожидая, когда лошадь противника сама наденется на лезвие, а тем временем тащил из ножен короткий широкий клинок-кошкодер.

Руки в чешуйчатых перчатках натянули поводья – и совершенно обезумевшая лошадь Джарвиса с диким ржанием взвилась на дыбы, обрушивая копыта на голову стражника. Это был последний подвиг несчастного животного, ибо в следующий миг алебарда вошла ему глубоко под ребра. Но ноги принца уже освободились от стремян, тело пушинкой перелетело через круп лошади и прыгнуло на помост. Джарвис прекрасно понимал, что, не будучи уличным акробатом или луррагским наездником, вряд ли сумеет повторить такое по своей воле. Не понимал он другого – зачем мечу Индессы понадобилась ведьма? Откуда в нем взялся этот порыв абстрактного человеколюбия?

Свет колдовских шаров слепил всех находящихся на помосте, поэтому на появление противника они отреагировали с большим запозданием. Костер под ведьмой разгорался медленно – видимо, лаумарцам не пришло в голову пропитать поленья смолой. Так что Зеркалу не составило никакого труда перерезать ведьмины веревки парой точных движений, прежде чем на Джарвиса кинулись четыре черных латника с обнаженными мечами.

Джарвис усмехнулся бы, если б мог – на нем-то доспехов не было, так что он обладал куда большей свободой маневра, чем его противники. А тут еще и монахи сочли нужным лично броситься на святотатца, создав на помосте восхитительную неразбериху. Послышалась отборная брань. Это позволило левой руке Джарвиса подхватить девушку (довольно, кстати, тяжелую), в то время как меч Индессы в правой раздавал удары не глядя, как говорится, на кого ветром принесет. Таким образом ему удалось отступить к дальнему краю помоста – так, чтобы никто из врагов не оказался за спиной.

В этот момент жертва лаумарского Святого Дознания зашевелилась и проявила способность к самостоятельному передвижению. Более того, кинжал, обнаруженный ею на поясе принца, был воспринят с большим воодушевлением.

Тем временем двое латников одновременно ринулись в атаку. Однако традиционные лаумарские клинки оказались значительно короче Зеркала, а доспехи все так же сковывали движения. К тому же никакая броня смертных не была надежной защитой от меча, откованного в древней Меналии, так что через пару мгновений по помосту покатилась голова в черном шлеме, а рука второго латника оказалась отсечена у самого плеча.

Остальные противники начали растягиваться в цепь, охватывая Джарвиса и ведьму широким полукругом. Вдобавок – и это понравилось принцу меньше всего – архиепископ за спинами монахов и стражи воздел руки к небесам и затянул новую молитву, веющую мощной заклинательной властью.

Внезапно погасли колдовские огни на фасаде храма, и теперь поле битвы освещали лишь скудные сполохи так и не разгоревшегося по-настоящему костра. Если бы Джарвис сам вел этот бой, то решил бы, что вот он, шанс – существа его расы видели в темноте куда лучше простых смертных. Впрочем, меч Индессы явно пришел к аналогичному выводу, ибо, не дожидаясь нападения сразу со всех сторон, атаковал левый, наиболее слабый фланг противника, где столпились монахи. Из оружия у них были только два классических палаческих топора, извлеченных непонятно откуда, которыми они к тому же совершенно не умели орудовать. Джарвис прошел сквозь этих вояк, как нож сквозь масло, ужасаясь тому, какие разрушения оставляет за собой Зеркало. Да, не миновать ему в этом городке прозвания Меналийский Мясник…

Остальные противники кое-как перегруппировались – и, к изумлению Джарвиса, бросились не на него, а на временно покинутую им ведьму. Секунда – и у нее выбили кинжал принца, еще секунда – один из мечей с какой-то небрежной вежливостью коснулся ее груди. Ведьма поднесла ладонь к лицу, словно пытаясь закрыться от неизбежного, и вдруг резко махнула ею в лицо противникам.

Оба оставшихся латника будто ослепли на миг – дернулись, отшатнулись и почти одновременно неловко взмахнули мечами. Клинки со звоном столкнулись. Один из латников попытался удержать равновесие, не смог и с оглушительным лязгом рухнул на помост. Второй латник споткнулся о первого и с еще более громким лязгом упал поверх. Джарвис только диву давался, глядя на эту кучу-малу – слишком уж удачно для простого совпадения! Или ведьма в самом деле что-то умела?

Меч Индессы отвесил еще несколько ударов во все стороны и подтащил принца к девушке. Весьма вовремя – на поле боя образовался позиционный тупик, и у недосожженной ведьмы вместе с ее спасителем появилась возможность прикинуть, как быть дальше. Поверженные латники явно не могли встать самостоятельно и служили отличной естественной баррикадой. Однако в тылу противника происходила новая перегруппировка сил – от ворот храма торопился отряд солдат. До Джарвиса донеслись короткие деловые команды, и он понял, что следующая атака, не в пример всем прежним, будет организованной, и шансы выстоять против нее исчезающе малы.

«Ну и сволочь же ты, Зеркало! – подумал он в отчаянии. – Зачем только я отказался менять тебя на клинок Сонкайля в знак вечного побратимства!»

Необходимо было срочно изыскивать пути к отступлению. Собственно, вариант был только один – прыгать с помоста и сделать попытку прорваться через дверь в боковом приделе храма. Ступени у главных врат были забиты вооруженными людьми, а продираться сквозь разъяренную толпу, которая растерзает исчадия Хаоса в клочья, невзирая ни на какой меч… спаси и сохрани!

Ведьма словно прочитала его мысли, рванувшись в нужном направлении, и меч Индессы, словно поклявшись неотступно следовать за ней, повлек Джарвиса туда же. Противники, похоже, не ожидали ничего подобного, ибо, когда они сумели выстроиться, чтобы взять в кольцо безумную пару, было уже слишком поздно. Еще несколько ударов куда попало – и Джарвис осознал, что его тело группируется в воздухе, готовясь соприкоснуться с землей с наименьшими потерями. Он упал на булыжник, ощутил боль в ушибленном левом локте и неожиданно понял, что чужая воля исчезла – он снова стал хозяином своего тела. Но не успел он насладиться этим хотя бы миг, как с коротким проклятием на него обрушилась ведьма.

Внизу было почти темно – пока меч Индессы таскал своего хозяина туда-сюда по эшафоту, солнце село. Джарвис очень обрадовался этому – лично ему света хватало, а вот деятели с мечами явно не были способны разглядеть беглецов сверху. Вряд ли кто-то из них решится сигануть в неизвестность – может быть, прямо на острие Зеркала…

Принц по-прежнему не понимал, на кой ему сдалась эта женщина, но сделанного его своевольным мечом было уже не разделать. Теперь… только бы дверь бокового придела не оказалась запертой!!!