Онлайн чтение книги Искусство слышать стук сердца The Art of Hearing Heartbeats
9

Кхин Маунг считал страхи жены преувеличением. Конечно, сам он тоже верил в силу звезд. Каждому известно, что день, час и даже минута рождения определяют весь дальнейший ход нашей жизни. Тут сомнений быть не могло. Кхин Маунг соглашался с женой и в том, что человек мудрый постарается избегать несчастий, а потому будет прислушиваться к советам астролога. Например, в определенные дни не работать, а проводить время в созерцании. Да и ритуалами не стоит пренебрегать, если хочешь, чтобы звезды были к тебе благосклонны. Разумеется, Кхина, как и Мья Мья, не радовало, что сын родился в субботу декабря. Опять-таки всем известно, что звезды не благоволят к таким детям, наделяют трудной судьбой, из-за чего их душам редко удается расправить крылья. В любой семье найдется родственник, или сосед, или брат соседа… словом, везде знали историю бедолаги, родившегося в неблагоприятный день. Всю жизнь такой человек влачил участь побитой собаки или чахлого растения, выросшего в тени. Будущее сына не вызывало у Кхина Маунга иллюзий. Но признать, что на мальчике лежит проклятие… на это смелости не хватало. (История с мертвыми курами обеспокоила и его, хоть он и не сознавался жене.) Когда Мья Мья предложила сходить к астрологу, Кхин Маунг с готовностью согласился, и не только потому, что не умел отказывать людям. Он и сам надеялся, что старик утешит жену своей мудростью, а если звезды подтвердят ее страхи – посоветует, как можно уменьшить или даже избегнуть несчастий, грозящих их сыну.

Астролог жил на окраине города, в простой деревянной хижине. Внешне ничто не говорило о громадном уважении, каким он пользовался у жителей Кало. Никто из них не начинал строить дом, не уточнив у астролога, хорошо ли выбрано место для будущего жилья. Фундамент закладывался только при благоприятном расположении звезд. Прежде чем устраивать свадьбу, жених с невестой или их родители приходили к звездочету и просили проверить на совместимость гороскопы нареченных. Астролог советовался со звездами о лучших днях охоты или поездки в столицу. Предсказания были настолько точны, что слава о нем разнеслась далеко за пределы Кало. К нему приезжали и приходили из окрестных деревень и даже из отдаленных уголков провинции. Поговаривали, что многие англичане, жившие в Кало и открыто насмехавшиеся над бирманской астрологией, называя ее вместилищем суеверий, тайком обращались к нему за советом. Правда, доказательств этому не было, и слухи оставались слухами.

Когда супруги пришли, астролог, скрестив ноги, сидел посреди комнатки, в которой обычно принимал посетителей. Кхину Маунгу подумалось, что круглая голова предсказателя похожа на полную луну. Глаза, нос и рот старика были идеально правильными, картину искажали лишь большие торчащие уши. Никто не знал, сколько ему лет. Даже глубокие старики не помнили его молодым, поэтому все считали, что астрологу больше восьмидесяти. Спрашивать звездочета о возрасте никто не осмеливался, а сам он о себе никогда не говорил. Мудрыми чертами лица и рассудительностью он резко отличался от многих здешних стариков, сморщенных и слабоумных. Никто не помнил, чтобы астролог на кого-то рассердился, повысил голос. Нет, его речь всегда была негромкой и мягкой, а зрение и слух оставались на уровне двадцатилетнего юноши. Годы испещрили морщинами лицо, однако кожа не висела безобразными складками, как у большинства стариков.

Поклонившись, Кхин Маунг и Мья Мья остановились на пороге, не решаясь войти. Для молодой матери это было тем более странно: она приходила сюда столько раз, что давно сбилась со счета. Но каждый визит к астрологу вызывал дрожь в коленках. Приходя сюда, она неизменно испытывала глубокое почтение к старику и благоговейный трепет перед его мудростью. Кхин Маунг был здесь впервые, и к чувству почтения примешивалось обыкновенное любопытство. Родители Кхина постоянно навещали астролога, но его с собой не брали. Даже когда он собрался жениться на Мья Мья, пошли к старику одни и лишь потом объявили сыну, что звезды благоприятствуют такому союзу.

Прежде чем поклониться вторично, Кхин Маунг огляделся по сторонам. Стены и пол хижины были из темного тика. Из двух открытых окон лился солнечный свет, в его лучах кружились пылинки. Половицы истерты ногами многочисленных посетителей, что особенно бросалось в глаза там, где солнце начертило два ярких прямоугольника. Почему-то это сияние вызвало у Кхина Маунга дрожь во всем теле. Потом его взгляд упал на сверкающую золотую фигурку Будды, обрамленную деревом. Такую красоту Кхин Маунг видел впервые. Он опустился на одно колено и коснулся лбом пыльного пола. Перед Буддой висели две гирлянды, сплетенные из живых цветов, и стояло блюдо с приношениями. Кто-то любовно выложил на нем пирамиду из четырех апельсинов. Рядом лежали два банана, плод папайи и горка чая. На стенах висели белые бумажные листы, исписанные множеством мелких букв и цифр. По углам, в особых вазах с песком, курились благовония.

Старик кивнул. Кхин Маунг и Мья Мья приблизились к нему и опустились на соломенные циновки, встав на колени. Мья Мья слышала только бешеные удары своего сердца. Весь разговор, все вопросы она поручила мужу. Об этом они условились еще дома. Так было положено, хотя за неполный год совместной жизни Мья Мья убедилась, что ее супруг предпочитает молчать. Две-три фразы за вечер – и никаких тебе душевных разговоров. Зато она никогда не видела мужа раздраженным, взбудораженным или сердитым. Радость его тоже была тихой, почти незаметной. Легкая улыбка на губах – вот и все проявление чувств. Но Кхин Маунг вовсе не был отрешенным созерцателем. Наоборот, он считался одним из самых работящих крестьян. День его начинался с рассветом, и на поле он появлялся гораздо раньше других. Жизнь представлялась ему спокойной рекой, чье течение раз и навсегда предрешено судьбой. Любая попытка серьезного вмешательства в предначертанное была обречена на провал и грозила бедами. Он был трудолюбив, но не тщеславен, любознателен, но не назойлив, а его счастье не выражалось в бурной радости.

Стоя на коленях перед астрологом, Кхин Маунг заговорил не сразу.

– Досточтимый мудрец, – услышала Мья Мья тихий голос мужа, – мы пришли спросить вашего совета.

Старик кивнул.

– Три недели назад, в субботу, у нас родился сын, и мы хотим знать, грозят ли ему беды.

Астролог взял кусок мела, грифельную доску и попросил назвать день и точное время рождения ребенка.

– Третье декабря, одиннадцать часов сорок минут утра, – сказал Кхин.

Астролог записал данные в маленькие квадратики и начал вычисления. Вскоре на доске появились новые цифры и непонятные молодым родителям знаки. Часть из них он зачеркивал. Затем провел несколько параллельных линий и нарисовал на них круги и полукруги. Если бы молодые родители знали о существовании нотной записи, подумали бы, что астролог пишет симфонию жизни их сына.

Спустя несколько минут старик отложил доску и поднял взгляд. Он больше не улыбался.

– Этот ребенок принесет несчастья своим родителям, – сказал он. – Большие несчастья.

Мья Мья вдруг почувствовала себя на краю пропасти, и не было рядом ни дружеской руки, ни даже ветки, за которую можно ухватиться.

Старик говорил еще что-то. Муж задавал вопросы, но Мья Мья не прислушивалась к разговору. Голоса обоих звучали приглушенно, издалека, словно из другой хижины. Из другой жизни. «Большие несчастья».

– Какие именно беды, досточтимый мудрец? – спросил Кхин Маунг.

– Разные. Особенно по части его здоровья, – ответил старик.

Он взял доску и продолжил вычисления.

– Эти напасти будут связаны с его головой, – наконец объявил астролог.

– С какой ее частью? – спросил Кхин Маунг, с трудом произнося каждый звук.

Впоследствии он удивлялся собственному любопытству и непривычной для него напористости.

Старик взглянул на грифельную доску, открывавшую ему все тайны вселенной. Это была книга жизни и смерти, книга любви. С ее помощью он мог бы рассказать родителем о многом. Об удивительных способностях, которые пробудятся в их мальчике. О силе и магии, дремлющих в маленькой душе, и о даре любви. Но астролог не стал тратить слов. Зачем? Оцепеневшая Мья Мья его не услышит, а ее простодушный муж не поймет.

– С глазами, – только и сказал старик.

Эта фраза тоже прошла мимо Мья Мья, не отложившись в памяти. На обратном пути муж был непривычно разговорчивым и все пытался растолковать ей предсказания астролога. Она слушала – и не слышала. В голове эхом отдавались два страшных слова: «Большие несчастья».

Прошло несколько месяцев. Кхин Маунг неоднократно пытался разъяснить жене главное. Да, астролог говорил о неприятностях и даже о трагедиях, однако все они касались лишь здоровья малыша. Их сын не несет на себе проклятия и не является вестником бед. Мья Мья не слышала его. Кхин Маунг понимал это по ее глазам. Видел, как она обращается с ребенком. Отстраненно. Ухаживая за сыном, Мья Мья старалась не дотрагиваться до него. Казалось, она не хочет даже лишний раз смотреть на мальчика.

Тину Вину не исполнилось и трех недель, а вся его дальнейшая судьба, по мнению матери, была предрешена. Более того, она воспринимала жизнь Тина как уже прожитую, причем напрасно. Ей оставалось лишь достойно справиться со всем этим.

Достойно справиться… Такая ноша оказалась для Мья Мья непомерной.