Онлайн чтение книги Такаяма Укон Takayama Ukon
Ознакомительный фрагмент. Кага Отохико «Такаяма Укон» (отрывок из 6-ой главы)

• Кага Отохико «Такаяма Укон» (отрывок из 6-ой главы)

По заснеженному тракту Хокурику

Сразу после того, как священники отправились в путь, Укон позвал Джусту:

— Раз дело приняло такой оборот, значит, скоро выйдет указ властей о том, как быть с нами: отправить ли в ссылку или казнить. Чтобы нас не застали врасплох, нужно готовиться…

— Хорошо! — Джуста не стала тратить слов. Она тут же позвала внуков и о чем-то их предупредила, а потом собрала служанок и принялась с их помощью наводить порядок в комнатах, собирать вещи в дорогу и жечь бумаги и письма…

Укон огляделся вокруг и убедился в том, что всё готово к отъезду. У него была привычка ко всему готовиться заранее, поэтому оружие, книги, письма, одежда, чайная утварь и другие нужные предметы были уже должным образом рассортированы и уложены. Дни военных кампаний и годы скитаний приучили Укона все время быть готовым к любым неожиданностям; быть всегда начеку — стало правилом его жизни. Вот и сейчас он мог в мгновение ока собрать свои дорожные вещи и совершенно не беспокоиться о том, готово ли оружие. Теперь сборы личных вещей требовали у него намного меньше сил, чем во времена боев и походов. К тому же, какое бы наказание ни приготовил ему новый указ властей — жена всюду последует за ним, она сама это сказала… Единственное, что волновало Укона? — что будет с внуками? Старший внук Дзютаро был уже достаточно взрослым, чтобы пойти с ними, других внуков Укон думал оставить у своего младшего брата Тароэмона.

Укон никогда не рассказывал слугам о том, какие мысли одолевают их хозяина. Для подчиненных лицо Укона всегда оставалось непроницаемым и неизменным, как не менялся и его распорядок жизни: утром — молитва, днем — чтение и прием гостей, вечером — стрельба из лука. От этого раз и навсегда заведенного порядка Укон никогда не отклонялся ни на йоту.

Через пару дней, утром, к Укону вновь прибыл Ёкояма Ямасиро-но ками Нагатика — на этот раз в паланкине в сопровождении свиты, как официальный представитель князя Маэда Тосимицу. Восседая на почетном месте в кабинете хозяина, Нагатика зачитал распростершимся в поклоне Укону и его вассалам высокий правительственный указ. Строгий документ предписывал «распространяющего кощунственное иноверие и утерявшего праведную веру Такаяма Нагафуса (Укона) вкупе с женой, детьми и всем семейством его в течение двух дней препроводить под конвоем из Канадзава в столицу, где препоручить генерал-губернатору Киото Итакура Кацусигэ»…

— Будет исполнено, — ответил Укон, выслушав указ. — Завтра же отправляемся…

Исполнив свою роль посланника, Нагатика сразу же расслабился, а когда они с Уконом остались с глазу на глаз, то даже начал извиняться:

— Что делать, служба такая… Поверьте, я с болью в сердце вынужден был сообщить вам о таком суровом решении властей…

— Я хотел бы только спросить… — Укон тоже взял доброжелательный тон. — Значат ли слова «вкупе с женой, детьми и всем семейством его», что и внукам моим не миновать этой участи?

— Да, в замке тоже это обсуждали… Есть мнение, что имеются в виду все кровные родственники, так что, наверное, и внуки ваши… Как это жестоко! — На лице Нагатика изобразилась мука. Он тяжело вздохнул и тут же добавил, чтобы утешить Укона: — А господин Хонда Ава-но ками отметил, что эти меры не должны коснуться вашего брата Тароэмона…

— Господин Хонда? — Укон в удивлении склонил голову набок. Для первого вассала клана, который до сих пор был настроен резко против христиан, это и в самом деле означало поразительную мягкость…

— Он объяснил это так, что нынешний указ касается только представителей воинского сословия…

— Да, действительно! — Укон понял, что такой ход мыслей был вполне в духе Ава-но ками. Его охватили радость за брата, которого оставят в покое, и острая жалость к своим бедным невинным внукам…

— Тем же приказом, — продолжал Нагатика, — вместе с вами в Киото отправляются Найто Хида-но ками Тадатоси и Найто Кодзи вместе с их семьями. Что же касается Укита Кюкана, то он отдельным приказом высылается в Цуруга. Похоже, центральное правительство не забыло никого из местных господ-христиан…

— Но о госпоже из Бидзэн и господине Ясухару пока ничего не слышно…

— Ах, да! — На лице Нагатика отразились смешанные чувства: он был рад, что женщина из главной ветви клана Маэда избежала беды, но совестился, что такой же опасности избежал его сын.

— Наказывать начали с нас, самураев, и наших семей, — заметил Укон. — Это естественно. А что будет с крестьянами и горожанами? Как вы думаете?

— Да разные есть мнения. Ава-но ками считает, что нужно составить именные списки христиан, как в Киото, и принудить их отречься от веры. Я же предложил действовать мягче: лишь огласить эти списки… И поставил себя в трудное положение, ибо нашлись люди, которые заявили, что я, наверное, таким способом покрываю своих родственников-еретиков…

— Моя семья ко всему готова. Беспокоиться надо о тех, кто остается здесь… — Укон помрачнел. Его всегда мучил стыд за то, что, оставляя свои владения в Такацуки или уходя в ссылку из Акаси, он бросал там на произвол судьбы множество христиан, которые поверили своему господину и приняли крещение. Сегодня такие же чувства он испытывал в отношении своих домашних слуг и шести тысяч христиан, которые оставались в Канадзава…

— Господин Такаяма! — Нагатика резко подался вперед и изобразил на лице улыбку. — Вы не позволите ли мне в знак моего доброго отношения взять на службу ваших вассалов?

— Был бы очень благодарен. Я и сам об этом думал, да не решался вам предложить… Я так понял, что из моих людей со мной пойдут один-два человека, прочих вассалов и слуг придется оставить здесь…

— Извините, что я напрямую спрашиваю… — С лица Нагатика исчезла улыбка, оно стало совершенно серьезным. — А среди ваших вассалов, наверное, есть христиане?

Увидев, что даже такой человек, как Нагатика, опасается держать у себя вассалов-христиан, Укон в душе не мог не улыбнуться:

— Да, есть несколько человек глубоко верующих. Но они люди чистосердечные, даже если начнется дознание, будут держаться мужественно и, думаю, не доставят вам беспокойства, — ободряющим тоном произнес Укон. — Несколько человек называют себя христианами, хотя пока они не приняли крещения. А остальные — обычные люди, так что для беспокойства у вас причин нет… И кстати, господин Ёкояма! — Укон подвинулся на коленях к Нагатика. — Я хотел бы срочно нанести визит моему хозяину в Такаока и испросить его разрешения на отъезд. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие?

— Хозяин этого не позволит. Мне тягостно об этом говорить, но раз центральные власти считают вас преступником, то ни в Такаока, ни в Канадзава вас никто не примет…

— Слушаюсь! Но тогда не могли бы вы в знак моего глубокого уважения к князю Тосинага передать ему вот эту коробочку для чая? «Вабисукэ» — так она называется…

— О! — Нагатика бережно принял из рук Укона округлую коробочку из дерева павлонии. — Это же знаменитая вещь! Князь очень обрадуется! Обязательно передам!.. — Нагатика внезапно помрачнел. — Да, и о Лючии… Она хочет уйти от мужа. Мы с Ясухару пытались ее переубедить, но она стоит на своем, ни на шаг не отступает. Что вы нам посоветуете?

— Вы знаете, если она единожды что решила, то уже не отступит… — Укон в задумчивости прикрыл глаза. В его памяти всплыло лицо дочери. Такая же белолицая, как ее мать! Когда он видел ее в последний раз? Всего два дня тому назад… Да, у дочери с младых ногтей был мягкий характер, но уж если она что всерьез задумывала, то никто не мог заставить ее пойти против своей воли… Вот и сейчас: раз она решила следовать своей вере, то у нее нет иного пути, кроме как уйти от мужа. Это понятно…

— Так что же? — напомнил о себе Нагатика. Все это время он не спускал глаз с погруженного в свои мысли Укона.

— Настоятельно прошу вас все взвесить и поступить с ней согласно ее желанию, — четко выговорил Укон и уточнил: — Конечно, при условии, что и господин Ясухару будет того же мнения…

— Ясухару тоже так думает… Или, точнее, его жена приневолила так думать… — Нагатика уже не скрывал досады.

— Если так, то мне нечего добавить. Тогда я Лючию, с вашего позволения, забираю с собой.

— Видно, ничего не поделаешь! — проговорил Нагатика с легким вздохом, который совершенно не вязался с его обликом. — Да, а что Танэнага?.. Он ведь еще совсем мал, о нем даже в замок не докладывали… Мы бы охотно приняли в нем участие, воспитали как внука…

— Да, до столицы дорога дальняя, брать с собой грудного младенца в такое путешествие — по крайней мере неразумно. Прошу вас о нем позаботиться!..

После того как Ёкояма Ямасиро-но ками уехал домой, Укон позвал Джусту и рассказал ей, что по правительственному указу они выезжают в столицу и что Лючия разлучается с мужем. Передал он ей и весь разговор с Ямасиро-но ками… Джуста на мгновение побледнела, но вскоре в ее глазах засверкали огоньки гордости:

— Позавчера ее жалела, а сегодня думаю: как же это прекрасно, что девочка наша решила следовать за Господом! И я тоже с ней пойду!

Укон завершал подготовку к отъезду, когда в комнату вошел его внук Дзютаро и распростерся в глубоком поклоне, касаясь ладонями земли. Шестнадцатилетний подросток в последнее время заметно вытянулся и повзрослел, освоил хорошие манеры, старательно занимался фехтованием и верховой ездой…

— Бабушка сказала, что мы завтра утром уезжаем в Киото?

— Да, уезжаем. Я думал, только ты как наследник Дзюдзиро должен с нами ехать, но нет, поедут и все твои братья… Поездка крайне спешная, поэтому нам не разрешили добираться до столицы водным путем, через Цуруга. Пойдем по тракту Хокурику, через перевалы, а там снег глубокий… Для детей это будет очень трудный поход…

— Тогда я сестрицу на спине понесу! — юноша гордо выпятил грудь. Ключицы, показавшиеся в вырезе воротника, сделали щуплого подростка невыразимо жалким…

Укон собрал в кабинете и прилегающей галерее всех своих слуг и вассалов и объявил им, что семейство Такаяма отправляется в ссылку. Он также сообщил, что с ним пойдут двое — Окамото Собэ и Икома Ядзиро, а остальные его люди поступают в распоряжение господина Ёкояма Ямасиро-но ками. Вассалы Укона ожидали, что вслед за высылкой миссионеров их хозяина тоже постигнет наказание, и готовились к самому худшему. Поэтому когда выяснилось, что все переходят на службу в дом Ёкояма, то люди вздохнули с видимым облегчением…

С очевидностью, весть об изгнании Такаяма Укона мгновенно разнеслась по городу, поскольку к нему непрерывной чередой пошли посетители: друзья по чайной церемонии, верующие христиане, просто знакомые… Из друзей по чаю первым прибыл Катаока Кюка, владелец лавки «Этидзэнъя», что у холма Осака. Купец преподнес Укону на прощание коробочку для чая, которой постоянно пользовался его отец Кюо — он также был близким другом Укона по чайной церемонии. Этот дар Укон с благодарностью принял и сказал, что коробочка очень пригодится для того, чтобы в пути проводить чайные церемонии под открытым небом. От подарков же других гостей, будь то вещи или деньги, он отказался.

Такаяма Укон собрал все свое жалованье за год, шестьдесят золотых слитков, сложил их в особую шкатулку с закругленными углами и в одиночку пошел в замок с целью возвратить эти деньги князю Тосимицу. Однако стражники у ворот Отэмон, по-видимому, уже получили соответствующий приказ, ибо преградили Укону дорогу и сообщили, что ему как преступнику вход в замок строго воспрещен. Укон без возражений направился к особняку Ёкояма Нагатика…

Встречать гостя вышел осунувшийся, измотанный душевными страданиями Ясухару.

— Поверьте, мне нестерпимо горько расставаться... — Молодой человек низко опустил голову.

— Да, ваш отец говорил мне… Но это тот случай, когда действительно ничего поделать нельзя, — успокаивающе произнес Укон…

Нагатика ждал Укона в одной из дальних комнат особняка. Рядом с ним сидела Лючия, чуть ниже — две служанки. Укон протянул хозяину принесенную шкатулку с золотом:

— Здесь жалованье, полученное мною от господина. Как вам известно, я отправляюсь в путешествие и не смогу впредь служить князю должным образом, потому желал бы возвратить ему эти средства. Только что пытался доложить об этом в замке, но получил отказ, ибо преступникам возбраняется вступать на его территорию. Посему покорнейше прошу вас уладить это дело. Не сочтите за труд!

— Преступникам? — На лице Нагатика появилось выражение досады. — Какой же вы преступник, господин Укон?.. А золото, конечно, можете оставить. Немедля господину передам… — Он обернулся к невестке. — А мы тут как раз по чарке опрокинули по случаю расставания Ясухару с Лючией…

С разрешения Нагатика Укон на прощание взял на руки своего внука Танэнага. Как обычно у малюток, крохотное тельце младенца было горячим, как огонь. Укон ловил ладонями этот жар и думал о том, что, наверное, это и есть чувство кровного родства…

Ничего не подозревавший малыш мирно спал на руках у деда…

Вскоре после того, как Укон вернулся домой, туда же в сопровождении двух служанок прибыла в паланкине Лючия. Вслед за ней слуги из дома Ёкояма внесли ящики и сундуки с вещами и прочую утварь. Вернувшаяся к родителям Лючия приветствовала отца и мать.

Укон в ответ лишь слегка кивнул, но Джуста, увидев дочь, не смогла сдержать чувств и через мгновение уже рыдала, утирая слезы рукавом:

— Конечно, ничего не поделаешь, но... Но как же ты теперь намучаешься! Держись, девочка моя!

— Лючия, — заговорил Укон. — Мы уважаем твое решение следовать за Господом. Твои родители уже в преклонных годах, и мы надеялись, что ты поможешь нам с внуками. Сейчас никто не знает, что будет дальше, потому нам нужно собраться с духом и вместе идти вперед…

— И я тоже хочу достойно встретить грядущие испытания, какими бы они ни были! О детях буду заботиться от всей души. Но вы, отец, и вы, мама, тоже помогите мне! Пожалуйста, очень вас прошу!

Укон загляделся на дочь… Все его трое сыновей рано ушли из жизни… После того как несколько лет назад умер старший сын Джоан Дзюдзиро, у него остался единственный ребенок — Лючия. Она была почти на двадцать лет младше Дзюдзиро, поэтому в семье с ней нянчились почти как с внучкой. С малых лет Лючия росла бойким, острым на язык ребенком, и Укон жалел о том, что она не родилась мальчиком…

— Какая замечательная решимость! — сказал Укон жене, когда Лючия вышла. — Но душа так за нее болит…

— Да, это на нее похоже, — согласилась Джуста. — С мужем рассталась — и ни слова! Представляю, как ей тяжко!

— Ты права. А особенно горько, наверное, расставаться с малышом, — добавил Укон…

С тех пор, как Ёкояма Нагатика выразил желание женить своего старшего сына и наследника Ясухару на Лючии, прошло уже более десяти лет. Ясухару тогда было четырнадцать, он только что прошел обряд совершеннолетия, а Лючии — только тринадцать. Наверное, тогда их отношения были супружескими лишь по форме… Так или иначе, первый ребенок, сын Танэнага, родился у супругов только прошлой осенью. А теперь… Не успел Укон поздравить ее с тем, что она состоялась как жена и как мать, миг — и вот уже ее разлучают и с мужем, и с сыном…

Конечно, Лючия ушла из дома мужа по своей воле, но у этого поступка была и другая, скрытая причина, которая побудила ее принять такое решение — а именно молчаливое согласие тестя, Нагатика. Так, по крайней мере, заключил Укон. С очевидностью, когда Ясухару как муж согласился на уход Лючии, то как наследник он руководился намерениям отца, который всеми силами стремился сохранить мир и покой в доме Ёкояма. А поднимавшиеся антихристианские ветра действительно подталкивали главного вассала дома Маэда к тому, чтобы он оказался в крайне неприятном положении…

Среди вассалов Маэда были люди самого разного происхождения: наследственные вассалы первого главы клана князя Тосииэ; прямые вассалы второго главы, Тосинага; непосредственные вассалы третьего князя, Тосимицу; наконец, вассалы, пришедшие в княжество «по рекомендации» центрального правительства бакуфу. Все они постоянно образовывали различные группировки, которые вели между собой непримиримую борьбу. Во времена Тосинага основные трения происходили между прямым вассалом князя Ёкояма Нагатика и наследственными вассалами Синохара Кадзутака и Мураи Нагацугу. Картина соперничества между группировками внутри клана значительно усложнилась, когда в Канадзава прибыл господин Хонда Масасигэ, сын наследственного вассала дома Токугава еще с тех времен, когда последний жил в провинции Микава. Впрочем, Нагатика по-прежнему оставался центральной фигурой и главным руководителем группировки так называемых собственных вассалов дома Маэда. Так или иначе, вплоть до недавнего времени, когда начались гонения на христиан, в клане не было человека, который бы не знал о разногласиях и распрях между Нагатика и Хонда Масасигэ.

Укон мог только предполагать, какие страдания беспрерывно терзали во время последних событий всегда открытого и широкого в суждениях Нагатика и в какое трудное положение он попал, имея невесткой христианку Лючию. Да, трудно даже представить себе, в какой безысходной ситуации оказался в доме Маэда вассал Нагатика, у которого сын и невестка были христианами, когда три дня тому назад вышел указ о высылке «падре». Наверное, Ясухару понимал, какие мучения испытывает его отец, и потому как наследник решил подчиниться Нагатика. Похоже, и Лючия это тоже видела и специально решила расстаться с ним, чтобы сохранить свое вероисповедание… Укон не собирался осуждать зятя, он просто думал о том, какое замечательное решение приняла его дочь, выбрав не мужа, а Веру.

Вечером прибыл гонец от Ёкояма Нагатика с той самой «Вабисукэ» — округлой коробочкой для чая, которую Укон передал князю Тосинага. Выяснилось, что князь никак не может принять такой дар. Укон написал письмо Нагатика, подозвал к себе гонца и обратился прямо к нему:

— Эта вещь знаменита на всю Японию. Если в пути ее не сберегут или, паче чаяния, повредят, то для страны нашей это будет невосполнимая потеря. Вот почему я хочу непременно преподнести эту вещь господину Ямасиро-но ками с тем, чтобы он ее берег и сохранял. Очень прошу вас возвратить ее господину вместе с этим письмом.

Вечером Укон устроил для своих подчиненных прощальный ужин. Среди собравшихся было более десятка вассалов, которые служили у Укона всюду: и в Такацуки, и в Акаси, и в Канадзава. За вином кое-кто стал со слезами на глазах говорить Укону, что пойдет вместе с ним, хотя знал, что ему разрешено взять с собой крайне ограниченное число слуг, всего несколько человек… В конце концов собравшимися овладело нестерпимо горькое чувство разлуки, и над вечером постепенно повисло тягостное молчание. Впрочем, были за ужином и светлые моменты, когда пропустившие не одну чарку гости кружились в танце или нараспев декламировали китайские стихотворения…

Пирушка уже была в самом разгаре, когда из Ното прибыл брат Укона Тароэмон; он объяснил свое опоздание тем, что его лошадь с трудом шла по глубокому снегу. Обменявшись с братом словами прощания, Укон передал ему картину «Дева Мария Скорбящая»…

— Эта картина — самое дорогое, что у меня есть… Когда-то ее прислал сюда в подарок Аквавива, глава Ордена Иисусова, — говорят, человек выдающихся достоинств… Я всегда считал, что эта картина — наша главная семейная реликвия, но сейчас держать ее дома очень опасно. Если начнутся допросы с пристрастием… Думаю, тебе лучше ее сжечь.

— Ну нет, сжигать — жалко, — ответил Тароэмон. — Может, свернуть ее, положить в кувшин, плотно закрыть и где-то закопать? А наши далекие потомки когда-нибудь этот кувшин откроют…

Укон вернулся к гостям, а его брат еще долго говорил о чем-то с Лючией и Джустой…

На следующий день рано утром к дому Укона снова примчался гонец от Ёкояма Нагатика. Гонец сообщил следующее: по замку пошла молва, что, судя по всем признакам, Такаяма Нагафуса (Укон) замыслил поднять мятеж. В окружении Хонда Масасигэ приняли чрезвычайное решение, собрали вооруженных самураев и стали готовиться к подавлению бунта.

Укон догадался, что власти приняли затянувшуюся допоздна вечеринку за встречу заговорщиков, которые собрались поднять прощальную чарку перед тем, как выступить в смертельный бой… Укон немедля отправил в замок Собэ, чтобы тот засвидетельствовал искренность намерений своего хозяина. Вскоре после этого из замка прибыл гонец, который передал Укону приказ, предписывавший «Такаяма Нагафуса (Укону) и всему семейству его вместе с сопровождающими облачиться в белые одежды и собраться к часу Змеи (десять часов утра) на площади перед воротами замка со стороны Западного квартала Ниситё».

Еще до назначенного часа Укон, его жена Джуста, их дочь Лючия, Дзютаро и четверо других внуков в сопровождении Окамото Собэ и Икома Ядзиро, а также двух служанок вышли на площадь перед воротами крепости. Площадь замыкали трехъярусная сторожевая башня главного бастиона, заледеневшая под ударами холодного ветра, и глубокий ров перед воротами Отэмон, до краев заполненный иссиня-черной водой.

Арест Укона был обставлен с театральной пышностью: группу сразу же взяли в кольцо конвоиры в форменных походных накидках и вооруженные пиками пехотинцы — эти были в наголовных повязках и с засученными, словно для тяжелой работы, рукавами.

Место действия окружала также масса зевак, державшихся на почтительном расстоянии от стражников. При виде Укона и его спутников по толпе пробежал легкий шорох, и люди расступились.

Командиром конвойного отряда, который должен был доставить Укона в столицу, назначили Синохара Дэва-но ками Кадзутака. Кадзутака принадлежал к именитой семье давних вассалов дома Маэда; его отец, Синохара Нагасигэ, приходился двоюродным братом госпоже Хосюнъин, супруге князя Тосииэ. Строго говоря, Кадзутака был приемным сыном Нагасигэ и не имел со своим отцом кровного родства, однако он славился как глава знатного рода и как влиятельное лицо в доме Маэда. К особым заслугам Кадзутака причисляли то обстоятельство, что когда-то он сумел благополучно доставить в Канадзава из Осака, вотчины Токугава Иэясу, гроб с телом князя Тосииэ. По-видимому, за свои выдающиеся командирские способности Кадзутака и был назначен начальником этого конвоя…

Укон хорошо знал Кадзутака со времен сражения при Одавара, в котором они бились рука об руку. Правда, потом Укон и Кадзутака разошлись во взглядах на строительство замка, а по многим пунктам (ступенчатая стена у ворот Исикава-мон, каменная кладка ворот Отэмон и т. п.) заняли противоположные позиции, так что в конце концов стали просто избегать друг друга. И теперь Укону казалось, что тот, кто определял начальника конвойного отряда, был очень хорошо осведомлен о его противостоянии с Кадзутака…

Так или иначе, когда сегодня 62-летний Укон, имевший 25 000 коку годового дохода, совершил церемонный поклон перед 53-летним Дэва-но ками с доходом 12 000 коку, то последний ответил ему лишь твердым, холодным взглядом. Так смотрят на преступников…

От имени городской управы надзор за Уконом и его родственниками как за злоумышленниками, исповедующими запрещенную веру, осуществлял Асано Сёгэн — тот самый мелкий чиновник, в обязанности которого входил надзор за порубками в бамбуковой роще, высаженной у системы скрытных укреплений Утисо Гамаэбори. Именно этот человек когда-то запретил заходить в рощу и заготавливать там бамбук, чтобы делать из него цветочные вазы для чайного домика. Именно он отчитал Укона за то, что его внуки забавы ради проделали дыру в глинобитной стене… Видимо, этот ревностный служака и педант соответствовал должности начальника охраны как никто другой…

Подойдя к Укону и его слугам, Сёгэн отобрал у них большие и малые самурайские мечи, а также кинжалы, — и уже у безоружных ощупал всю одежду…

Вскоре на площадь один за другим вышли Найто Джоан с женой и тремя детьми, Найто Кодзи с четырьмя детьми, Укита Кюкан и трое его детей… После того как Сёгэн обыскал каждого из пришедших, их всех собрали в одну группу.

Приближалось время отправления. Сёгэн хотел было усадить Укона в круглую корзину, в которой обычно перевозили арестантов, но Дэва-но ками жестом остановил подчиненного:

— В клане Кага господин Такаяма — великий человек! Зачем же его так позорить? Приготовьте закрытый паланкин с плетеными шторками! — распорядился он.

— Будет исполнено! — поклонился Сёгэн, но тут же покачал головой и поднял на начальника злобный взгляд: — Но ведь по приказу хозяина…

— Выполняйте! Сажать такого человека в арестантскую корзину — значит порочить имя дома Маэда! А если в пути что случится, то я, Кадзутака, лично себе живот взрежу!

По приказу Дэва-но ками слуги вынесли — похоже, заранее приготовленный — паланкин с плетеными занавесками и поставили его перед Уконом. Кадзутака низко поклонился:

— Покорнейше прошу вас принять оружие и занять место в паланкине! — на лице командира, до сих пор сохранявшем выражение превосходства, мелькнула улыбка уважения.

— Простите, но мечи взять не могу, — сказал Укон. — Мне как задержанному по распоряжению правительства возбраняется носить оружие. Паланкином же, с вашего разрешения, воспользуюсь… Искренне признателен вам за благорасположение…

Процессия наконец тронулась. Во главе ее верхом на лошади двигался Синохара Кадзутака, за ним несли паланкин с Уконом, потом шли лошади, на которых сидели женщины и дети, замыкали процессию пехотинцы. Справа и слева колонну прикрывали конвойные, а замыкал шествие лично Асано Сёгэн…

Укон приподнял занавес паланкина, чтобы лучше рассмотреть толпившихся у дороги людей. Среди любопытствующих было много знакомых лиц: бывшие вассалы Укона; христиане из Ното во главе с Тароэмоном; прихожане из Конъядзака; служанки госпожи из Бидзэн; группа горожан и самураев, которых он наставлял в искусстве чайной церемонии. Катаока Кюка, хозяин лавки «Этидзэнъя», привел с собой всех приказчиков и слуг… Люди отвечали на приветствия Укона глубокими поклонами, у многих на глазах блестели слезы. Укон пристально вглядывался в лица людей, словно хотел на прощание запомнить всех, с кем сблизился за двадцать шесть лет жизни в Канадзава. Он отметил, что Дэва-но ками специально слегка замедлил движение колонны, чтобы дать ему время попрощаться с людьми.

В западной части Канадзава находился Тэрамати — спокойный, объятый тишиной храмовый квартал с узкими улочками, вдоль которых тянулись глинобитные стены. Там, как и следовало ожидать, число любопытствовавших заметно уменьшилось, однако когда Укон ненадолго вышел из паланкина, то увидел, что за ним следуют его слуги и группа верующих. Люди разом поклонились. Укон поднял правую руку в знак приветствия, а затем попросил Сёгэна отослать всех домой.

За храмовым кварталом начиналась бескрайняя заснеженная равнина. Здесь Укон стал просить Дэва-но ками разрешить ему выйти из паланкина и дальше идти пешком, а носильщиков отправить назад в город. Кадзутака несколько раз ответил на эти просьбы отказом, но Укон продолжал настаивать и в конце концов откровенно сказал:

— Это не прихоть, а желание, которое зиждется на моей вере. Я хочу пройти весь путь пешком, следуя Первоучителю нашему.

И Синохара Дэва-но ками уступил…

Когда Укон вышел из паланкина, то женщины и дети сошли с лошадей и тоже двинулись пешком вслед за ним.

С пепельно-серого, тяжело провисшего неба стал срываться и плясать в воздухе снег, задул резкий, пронизывающий полуночный ветер.