Онлайн чтение книги Проклятье вендиго The Curse of the Wendigo
Пролог. Сентябрь 2009 года: «Вырезки»

Чтица была бывшей учительницей английского в средней школе, а ее мать жила в приюте с 2001 года. С тех пор чтица в течение пяти лет раз в неделю полчаса ехала из Алачуа в Гейнсвилль, чтобы навестить свою мать. В хорошую погоду они сидели в том же мощеном дворе между двумя жилыми зданиями, где теперь она сидела со мной. Посередине двора журчал фонтан, с трех сторон окруженный столиками в стиле бистро – крашенными и перекрашенными, чтобы устоять в тропическом климате Флориды. Даже сейчас, в конце сентября, воздух казался густым от влажности, и температура была под сорок – и это в тени.

Ее мать скончалась в 2006 году, но чтица все равно по доброй воле каждую неделю приезжала, чтобы читать обитателям приюта, у которых не было семьи или которых редко – если вообще – навещали. Директор приюта назвал мне ее имя и дал номер ее телефона. Нет, сказал он мне, насколько ему известно, человек, который называл себя Уильям Джеймс Генри, не общался близко ни с кем из других постояльцев. Единственным его посетителем была эта самая волонтерка, которая сейчас сидела напротив меня, потягивая из высокого стакана чай со льдом, в котором не оставалось никакого льда. Возможно, она мне поможет, сказал директор.

– Ничем не могу вам помочь, – сказала мне сейчас чтица.

– Он никогда ничего не говорил? – спросил я.

– Он называл только свое имя и год рождения.

– Тысяча восемьсот семьдесят шестой.

Она кивнула.

– Я подшучивала над ним. Я говорила, да ладно вам, Уильям, вы не могли родиться в этом году. Он кивал, а потом снова это повторял.

– Что он делал, когда вы ему читали?

– Смотрел в никуда. Иногда засыпал.

– У вас когда-нибудь создавалось впечатление, что он слушал?

– Не в этом было дело, – сказала мне она.

– А в чем же?

– Общение. У него никого не было. Только по вторникам в два часа у него была я.

Она потягивала чай. Фонтан журчал. С одного края бассейна вода вытекала и выплескивалась на булыжник. Фонтан был установлен на мягком песчаном грунте, и его немного перекосило. На другой стороне двора за столиком сидели двое постояльцев, мужчина и женщина. Они держались за руки и смотрели – или казалось, что смотрели, – как играл свет в струях фонтана. Она кивнула в их сторону.

– Одно время у него была и она.

– Была она? А кто она?

– Ее зовут Лиллиан. Она была подругой Уильяма.

– Его подругой?

– Не только его. С тех пор как я здесь бываю, она поменяла примерно двенадцать друзей. – Чтица коротко рассмеялась. – У нее, бедняжки, болезнь Альцгеймера. Она ходит от мужика к мужику, липнет к ним по несколько недель, а потом теряет интерес и подбирает кого-то другого. Персонал называет ее сердцеедкой. Некоторые постояльцы очень переживают, когда она их бросает и уходит к другому.

– А Уильям переживал?

Она покачала головой.

– Трудно сказать. Уильям был… – Она подыскивала слова. – Иногда казалось, что он был аутистом. Не полное помешательство, но что-то такое, от чего он страдал всю жизнь.

– Он не был аутистом.

Она отвела взгляд от Лиллиан и ее компаньона и изучающе посмотрела на меня, подняв брови.

– Да?

– Когда он умер, у него под кроватью нашли старые блокноты. Что-то вроде дневников или мемуаров, которые он написал еще до того, как попал сюда.

– Правда? Тогда вы знаете о нем больше, чем я.

– Я знаю, что он написал о себе, но я не знаю ничего о нем, – осторожно сказал я. – Я прочитал только первые три дневника, и это… очень отвлеченные вещи.

Я чувствовал себя неуютно под ее взглядом. Я повернулся в кресле и посмотрел через двор на Лиллиан.

– Она бы его вспомнила? – поинтересовался я вслух.

– Сомневаюсь.

– Думаю, стоит спросить, – сказал я без большого энтузиазма.

– Они сидели часами, – заметила чтица. – Не разговаривали. Просто держались за руки и смотрели в никуда. Это было мило, если только не думать о неизбежном.

– О неизбежном? – я решил, что она говорит о смерти.

– О том, что она уже положила глаз на следующего. Видите того, с кем она сейчас сидит? Его зовут Кеннет, и она с ним уже около месяца. По-моему, их хватит еще на неделю, и бедняга Кеннет снова окажется в одиночестве.

– Как Уилл это воспринял – то, что она его бросила?

Чтица пожала плечами.

– Я не заметила, чтобы он как-то переживал.

Я еще с минуту наблюдал за Лиллиан и ее кавалером.

– Но это еще не значит, что он не переживал, – сказал я.

– Нет, – согласилась она, – не значит.

В тот же день я повидался с лечащим врачом Уилла Генри, человеком, который объявил о его смерти ночью 14 июня 2007 года. Он наблюдал Уилла все время, пока тот находился в приюте.

– Знаете, – сказал он с игривой искоркой в глазах, – он уверял, что родился в тысяча восемьсот семьдесят шестом году.

– Я слышал об этом, – сказал я. – Как, по-вашему, сколько лет ему было на самом деле?

– Трудно сказать. За девяносто, может, ближе к ста. И для своего возраста он был в прекрасной форме.

– Если не считать слабоумия.

– Ну, если вы живете достаточно долго, то слабоумие неизбежно.

– От чего он умер?

– От старости.

– Инфаркт? Инсульт?

– Скорее всего, одно из двух. Без вскрытия трудно определить. Но результаты его последнего обследования были просто замечательными.

– Вы когда-нибудь находили… Было ли какое-то проявление… Может, что-то странное с его… Скажите, вы когда-нибудь брали у него анализ крови?

– Конечно. Это была часть регулярных обследований.

– А вы когда-нибудь находили что-то… необычное?

Доктор вопросительно повел головой, и мне показалось, что он сдерживается, чтобы не улыбнуться.

– В чем, например?

Я кашлянул, прочищая горло. Высказанная вслух, эта мысль казалась еще более смехотворной.

– В своих дневниках Уилл Генри говорит, что в одиннадцать-двенадцать лет он был… э-э… инфицирован каким-то паразитом. Беспозвоночным, вроде солитера, только гораздо меньшего размера. И что этот паразит позволяет людям неестественно долго жить.

Доктор кивал. На долю секунды я ошибочно принял это за знак согласия, за признание того, что он слышал о таком симбиозном существе. И если эта часть фантастической истории жизни Уилла Генри была правдой, то что еще в ней могло быть правдой? Могла ли существовать такая наука, как монстрология, которую в конце XIX века практиковали люди вроде его опекуна, блестящего и загадочного Пеллинора Уортропа? Возможно ли, что в моих руках оказалась не фантастика, а мемуары о действительно экстраординарной жизни, растянувшейся больше чем на столетие? И главный вопрос, от которого я просыпался глубокими ночами с дрожью и в холодном поту и который потом долго не давал мне уснуть… Могли ли чудовища существовать в реальности?

Моя надежда – если мое ощущение можно было так назвать – прожила недолго. Кивание доктора не означало согласия. Он так демонстрировал свою вежливость.

– А ведь было бы здорово? – спросил он риторически. – Но нет, у него была совершенно нормальная кровь. Немного повышенное содержание плохого холестерина. А в остальном… – Он пожал плечами.

– А как насчет компьютерной или магнитно-резонансной томографии?

– А что насчет них?

– Ему их делали?

– В таких случаях, как с господином Генри, власти штата не финансируют обследования, в которых нет необходимости. Моя задача заключалась в том, чтобы в свои последние дни он чувствовал себя как можно комфортнее. Что я и делал. Вы не против, если я задам вам один вопрос? К чему вам все это?

– Вы имеете в виду, почему это важно?

– Да. Почему?

– Я не уверен. Наверное, отчасти из-за таинственности. Кто был этот человек? Откуда он родом и почему окончил свои дни в сточной канаве? И почему он написал эти дневники или роман, назовите как хотите? Но, пожалуй, главная причина – это обещание, которое я дал.

– Уиллу Генри?

Я задумался.

– Я имел в виду директора. Он передал мне блокноты и попросил их прочесть на предмет того, не помогут ли они навести на его родственников. Где-то должны быть люди, которые знали его до того, как он попал сюда. У всех кто-то есть.

Доктор улыбался. Он понял.

– А пока у него есть только вы.

* * *

Я положил записи своих интервью с чтицей и доктором в постоянно разбухающую папку, заведенную на Уилла Генри, и затолкнул ее в ящик стола, в очередной раз пообещав себе не зацикливаться на этом: я буду работать над этой папкой, когда позволит мое расписание. У меня приближался срок сдачи книги, были разные семейные обязательства и собственные проблемы. Старые книжки в кожаном переплете с потрескавшимися корешками и желтеющими страницами мирно лежали стопкой рядом с моим письменным столом. В следующем году я готовился опубликовать три из них под названием «Ученик монстролога» в надежде, что где-нибудь какой-нибудь читатель найдет в них что-то знакомое.

Это был расчет на удачу. По юридическим причинам дневники должны быть опубликованы как художественное произведение. Даже если бы кто-нибудь опознал имя Уильяма Джеймса Генри, это было бы воспринято как совпадение. Но что-то в его рассказах могло бы пробудить воспоминания. Может, он пугал своих детей или внуков историями о странных и ужасных существах, именуемых антропофагами. Очевидно, что он был образованным человеком. Возможно, в далеком прошлом он даже что-то опубликовал, пусть и не под собственным именем – если, конечно, его на самом деле звали Уильям Джеймс Генри. После того как он был найден в сточной канаве, полиция проверила его отпечатки пальцев. Человек, называвшийся Уильямом Джеймсом Генри, никогда не подвергался аресту, никогда не служил в армии и никогда не работал там, где по закону у сотрудников снимают отпечатки пальцев.

Я думал так: если эти первые три тетради были плодом фантазии – а, судя по содержанию, так оно и было, – то автор, в его слабоумном состоянии, мог так тесно идентифицировать себя с главным действующим лицом, что стал Уиллом Генри. С сумасшедшими писателями случается и не такое.

Я провел все лето, обшаривая Интернет, делая звонки, опрашивая всех, кто только мог бы обладать драгоценной информацией, которая стала бы ключом от замка, под которым прошлое упорно скрывало правду.

В конце сентября, когда я сидел за столом, страдая от очередного жестокого писательского ступора, мой взгляд упал на тетради. Я импульсивно достал четвертую из них и развернул на случайной странице. К моему изумлению, на стол выпала газетная вырезка. С сильно бьющимся от волнения сердцем я пролистал насквозь всю тетрадь и нашел между страницами и другие листки, словно Уилл Генри использовал тетрадь с двойной целью: как дневник и как альбом для вырезок.

В течение следующих трех дней я нашел еще больше закладок между страницами остальных тетрадей. Я завел новую папку под названием «Вырезки», разложил закладки по их порядку в тетрадях (другими словами, по номерам тетрадей и номерам страниц) и снабдил записями по поводу возможных новых путей поиска. Я могу поручиться за подлинность некоторых закладок (например, вырезок статей из «Нью-Йорк Таймс»), тогда как подлинность других – таких как визитная карточка Абрама фон Хельрунга – еще нуждается в подтверждении. Я не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что они не поддельные или что они не являются частью изощренных творческих упражнений автора тетрадей.