Онлайн чтение книги Тайна Испанского мыса
Глава 16. ГОЛАЯ ПРАВДА

— Самый трудный случай из всех, какие у меня когда-либо были, — буркнул мистер Эллери Квин. Сгорбившись в три погибели над рулем «дюзенберга», он глядел на убегавшую под колеса бетонную дорогу. Они направлялись на север, домой.

Судья Маклин вздохнул:

— Теперь ты знаешь, с какими проблемами зачастую сталкивается судья. Теоретически в тяжких преступлениях человеческая судьба решается присяжными. Но суд так часто... Мы еще не решили, со всей нашей хваленой цивилизацией, проблему истинной справедливости, мой мальчик.

— Но что еще я мог сделать? — воскликнул Эллери. — Я часто хвастался, что человеческий фактор в уравнении ничего для меня не значит. Но это не так, черт возьми. Это не так!

— Если бы только он не был так чертовски умен, — не без грусти заметил судья. — Каммер утверждает, что ему было хорошо известно, как Марко погубил его сестру Стеллу и как этот негодяй измывался над ней. А потом он увидел... или решил, что увидел, что творится с его племянницей Розой. Самая большая проблема с ними со всеми заключается в том, что никто из них никому не доверял. Когда Каммер задумал убить негодяя, снедаемый справедливым гневом, то почему не взял револьвер и просто не застрелил его? Никакой суд присяжных не признал бы его виновным, особенно если бы он сослался на то, что застрелил Марко во время ссоры в приступе гнева. При таких обстоятельствах...

— В этом-то и вся беда с этими умниками, — вздохнул Эллери. — Решившись на вынужденное преступление, они задумывают совершить его с такой изобретательностью, чтобы его невозможно было раскрыть. Но чем умнее преступник, тем сложнее его план и тем больше опасности, что он может пойти не так. Идеальное преступление! — Он устало покачал головой. — Идеальное преступление — это когда убивают незнакомого человека на темной улице, без свидетелей. Ничего интересного. Каждый год так называемыми полоумными убийцами совершаются тысячи подобных идеальных убийств.

Они молчали несколько миль. Скалистая громада Испанского мыса внушала им такое отвращение, что они бежали с него прочь, словно сами были преступниками. Единственное приветливое слово им было сказано Гарри Стеббинсом, когда они остановились у его бензоколонки заправить бак.

— Я знаю мистера Каммера, он хороший человек, — тихо заметил Стеббинс. — Если все, что я слышал об этом Марко, правда, то не найдется таких присяжных в нашем округе, которые вынесли бы обвинение мистеру Каммеру. Его следует отпустить прямо сейчас.

Дэвид Каммер сидел в окружной тюрьме, еще не оправившись от пережитого им во время шторма, но по-прежнему непреклонный. Для его защиты Годфри нанял самого известного на Западе адвоката. Испанский мыс смотрел сердито, погруженный в душную, угрюмую атмосферу, вызванную неожиданно обрушившейся на него дождливой погодой. Роза Годфри искала утешения в объятиях юного Корта, а ее мать — в объятиях ее отца. Только Тиллер оставался таким же — почтительным, сдержанным и невозмутимым.

* * *

— Ты мне так и не рассказал, — сухо заметил судья, когда они продолжили поездку, — как ты довел до конца свой ловкий трюк, Эллери? Или просто тебе повезло, и ты в темноте попал наугад в нужное место? — Он не сводил проницательного взгляда со своего спутника и ухмыльнулся, когда Эллери посмотрел на него.

— Ничего подобного! — сердито возразил Квин, затем улыбнулся и снова уставился на дорогу. — Я психолог!.. А потом, мои замечательные записи! — Он вздохнул. — Но со вчерашнего вечера я столько раз мысленно перечитывал их, что запомнил наизусть. На чем, черт возьми, я остановился, когда ворвался этот очумелый Рош?

— Ты пришел к заключению, что только пятая возможность, из всех тобой рассмотренных, может быть истиной.

— О да! — Эллери не отрывал глаз от дороги. — Ее суть в том, что преступник унес одежду Марко по той простой причине, что она была нужна ему как таковая. — Глаза пожилого джентльмена округлились от удивления. — Но зачем преступнику понадобилась одежда Марко? Чтобы одеться самому. Тогда становится очевидным, что на нем не было собственной одежды. Как ни парадоксально, но это так. Почему одежда понадобилась преступнику после преступления? И снова очевидное — чтобы скрыться. Одежда нужна была ему для побега.

Эллери сердито взмахнул рукой.

— Поначалу я отверг эту возможность, поскольку не мог понять, почему преступник взял всю одежду и оставил плащ. Собственно говоря, плащ был самой удобной одеждой из всех вещей Марко. Вряд ли он отказался бы от плаща — длинного и черного, — который скрыл бы целиком всю его фигуру, если одежда была нужна ему как одежда, чтобы бежать. На самом деле, подстегиваемый страхом быть застигнутым на месте преступления, он легко мог бы обойтись без большинства — если не всех — вещей, которые взял, — пиджака, рубашки, галстука, разумеется, может, даже и брюк, — и взять только плащ, прихватив разве что для приличия туфли. И тем не менее, он страшно рисковал, сняв с Марко все до последнего, но оставив при этом плащ! Мне оставалось лишь сделать вывод, что моя пятая теория также неверна, и должна существовать какая-то другая. Я долго не возвращался к этому — и очень жаль, — а блуждал в тумане. Пока миссис Марко вчера вечером не открыла мне факт, что во время преступления ни на теле Марко, ни на террасе плаща не было. И тогда я понял, что пятое объяснение — одежда как одежда для побега — должно быть единственно верным. Преступник не мог взять плащ, потому что его там не было. И тогда я сказал себе: плащ — самая важная улика в этом деле. Если бы мне не посчастливилось получить эту информацию, то это убийство могло бы остаться нераскрытым.

— Теперь мне ясно, — задумчиво протянул судья, — хотя какую связь это имело с Каммером, все еще выше моего понимания.

Эллери резко нажал на клаксон и подал гудок.

— Слушай. Я уже указывал на то, что у преступника не было собственной одежды. Тут требуется уточнение. Я спросил себя: до какой степени был раздет преступник, когда явился на место предполагаемого преступления? Нам известно, что он снял одежду с тела Марко после того, как совершил убийство. Соответственно я сделал вывод, что на нем не было ничего из того, что он снял с Марко, в противном случае он не стал бы этого брать. Отсюда следует вывод, что на нем не было ни рубашки, ни галстука, ни пиджака, ни брюк, ни ботинок, ни носков, ни даже белья. Правда, он не взял трость и шляпу Марко. Но считать, что преступник, явившись без всей той одежды, что я перечислил, был в шляпе и с тростью, разумеется, полная нелепость. Ни трость, ни шляпа ему явно не были нужны, потому-то он их и оставил. В любом случае он пришел без шляпы и без трости. Но тогда в какой одежде он мог заявиться на пляжную террасу, чтобы совершить преступление?

— Мне кажется, ты упустил возможность того, что он был хотя бы, ну, скажем, в плавках, — сухо заметил судья.

— Совершенно верно. Но я ничего не упустил. Само собой, он мог прийти в плавках, в плавках и халате или только в халате.

— Ну и...

— Я только что сказал тебе, что он забрал одежду Марко, дабы незаметно улизнуть, — устало пояснил Эллери. — Мог ли он сбежать, будучи в плавках, плавках и халате или только в халате? Конечно мог.

— Ничего не понимаю, — запротестовал судья. — Нет, если он...

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я проанализировал и эту ситуацию. Если бы он ушел с террасы в дом в той одежде, что я только что перечислил, — в плавках, в плавках и халате или только в халате, — то этого было бы вполне достаточно и ему не пришлось бы забирать вещи Марко. Ничего странного с точки зрения любого встречного — кто-то просто возвращается после ночного купания. Ты хотел спросить: «А что если он ушел не в дом, а куда-то дальше по шоссе?» Ответ следующий: если бы он был в плавках, или халате, или и в том и другом, спасаясь этим маршрутом, то ничего предосудительного в этом не было бы. Твой друг Гарри Стеббинс в субботу утром сказал, если ты помнишь, что местные порядки разрешают купальщикам разгуливать по участку шоссе между пляжами, по которому как раз и можно уйти с Испанского мыса, в одной пляжной одежде. Собственно говоря, когда мы его встретили, он как раз возвращался с общественного пляжа в одних плавках. Таким образом, если тут так принято разгуливать, то убийца в подобном костюме чувствовал бы себя вполне безопасно, — не важно, в какой час его бы заметили, — зная, что его никто не остановит. Но и на этот раз я сказал себе: если бы он ушел по шоссе, ему бы не понадобилась одежда Марко. Единственным возможным маршрутом — не считая дома и шоссе — оставалось море. Но разумеется, он не стал бы забирать одежду, если бы уходил морем, кроме того, на песке не осталось никаких следов, которые доказывали бы, что преступник сбежал через бухту.

— Но если твой анализ верен, — недоумевающе начал судья, — я не вижу...

— Разумеется, вывод напрашивается сам собой, разве нет? Если на преступнике первоначально были бы плавки, или плавки и халат, или только халат, ему бы не понадобилась одежда Марко, дабы скрыться. Но как я уже показал, одежда Марко как раз и была ему нужна для этой цели. Таким образом, я пришел к выводу, что на преступнике с самого начала не было ни плавок, ни халата, когда он явился на место преступления.

— Но это значит... — произнес пожилой джентльмен, пораженный.

— Именно, — спокойно кивнул Эллери. — Это значит, что с самого начала на нем ничего не было. Другими словами, когда он подкрался к Марко сзади и тюкнул его по голове, он был в чем мать родила.

Оба спутника замолчали под мощный рев «дюзенберга».

— Теперь мне понятно, — негромко произнес судья, — нагота тела Марко — это следствие наготы убийцы. Очень умно. Продолжай, мой мальчик, это просто невероятно.

Эллери моргнул. Он ужасно устал. Настоящий ад, а не отпуск! Но он упрямо продолжил:

— А если убийца пришел голым, то, естественно, возникал вопрос: откуда он явился? Это было самое простое из всего. Он явно не мог прийти голым из дома. И конечно же по шоссе. Прийти голым он мог только из моря.

Судья Маклин непроизвольно распрямил длинные ноги и с удивлением посмотрел на Эллери.

— Хм, — хмыкнул он. — Сдается мне, что из человеческой слабости мы извлекаем образец совершенства. Я не верю своим ушам. Ты доказал, что убийца должен был прийти морем, но я слышал, как не далее чем в воскресенье ты с не меньшей убедительностью доказал, что морем убийца никак не мог бы прийти!

Эллери покраснел.

— Давай, сыпь мне соль на раны! Только вчера вечером я признался, что допустил вопиющую ошибку в моих предыдущих доводах. Да, именно это я и «доказал», что будет вечным памятником моему недомыслию. Отсюда лишь следовало, что некоторые аргументы привели меня к ложным доводам. Мы всего лишь надеялись... Это мой главный промах в этом запутанном деле. Ты помнишь, что мое «доказательство» основывалось на двух убедительных доводах. Первое — Марко, начав писать глубоко личное письмо на террасе перед тем, как его убили, поставил на нем время «час ночи» и упомянул, что он находится один, из чего следовало, что убийца пришел позже часу ночи. Но около часу ночи наступил отлив, и пляж оставался не покрытым водой примерно на восемнадцать футов, и на песке не было следов. Отсюда я сделал вывод, что убийца не мог прийти морем, а пришел по суше, по дорожке. Ты не видишь ошибки в моих рассуждениях?

— Честно говоря, нет.

Эллери вздохнул:

— Это просто, хотя и мудрено. Я и сам не видел ее до тех пор, пока окончательный довод не убедил меня в ошибочности первого и не заставил все перепроверить. Ошибка в том, что мы приняли на веру слова Марко, что в час ночи он находился на террасе один! Он написал, что был один — даже если считать, что он не лгал, поскольку ему незачем было лгать, — но это не значит, что его слова правда. Он просто думал, что находится один! Оба условия — был ли он и в самом деле один или думал, что один, — привели к одному и тому же результату: к тому, что он сидел и писал личное письмо. Я глупо отверг вероятность того, что он мог ошибаться, полагая, что сидел на террасе один.

— Черт подери!

— Теперь очевидно, почему мое первое «доказательство» оказалось неверным. Если Марко только думал, что был один, когда писал письмо, то вполне вероятно, что он мог быть не один; другими словами, что первым пришел на террасу не он, а его убийца, который затаился в засаде.

— Но где?

— За одним из этих огромных испанских кувшинов, разумеется. Это самое вероятное место. Даже большой человек, видишь ли, мог полностью спрятаться за ним. Кроме того, вспомни, что Марко ударили по голове бюстом Колумба, стоявшим в нише рядом с одним из этих сказочных кувшинов. Убийца просто дотянулся до бюста, подкрался на цыпочках к склонившемуся над письмом Марко и стукнул его по голове. Затем взял виток проволоки, которую принес с собой, предварительно намотав ее вокруг шеи, колена или запястья, и задушил находившегося в бессознательном состоянии человека. Использование проволоки — в предпочтении более традиционному оружию — лишний раз подтверждает, что убийца пришел морем. Проволока не мешала ему плыть; она легкая и не боится воды, в отличие от пистолета; точно так же он отверг нож, который пришлось бы держать в зубах, что сильно затруднило бы дыхание. Разумеется, последнее не столь важно. Важно то, что такая реконструкция последовательности событий соответствует всем условиям.

— Но песок, мой мальчик! — воскликнул судья. — На нем не было следов! Как тогда он пришел...

— Ты, как всегда, забегаешь вперед, — усмехнулся Эллери. — Ибо если убийца пришел первым, то он мог прийти в любое время до часу. Ошибка также в том, что мы исходили из того, что свидание Марко было назначено на час ночи. Зачем убийце заставлять себя приходить так рано? Он мог спокойно выбрать время. — Эллери вздохнул. — Разве в записке стояло «час ночи»?

— Конечно!

— Ну-ну, не будь таким настырным. Если ты помнишь, после цифры один в напечатанной записке не хватало клочка. К несчастью, мой дорогой судья. На самом деле там должна была стоять цифра два. Она пропала вместе с недостающим клочком бумаги.

— Хм. Но с чего ты взял, что это было двенадцать?

— Должно было быть. Если бы цифра была десять или одиннадцать, Марко наверняка не засиделся бы за столом, играя в бридж, до половины двенадцатого. Он ушел бы пораньше, чтобы успеть на свидание. Тогда очевидно, что свидание было назначено на час, ближайший к одиннадцати тридцати, — то есть на двенадцать.

— Понятно, понятно, — кивнул судья. — К несчастью Каммера. Каммер прибыл на террасу чуть позже половины двенадцатого и стал ждать Марко. Полагаю, он плыл обнаженным для полной свободы и, видимо, думал, что так будет меньше всего шансов оставить улику. Но Марко, задержанный неожиданным визитом миссис Годфри, опоздал на целый час. Ты только представь себе — прождать голым ночью на морском ветру целый час!

— Для него это было еще хуже, чем ты думаешь, — сухо обронил Эллери. — Ты явно не понял главного. Из-за того, что Марко неожиданно задержался на час, Каммеру и пришлось взять его одежду! Если бы Марки пришел вовремя, то никакой улики против Каммера не осталось бы вовсе.

— Не понимаю, — нахмурился судья.

— Как ты не понимаешь, — воскликнул Эллери, — что преступник должен был рассчитывать на прилив! Если он приплыл чуть позже полуночи, когда прилив достигал максимального уровня, он мог практически шагнуть на нижнюю ступень террасы, не оставляя на песке никаких следов. Появись Марко вовремя, он убил бы его и точно так же вернулся бы морем, опять не оставляя следов. Потому что прилив был бы достаточно высоким — на убийство понадобилось не больше пары минут, — чтобы он мог прыгнуть с последней ступени террасы через узкую полоску в воду. Но ему пришлось сидеть на террасе, наблюдая, как начинается отлив; полоска песка становилась все шире и шире, а Марко по-прежнему не было. Да-да, ему здорово не повезло. Он решил остаться и выбрал сложный путь отступления, обдумав все в деталях, пока ждал. Думаю, он понимал, что ему не удастся еще раз выманить Марко в такое место, где его можно будет убить безнаказанно. Взять одежду Марко его, скорее всего, вдохновила мысль, что он одного с ним роста и размера.

Как бы там ни было, теперь я знал, что преступник пришел морем около полуночи и совершенно голым. Проживал ли этот человек последнее время в доме Годфри? Но если проживал, то зачем ему понадобилось приплывать с моря, проделывая долгий, кружной путь, когда маршрут по дорожке от дома был бы несравнимо легче?

Пожилой джентльмен поскреб подбородок.

— Зачем? Если он и в самом деле жил в доме Годфри и решил приплыть на террасу, то только затем, чтобы создать впечатление, будто убийца — пришлый и поэтому ему пришлось плыть морем. Другими словами, чтобы скрыть тот факт, что он жил в доме.

— Совершенно верно, — одобрил Эллери. — Но если он поступил так именно по этой причине, то тогда это означает, что он все заранее спланировал, не так ли?

— Если по этой, то конечно...

— Разумеется. Если бы он хотел заставить нас поверить, будто убийца приплыл морем, он должен был оставить следы на песке. Однако, наоборот, предпринял все усилия, дабы никаких следов, что он пришел с моря, не было!

— Я ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, он не стал возвращаться тем же путем, каким пришел, — через песок в воду. Если бы он ушел этим маршрутом, то оставил бы на песке следы, которые явно указывали бы на это. Нет-нет, он не возражал бы против таких следов, если бы жил в это время в доме. Но что на самом деле сделал убийца? Он приложил все усилия, чтобы не оставить нам следов на песке! Потому что раздел Марко и надел на себя его одежду, и все для единственной цели: чтобы уйти маршрутом отличным от моря... Другими словами, преступник сделал все, чтобы не оставить следов на песке, желая утаить тот факт, что он пришел морем. Но любой, кто проживал в доме Годфри, не стал бы скрывать этого. Отсюда вывод: непосредственно в период убийства преступник не находился в доме Годфри. Что и требовалось доказать.

— Но это еще не все, — усмехнулся судья. — Куда ты пришел, исходя из этого?

— Видишь ли, — нахмурился Эллери, — мой вывод, что преступник не находился в доме в период совершения убийства, — просто детские игрушки. Любой, кто был в доме или около него, исключался из подозрения как возможный убийца. Это исключало мистера и миссис Годфри, миссис Констебль, Сесилию Мунн и ее бесценного муженька. А также Корта, Тиллера, Питтс, Джерома — всю эту распрекрасную компанию, за исключением Розы Годфри, Каммера и Кидда.

— Но как ты вышел на Каммера? Или ты выбрал его как наиболее вероятного? Ведь у тебя не было причин подозревать, что он остался жив, а?

— Спокойно, — протянул Эллери. — Это было доказуемо. Ибо каковы были отличительные черты преступника, следующие из феномена его преступления? Их всего шесть, и я внимательно перебрал все подряд.

Первое: он знал Марко и связи Марко очень близко. Поскольку он знал вполне достаточно об отношениях между Марко и Розой, чтобы выманить Марко на свидание фальшивой запиской, напечатанной вроде как Розой.

Второе: он знал, что миссис Годфри спускается рано утром к морю поплавать. Если бы он этого не знал, то ушел бы тем же самым путем, каким пришел, — по пляжу в бухту и потом в море, оставив следы. Ибо следующий прилив смыл бы следы, оставленные им на песке. Тот факт, что он отказался от этого маршрута, говорит о том, что он знал, что Стелла Годфри появится на пляже раньше, чем наступит прилив; следовательно, он знал, что она придет.

Третье: он знал местность настолько хорошо, чтобы быть осведомленным о приливах и отливах.

Четвертое: он был прекрасным пловцом. Поскольку он пришел морем, то должен был приплыть с лодки, находящейся на якоре на некотором расстоянии от берега, и не слишком близком, дабы не привлекать внимания. Но если он приплыл с лодки, он должен был снова вернуться в лодку после совершения преступления. Однако, как я уже говорил ранее, он был вынужден уйти другим маршрутом...

— Подожди...

— Позволь мне продолжить. Чтобы уйти по шоссе, ему потребовалась одежда, поскольку на нем не было ни плавок, ни купального халата; заведение Стеббинса прямо напротив выхода с Испанского мыса — единственного места, через которое он мог уйти из поместья по суше, — а он не хотел рисковать и выходить на этот залитый светом перекресток нагишом. Поэтому вышел на шоссе в одежде Марко и направился к одному из общественных пляжей. Все пляжи находятся приблизительно в миле от бухты, как мы уже отмечали. Так что же он сделал? Разделся на общественном пляже — совершенно пустынном в половине второго ночи, — связал одежду в узел (он не хотел рисковать, оставляя ее на берегу) и проплыл с узлом в руке обратно к лодке, как минимум, милю. Отсюда, как я сказал сам себе, следует логический вывод: убийца был превосходным пловцом.

— Тут есть просчет, — заметил судья, когда Эллери замолчал, переводя дыхание. — Ты говоришь, что он должен был вернуться в лодку. Не обязательно...

— Еще как обязательно! — возразил Эллери. — Он приплыл голым, верно? Разве он рассчитывал возвращаться сушей — голым? Нет, он собирался поплыть обратно к своей лодке. Если он планировал преступление, то позаботился о средстве передвижения, поджидавшем его. Но продолжим.

Пятое: физически он должен был походить на Марко. Почему? Чтобы одежда Марко оказалась ему впору и чтобы Стеббинс или какой-либо другой встречный, увидев его по дороге на общественный пляж, не заметил ничего несуразного в его наряде, что могло бы привлечь внимание и навлечь на него подозрения, если впоследствии их допросили бы как свидетелей. Высокий мужчина — явно схожий строением тела с Марко.

И шестое: у преступника прежде имелся доступ к дому Годфри. Это было самым важным.

— Ты имеешь в виду записку?

— Ну да. Он воспользовался машинкой Годфри, чтобы напечатать фальшивую записку. Но машинка никогда не покидала дом. Следовательно, тот, кто напечатал записку, должен был посетить дом или принадлежать домашнему кругу Годфри, чтобы иметь возможность воспользоваться машинкой. — Эллери притормозил на красный свет, затем вздохнул. — Итак, к чему я пришел? Роза Годфри, если даже предположить, что мы сомневаемся в правдивости ее истории, что девушка всю ночь провела связанной в коттедже Уоринга, могла ли она после всего быть преступницей? Роза не умеет плавать. Не умеет печатать. И если бы она замаскировалась в одежду Марко — теоретически, — то непременно взяла бы его шляпу, чтобы скрыть длинные волосы. Но шляпу Марко не взяли. Так что Роза сразу отпадает.

Кидд? Это невозможно, по той причине, что, по описаниям, это громадный детина, настолько огромный, что ни за что бы не влез в одежду Марко. И ботинки — помнишь, с каким ужасом Роза описывала его гигантские ботинки? Нет, нет. Только не Кидд.

Могли также иметь место, — с усталой улыбкой продолжил вспоминать Эллери, — непредвиденные возможности. Например, Констебль — несчастный Лаурин муж, инвалид. Но даже он исключался с точки зрения логики. Он никогда не встречал Годфри и поэтому не мог знать о любви миссис Годфри к утреннему плаванию; он никогда не бывал в доме Годфри и не мог бы напечатать письмо Розе.

И еще Уоринг, хозяин коттеджа и яхты. Почему нет? Хотя бы потому, что, по Розиному описанию, он очень маленький человек, и он никогда не был, следуя твоим собственным показаниям, Солон, внутри дома Годфри.

Оставался только Каммер. Я не знал наверняка, что он мертв, и должен был принять его во внимание тоже. Он был близок с Розой, поэтому знал о ее связи с Марко. Каммер определенно знал, что его сестра Стелла каждое утро рано купается. Если помнишь, миссис Годфри говорила нам, что он часто сопровождал ее? Он был спортсменом — любил мыс, ходил на яхте и, несомненно, должен был знать о приливах и отливах. Как Каммер плавал? Просто превосходно, со слов его сестры. Подошли бы ему вещи Марко? О да; он был с убитым одного размера — со слов Розы. И последнее, Каммер явно имел доступ к пишущей машинке Годфри, поскольку постоянно проживал в его доме. Так что Каммер — единственный, кто соответствовал всем этим условиям, и, более того, единственный, кто находился в море (исключая Кидда) в ночь убийства и мог быть преступником. Вот и все.

— Я думаю, — заметил судья после некоторого молчания, — что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы реконструировать то, что должно было случиться, после того как ты вышел на Каммера как единственно возможного убийцу.

Эллери с силой нажал на акселератор, и мимо них со свистом пронесся грузовик.

— Разумеется, это было проще пареной репы. Если Каммер — преступник, то тогда становилось ясно, что весь инцидент с похищением был подстроен. Подстроен самим Каммером, чтобы удалиться с поля действия при таких обстоятельствах, которые вызывали бы сочувствие, и чтобы все считали, будто он не мог не только эмоционально, но и физически совершить преступление. Очень умно, слишком даже умно.

Было ясно, что он нанял для своего похищения этого негодяя Кидда, вероятно сказав монстру, что это просто розыгрыш, или же правду, заплатив черт знает какую сумму за молчание, хотя бы временное. Каммер вовлек в похищение Розу, потому что ему был нужен свидетель — надежный свидетель, который потом рассказал бы полиции, как отважно держался ее дядя, как он сопротивлялся и каким беспомощным оказался в лапах этого гориллы. К тому же немаловажно было устранить с пути Розу, чтобы она не испортила игру.

Все представление было заранее прорепетировано Каммером и Киддом, даже удар в живот Кидда и хук, лишивший Каммера «сознания». И все это ради Розы! Намек на то, что Каммер был явно перепутан с Марко — чтобы он настойчиво обращался к нему как к Марко! — был придуман с целью подготовить полицию к невиновности Каммера и к той мысли, что убийца Марко пришел откуда-то со стороны. Каммер достаточно хитер, чтобы понимать, что полиция не примет Кидда за убийцу Марко всерьез; между ними двоими не было никакой связи. Поэтому он придумал телефонный звонок Кидда «кому-то» — можешь быть уверен, он предусмотрел, чтобы Роза могла все слышать, — как если бы Кидд докладывал своему боссу; как если бы у Кидда имелся босс (отличный от самого Каммера, разумеется). Учитывая, что, пока Кидд звонил, а сам Каммер лежал на песке «без сознания», все вышло на редкость убедительно! На самом деле происходило, думаю, следующее: Кидд набрал один из номеров Годфри, подождал, пока не раздался щелчок соединения на другой стороне, означавший, что кто-то взял трубку, немедленно нажал на рычаг, разорвав связь, и затем спокойно провел одностороннюю беседу. Нет-нет, мы все попались на удочку о капитане Кидде, как ехидно и рассчитал Каммер. Он представлялся нам ни кем иным, как полным недоумком, способным лишь тупо следовать указаниям. Одним словом, актер-моряк.

— Но как смог Каммер подбросить записку? Его ведь не было в доме, когда она была...

— Найдена? Очень просто. Ее нашли не тогда, когда он ее подбросил. Он оставил ее в гардеробной Тиллера сразу же после ужина, перед тем как пригласил Розу с ним прогуляться. Он знал, что Тиллер не обнаружит записки раньше девяти тридцати — еще одна характеристика убийцы: его знание привычек Тиллера, — из чего следовал бы вывод, что она была напечатана и оставлена после «звонка» Кидда своему «боссу». Ты помнишь, что Корту в то утро, когда мы нашли в коттедже Уоринга связанную Розу, позвонил анонимный голос и сообщил, где можно найти девушку. Где бы он ни скрывался на побережье, он рискнул появиться в публичном месте ради этого звонка. Я подумал, что он скорее был готов сдаться, чем позволить упасть с головы Розы хотя бы волоску. Он хотел убедиться, что ее найдут как можно скорее.

— Мало на то похоже, если вспомнить, что Каммер подставил Розу, подписав ее именем записку.

Эллери покачал головой:

— Он знал, что у нее верное алиби: не умеет печатать и была найдена связанной в коттедже Уоринга. Он ничего не имел против, если полиция решит, что записка фальшивая; на самом деле Каммер этого хотел ради блага Розы. И не забывай, если бы Марко не был таким небрежным, то записка никогда не была бы найдена, и на Розу никто и ничего не подумал бы.

Они приближались к большому городу, и поток транспорта стал намного гуще. Какое-то время Эллери полностью сосредоточился на дороге, не давая «дюзенбергу» в кого-нибудь врезаться. Судья Маклин сидел глубоко задумавшись и поглаживая подбородок.

— Насколько ты веришь, — неожиданно спросил он, — в искренность признания Каммера?

— Э? Не понимаю, что ты имеешь в виду?

Они вползли на оживленную главную улицу.

— Знаешь, вчера вечером я все время размышлял о том, что он сказал относительно Кидда. Я имею в виду, когда он сказал, что одержал верх над ним во время шторма и сбежал, намеренно перевернув яхту, и поплыл к острову, пытаясь спастись. Он признался, что солгал насчет того, что убил Кидда в драке на яхте. Потом рассказал, что произошло на самом деле, когда они уплыли на яхте Уоринга в субботу ночью после «похищения». Как только Испанский мыс скрылся из вида, он причалил яхту в уединенном месте, заплатил Кидду и отправил его собирать вещи. Дал нам возможность узнать, что Кидд жив, и отбыл в неизвестном направлении. Но мне почему-то кажется, что это неправда.

— Ерунда. — Эллери нажал на клаксон. Его лицо передернулось, когда он высунулся из машины и в праведном гневе автомобильного маньяка выкрикнул в сторону битком набитого такси: — Куда ты прешь, черт тебя подери? — Затем усмехнулся и убрал голову обратно. — Естественно, когда я пришел к выводу, что убийца — Дэвид Каммер, я задался вопросом: «А что стало с Киддом?» Он, очевидно, был лишь инструментом. Вопрос состоял в том: знал ли он правду, или Каммер обманул его насчет фокуса-покуса с «похищением»? И я понял, что есть две вещи, свидетельствующие против crime en double[13]Двойное убийство (фр.).. Ты подозреваешь, что Каммер также убил и Кидда?

— Должен признаться, что подобные мысли приходили мне в голову.

— Нет, — возразил Эллери. — Я уверен, что это не так. Во-первых, не было никакой необходимости говорить Кидду правду. И во-вторых, Каммер не убийца, так сказать, по натуре. Он абсолютно нормальный человек, законопослушный, как и любой другой гражданин. Каммер не из тех, кто мог бы потерять голову, и не из тех, кто мог бы убить ради страсти или потому, что слишком мал шанс его разоблачения. Кидду, явному проходимцу, было очень хорошо заплачено. И даже если бы он где-либо прочитал про убийство и решил шантажировать Каммера, то не стал бы этого делать хотя бы из соображений, что у него и самого рыльце в пуху. Это дало бы защиту Каммеру от своего наемного помощника. Нет-нет, Каммер сказал правду.

Далее оба молчали, пока не покинули город и снова не оказались на открытом шоссе. Воздух был холодноват, как бы напоминая о приближении осени, и пожилой джентльмен поежился.

— В чем дело? — заботливо спросил Эллери. — Холодно?

— Не знаю, — усмехнулся судья, — то ли это реакция на убийство, то ли на ветер, но, кажется, мне действительно холодновато.

Неожиданно Эллери остановил машину. Затем выпрыгнул на землю, открыл битком набитый багажник и извлек что-то большое, мягкое и черное.

— Что это? — подозрительно спросил пожилой джентльмен. — Где ты это взял? Не думаю...

— Завернись в это, дружище, — посоветовал Эллери, садясь обратно в машину и подтыкая ткань вокруг колен судьи. — Так сказать, на память о нашем путешествии.

— Что за черт... — начал судья, удивленный, стряхивая с себя накидку.

— Вынужденный убийца ради справедливости, в обход всякой логики! — выкрикнул Квин голосом оратора, ослабляя тормоз. — Не смог побороть искушения. Честно говоря, я просто умыкнул это сегодня утром прямо из-под носа Молея.

Судья поднял вещь вверх. Это был черный плащ Марко.

Пожилой джентльмен снова поежился, глубоко вздохнул, затем смелым движением набросил плащ себе на плечи. Эллери, ухмыляясь, нажал на акселератор. И немного погодя пожилой джентльмен запел сочным баритоном бесконечный припев «Поднимайте якоря».