Онлайн чтение книги Проклятие Гавайев The Curse of Lono
Голубая рука

Мы были уже в сорока минутах от Сан-Франциско, когда экипаж наконец решился заняться проблемой с туалетом в первом классе. Дверь не открывалась с самого момента взлета, и теперь старшая стюардесса вытащила второго пилота из кабины и привела в салон. Тот появился в проходе рядом с моим креслом, держа в руках странный черный инструмент – не то фонарик с лезвиями, не то электрифицированную стамеску. Совершенно спокойно кивая, он вслушивался в горячий шепот стюардессы.

– Он мне отвечает, – говорила она, тыча длинным алым ноготком в табличку «занято» на двери туалета, – но я не могу его оттуда вытащить.

Второй пилот продолжал задумчиво кивать, повернувшись спиной к пассажирам и одновременно настраивая свой явно спецназовский инструмент.

– Личные данные? – спросил он стюардессу.

Та глянула в список, прикрепленный к планшету.

– Какой-то мистер Аккерман, – ответила она. – Адрес: почтовый ящик девяносто девять, Кайлуа-Кона.

– Большой остров, – констатировал второй пилот.

Стюардесса кивнула, продолжая изучать поверхность планшета.

– Член клуба Красного Ковра, – сказала она. – Часто путешествует, но где бывал раньше – не сказано. Зарегистрировался в Сан-Франциско, первым классом, в один конец до Гонолулу. В поведении безупречен. Никакой дополнительной информации: отель не резервировал, машину не нанимал… – Она пожала плечами и закончила: – Очень вежливый, трезвый, спокойный…

– Вот-вот, – отозвался второй пилот. – Я таких знаю.

Глянув на свой инструмент, он размахнулся свободной рукой и резко хлопнул по двери.

– Мистер Аккерман! – позвал он. – Вы меня слышите?

Ответа из-за двери не последовало, но я находился достаточно близко, чтобы услышать, как упало сиденье унитаза и зажурчала вода.

Я не был знаком с мистером Аккерманом, но помнил, как он садился в самолет. Выглядел он как человек, который в прошлом мог быть профессиональным теннисистом в Гонконге, а потом занялся более крутыми делами. Золотой «Ролекс», белая льняная спортивная куртка; на шее – массивная золотая цепь из тайского золота, в руках – тяжелый кожаный портфель с наборным замком на каждом из многочисленных карманов и кармашков… И никаких признаков того, что он способен закрыться в туалете сразу после взлета и оставаться там в течение целого часа.

Это слишком долго для любого полета. Подобное поведение неизбежно вызывает вопросы, которые, в конце концов, уже невозможно просто проигнорировать – особенно если дело происходит в просторном отсеке первого класса семьсот сорок седьмого «боинга», который летит из Сан-Франциско в Гонолулу. Пассажирам, которые платят такие деньги, совсем не улыбается перспектива стоять в очереди в единственный из оставшихся туалетов, в то время как какой-то придурок неизвестно чем занимается в другом.

Я был одним из этих пассажиров. Мои непростые отношения с Объединенными Авиалиниями обязывали меня, как я решил, непременно воспользоваться хромированным писсуаром в сортире с защелкой на внутренней стороне двери и провести там достаточное время, чтобы хорошенько облегчиться. До этого я шесть часов проболтался в зале клуба Красного Ковра в аэропорту Сан-Франциско, переругиваясь с билетными агентами, накачивая себя алкоголем и стараясь отогнать волны странных воспоминаний…

Где-то на полпути между Денвером и Сан-Франциско мы решили поменять самолет и очередной этап нашего путешествия провести в семьсот сорок седьмом. Десятый «ди-си» хорош для коротких перелетов и для спанья, но семьсот сорок седьмой – это то, что нужно профессионалу в длительной поездке, особенно если у него невпроворот работы: из первого класса по винтовой лестнице поднимаешься на второй этаж и оказываешься в маленькой гостиной типа клуба – с отдельным баром, кушетками и деревянными карточными столиками. Конечно, перескакивая с самолета на самолет, мы могли запросто потерять свой багаж, но мне нужен был простор для работы, для того чтобы немного расслабиться, чтобы вытянуть ноги, наконец.

Мои планы на этот вечер включали изучить все, что у меня было по Гавайям. Я запасся газетными заметками и брошюрами, даже книгами. Передо мной лежали «Последнее путешествие капитана Кука» и «Записки Вильяма Эллиса», вышедшие из-под пера Ричарда Хау, «Письма с Гавайев» Марка Твена – это все толстые тома. А еще брошюры: «Гавайские острова», «История берегов Коны», «Пухонуа Хонаунау» и множество прочей печатной продукции.

– Ты не сможешь просто выбраться из самолета и с ходу написать про Марафон, – инструктировал меня мой приятель Джон Уилбер. – Кроме десятка тысяч япошек, которые побегут вдоль Пёрл-Харбора, там, на Гавайях, чертовски много всего интересного. Нужно все это использовать.

Помолчав, он продолжал:

– Острова полны тайн. Я не говорю про Дона Хо и прочую лапшу, которую вешают на уши туристам. Нет, там есть много такого, что мы здесь совершенно не понимаем.

Приятно иметь в друзьях такого мудрого человека, как Уилбер. Парень, заработавший на дом в Гонолулу, да еще на самом побережье, играя за вашингтонских «краснокожих», во многих вещах разбирается лучше, чем я.

Он прав. Я просто обязан заняться тайнами Гавайев. Прямо сейчас. Все, что может вылупиться из таинственных недр Тихого океана, заслуживает моего самого пристального внимания.

После шести часов неудач и полупьяной неразберихи я наконец раздобыл два билета на последний в этот день семьсот сорок седьмой «боинг» до Гонолулу.

И вот теперь мне нужно было побриться, почистить зубы да и просто постоять напротив зеркала, удивляясь, как это частенько со мной бывало: кто же это смотрит на меня из его глубин?

Но на сей раз я рисковал. Воздушный корабль стоимостью в десять миллионов долларов не мог предоставить мне, и это за мои же деньги, по-настоящему укромный уголок.

Риск реально был немалый. Слишком много случалось всего в этих хромированных кабинках. То какой-нибудь преждевременно уволенный со службы старший сержант решит в знак протеста сжечь себя в самолетном сортире, то какой-нибудь психопат или чокнутый наркоман запрется изнутри, наглотается таблеток и захочет спустить себя в унитаз.

Второй пилот барабанил по двери туалета костяшками пальцев:

– Мистер Аккерман! С вами все в порядке?

Помедлив мгновение, он снова позвал, на этот раз громче:

– Мистер Аккерман! Говорит капитан корабля. Вы больны?

– Что? – донесся голос изнутри.

Стюардесса приникла к двери:

– Мы просто заботимся о вашем здоровье, мистер Аккерман. Если нужно, мы готовы освободить вас в течение полуминуты.

Она победоносно посмотрела на второго пилота, и тут изнутри вновь раздался голос:

– Со мной все в порядке, через минуту выхожу.

Второй пилот отступил на шаг назад, глядя на дверь. Изнутри вновь донеслись звуки спускаемой воды – и ничего больше.

К этому моменту весь салон первого класса был уже на взводе.

– Выкиньте этого фрика из сортира! – кричал какой-то пожилой человек. – У него там наверняка бомба.

– О Господи! – вопила женщина, сидевшая с ним рядом. – Он что-то там прячет!

Второй пилот вздрогнул и резко повернулся к пассажирам. Ткнув своим инструментом в лицо пожилого крикуна, готового сорваться в истерику, он обрезал:

– Ты! Заткнись! Это мое дело, и я с ним справлюсь.

Неожиданно дверь открылась, и мистер Аккерман вышел наружу. Быстро проскользнув в проход, он улыбнулся стюардессе.

– Простите, что заставил вас ждать, – проговорил он. – Можете пользоваться. Все.

Он пятился по проходу между креслами, небрежно перебросив свою спортивную куртку через руку. Куртка между тем руку целиком не прикрывала.

Со своего места я мог видеть, что рука, которую Аккерман старался скрыть от стюардессы, была до самого плеча абсолютно голубого цвета. Вид этой руки заставил меня нервно вжаться в кресло. До этого мистер Аккерман мне даже нравился. У него был вид человека, с которым я мог бы иметь много общего – во взглядах, например. Но сейчас он меня достал, и я готов был хорошенько врезать этому ослу по яйцам – не дожидаясь дополнительного повода. Мое первоначальное впечатление от мистера Аккермана к этому времени разлетелось в куски. Этот кретин, который так надолго заперся в сортире, что одна из его рук посинела, был совсем не похож на того шикарно одетого обходительного яхтсмена с тихоокеанского побережья, который сел на наш самолет в Сан-Франциско.

Большинству пассажиров довольно было и того, что проблема с сортиром разрешилась мирным путем. Они были счастливы – никаких признаков оружия, никаких динамитных шашек, скотчем прикрученных к брюху террориста, никаких невнятных лозунгов или угроз: всем, дескать, сейчас глотки перережу!.. Пожилой джентльмен все еще тихо всхлипывал, не глядя в сторону Аккермана, который удалялся вдоль прохода по направлению к своему месту, но, похоже, все остальные уже успокоились.

Все, кроме второго пилота. Тот пялился на Аккермана с выражением неподдельного ужаса. Он увидел-таки голубую руку, как, впрочем, и стюардесса, которая тем не менее держала язык за зубами. Аккерман всеми силами пытался укрыть это чудо под курткой. Если кто-то из пассажиров и заметил, что там у него, то вряд ли понял, что тут к чему.

Но я-то заметил. И голубоглазая стюардесса тоже! Второй пилот бросил в сторону Аккермана испепеляющий взгляд, при этом его передернуло, явно от отвращения. Прибрав свой спецназовский инструмент, он двинулся к кабине. На полпути к спиралевидной лестнице, которая вела на второй этаж и в кабину пилотов, он задержался возле Аккермана, который остановился рядом со мной, и прошептал ему на ухо:

– Если я тебя, вонючий ублюдок, еще раз поймаю в своем самолете – башку оторву.

Аккерман вежливо кивнул и опустился в кресло – от меня через проход. Я быстро встал и с бритвенными принадлежностями в руке направился к туалету. Закрылся изнутри и, прежде чем заняться собой, поспешил захлопнуть крышку унитаза.

Есть только один способ, которым человек может выкрасить в голубое свою руку, находясь в семьсот сорок седьмом «боинге», летящем над Тихим океаном на высоте тридцать восемь тысяч футов. Но этот способ столь экзотичен и используется так редко, что даже самые опытные пассажиры вряд ли когда сталкивались с подобными случаями. Те же немногие, кто понимает, что тут к чему, вряд ли горят желанием поговорить об этом.

Мощный дезинфицирующий раствор, которым оснащает свои смывные туалеты большинство авиакомпаний и который известен под названием «Деджерм», имеет ярко-голубой цвет. Единственный случай, когда я видел человека с голубой рукой, выходящего из самолетного сортира, произошел на утомительно долгом рейсе Лондон – Заир, которым я летел на бой Мохаммеда Али и Джорджа Формана. Английский корреспондент компании «Рейтер» пошел в туалет и каким-то образом умудрился утопить в глубинах унитаза свой единственный ключ от рейтеровского телекса, который ждал его в Киншасе. Корреспондент выбрался из сортира через тридцать минут и весь оставшийся путь до Заира наслаждался одиночеством – все места вокруг него опустели.

Было около полуночи, когда я вышел из туалета и вернулся на свое место, чтобы забрать материалы, с которыми собирался поработать. Верхний свет был погашен, и остальные пассажиры мирно спали. Пора было отправляться наверх, в гостиную на втором этаже. Марафон Гонолулу будет только частью моей истории. Остальное я отдам самим Гавайям, хотя о них-то у меня раньше не было повода ни думать, ни писать. В сумке у меня побулькивала добрая кварта «Дикой индейки» – отличный бурбон! Наверху, в баре, наверняка полно льда, и народу – никого!

Но не в этот раз. Когда я поднялся наверх по спиральной лестнице, то на одной из кушеток возле бара увидел своего спутника, мистера Аккермана, – тот мирно спал. Когда я проходил мимо, направляясь к дальнему столику, он проснулся, и, как мне показалось, по его усталой заспанной физиономии скользнула улыбка. Он меня узнал.

Я мимоходом кивнул:

– Надеюсь, вы нашли то, что искали.

Аккерман глянул в мою сторону.

– О да! – отозвался он. – Конечно, нашел.

К этому моменту, удалившись от него шагов на десять, я уже раскладывал свои бумаги и книги на большом карточном столе. Что бы он там ни искал в унитазе, мне было абсолютно наплевать. У него были свои проблемы, у меня свои. Жаль, конечно, что он тут устроился на ночь – я-то надеялся, что гостиная будет полностью в моем распоряжении. Но видно, это место для Аккермана было единственным убежищем, здесь он никому не причинял беспокойства. Придется мне разделить его компанию на некоторое время, так что нужно потерпеть.

Могучий запах дезинфицирующего средства пропитал гостиную. Самолет вонял, как подвал самой плохой больницы. Я включил вентиляцию над своим сиденьем, потом взялся за материалы. Не помню, повредил ли себе руку тот самый рейтеровский корреспондент из Англии. Единственное, что пришло мне на память, было то, что всю дорогу в Заире он носил рубашки с длинными рукавами и от жары у него по рукам пошел жуткий грибок. Не было ни заметной потери веса, ни признаков отравления, но, когда спустя два месяца я встретил его в Лондоне, рука у него была все еще заметно голубая.

Я подошел к бару и набрал льда для своего бурбона. Возвращаясь, я спросил Аккермана:

– Как ваша рука?

– Вся голубая, – ответил он, – и жутко чешется.

Я кивнул:

– Это мощное средство. Вам нужно будет зайти к доктору, когда доберетесь до Гонолулу.

Взглянув на меня, Аккерман поудобнее устроился в своем кресле.

– А вы разве не доктор? – спросил он.

– Что?

Он улыбнулся и закурил.

– На ваших багажных бирках написано, что вы доктор.

Я усмехнулся и посмотрел на свою сумку. Действительно, на бирке клуба Красного Ковра стояло: «Доктор Х. С. Томпсон».

– О Господи! – только и смог я сказать. – Вы правы. Я действительно доктор.

Он довольно пожал плечами.

– Ладно, – наконец произнес я, – давайте очистим вашу руку от этого жуткого дерьма.

Встал и кивком головы пригласил Аккермана пройти в маленький туалет для экипажа, который располагался прямо позади кабины пилотов. Минут двадцать мы оттирали его руку бумажными полотенцами с мыльным раствором, а потом мазали освежающим кремом после бритья, который я достал из своей сумки.

Словно побеги ядовитого плюща, зловещая алая сыпь распространилась по всей руке Аккермана тысячью отвратительных пузырьков. Я вернулся к сумке и достал тюбик «дезенекса», чтобы избавить его от зуда. Но голубизну мы так и не победили.

– И что? – спросил Аккерман в отчаянии. – Ее уже никогда не отмыть?

– Со временем, – ответил я. – Пару недель в соленой воде, и начнет сходить. Поболтайтесь в полосе прибоя, побольше времени на пляже.

Он был явно смущен:

– На пляже?

– Именно, – отозвался я. – Идите на пляж, и плевать на всех. Если спросят, говорите что угодно. Может, у вас такое родимое пятно.

Аккерман кивнул:

– Точно. Так и сделаю. Ну и что , что голубая, скажу. Так?

– Именно. Ни перед кем не извиняйтесь, никому ничего не объясняйте. Ведите себя естественно и всех посылайте в задницу. Вы будете звездой пляжа Вайкики в Гонолулу.

Аккерман рассмеялся:

– Спасибо, доктор! Надеюсь, мне когда-нибудь удастся отблагодарить вас. Вы с какой целью на Гавайи?

– Дела, – ответил я. – Я пишу статью о Марафоне Гонолулу для медицинского журнала.

Аккерман кивнул и устроился поудобнее, протянув вдоль кушетки свою голубую руку, чтобы подышала.

– Ну что же, – усмехнулся он лукаво. – Как бы там ни было, а медицинский журнал – это здорово.

– Как вы сказали?

Он задумчиво посмотрел на меня и, взгромоздив ноги на стоящий перед ним столик, улыбнулся:

– Я думаю, как мне отблагодарить вас за вашу любезность. Вы долго будете на островах?

– Да, но только не в Гонолулу, – ответил я. – Сразу после марафона мы переедем в местечко под названием Кона.

– Кона?

– Ага, – сказал я, откинувшись на спинку и раскрыв томик девятнадцатого века, «Журнал Вильяма Эллиса».

Аккерман прилег на подушки кушетки и закрыл глаза.

– Отличное местечко, – промолвил он. – Вам понравится.

– Хорошо, что предупредили. Я уже за него заплатил.

– Заплатили?

– Ну да! Я арендовал два дома на пляже.

Брови на лице Аккермана удивленно поднялись:

– Вы дали предоплату ?

Я кивнул:

– Иначе мне бы ничего не досталось. Там все уже занято.

– Да ну? – Аккерман вскочил со своего места и уставился на меня. – Занято? Что же вы там арендуете, черт побери? Деревню Кона? Всю?

Я покачал головой:

– Да нет. Это типа поместья с двумя большими домами и бассейном, довольно далеко от города.

– И где это?

В тоне, с которым Аккерман это проговорил, было что-то не то, но я постарался не обращать внимания. Я чувствовал: что бы он ни собирался мне поведать, услышать про это мне не захочется.

– С арендой мне помогли друзья, – быстро сказал я. – Это прямо на берегу. Частное владение. У нас там будет много работы.

Теперь физиономия Аккермана выражала настоящее беспокойство.

– И у кого вы это арендуете? – спросил он. И вдруг назвал имя риелтора, с которым я действительно заключил договор. Выражение моего лица, должно быть, насторожило его, потому что он мгновенно сменил тему.

– И почему все-таки Кона? – спросил он. – Хотите поймать большую рыбу?

Я пожал плечами:

– Да не обязательно. Хотя, конечно, поплаваю, поныряю. У моего приятеля там катер.

– Вот как? И кто он?

– Парень из Гонолулу, – ответил я. – Джин Скиннер.

Аккерман утвердительно кивнул:

– Точно. Я знаю Джина. Катер «Голубой Кабан».

Он выпрямился на своей кушетке и повернулся ко мне; сон слетел с его физиономии.

– Он ваш друг? – спросил он.

Я кивнул, несколько удивленный улыбкой, которая играла на его лице. Эту улыбку я уже видел, хотя значение ее определить пока не мог.

Аккерман пристально смотрел на меня, и какой-то новый, непонятный мне свет играл в его взгляде.

– Я давненько его не видел, – сказал он. – Он вернулся на Гавайи?

Опаньки! – подумал я. Что-то здесь не так. Я вдруг опознал улыбку на лице своего собеседника. Эту улыбку я встречал на других лицах, в других странах, стоило мне только произнести имя Скиннера.

– Кто? – переспросил я, вставая, чтобы набрать еще льда.

– Скиннер.

– Вернулся откуда? – спросил я, давая понять, что в боевом прошлом Скиннера я не участвовал.

Аккерман, похоже, понял.

– А вы еще с кем-нибудь в Коне знакомы? – спросил он. – Кроме Скиннера?

– Конечно, – отозвался я. – Знаю кое-кого, кто занимается экспортом виски. Кое-кого из риелторов.

Аккерман задумчиво кивнул, внимательно разглядывая длинные пальцы своей руки, свежевыкрашенной в голубое, – словно заметил в ней что-то из ряда вон выходящее. Сразу видно профессионала, который в разговоре привык, сделав паузу, внимательно прислушиваться к тому, как работает его мозг. Я практически слышал этот звук, звук скоростного сканирования памяти, производимого очень персональным компьютером, который рано или поздно выдаст то, что нужно пользователю, – факт, ссылку или давно позабытую деталь, в которой тот так нуждается.

Он снова прикрыл глаза.

– Большой остров совсем не похож на другие острова, – наконец произнес Аккерман. – Особенно на эту помойку, на Гонолулу. Там ты словно путешествуешь вспять, в прошлое. Никто не донимает тебя; куда хочешь, туда и идешь. Наверное, это единственное место на островах, где люди еще сохранили чувство старой гавайской культуры.

– Вот и отлично, – сказал я. – Мы будем там на следующей неделе. Разберемся с Марафоном в Гонолулу и спрячемся на остальное время в Коне сочинять нашу историю.

– Превосходно! – воскликнул Аккерман. – Позвоните мне, когда устроитесь. Я могу свозить вас в пару местечек, где еще жива старая магия.

Он задумчиво улыбнулся и продолжил:

– Съездим на Южный Мыс, в Город Спасенных. Пообщаемся с призраком капитана Кука. Сможем даже понырять – если погода позволит.

Я отложил свои книги, и мы немного поболтали. В первый раз мне рассказывали про Гавайи действительно интересные вещи – местные легенды, истории о древних войнах, о миссионерах, о странной и ужасной судьбе капитана Кука.

– Про Город Спасенных – это интересно, – сказал я. – Немного в мире осталось культур с таким сильным чувством сакрального.

– Это точно, – согласился Аккерман. – Но вам сначала нужно туда попасть, и обязательно раньше того, кто за вами гонится.

Проговорив это, Аккерман усмехнулся:

– Спорт – дело благородное. Особенно на Гавайях.

Я оценил шутку и задал следующий вопрос:

– И что, как только ты попадаешь в это место, ты полностью защищен?

– Абсолютно и полностью, – уверил меня Аккерман. – Даже боги не могут тебя пальцем тронуть, как только ты прошел ворота.

– Класс! – сказал я. – Такое местечко мне может понадобиться.

– Определенно, – отозвался Аккерман. – Мне тоже. Потому-то я и живу там, где живу.

– И где же?

Он улыбнулся:

– В ясный день я смотрю вниз, по склону горы, и со своего парадного крыльца вижу Город Спасенных. Этот вид вселяет в меня чувство уверенности.

У меня было такое ощущение, что он не лжет. Какой бы жизнью ни жил этот человек, похоже, ему были нужны прочные тылы. На Гавайях, да и во всем остальном мире немного найдется консультантов по инвестициям, которые способны уронить в унитаз семьсот сорок седьмого «боинга» что-то настолько важное, что не побрезгуют залезть туда рукой по плечо в надежде достать потерянное.

Мы были одни в верхней гостиной самолета, на высоте тридцать восемь тысяч футов над Тихим океаном, и лету нам было еще часа два. В Гонолулу мы сядем где-то в районе восхода солнца. Аккерман дремал. Наблюдая за ним поверх обреза книги, я видел, что он то и дело почесывает зудящую руку. Глаза его были закрыты, но пальцы другой руки бодрствовали, и их судорожные шевеления стали действовать мне на нервы.

К нам подошла стюардесса, чтобы взглянуть, как мы и что, но вид голубой руки Аккермана бросил ее в дрожь, и она поспешно ретировалась, спустившись в нижний салон. В баре был полный ящик пива «Миллер Хай Лайф» на льду и широкий выбор алкоголя в мини-бутылочках, так что все, что ей нужно было делать, – это время от времени осторожно проведывать Аккермана.

В конце концов тот уснул. В гостиной было темно. Горели только светильники на столах, и я снова устроился на кушетке, чтобы поразмышлять над своими материалами.

Главное впечатление, вынесенное мной из прочитанного в эти часы, состояло в том, что Гавайские острова совсем не имели письменной истории за пределами последних двухсот лет, когда первые миссионеры и капитаны океанских судов предприняли попытки восстановить некую хронологию островов на основе сказаний, которые были поведаны им аборигенами. Никто не знал, как возникли острова и откуда появились здесь первые люди.

Сереньким днем шестнадцатого января тысяча семьсот семьдесят девятого года капитан Джеймс Кук, величайший исследователь своей эпохи, ввел два корабля своей Третьей Тихоокеанской экспедиции в маленькую, окруженную скалами бухточку залива Кеалакекуа на западном побережье еще не описанного картографами тихоокеанского острова, который местные жители называли Оухайхи, и занял свое место в истории как первый белый человек, «официально» открывший Гавайские острова.

Залив, куда вел фарватер, был окутан туманом и окружен крутой стеной скал высотой в пятьсот футов. Он был больше похож на могилу, чем на гавань, и, несмотря на удручающее состояние кораблей и команды, которые десять дней боролись с убийственным муссоном, входить в этот залив Куку совсем не хотелось. Но выбора у него не было: команда грозила бунтом, на кораблях свирепствовала цинга, они буквально рассыпались на части под ногами капитана, а моральный дух экспедиции резко упал после шести месяцев, проведенных в Арктике… И вот проплыв тысячи миль от Аляски в состоянии полной истерики, при виде островов матросы буквально взбесились.

Ну что ж, Куку пришлось уступить. Залив Кеалакекуа был для него не самым желанным местом. Но он был единственной на многие тысячи миль доступной якорной стоянкой, и именно здесь бравому капитану суждено было пережить свой последний шторм.

Я все еще читал, когда появившаяся вдруг стюардесса объявила, что через тридцать минут состоится посадка.

– Вам необходимо вернуться в нижний салон на свои места, – сказала она, не глядя на Аккермана, который продолжал спать.

Я начал собирать вещи. Небо за стеклом иллюминаторов постепенно светлело. Пробираясь с сумкой по проходу, я разбудил Аккермана, который, проснувшись, сразу закурил.

– Скажите им, что я не смогу спуститься, – попросил он. – Думаю, мне удастся совершить посадку и здесь.

Он криво усмехнулся и пристегнулся ремнями, которые вдруг вынырнули откуда-то из глубин кушетки, на которой он сидел.

– Вряд ли они там, внизу, скучают по мне, – сказал он. – Увидимся в Коне.

– Хорошо, – отозвался я. – В Гонолулу не остаетесь?

Аккерман покачал головой и посмотрел на часы:

– Только чтобы заглянуть в банк. Он открывается в девять, а к обеду я должен быть дома.

Мы пожали друг другу руки.

– Удачи! – пожелал я ему. – И берегите руку.

Улыбнувшись, Аккерман сунул руку в карман своей спортивной куртки.

– Спасибо, док! – сказал он. – Вот вам кое-что. День будет долгим.

И, кивнув в сторону туалета для экипажа, вложил в мою руку маленькую стеклянную бутылочку.

– Лучше сделать это здесь, наверху, – сказал Аккерман. – Не хочу приземляться с запрещенными вещами в карманах.

Я согласно кивнул и зашел в туалет. Выйдя, вернул бутылку.

– Превосходно! – поблагодарил я его. – Чувствую себя уже намного лучше.

– Вот и славно, – отозвался Аккерман. – У меня такое ощущение, что вам здесь потребуется помощь, и немалая.