Онлайн чтение книги Глубокий сон The Big Sleep
XXVII

— Давай деньги.

Ее голос глохнул в рокоте мотора и шуме дождя. Высоко над темным, промокшим городом, на отливающей медью башне Буллокса горел яркий фиолетовый свет. В приспущенном окне машины появилась рука в черной перчатке, и я вложил в нее деньги. Агнес нагнулась к слабо освещенной приборной доске, пересчитала банкноты, затем щелкнула замочком сумки, облегченно вздохнула и повернулась ко мне:

— Уезжаю, сыч. Эти деньги мне на дорогу, без них я бы не смогла смыться. Что случилось с Гарри?

— Говорю же сбежал. Канино, видать, здорово его припугнул. Забудь о Гарри и рассказывай — я же тебе заплатил.

— Значит, так. В позапрошлое воскресенье едем мы с Джо по Футхилл-бульвар. Вечереет, огни зажигаются, полно машин — все как всегда. Обгоняем бежевый двухместный автомобиль, смотрю: за рулем блондинка, а рядом — смуглый коренастый тип. Я их обоих сразу узнала: это была жена Эдди Марсала с ней — Канино. Как-то раз я их уже видела и запомнила. На всю жизнь. Джо поехал впереди и стал следить за ними в заднее стекло, это он умел. Как потом выяснилось, Канино, сторожевой пес, вывез жену Марса на прогулку, проветриться. В миле от Реалито дорога сворачивает в сторону гор, на юг тянутся апельсиновые плантации, а на севере — места глухие, пусто, ничего не растет, только у подножия горы прилепился завод ядохимикатов; еще дальше, прямо у дороги, находится небольшой гараж, принадлежит он Арту Хаку; в таких гаражах обычно ворованными машинами торгуют. За гаражом — дом, за домом опять тянется голая равнина, а в нескольких милях от дома — этот самый химический завод. Вот в этом-то доме жену Марса и прячут. Едем дальше и видим: они на эту дорогу сворачивают. Джо оторвался от них, развернулся, поехал назад, и мы заметили, как бежевая машина подъехала к дому за гаражом. Мы остановились и с полчаса за этим домом наблюдали — никто не вышел. Когда совсем стемнело, Джо вылез из машины и отправился на разведку. Видит: окна в доме освещены, работает радио, а перед домом стоит двухместный бежевый автомобиль, тот самый. Мы развернулись и уехали обратно в город.

Агнес замолчала. Мимо, шурша шинами, катились машины.

— За это время они, конечно, могли в другое место перебраться, — проговорил я, — но это уж не твоя забота. Ты ее точно узнала? Не ошиблась?

— Ошибиться тут невозможно, такие лица не забываются. Прости, сыч, мне пора. И пожелай мне удачи, а то мне последнее время здорово не везет.

Это тебе-то не везет? — возмутился я и, перейдя улицу, направился к своей машине.

Серый «плимут» тронулся с места, набрал скорость, скрылся за поворотом, и Агнес исчезла навсегда — из моей жизни, по крайней мере. Итак, трое мужчин — Гейгер, Броди и Гарри Джонс — отправились на тот свет, а одна женщина, целая и невредимая, мчится сейчас в машине под дождем, да еще увозит в своей сумочке мои кровные двести долларов. Я развернулся и поехал в центр обедать: до Реалито было как-никак сорок миль — расстояние, особенно в дождь, немалое, а ведь предстоит — если удача будет на моей стороне — еще и обратный путь.

Я взял курс на север, переехал через реку, оставил позади Пасадену, и почти сразу же по обеим сторонам дороги потянулись бесконечные апельсиновые плантации. Дождь, казавшийся в свете фар тяжелым белым покрывалом, припустил с такой силой, что «дворники» с ним едва справлялись. И все-таки, несмотря на ливень и темноту, видны были выстроившиеся по обочине апельсиновые деревья.

Мимо со свирепым свистом, в облаке грязных брызг проносились машины. Миновав городок, состоящий в основном из ангаров и складов, которые были опутаны паутиной железнодорожных путей, я опять поехал равниной. Апельсиновые плантации поредели, ушли куда-то на юг, дорога начала подыматься в гору, стало холоднее, впереди выросли черные отроги скал, подул резкий северный ветер. А затем в темноте, где-то высоко в воздухе, обозначились два желтых противотуманных фонаря, а между ними неоновая вывеска: «Добро пожаловать в Реалито».

Широкая главная улица, в глубине — небольшие каркасные дома, за матовыми стеклами аптеки горит свет, перед кинотеатром — вереница машин, на углу — погруженное во тьму здание банка с большими, выдающимися над тротуаром часами, у входа собралась под дождем небольшая толпа, люди глазеют на темные окна с таким видом, будто внутри что-то происходит. Вскоре город остался позади. И опять потянулись голые поля.

Не зря все-таки говорят, что от судьбы не уйдешь. Не успел я выехать из Реалито, как, примерно в миле от городка, меня занесло на повороте и я съехал правыми колесами на обочину. Сначала со злобным шипением спустило переднее правое колесо, а следом за ним — и заднее. Я резко затормозил и, прихватив фонарь, вылез из машины. Стояла она левыми колесами на дороге, а правыми, спущенными, — на обочине. Два пробитых баллона и только одна запаска. Посветив фонарем на переднее колесо, я увидел, что из протектора торчит шляпка здоровенного оцинкованного гвоздя. На краю асфальта их было полно. С дороги их смели, но недалеко.

Я выпрямился, выключил фонарь и, глубоко вдохнув влажный воздух, увидел, что направо от шоссе уходит грунтовая дорога. В конце этой дороги был свет. Свет этот мог гореть в гараже, гараж мог принадлежать человеку по имени Арт Хак, а за гаражом мог быть дом. Тот самый. Я поднял воротник плаща, уткнулся в него подбородком и направился было в сторону гаража, но потом, передумав, вернулся, забрал из кабины регистрационный талон и спрятал его в карман, после чего, нагнувшись под руль, сунул руку в находившийся под педалью газа тайник, где лежали два пистолета — мой собственный и пистолет Ленни, того самого, которого Эдди Марс подослал ограбить Вивьен Риган. Взяв пистолет Ленни, поскольку он наверняка чаще бывал в употреблении, я положил его дулом вниз во внутренний карман пиджака и только тогда снова зашагал к дому.

Гараж находился от шоссе всего ярдах в ста и стоял к нему боком. Я направил фонарь на стену, прочел: «Арт Хак. Ремонт и покраска автомобилей» — и радостно хохотнул, но тут у меня перед глазами возникло обезображенное судорогой лицо Гарри Джонса, и смеяться расхотелось. Двери гаража были заперты, но из-под них виднелась тонкая полоска света. Пробивался свет и между дверными створками. Я обошел гараж и увидел дом. Окна освещены, шторы спущены. Стоит в стороне от дороги, за деревьями. Перед домом, на гравиевой дорожке — машина. В темноте цвет ее разобрать было трудно, но сомнений не оставалось: перед узким деревянным крыльцом стоял двухместный бежевый автомобиль, который принадлежал мистеру Канино.

Время от времени мистер Канино позволял некой блондиночке съездить на машине в город, однако сам всегда садился рядом — быть может даже, с заряженным пистолетом в руке. Рядом с той самой блондиночкой, на которой должен был жениться Рыжий Риган. Той, которая ушла от Эдди Марса, но никуда с Риганом не убегала. Той самой, которую стережет теперь мистер Канино. Славный, покладистый мистер Канино.

Я поплелся обратно к гаражу и постучал фонарем в деревянную дверь. Внутри — ни звука. Тишина такая, что громче самого громкого выстрела. Внутри погас свет. Я усмехнулся, слизнул с губы дождевую каплю, зажег фонарь и направил его на дверь. По дереву заплясал белый круг. Я смотрел на дверь и улыбался. Я был у цели.

Наконец за дверью послышался грубый голос:

— Чего надо?

— Открой. У меня спустило два колеса, а запаска всего одна. Помоги.

— Извини, приятель, но у нас уже закрыто. Реалито всего в миле отсюда. Там и перебортуешь.

Этот ответ мне не понравился, и я стал изо всех сил колотить в дверь. И тут послышался другой, сладкий, мурлыкающий голос. Казалось, за стеной заработала маленькая динамо-машина. Этот голос мне понравился.

— Гляди, какой настырный. Открой ему, Арт.

Загремела задвижка, и одна половинка двери со скрипом приоткрылась внутрь. Передо мной возникло выхваченное светом из темноты худое лицо, но тут что-то блеснуло, фонарь был выбит у меня из рук, и на меня уставилось дуло пистолета.

Я нагнулся, увидел на мокрой земле зажженный фонарь и быстро подобрал его.

— Убери свет, приятель, — раздался грубый голос. — А то ведь так и ослепить недолго.

Я выключил фонарь и выпрямился. В гараже зажегся свет, и я увидел стоящего в дверях высокого тощего мужчину в комбинезоне. Он отступил внутрь, продолжая в меня целиться.

— Входи, приятель, и закрывай за собой дверь. Поглядим, чем мы можем тебе помочь.

Я вошел в гараж, прикрыл дверь и взглянул на тощего в комбинезоне, стараясь не смотреть на другого человека, который молча отошел в тень верстака. В гараже стоял сладковатый запах горячей пироксилиновой краски. Мерзкий запах.

— Что ж ты в дверь-то ломишься? Совсем, что ли, спятил? — проворчал тощий. — Сегодня ведь днем в Реалито банк ограбили.

— Виноват, не знал, — сказал я, вспомнив собравшуюся перед банком толпу. — Я банк не грабил. Я вообще в ваших местах впервые.

— Такая вот история, — угрюмо проговорил тощий. — Говорят, взломщики — совсем еще сосунки. Вроде бы они здесь неподалеку в горах прячутся.

— В такую погоду прятаться в горах — одно удовольствие, — сказал я. — Наверно, это они, убегая, гвозди по шоссе разбросали. А я на них напоролся. Ну и решил дать тебе подзаработать.

— Тебе что, никогда зубы не пересчитывали? — поинтересовался тощий.

— Такие, как ты, — нет.

— Чего ты к нему привязался, Арт? — послышался из угла сладкий, мурлыкающий голос. — Не видишь, человек в беду попал. Зачем же тогда было гараж открывать?

— Ну, ладно, — буркнул мужчина в комбинезоне, спрятал пистолет в карман и, сунув кулак в рот, угрюмо уставился на меня. От пироксилиновой краски ело глаза, как от эфира. В углу гаража, под лампой, стоял большой свежевыкрашенный автомобиль с пульверизатором на капоте.

Только теперь я взглянул на стоявшего за верстаком человека. Невысокий, плотный, широкоплечий. Лицо спокойное, невозмутимое, ленивый взгляд темных глаз. Коричневое, замшевое, потемневшее от дождя пальто. Коричневая шляпа набекрень. Присев на верстак, он оглядел меня неторопливо, без всякого интереса, словно я был не человеком, а куском вяленого мяса. Возможно, впрочем, все люди были для него кусками вяленого мяса.

Коричневый медленно ощупал меня ленивыми темными глазами, а затем, подняв руку к свету и сложив пальцы, небрежно, по-голливудски, осмотрел свои ухоженные ногти, после чего, не вынимая сигареты изо рта, процедил:

— Говоришь, сразу два колеса проколол? Сурово. А я-то думал, асфальт подметают.

— Да я на обочину съехал — меня ка повороте занесло.

— В Реалито, значит, впервые?

— Да, ехал мимо. В Лос-Анджелес. Отсюда далеко?

— Сорок миль. А по такой погоде, считай, все сто. Сам-то откуда будешь?

— Из Санта-Розы.

— Весь день, значит, в пути. Как ты ехал? Через Тахо и Лоун-Пайн?

— Нет, через Рино и Карсон-Сити.

— Все равно далеко. — Его губы скривились в едва заметной улыбке.

— Имеешь что-нибудь против?

— Я? Да нет. Ты небось думаешь, что мы лезем не в свое дело. Если б не ограбление банка, мы бы тебя так не выспрашивали. Бери домкрат, Арт, и перебортуй ему колеса.

— Занят я, не видишь, что ли? — буркнул тощий. — У меня сегодня дел по горло. Кто машину красить будет? И потом — ты не заметил? Там дождь.

— Верно, дождь. Сейчас сыро, — вкрадчивым голосом сказал коричневый. — В такую погоду все равно как следует не покрасишь. Давай, Арт, помоги человеку.

— Спустило два колеса справа, — сказал я. — Если тебе некогда оба менять, можешь назад поставить запаску.

— Возьми два домкрата, Арт, — сказал коричневый.

— Слушай… — не выдержал Арт.

Тогда коричневый молча поднял на механика свои невозмутимые темные глаза, окинул его ленивым взглядом и как-то очень уж скромно потупился, после чего Арта из гаража как ветром сдуло. Он метнулся в угол, надел поверх комбинезона прорезиненный плащ, нахлобучил на голову клеенчатую шапку, схватил гаечный ключ, ручной домкрат и молча вышел, волоча за собой второй домкрат, на колесах, и даже не прикрыв дверь.

В гараж ворвался шум дождя. Коричневый ленивой походкой подошел к двери, закрыл ее, вернулся к верстаку и неторопливо сел на то же самое место. Мы остались одни, он не знал, кто я, — уже легче. Усевшись поудобнее, он спокойно посмотрел на меня, бросил сигарету на цементный пол и, не глядя, придавил ее ногой.

— Могу поручиться, что ты не откажешься пропустить стаканчик, — сказал он. — Промочить горло на дорожку. — С этими словами коричневый достал из-за верстака бутылку, разлил по стаканам какой-то густой жидкости и один стакан протянул мне.

На негнущихся ногах я подошел к верстаку и взял стакан. От вонючей горячей краски меня мутило, ужасно хотелось на воздух, под дождь.

— Все механики одинаковы, — заговорил коричневый. — Вот и Арт тоже: сначала целую неделю баклуши бьет, а потом работы, говорит, по горло. В Лос-Анджелес по делу едешь?

Я незаметно понюхал выпивку, которую он мне калил. Пахнет вроде бы нормально. Подождав, пока он первым пригубит свой стакан, я отпил глоток, задержал жидкость во рту и, окончательно убедившись, что это не цианистый калий, опорожнил стакан, поставил его на верстак и отошел к двери.

— И по делу тоже, — ответил я и направился к наполовину выкрашенной машине. На капоте лежал большой металлический распылитель. Дождь изо всех сил стучал по плоской крыше. Представляю, как, должно быть, ругается сейчас Арт.

— Тут покрасить-то надо было только одно крыло, — как бы между прочим сказал коричневый. От спиртного его сладкий, мурлыкающий голос стал еще слаще. — Но у владельца деньжата водятся, да и шофер его был не прочь заработать несколько долларов — вот и все дела.

— Старо как мир, — бросил я. Губы у меня пересохли. Говорить не хотелось. Я закурил. Поскорей бы вернулся механик. Время тянулось мучительно медленно. Мы с коричневым равнодушно смотрели друг на друга, как смотрят два совершенно незнакомых, случайно встретившихся человека, а между нами, откинувшись на спинку стула, неподвижно сидел маленький Гарри Джонс. Коричневый, правда, еще не знал об этом.

Снаружи послышались шаги, дверь распахнулась. Дождь при электрическом свете казался серебряным. Ввалившись в гараж, Арт с угрюмым видом вкатил два испачканных колеса, захлопнул ногой дверь, одно колесо уронил и, свирепо посмотрев на меня, процедил:

— Хорошенькое же ты место выбрал. Песок — домкрат ни черта не держит!

Коричневый рассмеялся, достал из кармана завернутый в бумагу столбик медных монет и стал подбрасывать их на ладони.

— Не ворчи, — сухо заметил он. — Замени-ка лучше камеру.

— А я что, по-твоему, делаю?

— И поменьше на жизнь жалуйся.

— Как же, — пробурчал Арт, стянул с себя прорезиненный плащ, скинул клеенчатую шапку, побросал все это на пол, поставил колесо на круг и с остервенением стал сдирать монтировкой покрышку. Потом вынул сдувшуюся камеру и, по-прежнему ругаясь, подошел к стене, где стоял я, вставил в камеру шланг компрессора, накачал ее, а шланг отпустил, и тот с шипением ткнулся в побеленную стену гаража.

Я стоял и смотрел, как подпрыгивает у Канино на ладони завернутый в бумагу столбик медных монет. Напряжение спало, я немного расслабился и, повернув голову, увидел, что тощий механик, стоя рядом со мной, подбрасывает в воздух туго накачанную камеру и ловит ее широко расставленными руками. Поймал, с мрачным видом осмотрел и, покосившись на стоявшую в углу здоровенную бочку с грязной водой, что-то пробормотал себе под нос.

Сработались они, как видно, неплохо, — я, во всяком случае, не заметил, чтобы один дал другому какой-то сигнал или они обменялись многозначительными взглядами, жестами. Тощий поднял камеру высоко над головой, с минуту пристально смотрел на нее, а затем, повернувшись ко мне вполоборота, быстро шагнул в мою сторону и надел камеру мне на шею.

После чего, зайдя сзади и всем своим весом навалившись на меня, спустил камеру мне на плечи. Руками я кое-как шевелить мог, но вот дотянуться до лежавшего во внутреннем кармане пистолета был уже не в состоянии.

Коричневый вразвалочку пересек гараж, медленно сжал в кулак ладонь, в которой лежали медяки, и бесшумно, с отсутствующим видом подошел ко мне. Я подался вперед и попытался сбить Арта с ног.

В этот момент между моими разведенными в сторону руками со скоростью камня, летящего с огромной высоты, мелькнул тяжелый кулак, из глаз посыпались искры, комната перевернулась. За первым ударом последовал второй. Боли в голове я не почувствовал, только огни, замелькавшие перед глазами, сделались как-то ярче. Теперь в глаза бил режущий, ослепительный свет, и ничего, кроме этого света, не было. Потом свет померк, и наступила темнота, в которой маячило, словно микроб под микроскопом, какое-то красное пятнышко. А потом пропало и пятнышко. Наступил глухой, непроницаемый мрак, со свистом завыл ветер, и что-то тяжело рухнуло — словно упало огромное, поваленное ураганом дерево.