Онлайн чтение книги Похороны куклы The Doll Funeral
16. Зима. 15 ноября 1983

Лес двигался к своей маленькой смерти, сбрасывая к зиме листья – засыпая дороги, канавы и ручьи, из-за чего вода бурлила на заторах. То, что я знала о Сандре и Мике, заставляло меня держаться тихо и настороженно. В школу я ходила одна, ржавые листья кружились вокруг столбом. Красная машина Мика каждый день проезжала мимо меня по дороге, хотя направлялись мы в одно место. Он опять стал похож на сырое мясо. Теперь это выражение не сходило с его лица, словно он был нездоров, словно болел чем-то, от чего никогда не поправится. Его лицо размазывалось по окну машины, когда он смотрел на меня. Потом он сворачивал за угол, оставляя за собой кружившиеся листья.

Он выжидал. Даже Барбара ходила по стеночке. Волоклась из комнаты в комнату.

Все в школе это чуяли, запах крови, – чуяли, что на мне отметина неблагополучия. Я издали смотрела, как пританцовывали рядышком Никола и Мелисса. Они были так хороши, что иногда казалось, будто вокруг их сомкнутых фигур сияет ореол. Когда я шла по школьным коридорам, передо мной все расступались.

Вопрос времени. Уже почти наступила зима, когда время пришло. Я расчесывала волосы за кухонным столом, свесив их блестящей темной волной через плечо, восхищаясь отблеском воронова крыла и думая о Томе и о том, как они будут смотреться рядом с его белокурой светлой головой.

Я почувствовала, как отворилась дверь, выпуская застоявшийся запах кухни, которая весь день была закрыта.

Из-за двери вползли слова:

– Руби, выйди.

Я уронила щетку. Я даже не слышала, как Мик приехал домой. Наверное, он зашел через калитку на заднем дворе.

– Выходи, второй раз просить не стану.

Я подумала: может, он стоял снаружи, глядя в освещенную комнату, наблюдая за мной через окно? Жутковатая мысль; меня поймали за самолюбованием, расчесываясь, я шептала: «Том, Том, вернись ко мне. Увижу ли я тебя снова?»

Я тянула, сколько могла, надела пальто и замотала шарф, прежде чем выйти из дома.

Он стоял на садовой дорожке. Уже сгущалась ночь, от темного зимнего железа деревья закоченели, в воздухе густо висел печной дым. Небо было ясным, но наливалось зеленоватым мраком с оранжевыми и желтыми полосами. Мик на его фоне выглядел тенью, он возвышался до небес. Я видела очертания его торчащего чуба.

– Руби-Руби, я думал о тебе, о том, как ты сожгла мою одежду. Подожгла мои брюки, бог ты мой, что за девчонка.

Он говорил нараспев, почти пел. Я уловила исходивший от него запах – он пах, как зверь в шерсти.

– Я долго думал. О тебе, о твоем вранье.

Я взглянула в небо. Там сверкала одинокая звезда. Венера. Казалось, я ничего страшнее в жизни не видела.

– Ты и маму свою враньем огорчаешь.

Я было начала, что не рассказывала Барбаре про визгливый смех Сандры, пузырившийся во тьме. Она, наверное, сама догадалась, а теперь Мик решил, что это я ей их выдала.

– Она сто лет как знает, – сказала я, вспоминая ее выставленные вилкой пальцы.

– Ну да. – Он переступил с ноги на ногу и поспешно добавил: – Можно подумать, есть о чем знать. Ты даже полицейскому врала. Полицейскому – врала. Все задокументировано. Я видел. Будет храниться в архиве. Вечно будет храниться, так что не думай, что тебе это сойдет с рук. Это доказательство.

Он сжимал и разжимал кулаки, висевшие у пояса, накачивал их. Пряжка его ремня поблескивала в свете, падавшем из задней двери.

Меня затрясло от долгого мелкого озноба.

– Я Барбаре ничего не говорила, – повторила я; мой голос прозвучал высоко и фальшиво. – Она сама догадалась, да? Поэтому ты так себя и ведешь. На мне срываешься.

Он откинул голову.

– Вранье, Руби. Тебе медаль выдать за вранье?

Тут я вспомнила, что утром видела в коридоре Сандру. Она шла с мальчиком из шестого класса. На лице у него была нарисована густая темная щетина. Сандра мелко облизывала губы, выкрашенные перламутровой помадой.

Мик их тоже видел.

– Оставь меня в покое.

Голос мой прозвучал резко и высоко.

– Вот как? Оставить? В покое тебя оставить?

Его рука поднялась и легко коснулась пряжки ремня. Уже высыпали другие звезды, словно первая сказала им: идите, гляньте – Руби сейчас опять отлупят. Из шлевок ремня со свистящим звуком потянулась кожа.

Я окаменела от страха. Сквозь меня, сотрясаясь, полетел басовитый темный ветер, тот самый северный ветер. Я вскинула голову.

– Ты меня больше не тронешь, долбаный ты урод.

Он щелкнул ремнем и занес его, как черную змею.

Ветер пронесся по высокой траве, повалив ее верхушки. Мои мышцы налились силой. В руках у меня оказалась доска, та, что годами стояла, прислоненная к забору, я ощущала ладонями ее занозистую тяжесть. Ремень пролетел мимо, но я почувствовала на лице его дыхание, услышала его свист.

– Руби, ты что делаешь? Руби…

Доска крутанулась в воздухе и ударила его сбоку по голове. Раздался треск, голова Мика мотнулась. На мгновение мне показалось, что она отвалится. Что мне тогда с ней делать, запаниковала я, зарыть в лесу? Но его силуэт оставался на месте еще несколько долгих секунд. Потом он сложился вбок, и послышался тяжелый стук, словно мешок с кровью упал на землю.

Перед домами, моргнув, зажглись оранжевым немногочисленные фонари. Я, тяжело дыша, наклонилась. В темноте лужа под головой Мика выглядела черной и блестящей, будто он был машиной, из которой вытекало масло. Слабо светился белок глаза. Я не выпускала доску на случай, если Мик окажется в сознании и бросится на меня со злобным воем, но он лежал неподвижно, только один глаз был немного приоткрыт. Носком ботинка я потыкала Мика, и его обмякшее тело качнулось. Он был тяжелый, мне пришлось изо всех сил толкать его ногой. Я перевернула его на спину и увидела, что его лицо с одной стороны покрыто черным узором крови. По мне прокатилась волна тошноты.

– Я тебя убила, – прошептала я, и доска выпала у меня из рук. – Ох, прости меня. Я тебя убила.

По саду метались тени. От забора к крыльцу. От крыльца к калитке.

Вот ты это и сделала, Руби. Вот и сделала. Вот и все.