Онлайн чтение книги Костяной лабиринт The Bone Labyrinth
Глава 2

29 апреля, 06 часов 08 минут по восточному летнему времени

Лоренсвиль, штат Джорджия

Он просыпается в ужасе.

Гул в висках заставляет его двигаться. Он скатывается с кровати, и в этот момент у него перед глазами мелькает образ, лицо…

Мама!

Он бросается через погруженную в темноту комнату к окну и сначала хлопает по толстому стеклу ладонью, а затем ударяет кулаком. В груди нарастает давление, которое он уже не может сдерживать. Он кричит, давая выход отчаянию.

Наконец вверху зажигается свет, и за стеклом появляется лицо. Но это не то лицо, которое ему нужно.

Он подносит большой палец к подбородку, повторяет это движение снова и снова.

Мама, мама, мама…

06 часов 22 минуты

Марию Крэндолл разбудил резкий стук в дверь. Охваченная смутным предчувствием тревоги, она рывком приподнялась на локте. Бешено заколотилось сердце. Лежавшая на груди книга упала на пол. Потребовалось какое-то мгновение, чтобы вспомнить, где она находится – всего мгновение, поскольку ей уже пришлось провести на работе много ночей.

Успокоившись, Мария посмотрела на стоящий на соседнем столе монитор. По экрану бежали результаты последнего генетического анализа. Крэндолл поняла, что заснула, дожидаясь завершения работы программы.

Проклятие… программа все еще работает…

– Д… да? – с трудом выдавила Мария.

– Доктор Крэндолл! – окликнул ее голос из-за двери лаборатории. – Прошу прощения за то, что беспокою вас, но у нас кое-какие неприятности с Баако. Я решил, что вас следует поставить в известность.

Мария уселась на кушетке. Она узнала гнусавый голос студента факультета животноводства Университета Эмори.

– Хорошо, Джек, я сейчас приду, – откликнулась она.

Затем, поднявшись на ноги, глотнула выдохшуюся диетическую кока-колу из стоявшей на столе банки, прогоняя утреннюю сухость во рту, и вышла в коридор.

Там ее встретил дежуривший в этот день Джек Руссо.

– В чем дело? – спросила Крэндолл, стараясь избежать того, чтобы в ее голосе прозвучало обвинение, но все же материнский инстинкт заставил ее говорить резче, чем она собиралась.

– Не знаю. Я чистил соседнюю клетку, и вдруг он просто взбесился! – пожаловался Руссо.

Мария подошла к двери, ведущей в жилище Баако. Там, внизу, у него были своя игровая комната, спальня и класс, отделенные от остального здания. Днем ему также разрешалось вволю побегать под наблюдением в лесах, раскинувшихся на площади в сто акров, в которых размещалась научно-исследовательская станция Национального центра изучения приматов Йеркес. Главное отделение центра находилось в тридцати милях отсюда, в Университете Эмори в Атланте.

С точки зрения Марии, это все равно было слишком близко. Она предпочитала полную автономию, которой пользовалась здесь, в Лоренсвиле. Ее независимая тема исследований финансировалась за счет гранта, выделенного УППОНИР в рамках новой программы Белого дома «Мозг», целью которой было исследование головного мозга с помощью инновационных нейротехнологий.

Защитившая два диплома, по геномике и психологии поведения, в Колумбийском университете, Мария вместе со своей сестрой Леной получила персональное приглашение заниматься уникальным проектом исследования эволюции человеческого разума. Проект получал дополнительное финансирование от немецкого Института эволюционной антропологии Макса Планка, где сестра-близнец Марии в настоящее время занималась параллельными исследованиями в области геномики.

Подойдя к последней двери, Крэндолл приложила электронную карточку-ключ к считывающему устройству. Дверь открылась, и она быстро вошла внутрь. Джек следовал за нею по пятам. На целую голову выше ее ростом, он был одет в свободный комбинезон защитного цвета с эмблемой Университета Эмори на плече. Молодой человек непрерывно возбужденно теребил свою жиденькую светлую бородку. Его неухоженные длинные волосы были стянуты на затылке банданой, в полном соответствии с последней студенческой модой.

– Всё в порядке, – постаралась успокоить встревоженного студента Мария, входя в лабораторию. – Может быть, ты сходишь за Танго? Это всегда помогает.

– Будет сделано! – с облегчением ответил Руссо, спеша к соседней двери.

Крэндолл подошла к большому окну с защитным стеклом толщиной три дюйма. За окном находилось помещение, заваленное здоровенными кубами всех цветов радуги, на которых были нарисованы буквы алфавита. Они были похожи на обыкновенные детские кубики, но каждый имел целый фут в длину и высоту и был сделан из толстой прочной пластмассы. У дальней стены стояла белая доска с набором цветных маркеров, а единственной мебелью в помещении были широкий стол и несколько стульев.

Это был класс, в котором занимался необычный ученик.

Сейчас этот ученик расхаживал на четвереньках перед окном, время от времени размахивая правой рукой, словно разговаривая сам с собой. Не вызывало сомнений, что он был чем-то возбужден.

– Баако! – окликнула его Мария, прижимая ладонь к стеклу. – Всё в порядке, я здесь!

Издав приветственное гуканье, Баако направился к ней.

Подойдя к двери, Крэндолл отперла ее электронным ключом и шагнула в расположенную за ней маленькую клетку. Открыв дверцу клетки, она прошла в класс, присоединяясь к своему ученику.

Выпрямившись, Баако поспешил к ней. Подойдя к женщине, он обхватил ее за талию своей теплой волосатой рукой и прижался массивным лбом к ее груди, несомненно, ожидая, чтобы его утешили.

Мария уселась на пол, знаком предложив своему подопечному последовать ее примеру. При этом она внимательно наблюдала за ним, читая язык его движений.

Баако был трехлетним самцом западной равнинной гориллы. Он был еще совсем молод и при росте четыре фута весил сто пятьдесят фунтов. Обладая большой физической силой, Баако оставался нескладным. Он опустился на пол рядом с Марией, и его большие глаза цвета темной карамели уставились на нее, полные тревоги. Губы его растянулись, обнажая кончики белых зубов.

Воспитывавшая Баако с рождения, Крэндолл знала о нем все – от поведения до мельчайших тонкостей психологии. Раз в квартал обезьяна проходила полное медицинское обследование. При этом измерялись размеры ее растущего тела, но основное внимание уделялось анатомии черепной коробки и строению головного мозга.

Прижимая гориллу к себе, Мария провела пальцами по стреловидному шву, проходящему посередине ее черепной коробки. Даже нижнечелюстная и верхнечелюстная кости ее питомца были выражены не так сильно, в результате чего лицо у него получилось более плоским, чем это обычно было свойственно приматам.

– Итак, мой мальчик, что у тебя случилось? – спросила девушка.

Баако сжал кулаки, а затем растопырил пальцы и провел ими по своей груди.

«Страшно».

Отвечая и голосом, и жестом, Мария повторила движения обезьяны, закончив тем, что вытянула раскрытые руки вперед, ладонями вверх, и слегка пожала плечами:

– Чего ты испугался?

Горилла ткнула себя большим пальцем в подбородок, оттопырив остальные пальцы.

«Мама».

Крэндолл знала, что горилла считает ее матерью, и это во многих отношениях соответствовало истине. Хотя жизнь Баако дала не Мария, она усыновила его и вырастила как родного ребенка. Кроме того, даже с биологической точки зрения Баако формально принадлежал ей. Он не был обыкновенной гориллой. Его уникальный геном был подправлен в лаборатории, а уже потом получившегося искусственного зародыша выносила суррогатная мать, самка гориллы.

– У меня все хорошо, – заверила девушка Баако, подчеркнув свои слова крепким объятием. – Можешь сам в этом убедиться.

Высвободившись, Баако покачал головой.

Он снова изобразил знак, означающий мать, после чего обхватил подбородок правой рукой и резко опустил его на левую, сжатую в кулак с оттопыренным большим пальцем, указывающим на Марию.

«Мама-сестра».

Крэндолл кивнула, начиная понимать, что он хочет сказать.

«Баако тревожится за Лену».

У обезьяны было две матери: Мария и ее сестра. Он относился к ним абсолютно одинаково. Первое время сестры считали, что Баако их путает, поскольку они, как и положено однояйцовым близнецам, были очень похожими внешне. Однако вскоре стало очевидно, что он без труда различает девушек, в отличие от их коллег по работе.

Горилла повторила первый знак, снова и снова:

«Страшно, страшно, страшно…»

– Не надо волноваться, Баако! Мы же с тобой обо всем говорили. Сейчас Лены здесь нет, но она обязательно вернется. С нею все в порядке, – попыталась уверить его приемная мать.

Она подкрепила свои слова знаком: «ОК».

И снова Баако покачал головой и показал жестом, что ему страшно.

Тогда Мария вернулась к своему первому вопросу, выразительно жестикулируя, чтобы вытянуть из обезьяны причину ее тревоги:

– Чего ты испугался?

06 часов 30 минут

Он тяжело опускается на зад и пристально смотрит на свои раскрытые ладони. Он сжимает и разжимает пальцы, пытаясь придумать, как выразиться так, чтобы его поняли. Наконец, он прижимает пальцы ко лбу, а затем разворачивает ладонь к матери.

«Не знаю».

Потом он проводит левой рукой по груди и дважды тычет большим пальцем правой себя в лицо, ударяя по запястью левой рукой.

«Опасность».

Мать хмурится, после чего обводит взглядом комнату и останавливается на куче одеял на кровати. Она прикасается ко лбу указательным пальцем, затем поднимает его и, согнув дважды, начинает говорить:

– Баако, тебе это просто приснилось.

Он шумно вздыхает.

– Баако, ты уже знаешь про сны. Мы с тобою об этом говорили, – убеждает его мать.

Он качает головой, а затем повторяет ее жест.

«Не сон».

06 часов 40 минут

В выражении лица Баако Мария прочитала уверенность. Определенно, обезьяна не сомневалась в том, что Лена в опасности. И внезапно она вспомнила, какую необъяснимую тревогу ощутила сама, когда проснулась на кушетке.

А у меня какие причины для беспокойства?

Мария не раз читала о том, что между близнецами может устанавливаться особая связь. Бывали случаи, когда они с сестрой чувствовали друг друга, даже разделенные большим расстоянием. Точно так же и у животных иногда развивается похожая сверхъестественная способность: например, собаки подходят к двери за несколько минут до неожиданного возвращения хозяина. Однако Мария, как ученый, придавала подобным утверждениям мало значения, предпочитая эмпирические данные неподтвержденным рассказам.

И все же…

Может быть, лучше позвонить Лене?

По крайней мере, голос сестры по телефону успокоит Баако.

И меня тоже.

Крэндолл взглянула на часы, пытаясь сообразить, сколько сейчас времени в Хорватии. Они с Леной разговаривали почти каждый день – или по телефону, или через Интернет. Сестры сравнивали свои результаты, рассказывали друг другу о последних событиях… Нередко они говорили часами, стараясь, несмотря на разделяющее их расстояние, подкреплять связывающие их узы. Мария знала, что с близнецами такое бывает часто, но их с сестрой спаяли еще крепче невзгоды и общее горе.

Девушка закрыла глаза, вспоминая маленькую квартиру в Олбани, в штате Нью-Йорк, в которой они с сестрой выросли…

Дверь в детскую приоткрывается:

– Где два моих котенка?

Мария еще крепче прижимается к Лене. Сестры лежат под одним одеялом на двуспальной кровати. Им уже по девять лет, но они всегда ложатся спать вместе, если матери нет дома. Отца своего они никогда не видели, но Лена иногда берет альбом с фотографиями. Сестры всматриваются в лицо отца на снимке и выдумывают истории о том, куда он уехал и почему оставил их, когда они были еще совсем маленькими. Иногда отец предстает в этих рассказах героем, иногда – злодеем.

– Кажется, я слышу под одеялом мурлыканье…

Лена хихикает, и сестра присоединяется к ней.

Мать стаскивает одеяло, и Мария ощущает свежий запах персикового мыла.

Мать, вернувшись домой, первым делом всегда моет руки.

– Вот где мои котята! – говорит женщина, тяжело опускаясь на кровать.

Она очень устает, работая сразу на двух работах: по ночам в винном магазине за углом, а днем – в универмаге распродаж «Костко», расположенном в противоположном конце города. Мать крепко обнимает девочек, а затем мягко отправляет Марию в свою кровать.

Весь день сестры проводят дома одни. Няня стоит слишком дорого. Но их приучили после школы сразу же приходить домой и крепко запирать дверь. И близняшки ничего не имеют против. Они играют вдвоем или смотрят мультфильмы.

Как только Мария ложится к себе в кровать, мать целует ее в лоб.

– Засыпай скорее, мой котенок!

Девочка пробует мяукнуть, но вместо этого зевает и проваливается в сон еще до того, как мать закрывает дверь…

Громкий стук вернул Марию в настоящее.

Она обернулась к окну. За стеклом ей махал рукой Джек, показывая конец поводка.

Кашлянув, девушка крикнула:

– Заходи!

Она постаралась взять себя в руки и отбросить в сторону тревогу за Лену. И все же беспокойство не оставляло ее: Мария по своему опыту знала, как быстро может измениться жизнь, как в одно мгновение может исчезнуть бесследно любимый человек. Когда сестры учились в колледже на втором курсе, среди ночи в общежитии раздался звонок. Винный магазин, в котором ночью подрабатывала их мать, подвергся вооруженному ограблению. Мать лежала мертвая на полу.

С этого момента сестры остались одни.

Мария ощутила еще один резкий укол тревоги.

Лена, пусть у тебя все будет в порядке…

Увидев направляющегося к двери Джека, Баако возбужденно загукал, поднимаясь на ноги: он обрадовался появлению не столько дежурного, сколько того, кто обыкновенно сопровождал студента на конце поводка.

Однако Мария обратила внимание на то, что Руссо пришел не один, и появление его спутника было не таким желанным. В окне показалась лысая голова директора исследовательской лаборатории. Судя по всему, известие об утренних проблемах дошло и до доктора Траска.

Крэндолл выпрямилась, внутренне готовясь к предстоящему неприятному разговору. Джек вошел первым и, толкнув дверь клетки, спустил своего подопечного с поводка.

Баако восторженно запыхтел, встречая долгожданного гостя. Серый с черной мордой щенок австралийской овчарки с разбега запрыгнул на него, и они вместе покатились по полу. Танго было десять месяцев от роду, и по собачьим меркам он считался таким же подростком, каким был Баако по обезьяньим. Полгода назад горилла выбрала его из группы маленьких щенят, и с тех пор они стали лучшими друзьями.

– Я слышал, у вашего подопытного возникли кое-какие проблемы, – хмурясь, сказал доктор Леонард Траск, проходя в комнату.

– Ничего серьезного, – ответила Мария, указывая на резвящуюся парочку. – Как вы сами можете видеть.

Не обращая внимания на животных, директор скрестил руки на груди:

– Вы читали рекомендации ученого совета. Ваш подопытный растет, взрослеет… Необходимо позаботиться о мерах предосторожности.

– То есть запирать его в клетке, когда он не находится под непосредственным наблюдением, – проворчала девушка.

– Это необходимо делать ради безопасности как самого подопытного, так и всех тех, кто здесь работает. – Траск махнул рукой на Джека. – Что, если бы обезьяна разбила окно и вырвалась на свободу?

– У него недостаточно сил… – запротестовала Крэндолл.

– Пока что недостаточно, – перебил ее начальник. – Лучше приучить подопытного к клетке в раннем возрасте, чем заниматься этим потом.

– Я уже направила в ученый совет подборку материалов о том, как содержание приматов в клетке задерживает их интеллектуальное развитие, – не желала сдаваться Мария. – Обезьяны обладают способностью к самосознанию, они понимают, что такое прошлое и будущее, умеют мыслить абстрактно. У таких высокоразвитых животных изоляция и содержание взаперти может замедлить процесс психологического развития, что, в свою очередь, приведет к стрессам и нервным срывам вплоть до полномасштабного психоза. Вот в чем главный вопрос безопасности.

– Ученый совет принял во внимание ваши доводы и вынес свое заключение. У вас есть сорок пять дней, чтобы выполнить все сделанные вам предписания.

Мария знала, что ученый совет безропотно поддерживает любые решения директора. Но прежде чем она успела что-либо возразить, Траск повернулся к ней спиной и вышел. Девушка не стала его останавливать, понимая, что в основе этого спора лежит профессиональная зависть. По сравнению с грантом, выделенным на проводимые Марией исследования, меркли все остальные работы, которыми занимался в настоящее время центр, и, как следствие этого, именно ей в первую очередь выделялись все ресурсы, в частности, помещения.

Крэндолл слышала о том, что Леонард хочет расширить свою собственную программу трансплантации с использованием подопытных шимпанзе. Ознакомившись с его программой, она пришла к выводу, что директор центра не предлагает ничего нового. Кроме того, работы Траска были сопряжены с неоправданной жестокостью по отношению к подопытным животным.

Тем больше оснований стоять на своем.

Мария обернулась к Баако, нянчившему щенка. На всем протяжении ее разговора с начальником обезьяна вела себя тихо, словно почувствовав напряжение. Быть может, Баако даже понял, что именно он является главным предметом спора. Окинув взглядом просторное помещение, служившее его спальней, девушка попыталась представить себе, каково будет запирать гориллу на ночь в клетке.

Но разве эти помещения уже не являются клеткой?

Крэндолл вновь ощутила знакомое чувство вины. Она сознавала, что ее неприязнь по отношению к Траску в значительной мере обусловлена ее собственным внутренним конфликтом, касающимся этических вопросов ее исследований. Мария делала все возможное, чтобы свести к минимуму стресс для Баако. Она категорически отказывалась от любого медицинского вмешательства: ничего, кроме анализа крови и томографии. Кроме того, она стремилась занимать, развлекать обезьяну.

«И все же, правильно ли я поступаю?»

Во многих странах исследовательские работы с высшими приматами запрещены: в Новой Зеландии, Нидерландах, Великобритании и Швеции. А вот в Соединенных Штатах таких ограничений нет. Подобные работы могут проводиться в центре изучения приматов.

Баако негромко фыркнул, возможно, почувствовав беспокойство хозяйки. Он прижал кулаки к груди, стремясь поддержать ее этим жестом.

– Я тебя тоже люблю, – улыбнулась Мария.

Показав на щенка, горилла повторила свой жест.

– Да, и Танго я тоже люблю, – заверила его девушка.

Удовлетворившись этим, Баако поднялся на ноги, взял старое одеяло и начал играть со щенком в «перетягивание каната».

Убедившись в том, что тревоги гориллы развеяны, Крэндолл направилась к выходу, приняв твердое решение.

Надо позвонить Лене.