Онлайн чтение книги Таинственный замок
Глава 28. Очень двусмысленно

Как только последний отзвук грома затих и Мелиор отправилась успокаивать проснувшегося младенца, в хижину вошел высокий воин. На нем были великолепные старинные доспехи, наколенники защищали стройные ноги, но шлем не скрывал его прекрасных кудрей. Он прислонил к стене свой восьмиугольный щит, украшенный серебряной резьбой и красными полосами. Гость негодующе шуршал крыльями.

– В самом деле, Хоприг, ты переходишь всякие границы. Нельзя же, в конце концов, отрывать небесных князей от их забот ради кулачного боя! – произнес пришедший.

– А чего еще ты ожидал, дорогой Михаил, от бесплодной попытки сделать святых из моих людей?

Голос показался Флориану знакомым. Он вдруг заметил, что Жанико тоже стоит рядом, но уже не в том откровенном виде, что на праздновании дня зимнего солнцестояния, а в том облачении, что было на нем при их первой встрече. Было ясно, что Жанико и Архангел отлично знают друг друга. Святой Михаил ответил:

– Тебе хорошо смеяться, а вот мне вовсе не до смеха. Угораздило же людей канонизировать Хоприга! Теперь, когда он призывает кого-либо из нас, формально обязанных помогать святым во всех их делах, мы должны хотя бы посмотреть, в чем тут дело. А он постоянно использует свою привилегию в самых неподходящих случаях. Скажу тебе…

– Идите же сюда, месье Святой Михаил. Не забывайте, что здесь дама, – вставил Хоприг, указывая рукой в сторону Мелиор. Она не обращала внимания ни на одного из вошедших и занималась только ребенком.

– Что касается того, сколько раз ты отрывал меня от дел по всяким пустякам – нет, я не скажу больше ни слова. Достаточно заметить, что дело принимает тревожный оборот и начинает досаждать кое-кому наверху. Церковь канонизировала тебя, и мы не должны оспаривать ее решений. Так мы и делали последнее время. Я не отрицаю, что если бы можно было хоть что-то сделать с тобой… – по-моему, надо дать церкви право изымать недостойных святых из своих списков…

– Ты можешь просто избавить землю от него, Михаил. Столб молнии – не такое уж сложное заклинание, – предложил Жанико.

– Я учту это. Но боюсь, такой исход принесет больше вреда, чем пользы. Высшие силы могут оскорбиться подобным отношением к святому и прознать, откуда взялась молния. Кроме того, как святой, он после смерти должен вознестись в обитель вечной славы. Сам понимаешь, я в последнюю очередь могу навредить ему.

– Да, я понимаю. Ты столь же предан церкви, как и я. Разница лишь в мотивах. Нет, я не защищаю этого святого. Он обманул меня – достаточно хитро, но без всяких понятий о чести, которая обычно привносит столько двусмысленности в дела небесные – с ребенком мадам Мелиор. Я называю только мать, поскольку, как я понимаю?..

Он повернулся к Флориану и поднял брови.

Герцог ответил:

– Да, месье Жанико, похоже, я стал жертвой лишнего усердия Хоприга, решившего во что бы то ни стало выполнить свой долг моего небесного покровителя.

– А! А я-то думал, что вы страстная натура, герцог! Ну, о ребенке в любом случае нечего беспокоиться. Сам я не особенно люблю детей…

Флориан изумился.

– Тогда с какой целью?..

Жанико сделал неопределенный жест рукой.

– Просто мои слуги очень любят младенцев. Да, они умеют использовать детишек по назначению, добавив сок водяного пастернака, перец и завернув их в фольгу. А я стараюсь по мере возможностей доставлять удовольствие тем, кто мне служит. Так все же, вернемся к сути дела: если я проиграл, то признаю это. Ваша расколдованная принцесса останется с вами, и я не стану предъявлять никаких претензий до тех пор, пока великая любовь между вами не принесет, наконец, своих плодов… – улыбнулся Жанико.

– Месье Жанико, вы только что создали замечательный прецедент, признав свое поражение. Я вел себя очень осмотрительно, когда заключал с вами сделку ради обладания безупречной красавицей принцессой. Осторожность оставила меня теперь. Я не способен прожить с ней целый год, и даже месяц, и даже полчаса! Поймите, я становлюсь истеричным. Непостижимо, что передо мной та женщина, которую я боготворил так долго! Мое сердце разбито, и я раскаиваюсь во всех преступлениях, что совершил ради нее. Так будьте же милосердны – давайте заключим еще одну сделку: заберите ее от меня! Я готов сделать все, что вы захотите – взмолился Флориан.

Жанико глубоко вздохнул.

– Вот и все вы таковы! Вы изворачиваетесь и торгуетесь только ради собственных желаний, и цена не имеет для вас значения. Я не понимаю своих людей, и эта неспособность понимать их беспокоит меня. Хотя скажу тебе, Флориан, я знал, чем все кончится еще при первой нашей встрече. Но тогда ты был наивным романтиком, человеком, лелеющим нечеловеческие идеалы. А я терпеть не могу никаких идеалов… – Жанико оборвал фразу на полуслове и погрузился в размышления. Чародей переводил взгляд с одного на другого из присутствующих с видом дружеского неодобрения.

– Интересно, почему это вы все выглядите такими мрачными? Я люблю видеть счастливые лица вокруг себя, – поинтересовался он.

Ему ответил Михаил:

– Тебе-то хорошо философствовать и скалить зубы. Но насмешки вызывают религиозные сложности, а философия многократно углубляет их. Хотя, если ответить на твой вопрос, почему я выгляжу мрачно, то это из-за нашего святого-скандалиста и неприятностей, которые он навлекает на небеса, да и на ад тоже. После всех наших многочисленных обсуждений его персоны, так и не нашлось подходящего места во вселенной, куда можно было бы его поместить.

Жанико воскликнул:

– Но ведь все очень просто. Пусть Хоприг, Мелиор и их ребенок вернутся в Бранбелуа в те старые времена, когда он еще не являлся святым. Пусть они вернутся в таинственное место, во время, которое не существует более нигде на земле, кроме Бранбелуа. Земля будет, таким образом, избавлена от вашего святого-скандалиста, Хоприг от своего нимба, а Флориан от жуткой истерии. Мелиор и Хоприг перестанут быть реальными существами, оставшись лишь героями легенд о безмерной красоте и святости. Никто нигде не пострадает от такого решения. Я предлагаю выход потому, что люблю видеть счастливые лица вокруг себя, счастливые лица повсюду – даже на небесах.

Восторженный Михаил ответил:

– Ты очень хитер, Жанико. Мы на небесах не можем сравниться с тобой в этом. Тем не менее не пойму, как это нам не пришел в голову такой простой и очевидный выход – вернуть Хоприга в Бранбелуа.

Архангел взглянул на святого.

Хоприг улыбнулся, как всегда благожелательно, но не раскаиваясь в своих оплошностях. Он ответил:

– В конце концов, я достаточно насмотрелся на новый мир в качестве начинающего святого. Да и нимб иногда мешает мне расслабиться. И уж конечно, нет никакого удовольствия постоянно препираться с упрямыми ангелами. Так что я склонен предоставить право выбора Мелиор.

Мелиор поднялась с табурета у колыбели, где младенец, разбуженный неожиданным громом, вновь погрузился в глубокий сон. Принцесса взглянула на Флориана, ничего не говоря. Она улыбалась довольно печально. Герцог знал, что нигде в мире не увидит он больше такой же очаровательной и безупречной красавицы, как его расколдованная принцесса.

Флориан произнес:

– Несчастная! Но во имя земли, неба, моря, царства небесного и геенны огненной – согласись! Как только ты вновь станешь легендой, ко мне вернется прежнее чувство восхищения и любви к тебе, той красоте, которую приятно видеть, но не слышать.

– Да, думаю, что так оно и случится. Ради нашего общего блага будет лучше, если мы с Хопригом вернемся в Бранбелуа, в те времена, когда я еще не стала твоей женой. Из-за ребенка Хопригу, наверное, придется жениться на мне. Но он, по крайней мере, принимает женщин такими, какие они есть, – ответила ему Мелиор.

– Полагаю, вы говорите образно, но в любом случае уверен, что вы не хотели и сказать ничего плохого. Так вернемся же домой, моя дорогая.

Флориан попрощался с обоими. Герцог оставил надменную манеру смотреть на людей свысока – за последний час он утратил свой обычный вид человека веселого и немного раздраженного. Месье лишился роли самодовольного весельчака из высшего общества.

– Теперь, когда вы оба вновь становитесь легендой и символом, я смогу, быть может, еще раз уверовать в любовь и святость. Весьма прискорбно и совершенно напрасно некоторые люди стремятся ввести их в свою повседневную жизнь. Такие вещи хороши только для любования ими со стороны. Невозможно достичь абсолютной красоты и святости в земном бытие. Но нам необходимо верить в красоту, и мы убеждаем себя, что она существует: память говорит, что она была, а оптимизм – что будет. Некоторым кажется, что они видели ее где-то рядом, но они попадают в ловушки романтики и иллюзий. Это глупо и тривиально.

Мелиор вставила слово как всегда не вовремя:

– Ах, как меня раздражает, когда точно помнишь, что принес собой шляпу, а потом нигде ее не находишь… Да-да, продолжай, Флориан. Да вон же она, на гвозде возле дверей! Мы все слушаем тебя, дорогой.

Флориан продолжил:

– Хотелось бы верить, что святость все-таки существует в нашей жизни. Однако я обнаружил, что даже она смешивается с некоторой, как бы поточнее выразиться, двусмысленностью… Человечество обладает многими достоинствами, но – как мне кажется – они не вызывают особого восхищения. Ко всем, кого узнавал близко, я испытывал некоторое чувство приязни, но напрочь утрачивал уважение. Подозреваю, что человек не наделен ни добродетелью, ни порочностью: его моральные качества вообще весьма посредственны. Поэтому красота и святость останутся для меня вещами, о которых приятно размышлять, и к которым весьма опасно стремиться, ибо они абсолютно недостижимы в земной жизни. Не знаю, почему это так, но уверен, что нарушил некий закон, говорящий, что лишь посредственность имеет право на существование где бы то ни было. Вот почему я понес наказание и подвергся высмеиванию.

– Да, но ты также наказываешь всех присутствующих своим многословием… – прервал его Жанико.

– Я также не нахожу повода для высокопарных речей и помпезности, сын мой, и не намерен выслушивать нравоучения от запутавшегося в собственных желаниях человека. Достаточно уже того, что твои романтические устремления огорчили небожителей и вызвали – я воздержусь от иронии в адрес нашего коричневого собеседника – неблагоприятный отзыв даже в аду. Я уже молчу о том, что могло произойти с моим храмом Лоу Гиффса за то время, что я находился по вашей прихоти в здешнем мире.

– Ваш храм Лоу Гиффса! Возможно ли, месье, что, будучи столько месяцев христианским святым, вы собираетесь вернуться к своим языческим верованиям в Бранбелуа? – печально произнес удивленный герцог.

– В любое время, сын мой, я готов посвятить себя лучшей из церквей. Но от природы я нуждаюсь в стабильности, подкреплении своих дел традициями и поддержке хороших людей. Новая вера способна увлечь горячие головы, вроде бедняги Хоррига, но только не меня. Я пришел к выводу, что любая религия, однажды получившая достаточное количество приверженцев и уважение со стороны людей, действует на своих последователей лучше, чем какая-либо другая. Тем не менее, каждый стремится также занимать соответствующее положение в обществе. Да просто глупо спорить на тему, какая религия лучше – сейчас не место и не время для подобных диспутов… Нет, Флориан, жизненное кредо может меняться в отношении чего угодно, кроме верности своей церкви, в особенности для прелата. И вот что я еще скажу тебе, Флориан – не забудь этого, когда мы с Мелиор уйдем – абсолютно все мужчины и женщины всего лишь смертные и несовершенные существа. С этим ничего не поделаешь. В любом случае, тебе придется присмотреть себе другого небесного покровителя теперь, когда рассвет уже приближается и последняя туча уходит на запад, – сказал Хоприг и некоторое время с легкой жалостью смотрел на Флориана.

Мелиор взяла на руки спящего младенца, ничего не говоря и мило улыбаясь герцогу. Затем она и Хоприг воспарили на золотое облако и навсегда исчезли из жизни Флориана. Он размышлял о том, что через несколько мгновений они вновь окажутся в таинственном месте в глубине Акайра. Волшебное сияние рассеялось, а герцогу вспомнилось детское желание стать достойным тех небесных созданий, которыми долгие годы были для него Хоприг и Мелиор. Он с тоской думал о своем устремлении и той блаженной невежественности, которую ничто уже не могло вернуть ему.