Онлайн чтение книги Талорис
Глава вторая. Ирифи

Узкий соланский меч с чашеобразной гардой, легкий и удивительно прочный, не стал парировать восходящий удар, лишь мягко, как учил Мильвио, скользнул по другому клинку, чуть смещая, открывая пространство достаточное для ответной атаки. Девушка быстро отступила вправо, выворачивая запястье, нанесла укол.

«Цапля охотится на рыбу в камышах».

Враг не ожидал от нее такой стремительности, едва не пропустил выпад, но в последний миг успел развернуться, уходя с линии удара. Шерон, предугадав, что последует за этим, снова сместилась, ловко балансируя на треснувших камнях сторожевой площадки древней крепостной башни.

Ее противник, мускулистый седеющий карифец, оскалился и перешел в наступление.

«Цапля стоит на одной ноге», «Цапля вытягивает шею», «Цапля следит за облаками» – ей постоянно приходилось использовать высокие стойки, чтобы защитить голову и шею.

Свободная рубашка из тонкой ткани намокла от пота, липла к спине, сердце билось загнанно, а руки из-за долгой схватки начали уставать. Она понимала, что пора заканчивать бой, до того, как жара высосет из нее все без остатка.

Мечи столкнулись, и «цапля взмахнула крыльями», а через удар сердца «погналась за стрекозой, огибая холм». Ее клинок, точно проворный мотылек, скользнул в открывшуюся брешь.

– Ух! – сказала Шерон спустя мгновение, получив болезненный удар в плечо, и опустила оружие, признавая проигрыш. – Но как?! Я была уверена.

– Уверенности мало. Нужны еще знания. Никогда не используй укол из такой стойки, особенно против того, кто опытнее тебя. Во время него ты открыта. Здесь. И здесь. Более слабого ты убьешь, но не опытного воина. Этот удар опасен не только для того, кому он предназначается…

– «…но и для того, кто его наносит, ибо открывает его противнику. Даже раненый и даже убитый, но все еще живой враг может нанести удар и забрать тебя с собой», – процитировала она старый учебник.

– Правильно. Но в этот раз у тебя все почти получилось. Ты была быстра, госпожа. Очень-очень быстра. И спокойна. Я доволен, как проходят наши уроки.

Убрав меч в ножны, мастер клинка продолжил:

– Ты учишься, с каждым месяцем становишься лучше. И начинаешь просчитывать на несколько ходов вперед. Я видел, ты плела свое кружево последние минуты, вынуждая меня открыться. И у тебя почти получилось. Со временем ты поймешь, кто опасен и как против него надо действовать. Не расстраивайся из-за неудачи. Она тоже часть обучения.

– Спасибо, Шамси. Ты хороший учитель.

Он степенно кивнул, принимая ее благодарность, но на смуглом лице не появилось и намека на улыбку. Карифец считал, что проявление лишних эмоций совсем не красит его седины.

Сперва это немного смущало Шерон, она никак не могла понять человека, которого нашла для нее Лавиани, но затем научилась читать по глазам. Он был мастером короткого меча, требовательным и порой даже жестоким, но терпеливым и готовым объяснять до бесконечности. А ведь поначалу указывающая была против предложения сойки.

Тот разговор произошел много месяцев назад, после очередной тренировки, когда к вечеру вся спина Шерон оказалась покрыта темными синяками от деревянного меча Лавиани.

– Я все время тебе проигрываю, – сказала девушка, когда та обрабатывала «побои» едкой мазью, остро пахнущей смолистыми травами.

– А чего ты хочешь, рыба полосатая? – возмутилась собеседница. – Чтобы я тебе подыграла? Сдалась? Ну ладно, вот она я. Иди, ткни в меня своей палкой, если тебе от этого станет легче. Но в реальном бою никто не будет играть с тобой в поддавки. Я стараюсь подготовить тебя к настоящей схватке, и в ней, хоть для тебя это и является сюрпризом, как я посмотрю – все быстро, больно и очень жестоко.

– Я о том, что мне иногда кажется – все зря. Ты стремительная, и я просто не успеваю за тобой. Иногда даже движения не успеваю рассмотреть.

– Я этим занимаюсь с детства, и меня тренировал лучший убийца Пубира. А ты девочка с окраины мира, которая сражается с заблудившимися, а не с живыми людьми. По мне, тебе бы и дальше делать лишь то, что у тебя получается удачнее всего.

– Уж поверь, я тоже бы этого хотела. Заблудившиеся куда более простые противники, чем ты. Беда только в том, что они в Нимаде, а мы с тобой в Эльвате, в противоположной части света.

– Ладно. Это я так… ворчу, – буркнула сойка. – Ты, конечно, права, что начала заниматься, а Фламинго прав, что поддержал твою идею обучиться управляться с оружием. При нашем безумном образе жизни скорее встретишь живого человека с мечом в руках, чем мертвеца с волчьими зубами. Но сейчас ты просто торопишь события. Еще и года не прошло, как на берегу Бренна ты первый раз взялась за фехтование. И все равно твой прогресс впечатляет.

– Тебя впечатляет? – с иронией спросила девушка.

– Ну это я так… чтобы показаться вежливой, сказала, – признала Лавиани и усмехнулась.

– Вот это больше на тебя похоже, а то я уже начала думать, что передо мной шаутт, принявший твой облик, – мрачно произнесла указывающая, стараясь не обращать внимания на боль в спине.

– Язвишь, девочка? Хорошо. Найду я тебе мастера фехтования, – внезапно решила Лавиани. – Все. Надевай рубашку. За два дня заживет.

– Что? – Шерон не поверила своим ушам. – Зачем мне кто-то, когда есть ты?

Бывшая убийца Ночного клана помолчала, прежде чем ответить:

– Я плохой учитель. Раздражительна. Нетерпелива. И часто излишне жестока. Была бы ты парнем, и я бы сочла, что ты перетерпишь мои «уроки». Но ты мелкая девчонка, и когда-нибудь я сломаю тебе ребра или хребет только из-за своего дурного настроения. Тебе нужен тот, кто зарабатывает этим ремеслом и продолжит обучать тебя южной школе меча, раз уж Мильвио начал это делать.

Шерон затянула завязки на рукавах, задумчиво посмотрела на собеседницу:

– Может, я и мелкая девчонка, но давно уже не маленькая. Что происходит, Лавиани?

Та хмыкнула и села на подоконник, слушая, как шумят вечерние улицы Эльвата, оживающие после тяжелого дневного пекла.

– Правда в том, что мне надо оставить город на какое-то время.

Указывающая нахмурилась, но прежде, чем ответить, вымыла руки в металлическом тазу, думая о том, что нагревшаяся за день вода совершенно не освежает.

– У нас неприятности?

– Нет.

– У тебя неприятности?

– Не думаю.

– Шестеро! Ты можешь хоть раз ответить прямо?!

– Не злись, девочка. – Шерон готова была поклясться, что ей послышалась неуверенность в голосе сойки. – Ты знаешь, что я ничего не делаю без веских причин. Это важно для будущего, и мне придется уйти.

– Я могу пойти с тобой?

Ответ она прочитала по лицу.

– Хорошо, – вздохнула девушка. – Значит, я остаюсь в компании Бланки.

Обе не сговариваясь хмыкнули, говоря тем самым, что удовольствие общаться с госпожой Эрбет крайне сомнительно.

– Ты вернешься?

– Конечно вернусь! – возмутилась сойка. – А ты будешь ждать меня здесь. И меня, и Мильвио. Он тоже появится рано или поздно.

«Но не Тэо», – с печалью подумала девушка, а вслух сказала:

– Сколько тебя не будет?

– Три месяца на дорогу туда и обратно, – пообещала сойка. – Максимум четыре. Я уйду, когда найду для тебя подходящего учителя, чтобы ты не теряла времени даром. Продолжишь осваивать клинок. Но пообещай, что, пока меня не будет, ты не станешь делать глупости и то, ради чего нас сюда привел Мильвио.

– Обещаю, – легко согласилась указывающая. – Без вас я вряд ли смогу добиться хоть какого-то успеха.

Думая об этом разговоре сейчас, Шерон подняла объемную флягу, принесенную Шамси, и сделала несколько скупых глотков, чувствуя слабую горечь на языке от трав, на которых была настояна вода.

Прошло не три месяца. И даже не четыре. С тех пор как Лавиани отправилась в путь, минуло полгода, и девушка была в отчаянии, не зная, увидит ли она хоть кого-то из своих друзей.

Тех, кого давно считала своей семьей.

Ей оставалось самое сложное – ждать.

Она не любила этого. И боялась.

Когда-то… казалось, уже в прошлой жизни… она ждала Димитра, уходившего в море и возвращавшегося с уловом. В конце концов море не вернуло мужа домой, отдало уинам, и Шерон помнила ту боль, что надолго поселилась в ее сердце.

Ожидание хуже мучений. И вот оно стало смыслом ее жизни. Теперь ей приходилось ждать острую на язык сойку. Ждать великого волшебника, так много рассказавшего ей о прошлой эпохе. И… Тэо. Тэо она тоже ждала, пускай и почти потеряла надежду на его возвращение.

Девушка осторожно села на край стены, свесив ноги в пустоту и разглядывая кварталы.

Уроженка Летоса, она так и не смогла привыкнуть к жаре Карифа, порой казавшейся ей нереальной, а порой… ужасной. В ее герцогстве, стране нескончаемых дождей, туманов и затяжных зимних штормов, тепло редкого и скоротечного лета было праздником, но она и подумать не могла, что на юге обитаемого континента это самое «тепло» длится вечно, а иной раз и убивает неосторожного.

За долгий, невыносимо жаркий день солнце устало быть чудовищем, ослепительно-белым и таким раскаленным, что, казалось, от его лучей должен лопнуть череп, стоит лишь покинуть спасительную тень. Теперь оно с величавостью каравана туаре, бредущего от оазиса к оазису, медленно клонилось к горизонту, остывая и позволяя людям оставить дома, встречая скорую ночную «прохладу».

Ее до сих пор потрясала столица Карифа, помнящая Тиона, встречавшая Гвинта и Лавьенду, пережившая Катаклизм, почти утонувшая в жестоких песках, но выбравшаяся из них цветущим садом.

Он раскинулся в широкой долине, окруженной старыми красноватыми утесами, раскаляемыми солнцем, точно металл в кузнечном горне. За ними начиналась губительная пустыня, протянувшаяся до Песчаного моря, состоящая из барханов, скал, мертвых камней и редких живых островков, казавшихся изумрудным ожерельем на теле древней мумии.

Эльват был огромным городом, переждавшим все беды этого мира и устоявшим после раскола Единого королевства. Его жители не ушли, здания не остались заброшенными, и их не источило время, как многие другие города континента. Столица герцогства лишь росла из века в век, расползаясь по долине вместе с оросительными каналами, финиковыми рощами, каскадными полями и искусственными озерами.

Здесь, в сердце Феннефат, Дыхания Смерти, как называли появившуюся после Катаклизма пустыню, люди научились получать воду, вгрызаясь в землю, буря ее и добывая из скважин скрытый в глубине бесценный дар.

Шерон была удивлена, какую колоссальную работу проделали карифцы, чтобы несмотря на жаркий климат, превратить каменистую пустошь в зеленую долину. Сюда был вложен труд и жизни множества поколений, что тысячелетие восстанавливали величие своей страны, пришедшей в упадок после Войны Гнева.

Башня, на плоской крыше которой Шамси учил девушку искусству меча, раньше входила в систему городских укреплений, но давно уже была поглощена разросшимся Эльватом, оказавшись далеко от периметра внешних стен, в районе Лиловых Цветов, совсем рядом с огромным Верблюжьим рынком.

К ней еще много веков назад пристроили дома, перестали считать важным опорным пунктом, отдав на откуп людям, служившим в гвардии и вышедшим на пенсию. Внизу открылся постоялый двор, над ним жили несколько семей, а на смотровой площадке Шамси, когда-то тренировавший солдат, теперь преподавал искусство меча чужестранке.

Еще с десяток таких же башен каменными пальцами возвышались над городской застройкой, цепочкой уходя на юг, к Полю Мертвых – огромному некрополю, раскинувшемуся под тенью древних растрескавшихся утесов, выросшему вокруг могилы безымянного великого волшебника, жившего еще до того, как появился Скованный и его ученики.

Уроженка Летоса вгляделась в горизонт: где-то там, в доме с окнами, выходящими на старые могильные плиты, обрушенные пирамиды и засыпанные склепы, жила она.

Это странное место выбрал Мильвио, хотя Шерон и возражала, не желая находиться слишком близко к погосту, самому большому из всех известных в цивилизованном мире.

– Я не хочу. Давай найдем другое место. Почему здесь? – первое, что сказала девушка, попав туда и восстановив дыхание.

Он посмотрел на нее с грустью:

– Потому что это причиняет тебе боль. Потому что ты чувствуешь кости, что спят в песке.

– Чувствую, – шепотом призналась она. – Они бледней ракушек на галечном пляже. Тысячи тысяч. Старых и молодых. Я знаю их всех, и они зовут меня. Зачем мне эта боль?

Он взял руки Шерон в свои, заглянул в лицо:

– Пока чувствуешь ее, ты остаешься собой. Человеком. Указывающей из Нимада, а не тзамас, хозяйкой мертвых. Дар, который спал во многих из вашего племени почти тысячу лет, пробудился в тебе. Дар – это борьба. Не важно, кто ты – некромант, великий волшебник, асторэ или таувин. Всегда есть соблазн и сила, что толкает нас на плохие поступки.

– Плохие? Но, Мильвио, отчего же сразу плохие?!

Его глаза были как холодные изумруды:

– Потому что мы можем. Это в человеческой природе – совершать дурные поступки, обретая власть над другими. Пока твой новый дар юн, он будет проверять тебя. Как пес проверяет неопытного хозяина. Как волк проверяет своего вожака, и ищет слабину. Поддашься, и он станет главнее, чем ты. Победит твою природу. Заставит оступиться, и это может привести тебя вон туда. – Мильвио кивнул на ряды ступенчатых пирамидок, тянущихся до самого горизонта, где угадывались очертания утесов. – А если не тебя, то сотни людей, что могут оказаться на твоем пути.

Шерон, подумав над его словами, спросила через несколько дней:

– Значит ли, что некроманты прошлого теряли разум?

– Как асторэ, не способные справиться со своим даром? Нет. Ты не сойдешь с ума… – Он вздохнул и неожиданно признался: – Знаешь, я многое забыл из того, чего не стоило забывать. Когда твоя жизнь столь длинна, события смазываются, теряются, а истина не кажется такой уж очевидной. Просто… ты можешь стать иной, потому что общение с мертвыми, помощь от них… меняют. И то, что раньше ты считала правильным, можно с легкостью отбросить, словно ненужный якорь. Шаг. Еще шаг. И еще. Каждый раз немного в сторону от той морали, к которой привык, ведь ты думаешь, что ничего плохого не случится, все будет по-прежнему – и не успеешь оглянуться, как сойдешь слишком далеко со своей дороги и окажешься…

Треттинец вновь указал на кладбище.

– Среди мертвых. Ты должна помнить о них всегда для того, чтобы остаться собой.

Она поднялась из постели и встала у окна, глядя на могилы, частично занесенные песком, с ненавистью:

– Ты сражался с подобными мне? В прошлой жизни?

– Случалось. Они не были опасны, если выступали против нас один на один, но во время сражений… порой перетягивали победу на свою сторону, просто подняв мертвых солдат и снова бросив их в бой… В битве у Мокрого Камня некроманты едва не опрокинули нас. Почему ты спросила?

– Не хочу становиться такой.

– Значит, не станешь.

– Твоя вера в меня сильна.

– О да. Так я верил лишь в Тиона и Арилу. В тебе есть то же самое, что и в них.

– Что же?

– Воля. Радость. Свет. Стальной стержень. Я помогу тебе, Шерон из Нимада.

И он помогал, пока не ушел, оставив один на один с кладбищем, которое она чувствовала даже отсюда.

Шерон отвела взгляд от Поля Мертвых и посмотрела на запад, где, поднимаясь на скошенный утес каскад за каскадом, высился дворец герцога: с куполами небесного цвета, воздвигнутыми еще в конце прошлой эпохи. Город в городе, чьи алебастровые стены до сих пор воспевают поэты, а полководцы Дагевара спят и видят, как их обрушат.

Как-то, когда только знакомилась с Эльватом, девушка оказалась совсем рядом с территорией дворца, заблудившись в пыльной, горячей, сложной паутине полуденных улиц, пахнущих специями, фруктами, ароматическими маслами и дымом из тяжелых круглых курильниц. Всем тем, что было для нее в новинку – и даже книги, которыми она зачитывалась всю свою юность, не смогли передать ей реальную жизнь южного города.

Шерон прошла через цветущий гранатовый сад и очутилась возле белой стены, отполированной до блеска так, что в ней можно было изучить свое отражение. Ей очень захотелось коснуться лица зеркального двойника, и она, подчиняясь какому-то внутреннему чувству, сделала шаг вперед.

Указывающей показалось, что ее рука по локоть провалилась в камень и кожи коснулся горный поток, столь стремительный, свежий и бодрящий, что у нее закружилась голова. Она ощутила, как нечто странное, огромное и в то же время бесплотное, мягко обхватывает ее пальцы, словно во время рукопожатия и… Шерон испугалась, что еще чуть-чуть и ее утащат в зазеркалье, в бурную воду, а течение унесет ее далеко от Эльвата, высосав всю силу.

Что-то больно обожгло ее бок, заставив отшатнуться, и… вот уже она снова в просвеченном солнцем саду, хмурясь, потирает ладонь. Сунув руку в сумку на поясе, Шерон ощутила, как быстро теряют тепло игральные кости, выточенные из рога нарвала.

Она не стала ничего говорить Мильвио, так как обещала не подходить ко дворцу. И почти целую неделю ее преследовали сны, где огромный, сотканный из воды полоз зовет ее к себе, просит отбросить сомнения и подойти поближе. Она не знала, что это, не боялась его, не испытывала никакой тревоги, чувствовала от силы скорее дружелюбие, чем ненависть, но не поддалась. И постепенно яркие сны погасли, а то, что жило во дворце, словно бы вновь впало в спячку, забыв о ее существовании.

– Думаю, на сегодня хватит. – Голос Шамси отвлек девушку от воспоминаний.

Она посмотрела на остывающий диск солнца, который острым краем едва касался западных утесов. Довольно рано. Обычно тренировка продолжалась до того момента, как небо становилось темно-фиолетовым, а на улицах зажигали жаровни.

– Сегодня в мой дом придет человек, который хочет увидеть мою младшую дочь. – Он впервые на ее памяти улыбнулся. – Если гость останется доволен, то через четыре месяца у нее будет новая семья.

Шерон улыбнулась в ответ и сказала, как это было принято в Карифе:

– Большая удача, когда дочь находит семью.

– Да. – Он внезапно нахмурился, повернув голову. – Не нравится мне ветер. Видишь? Небо на горизонте мутное. Идет гроза.

– Еще далеко, – беспечно пожала плечами Шерон. – Я успею вернуться.

Быстро собравшись, девушка завернула меч в плотную ткань, чтобы никто не глазел на странную вооруженную чужестранку в карифской одежде.

Улица пахла жаренными в меду орехами и бараниной, обвалянной в специях, а еще переспелыми дынями, которыми торговали на углу. Недалеко от башни, опустив босые ноги в песок, возле деловито рывшихся рыжих голошеих кур, указывающую терпеливо ожидала маленькая служанка.

Агсан – низенькой и смуглой девчонке – недавно исполнилось одиннадцать, и она была пятой внучкой хозяйки дома, который снимала Шерон. Черноволосая, с четырьмя короткими неряшливыми косичками, вечно без обуви, с браслетами из стеклянных бусин, украшавшими тонкие запястья, она сама напросилась к Шерон в услужение и готова была работать за несколько медных ултов в неделю.

Указывающей не нужна была помощница, но девчонка оказалась настойчивой, донимала ее просьбами целую неделю, и Лавиани, усмехнувшись, как-то посоветовала:

– Все равно от тебя не отстанет и крутится рядом. А так хоть какая-то помощь по дому. Не я же должна здесь полы от песка подметать. Да и нашей «герцогине» постоянно нужен уход. Она нас с тобой не слишком-то жалует, неделями не разговаривает. Так пусть девица за ней смотрит. Кругом одни плюсы, посуди сама. Буду тыкать ей пальцем в грязную посуду и учить жизни. Всегда мечтала начать использовать рабский труд детей.

Впрочем, сойка быстро пожалела о своем предложении. Агсан не желала ей подчиняться, лишь мрачно смотрела исподлобья, если Лавиани ругала ее за нерасторопность. Девочка признавала лишь приказы Шерон.

От нее, и вправду, была польза. И в хозяйстве, и в качестве сиделки, и как проводника по городу. Она водила Шерон по кварталам, показывая новые для чужестранки улицы, уча ориентироваться в лабиринте Верблюжьего рынка, Озера Специй, Загонов Туаре и других районов бедноты, протянувшихся вдоль Старого Королевского тракта.

Ей можно было доверить деньги, отправить за покупками на рынок, или попросить договориться с продавцами льда, или оставить на сутки с Бланкой, зная, что у той будет и вода, и еда, и, быть может, при должной удаче не самое дурное настроение.

Увидев указывающую, Агсан вскочила, решительно забрала завернутый в тряпку меч, сунула в высокую корзину, сплетенную из рафии. Носить клинок госпожи девочка считала чем-то вроде привилегии, а свою корзинку – самым надежным местом для хранения особо ценных вещей.

Далеко-далеко слабо и сухо прогремел гром.

– Не знала, что в пустыне бывают грозы, – сказала Шерон. – Дождь в Карифе, наверное, почитают за благо.

Агсан серьезно кивнула.

– Не боишься намокнуть?

– Нет, госпожа. Но сейчас не должно быть дождя. Слишком жаркое время.

– И все же он идет. А мы отправляемся домой. Если поторопимся, то вернемся до начала ночи.

Эльват ничуть не походил на Нимад и, прожив в столице Карифа достаточное время, указывающая до сих пор поражалась тому, насколько разная жизнь и судьба у этих городов.

Нимад вымирал с наступлением сумерек, и ночи в нем были тягостны и тревожны. Люди ждали и страшились появления синего огня, извещавшего их о том, что кто-то умер и в городе появился опасный заблудившийся. Ночь была злом. Тьмой. Распахнутыми воротами на ту сторону.

Здесь же, на юге истерзанного Катаклизмом континента, ночь считалась благом и чуть ли не даром Шестерых. Изнуренный дневной жарой город оживал, и его жители, не боявшиеся луны и звезд, заполняли улицы.

Гроза приближалась, гром ворчал все ближе, но находившиеся на центральных улицах не спешили расходиться по домам, беседуя, торгуясь, выпивая, обсуждая последние новости о большой войне, что началась между Горным герцогством и его соседями.

Шерон и Агсан все дальше и дальше заходили в Верблюжьи кварталы. Это был не самый людный район, с высокими стенами, по которым вились виноградные побеги; многочисленными лестницами; глухими, точно колодцы, внутренними дворами; бесконечным сушащимся бельем над головой; сильным запахом курятников и хлевов; домами с плоскими крышами; глиняными желобами по обочинам земляной дороги, по которым текла сточная вода.

Агсан торопливо шла вперед, не оборачиваясь и не проверяя, поспевает ли за ней Шерон, топала босыми ногами, похожая на проворную букашку, целенаправленно преодолевая лабиринт сумеречных, плохо освещенных улиц, а огромная корзинка на ее спине маячила перед глазами указывающей, точно чудовищный горб.

Теперь им предстояло пройти старый участок Поля Мертвых, который клином врезался в жилой район, разделяя его на северную и южную части.

За забором, отделявшим мир живых от мира мертвых, не ухаживали уже долгие годы. Выглядел он плачевно, уцелели лишь отдельные фрагменты, сложенные из неровного камня, кое-где обмазанного глиной. Многие участки конструкции оказались сломаны эльватцами, забиравшими «бесхозные» камни для своих нужд и постройки домов.

Отношение к кладбищу, как уже успела убедиться Шерон, оставляло желать лучшего. В Летосе подобное пренебрежение считалось недопустимым. Никому бы и в голову не пришло разобрать кладбищенскую ограду для постройки овина или мельницы. Йозеф, узнай о таком кощунстве, спустил бы шкуру с любого жителя Нимада. В Эльвате же властям было наплевать, так как покойники уж точно жаловаться не станут.

Оказавшись на территории некрополя, Шерон внутренне поежилась, ощущая тревогу и чувствуя, как в левом виске начала то и дело появляться раскаленная искра.

Они шли, петляя среди рассыпавшихся от времени приземистых склепов, похожих на кубы, сложенные из плохо обожженного, крошащегося от времени кирпича. Он трескался, откалывался, стирался, превращался в красноватый песок, лежавший в аллеях между захоронениями и на пустырях среди исчезнувших могил. На их месте росла лишь сорная трава, привлекавшая сюда скот из города.

Поднялся ветер. Он горячо обжег кожу дыханием, и громыхнуло уже совсем близко. Агсан остановилась как вкопанная, повернулась на запад, откуда шла гроза, даже не заметив, что одно из колючих перекати-поле, потревоженных внезапно проснувшейся стихией, зацепило ей ногу, поцарапав лодыжку. Огромная, чудовищная туча, подсвеченная лучами заходящего солнца, горела ярко-оранжевым светом и в ее клубах то и дело сверкали молнии.

– Это не дождь. Ирифи! Ирифи идет, госпожа!

– Ирифи? С запада? Сезон же закончился!

– И все же это он, госпожа! Убийца караванов!

Жестокий восточный ветер нередко приносил на своих крыльях песчаные бури. Однажды ненастье накрыло город на неделю, и Шерон не могла покинуть дом, слушая, как надсадно воет ветер, как скребутся песчинки по стенам и крыше… На это время солнце исчезло, и в красноватом мраке не родившегося дня карифцы рассказывали страшные истории о караванах, которые застала непогода, о движущихся барханах, похоронивших под собой десятитысячную армию, о тварях ночи, что приходят с песком.

Возвращаться назад, в город, чтобы попросить убежища в первом же доме, не имело смысла. Слишком большое расстояние они прошли от жилых районов, да и ветер тогда будет бить им в лицо. До их жилища было гораздо ближе. Так что указывающая приняла верное, на ее взгляд, решение:

– Вперед!

На ходу Шерон вытащила из сумки длинный отрез ткани цвета индиго, полила его водой из фляги, повязала вокруг шеи, затем головы, как ее научили местные, создав некое подобие одновременно вуали и платка, защищавшее лицо и оставлявшее открытыми лишь узкую прорезь для глаз. Служанка сделала то же самое со своим шейным платком.

Босые ноги Агсан не разбирали дороги. Ей, кажется, было все равно, на что она наступает – на высохший навоз, колючки, могильные камни или мелкие фрагменты старых косточек, которые порой оказывались в сухой земле.

Девочка то и дело оглядывалась на тьму, полностью закрывшую небо. На них, на первый взгляд медленно и неспешно, ползла плотная, клубящаяся масса пыли и песка, которая уже преодолела крепостные стены Эльвата.

Ветер, настоящий ветер, а не то горячее дыхание, что до этого касалось их, настиг за ступенчатой пирамидой мавзолея, верхушка которого все еще ловила на себе последние розовые отблески умирающего солнца.

Порыв – сильный толчок в спину – заставил Шерон покачнуться, податься вперед. Она опустила голову, чтобы защитить глаза. Мир из серо-лилового на мгновение стал ярко-желтым, затем охряным, темно-оранжевым и, наконец, грязно-коричневым, почти черным. На кладбище влетел ирифи.

Агсан что-то сдавленно крикнула, и указывающая схватила ее за руку, притянула к себе, сжала зубы, ощущая, как острые песчинки, точно тысячи маленьких злых насекомых, бьют по открытым участкам кожи. Она пошатнулась под очередным порывом, потащила девчонку направо, где в дымке угадывалось ребро пирамиды, под прикрытие ее стены, двигаясь точно краб, чтобы не поворачиваться лицом к ветру.

Довольно быстро отыскала низкую нишу, через которую внутрь пирамиды когда-то внесли умершего. Места достаточно, чтобы разместились двое, прижавшись спинами к стальной решетке, преграждающей вход в усыпальницу.

Шерон чувствовала останки хозяев этого дома, как и кости тех, кто располагался в соседних могилах, сейчас скрытых от нее за пылевым облаком. Она ощущала их так, словно эти безымянные, давно ушедшие на ту сторону люди, были частью ее тела. Указывающая могла с легкостью дотянуться до каждого из них через толщину могильных плит, изнывающую от отсутствия влаги землю и истлевшие саваны.

Некрополь хранил память о тысячах мертвых. Дар некроманта рвался к останкам, и девушка почувствовала себя так, словно стоит на краю морской скалы и вот-вот упадет в бурное море. Голова продолжала болеть, а в желудке появилась слабая резь, ее призрак, предвестник голода.

Шерон знала, что сможет справиться с ним, как много раз делала это раньше, но все же стоило уйти отсюда на тот случай, если ее способности, опьяненные старой смертью, найдут лазейку в твердой броне хозяйки.

– Мы должны идти, – наклонившись к уху служанки, сказала девушка. – Ирифи крепчает, скоро буря будет такой сильной, что мы не сможем стоять. К утру нас засыплет.

– Мы заблудимся, госпожа! Ничего же не видно! Очень опасно выходить из укрытия! Очень!

– Не заблудимся. Я выведу нас. Но ты не должна бояться того, что сейчас будет. Понимаешь?

Девочка кивнула, но Шерон видела в ее темных глазах лишь страх. Она заставила Агсан снять с плеч тяжелую корзину, которая сейчас только мешала, забрала из нее меч, завернутый в ткань, передав спутнице.

– Не потеряй. Ты за него отвечаешь.

Из сумки указывающая достала игральные кости, на несколько мгновений сжала в кулаке, а затем, бросив перед собой на камни склепа, слабо щелкнула пальцами.

Служанка расширила глаза от удивления, видя, как кубики шевельнулись и точки на них загорелись белыми огоньками.

– Что это?! Волшебство?!

Шерон помнила, о чем ей говорил Мильвио. Чтобы она никогда не показывала чужакам своих способностей. Даже тем, кому, как считает, можно доверять. И она выполняла его наказ до этой самой минуты.

– Нет. К сожалению, не волшебство, – мягко улыбнулась та, но затем поняла, что девочка не может видеть ее лица из-за плотной повязки. – Ты же помнишь, что я с Летоса?

Последовал быстрый кивок.

– Такие кости есть у каждого в моей стране, чтобы, если мы заблудимся ночью, они привели нас к дому и защитили от мертвых.

Ложь была так себе. Глупой. Но сейчас Шерон не могла придумать ничего лучше и понимала, что ей придется серьезно поговорить с Агсан и как-то убедить не рассказывать об этом всем подряд в квартале. Задача почти невыполнимая и куда более сложная, чем найти эйва среди отребья Пубира.

– …Готова?

– Да.

– Ничего не бойся. Я тебя не отпущу.

Шерон взяла девочку за руку, и они вошли в бурю беснующегося песка, точно люди, поднимающиеся на эшафот. Их тут же ударило в бок, закрутило, но Шерон решительно, пускай и медленно двинулась вперед, следуя за тусклыми белыми точками, которые, как путеводные маяки, вели ее за собой.

Они были их надеждой, которая то исчезала под слоями наносов, то вновь появлялась, упорно петляя среди древних могил.

Ей не удалось защитить глаза, и песок все же попал в них, что делало путь еще сложнее. Откуда-то издалека, искаженный ветром, долетел крик, чем-то похожий на оборвавшийся вопль чайки. Она сразу поняла – крик человеческий, и в следующее мгновение мозг пронзила вспышка боли.

Шерон почувствовала, что кто-то умер.

А затем… еще одна смерть.

Ирифи, который только пришел, не мог за несколько секунд убить сразу двоих. К тому же кости, раньше медленно катившиеся, теперь в нерешительности остановились, словно кто-то преграждал им путь.

Агсан прижалась к ее бедру, стараясь укрыться от ветра, брела вслепую, точно недавно родившийся котенок, полностью доверяя девушке. Поэтому она не увидела то, что разглядела Шерон среди волн песка, накатывающих на кладбище, подобно бурному морю, набрасывающемуся на старый пирс во время шторма.

Нечто крупное, мало похожее на человека, собранное из мрака, прятавшегося под покровом ненастья, неспешно шло через некрополь, аккуратно перешагивая склепы. Оно скорее угадывалось там, впереди, походило на призрак. Кости откатились назад, к ногам девушки, словно прося ее подождать, не торопиться.

Жуткое нечто прошло мимо, не заметив путницу.

Спустя несколько мгновений кости снова покатились, зовя хозяйку следовать за ними.

К тому моменту как они выбрались из висящего в воздухе дыхания пустыни, самой ее сути, сотканной из мириад мелких частиц, Шерон потеряла всякое представление о расстоянии и времени. Она просто упорно шла вперед, стараясь держаться к ветру спиной, использовать для защиты стены склепов и пирамид, сгибаясь под особенно сильными порывами на открытом пространстве и прижимая к себе девочку.

Когда перед Шерон появилась кладбищенская стена, указывающая с облегчением вздохнула. Кости спасли их, вывели, точно опытная собака-поводырь.

Она двинулась вдоль преграды, пока не нашла знакомый пролом, через который много раз ходила, и в этот же миг ощутила еще одну вспышку чужой смерти. Кто-то рвал струны человеческих жизней со столь равнодушной бесцеремонностью, что ее охватила злость.

Это случилось совсем близко от них, так что девушка ничуть не удивилась, когда через пять десятков шагов наткнулась на тело, которое уже заносил песок, впитывая растекающуюся кровь.

Растекшуюся вокруг двух половинок человека, поправила себя Шерон. Кости осторожно обогнули мертвого, и пришлось подтолкнуть застывшую Агсан, чтобы та продолжила идти.

Оставалось совсем немного. Она узнавала улицу, дома с запертыми дверьми, калитки, ограды, повороты, все ближе и ближе подходя к спасительному жилищу.

Девочка внезапно дернула Шерон за руку, заставляя наклониться к ней, сказала громко:

– Не сюда! В этот проход! Ближе!

– Прости, но я доверюсь костям, а не тебе!

– Твои кубики из другой страны! Я знаю город лучше!

Возможно, это было так. Возможно, есть путь короче, но игральные кости всегда вели ее самой правильной дорогой. И она не собиралась отказываться от их помощи.

Своенравная Агсан вырвала руку и бегом юркнула в узкий темный проулок.

– Рыба полосатая! – неожиданно для себя сказала Шерон, чувствуя злость. – Тебя точно следует выпороть, как советовала Лавиани! За ней!

Вой ветра, сдерживаемый высокими стенами проулка, стал глуше, а песок, носящийся в воздухе, реже.

Лестницы, каждая по десять ступеней, заканчивающихся маленькой площадкой, каскадом поднимались вверх, теряясь среди нагромождения неуютных, грубых зданий.

Она догнала девочку, даже не запыхавшись, дернула за плечо:

– Что ты творишь, Шестеро тебя возьми?!

– Тут быстрее! – упрямо ответила та. – Ирифи опасен! Мы должны торопиться.

– Быстрее не значит безопаснее, глупая! На коротких тропах бывают чудовища! Ты видела мертвого?! Здесь кто-то есть! Кто-то опасный! А ты бегаешь! Не стой столбом! Иди уже!

Старое засохшее абрикосовое дерево, погасшая кованая лампа над чужими воротами, заброшенный колодец, накрытый сверху грубыми досками. Почти пришли.

– Погоди! – сказала Шерон, провожая взглядом пролетевшее мимо насекомое, совершенно неуместное в этом месте и в это время.

Кузнечик?

Мрак шагнул на них из подворотни, закрыв дорогу. Он был высоким, выше Кама, с которым когда-то ей пришлось столкнуться. Изогнутая, горбатая нечеткая фигура, облаченная в балахон, сотканный из пыли и праха. Ни глаз, ни лица. Голова все время была в движении, текла, точно песок с потревоженного склона бархана.

– Сулла! Это сулла! – закричала девочка. – Беги, госпожа! Беги!

Она юркнула под рукой Шерон, пытавшейся удержать ее, бросилась прочь и, прыгая через ступени, скрылась в буре вместе с таким нужным сейчас мечом.

Указывающая слышала старые сказки Карифа о порождениях Катаклизма, существах, живущих в самых гибельных уголках пустыни. Про них много рассказывали. То, что они приходили в худшие дни мира, опустошали целые деревни, пожирали караваны, принимали облик погибших близких, выедали глаза поселялись в колодцах, чтобы хватать тех, кто осмелится прийти за водой.

Указывающая не стала убегать. Кости подпрыгнули в воздухе, повиснув на уровне пояса хозяйки. Один из кубиков полетел направо, описав круг, другой – налево. Они слились в сияющий обруч.

Сулла не был заблудившимся. Не являлся шауттом. И в то же время она чувствовала в нем дыхание той стороны, один из ее темных ликов.

Шерон не боялась возвышающейся над ней фигуры, но, когда та внезапно шагнула к ней размашистым движением, стелящимся над землей, отшатнулась назад. Темная рука появилась из ниоткуда, упала на жертву, задев белый обруч, и рассыпалась песком, который тут же подхватил ветер.

Теперь уже сулла отступил, и Шерон показалось, что он шипит от злости и удивления. Она быстро сократила расстояние, заставляя стилос в левой руке засиять.

И существо не выдержало, подпрыгнуло вверх, плащ распахнулся широкими черными крыльями, и ирифи унес свое дитя в темное, безумное небо.

Кости упали, плавя песок, которого касались, из-за той силы, что получили, и ожидая нового приказа, пока Шерон делала тяжелый выбор. Агсан убежала уже во второй раз и теперь находится среди песчаной бури. Сулла уцелел, он где-то здесь и, даже раненый, все еще способен причинить вред жителям.

Эльват не ее город. Она ничего ему не должна. Но указывающая путь – та, кто защищает людей от зла, и Шерон не могла так просто все бросить. Йозеф, узнай он о том, что любимая ученица отступила, никогда бы ее не понял. Да и она себя бы не простила.

Сложный, но такой простой выбор: жизнь девчонки или же жизнь множества людей, до которых может добраться темная тварь.

Шерон в первую очередь указывающая, и ей следует выполнять свою работу. Не важно, что это не Нимад. Не важно, что перед ней не заблудившийся. Не важно, что девушка не давала клятву защищать живущих здесь.

А Агсан… Стоит надеяться, что служанка найдет укрытие, где переждет опасность.

– Найдите мне его! – приказала она костям, и те тут же запрыгали по ступеням вверх.

Они катились все быстрее и быстрее, торопясь и сияя в темных узких переулках, точно глаза ночного хищника, отразившие свет факела. И гротескная тень Шерон прыгала по стенам, становясь то огромной, подавляющей, то совершенно миниатюрной, жмущейся к ногам. Кости нетерпеливо остановились перед калиткой с грубой чеканкой, изображавшей павлинов, поедавших упавшие яблоки.

Перед ее калиткой.

Она, холодея, повернула ручку и вошла во двор, изучая погруженное в темноту квадратное двухэтажное здание. Дверь была выбита и, прежде чем войти, указывающая воткнула в землю стилос, закрывая выход с территории и надеясь, что на сулла это подействует точно так же, как и на заблудившегося.

Ее глаза, легко воспринимавшие мрак, сотканный из множества оттенков серого, пытливо выискивали признаки опасности.

Стены короткого прямого коридора показались ей странными и шершавыми, совсем иными, чем те, что она помнила. Пришлось обратить на них куда более пристальное внимание и разглядеть, что это такое.

Каждое свободное пространство всех поверхностей, кроме пола, занимали насекомые. Те самые, что она видела чуть раньше.

Не кузнечики. Нет.

Саранча.

Она, казалось, впала в спячку, сидела не шевелясь, даже когда девушка коснулась жестких крыльев одной из них. Этих тварей в доме было несколько десятков тысяч, и все они чего-то ждали.

Шерон сдула с левой ладони невидимую пыльцу, и та осела на головах, странных глазах, усиках, лапках и крыльях белым мерцающим пятном среди серо-стального живого ковра.

Указывающая еще четырежды провела тот же ритуал, пока кралась, направляемая костями, в глубь многокомнатного дома, а затем вышла в широкий холл, устланный коврами, где часто проводила время, пережидая часы дневной жары.

Окна были распахнуты, и ирифи резвился с тонкими занавесками, забрасывая с улицы пыль. Огромная бесформенная фигура восседала на столе, точно ворона, обожравшаяся мертвой плоти. Сулла повернул голову в ее сторону, и где-то на втором этаже раздался глухой удар, а затем тихий вскрик.

Но Шерон была слишком заворожена лицом, которое наконец-то смогла разглядеть.

Простое. Закаленное солнцем. Продубленное морскими ветрами. С яркими голубыми глазами и волевым подбородком. Чуть рыжеватые волосы, как у многих, кто родился на Летосе. И… такой знакомой улыбкой. Сейчас показавшейся ей не привлекательной, а отвратительной и жуткой.

Лицо Димитра. Демон пустыни принял облик того, кто был ей когда-то дорог.

Сулла резко встал – ему, высоченному, пришлось сгорбиться, чтобы голова не разбила потолок, – а затем шагнул к ней. Она, забыв об игральных костях, повернулась и бросилась прочь, на улицу. Убегая, Шерон слышала, как он нагоняет ее, и в этот момент пыльца, оставленная ею на стенах, начала беззвучно взрываться.

Ярко-белые вспышки одна за другой, точно огненные астры, распускались за спиной указывающей, заманившей сулла в ловушку. Саранча с неприятным треском сотнями сгорала, и ее крылышки падали с потолка, крутясь в воздухе, словно кленовые семена.

На крыльце она остановилась и повернулась, смотря, как искалеченная фигура, лишившаяся ног, ползет к ней, подтягиваясь на руках.

Все еще Димитр. Такой близкий, родной и… совершенно чужой. Ее не тронуло его искаженное от боли лицо. Она испытывала не жалость, а злость. Глубокую ярость, что эта мерзкая тварь осмелилась брать ее память и ее потерю.

Руку Шерон охватило белое пламя, и она швырнула его в сулла. Личина твари сгорела, распалась на сотни лапок, телец, жвал саранчи. Он перевернулся на спину, выгнулся дугой, забился в припадке, а его руки, все еще опасные, хватали пустоту, пытаясь дотянуться до нее.

Шерон тихо свистнула, точно подзывая охотничью собаку, и кости, ждавшие в холле, покатились к хозяйке, оставляя за собой белый след, тонкие нити, липнущие друг другу, путающиеся между собой, заполнившие коридор.

Кубики закрутились вокруг поверженной твари, оплетая коконом света, пока порождение той стороны не скрылось в нем, и подкатились к девушке, протягивая к ее ногам последнюю нить.

Шерон взяла ту левой рукой, намотала на запястье, потянула, чувствуя, как она врезается в кожу, а затем и режет ее. Но даже несмотря на боль не остановилась, стягивая капкан, чувствуя сопротивление того, кто попал в него.

Сильнее. Еще сильнее. Пока нити разом не лопнули с тем звуком, когда неумеха всей рукой дернул струны лютни, совершенно не зная, как на ней играть. Указывающая подалась вперед, чтобы увидеть то, что осталось от сулла, но там был лишь песок, раздавленная саранча и странный череп, больше подходящий шакалу, чем человеку, похожий на расплавленный оникс.

Из комнаты Бланки Эрбет лился тусклый свет, воспринимавшийся зрением указывающей как мерцание, которое постоянно меняло цвет.

Розовый, кобальт, зеленый, желтый, оранжевый, серый, бордовый…

Она распахнула дверь и замерла на пороге, быстро оценивая ситуацию.

И без того маленькая комната незрячей стала еще тесней. Сулла, такой же огромный, как его товарищ, стоял согнувшись, касаясь головой потолка и тянул руки к сидевшей на полу женщине, которая прижимала к себе фигурку Арилы, найденную когда-то Тэо.

Статуэтка в руках Бланки излучала странное сияние, и по стенам ползли нелепые тени, точно комната находилась глубоко под водой и огромные водоросли, а может быть, щупальца неизвестного существа, словно нити колышутся в такт неощутимому течению.

Здесь каждый дюйм был пронизан необычной силой, природы которой Шерон не понимала. Она была не злой и не доброй, но столь мощной, что пламя на ее левой руке стало слабеть, а кости не смогли вкатиться в комнату, как будто кто-то невидимый отталкивал их.

То же самое происходило и с сулла.

Он пытался дотянуться до Бланки, но наткнулся на невидимую преграду и шарил когтистыми руками, стараясь найти брешь в этой нелепой обороне.

– Эй! – позвала Шерон. – Оставь ее!

Сулла повернул голову, и его лицо потекло, изменилось, став лицом старой Ауши. Взгляд старухи впился в указывающую, но Шерон не дрогнула.

И тогда Аушу сменил Йозеф.

– Ах ты, гадина! – процедила девушка.

В Карифе считают, что сулла показывают живым лишь мертвых, но девушка не желала верить в то, что ее учитель мертв.

Она позволила схватить себя за левое запястье, и дар, «прижатый» сиянием статуэтки, оплел белым светом всю ее руку, стал вязким, так что сулла попал в патоку, точно муха.

Очень большая муха.

Шерон, чувствуя, что ее ноги отрываются от пола, на мгновение пожалела, что оставила стилос перед домом. Прежде чем она успела что-то сделать, Бланка вскочила и с силой стукнула фигуркой Арилы по расстеленному ковру, и по всему дому пробежала дрожь, низкая, отдавшаяся в висках Шерон зудящей болью.

Сулла, не удержавшись на ногах, полетел вперед, сломав деревянные перила, и указывающая разорвала контакт, освобождая руку за мгновение до того, как он рухнул вниз, в холл. Он валялся там, слабо барахтаясь, оглушенный и совершенно растерянный, пока еще не опасный, и саранча на стенах громко шуршала сухими жесткими крыльями, волнуясь.

Она спустилась по ступеням, прыгая через одну, и оказалась рядом с незваным гостем в тот момент, когда тот начал подниматься, отряхиваясь от льющегося на него белого света, как отряхивается от влаги мокрая собака. Шерон ударила кулаком левой руки прямо в висок уже вставшего на колени Йозефа, легко проламывая магией ониксовую кость и быстро отворачиваясь от облака песка и шелестящей, разлетавшейся прочь саранчи, покидавшей дом через окна и двери.

Скрестила руки, копя силу, а затем выплеснула ее, и холодный огонь некроманта разошелся во все стороны, сжигая подушки, диван, занавески, насекомых и ту единственную саранчу, в которой пытался скрыться, убежать от нее сулла.

Ониксовый череп разбился, ударившись об каменный пол, острыми зеркальными осколками рассыпался – Шерон победно зарычала, и сама испугалась своей реакции. Злости. Той звериной радости, такой несвойственной ей, которую она испытала, убив это существо.

Чувствуя слабость, ту самую, что когда-то вынудила ее слечь в постель во времена, когда она собиралась преодолеть с друзьями перевал Мышиных гор, Шерон все же заставила себя двигаться.

– Бланка! – крикнула она снизу. – Бланка!

Раздались шаги. Затем сверху, прямо над ней, сказали:

– Я в порядке.

– Я убила его.

– Слышала. Ты ранена?

– Нет. Но мне надо отдохнуть. Справишься без меня?

– Я собираюсь сидеть там же, где обычно. И мне ничего не надо. – Незрячая, осторожно ступая, вернулась в комнату.

Ощущая, как лихорадка просыпается в ее теле, Шерон шепнула костям:

– Охраняйте.

Она провалилась в тяжелый сон на покрытом песком полу, под вой ирифи, полностью захватившего Эльват.