Онлайн чтение книги Лягушки The Frogs
Агон

Мы пришли и здесь собрались

Выслушать от хитроумцев,

Как из-за стихов и песен

В боевой пойдут поход.

Распален язык отвагой,

Нрав свиреп, ужасно сердце,

Мысли быстры и легки.

Знаем, будет спор жестокий,

Утонченно, изощренно

Будет говорить один,

А другой, с корнями вырвав

Слов стволы,

Бросит их. И хруст промчится

По ристалищу речей.

Для прений время настает. Так говори ж искусно,

Не подражая никому, по-своему и тонко.

Каков я сам и каково мое искусство, после

Я всесторонне разъясню. Сперва ж его ошибки

Разоблачу и докажу, что он – бахвал и гаер

И вводит зрителей в обман. Немало уж и Фриних

Морочил нас. Сперва, лицо закутав покрывалом,

Сажает в одиночку он Ахилла иль Ниобу [68] …сажает в одиночку он… – Ахилл , герой Троянской войны, был изображен в трагедии Эсхила «Мирмидоняне» горюющим в молчании по убитому Патроклу. Ниоба – героиня одноименной трагедии Эсхила, также была представлена в скорбном молчании после смерти всех детей, погибших от стрел Аполлона и Артемиды. –

Трагические чучела. Они молчат, не пикнут.

Клянусь богами, да!

А хор четыре песни кряду,

Топоча оземь, пробубнит. Актеры ж все ни слова.

А мне вот нравилось, клянусь, молчанье их не меньше,

Чем нынешняя болтовня.

Ты глуп и неотесан,

Поверь мне!

Видимо, что так. Зачем же так чудит он?

От шарлатанства, для того чтоб зритель ждал смиренно,

Пока откроет рот Ахилл. Тут и конец всей драме.

Каков мошенник! Нагло как обмануты мы были!

Чего ж мычишь ты, что рычишь?

Боится обличений.

Покуда он дурачит вас, подходит к середине

Потеха. Дюжину еще словес прибавит бычьих,

С бровищами, с хвостищами, как пугала ребячьи,

А зрители ни бе ни ме.

О, горе!

Помолчи ты!

Не скажет слова в простоте.

Да не скрипи зубами!

Скамандры всё, и крепости, и на щитах звенящих

Орлы-грифоны, медь и блеск речей головоногих, –

Понять их – величайший труд.

Да, видит Зевс, вот так же

И я промучился без сна всю ночь! [69] …и я промучился… – пародия на стих из трагедии Еврипида «Ипполит». Понять старался,

Что значит рыжий конь-петух. Ну что это за птица?

Невежда! Знак на кораблях такой изображают.

Я ж коне-петухом считал павлина Филоксена. [70] Филоксен – лицо более не известное.

А ты, посмешище богов, какие пишешь драмы?

Да не про коне-петухов, не про козлов-оленей,

Как любишь ты, как чертят их на завесах мидийских.

Ничуть! Когда из рук твоих поэзию я принял,

Распухшую от пышных слов, надутую от бредней,

Сперва ее я подсушил, от тучности избавил

Пилюлями истертых слов, слабительным из мыслей

И кислым соком болтовни, настоянным на книжках.

Потом на песнях воспитал Кефисофонта тонких. [71] Кефисофонт – по-видимому, друг и помощник Еврипида.

Герой не мямлит у меня и вздора не городит,

Нет, выходя, он всякий раз свое происхожденье

Сперва рассказывает.

Да, твое намного хуже. [72] …твое намного хуже. – Намек на мнимое происхождение Еврипида от торговки зеленью.

С начала драмы ни один актер не остается

Без дела. Всем даю слова: и женщинам, и слугам,

И девушкам, и господам, старухам даже.

Боги!

Какой ты казни заслужил за дерзость?

Зевс свидетель!

Любовь народа – цель моя!

Дружок, молчал бы лучше,

Тебе не очень-то к лицу такие разговоры! [73] …тебе не очень-то к лицу… – Намек на отъезд Еврипида в конце жизни в Македонию, где он умер при дворе царя Архелая.

Витийствовать я научил вас всех.

Ну да, негодный!

А лучше прежде чем учить, ты сам бы разорвался.

Безмены ввел я, и углы, и меры красноречья,

Чтоб можно было весить, жать поэзию и мерить,

Стругать, слесарничать, паять.

Вот-вот, паять – согласен.

Заговорил я о простом, привычном и домашнем.

Меня проверить всякий мог. В ошибках каждый зритель

Мог уличить. Но я не врал, не фанфаронил вздорно,

Не надувался как индюк, не надувал сограждан,

Кичливых Кикнов выводя, Мемнонов-пустозвонов. [74] Кикн, Мемнон – легендарные герои, участники Троянской войны, погибшие от руки Ахилла.

Теперь его учеников с моими вы сравните. [75] Теперь его учеников… – По мнению Еврипида, упоминаемые ниже Формисий и Меганет – почитатели Эсхила.

Его – отпетый Меганет [76] Меганетом в оригинале назван отец Манеса, то есть раба, человека необразованного. и рукосуй Формисий, [77] Формисий – демагог, бородатый и грубый с виду.

Удар-ярыго-дракуны, трескун-ревун-редеди.

Мои же – умник Клитофонт и Ферамен глумливый. [78] Клитофонт – молодой аристократ, ученик софистов, и Ферамен – последователи Еврипида.

Да, Ферамен – премудрый ум и мастер на все руки,

Пускай товарищи в беде, пусть поскользнется ближний, –

Сухим он выйдет из воды, за грош алтын получит.

Умело их я обучил,

Пример для жизни показал,

В поэзию науку ввел

И здравый разум. Рассуждать

Теперь способны все про все,

И в государстве, и в домах,

Хозяйничать на новый лад

Способен всяк, и всяк кричит:

Уж я задам, уж я вас!

Да, Зевс свидетель мне. Теперь

Афинянин, в свой дом войдя,

На домочадцев и на слуг

Кричит: подать сюда горшок!

Кто голову у пескаря

Отгрыз? На рынке прошлый год

Кувшин купил я, он погиб.

Позавчерашний где чеснок?

Оливку кто тут надкусил?

А домочадцы-дурачки,

Как фатюки, как малюки,

Сидят, разинув глотки.

Это видит твой взор, блестящий Ахилл,

Что же ты на это скажешь?

Но держи себя в поводьях,

Чтобы грохочущий гнев

Не умчал тебя за вехи.

Издевался враг ужасно.

Ты же, милый, воздержись,

Не плати за ругань бранью.

Паруса свернувши, в море

Осторожно выплывай!

Бег ускорив понемногу,

Зорко бодрствуй,

Чтоб устойчиво и ровно

Легкий ветер вел корабль!

Ты ж, среди эллинов первый, кто важных речей взгромоздил величавые башни,

Кто трагедию вырядил в блеск золотой, дай излиться ключу красноречья!

Эта встреча ярит меня. Злоба горит, распаляется сердце от гнева.

Неужели с ним спорить я должен? Но все ж, чтоб меня не считал побежденным,

Отвечай мне: за что почитать мы должны и венчать похвалою поэтов?

За правдивые речи, за добрый совет и за то, что разумней и лучше

Они делают граждан родимой земли.

Если ж ты поступал по-иному,

Если честных, разумных, почтенных людей негодяями низкими делал,

Так чего ты тогда заслужил, говори!

Лютой казни! Не спрашивай дальше!

Погляди, поразмысли, какими тебе передал я когда-то сограждан.

Молодцами двужильными были они, недоимок за ними не знали,

Шалыганами не были, дрязг не плели, как сейчас, не водились с ворами.

Нет, отвагой дышали они, и копьем, и шумящим султаном на шлемах,

Как огонь, были поножи, панцирь, как блеск, бычье мужество в пламенном сердце.

Заварилась беда, завелась болтовня! Ведь не в лавке мы здесь оружейной,

Расскажи нам толково, как добрыми ты и достойными делал сограждан.

Объясни нам, Эсхил, своенравным не будь, не упорствуй, не важничай чванно!

Создал драму я, полную духа войны.

Но какую же?

«Семь полководцев». [79] «Семь полководцев». – Имеется в виду трагедия Эсхила «Семеро против Фив» (467), прославляющая патриотизм легендарных фиванцев. В годы Пелопоннесской войны Фивы занимали антиафинскую позицию, чем и объясняется реакция Диониса.

Кто увидит ее, тот о львиной душе затоскует и сердце отважном.

В этом очень ошибся ты. Сделал фиван и воинственней всех, и храбрее,

И в осадах сильнее, – обида для нас. Получай поделом пораженье!

Вы могли бы сравниться, героями стать не слабей, не хотите, однако.

Я трагедию «Персы» [80] «Персы» – трагедия Эсхила (472), посвященная победе греков при Саламине (480). поставил потом, чтоб вложить в вас стремленье к победе,

К превосходству великую волю вдохнуть. Я одел ее в блеск и величье.

До упаду смеялся я, помню, тогда, про покойника Дария слыша,

Вышел хор и в ладони захлопал, завыл и протяжно заплакал: «Иайой!»

Вот о чем мы, поэты, и мыслить должны, и заботиться с первой же песни,

Чтоб полезными быть, чтобы мудрость и честь среди граждан послушливых сеять.

Исцеленью болезней учил нас Мусей [81] Мусей – легендарный поэт. и пророчествам. Сельскую страду,

Пахотьбу, и посевы, и жатвы воспел Гесиод. [82] Гесиод – беотийский поэт (конец VIII – начало VII в. до н. э.), автор дидактической поэмы «Труды и дни». А Гомер богоравный

Потому и стяжал восхваленье и честь, что прославил в стихах величавых

Битвы, воинский подвиг, оружье мужей.

У Гомера напрасно учился

Пантаклей, злополучный левша. [83] Пантаклей – лицо более не известное. Прошлый год, выступая на праздниках в хоре,

Шлем сперва он навьючил, а после султан навязать собирался на гребень.

Но припомни о многих, о славных других! О воителе Ламахе вспомни!

По заветам Гомера в трагедиях я сотворил величавых героев –

И Патроклов и Тевкров, с душой как у льва. [84] Патрокл, Тевкр – легендарные герои, участники Троянской войны. Я до них хотел граждан возвысить,

Чтобы вровень с героями встали они, боевые заслышавши трубы.

Но, свидетель мне Зевс, не выдумывал я Сфенебей или Федр – потаскушек. [85] Сфенебея, Федра – героини трагедий Еврипида, оклеветавшие честных юношей Беллерофонта и Ипполита, которые не ответили взаимностью на их страсть.

И не скажет никто, чтоб когда-нибудь я образ женщины создал влюбленной.

Ну, еще бы, тебе незнакома была Афродита!

Пускай незнакома!

Но зато и тебе и всему, что с тобой, она слишком уж близко известна. [86] Но зато и тебе… – Намек на сплетни о семейных неладах Еврипида и о его гибели от рук разгневанных женщин.

Оттого-то навеки ушиблен ты ей.

Это верно, свидетели боги!

Что о женщинах выдумал подлого, все по своей это знаешь ты шкуре.

Ну, а чем повредили отчизне, скажи, неразумный, мои Сфенебеи?

Тем, что женщин примерных, отличных супруг соблазняли страстям нечестивым

Предаваться и зелья цикутные пить из-за всяческих Беллерофонтов.

Или, скажешь, неправду и с жизнью вразрез рассказал я о Федре несчастной?

Зевс свидетель, все – правда! Но должен скрывать эти подлые язвы художник,

Не описывать в драмах, в театре толпе не показывать. Малых ребяток

Наставляет учитель добру и пути, а людей возмужавших – поэты.

О прекрасном должны мы всегда говорить.

Это ты, с Ликабет воздвигая [87] Ликабет, Парнеф – горы в Аттике, вблизи Афин.

И с Парнеф громоздя словеса, говоришь о прекрасном и доброму учишь?

Человеческим будет наш голос пускай!

Злополучный, сама неизбежность

Нам велит для возвышенных мыслей и дел находить величавые речи.

Подобает героям и дивным богам говорить языком превосходным.

Одеянием пышным и блеском плащей они также отличны от смертных.

Но законы искусства, что я утвердил, изувечил ты.

Чем изувечил?

Ты царей и владык в лоскуты нарядил и в лохмотья, чтоб жалкими людям

Показались они.

Ну и что ж? Нарядил. Объясни, что плохого я сделал?

Из богатых и знатных не хочет теперь ни один выходить в триерархи. [88] Триерарх – богатый гражданин, обязанный на свои средства оснастить военный корабль (триеру).

Они рубища носят, как ты им велел, сиротами безродными плачут.

Да, Деметрой клянусь, а внизу, под тряпьем – из отменнейшей шерсти рубашку.

И, разжалобив всхлипом и ложью народ, выплывают в садках живорыбных.

Научил ты весь город без толку болтать, без умолку судачить и спорить.

Ты пустынными сделал площадки палестр, в хвастунов говорливых и вздорных

Превратил молодежи прекраснейший цвет. Ты гребцов обучил прекословить

Полководцам и старшим. А в годы мои у гребцов только слышны и были

Благодушные крики над сытным горшком и веселая песня: «Эй, ухнем!»

От натуги вдобавок воняли они прямо в рожу соседям по трюму,

У товарищей крали похлебку тишком и плащи у прохожих сдирали.

Нынче спорят и вздорят, грести не хотят и плывут то сюда, то обратно.

Сколько зла и пороков пошло от него:

Это он показал и народ научил, [89] …это он показал… – Эсхил намекает на сюжеты и персонажей трагедий Еврипида: тегейская царевна Авга родила в храме Афины сына от Геракла; дети бога ветров Эола Макарей и Канака сошлись друг с другом; сомнения в ценности жизни высказывала Меланиппа.

Как в священнейших храмах младенцев рожать,

Как сестрицам с родимыми братьями спать,

Как про жизнь говорить очень дерзко – нежизнь.

Вот от этих-то мерзостей город у нас

Стал столицей писцов, крючкотворов, лгунов,

Лицемерных мартышек, бесстыдных шутов,

Что морочат, калечат, дурачат народ.

Средь уродов и кляч не найдешь никого,

Кто бы с факелом гордо промчался.

Никого! Видят боги! До колик на днях

Я смеялся на празднике Панафиней. [90] Панафинеи – общегосударственный афинский праздник, справлявшийся в честь богини Афины через каждые четыре года.

Вздумал в беге участвовать кто-то, кривой,

Белотелый и пухлый. Он страшно отстал,

Он пыхтел, и хрипел, и сопел. У ворот

Керамика народ колотить его стал

По загривку, по заду, под ребра, в бока.

Отбиваясь от палок, щелчков и пинков,

Навоняв, пропотев,

Он свой факел задул и умчался.

Спор сердитый, гнев великий, бой жестокий закипел.

Кто рассудит злую тяжбу,

В десять ртов один грохочет,

А другой ударить сзади норовит, врага прижав.

Ждать нельзя, не время мешкать,

И сноровок, и уловок, и лазеек много есть.

Если вышли состязаться,

Говорите, спорьте, ссорьтесь

Об искусстве старом, новом.

Постарайтесь поизящней, помудрее говорить.

Если страшно вам, боитесь, что невежественный зритель

Не оценит полновесно ваших тонких, острых мыслей,

Попечения оставьте! Не заботьтесь! Страх смешон.

Здесь сидит народ бывалый,

Книгам каждый обучался, правду каждый разберет.

Все – испытанные судьи,

Изощренные в ристаньях,

Так не бойтесь, спорьте смело,

Состязайтесь. По заслугам

Зрители оплатят вам.

Сперва твоими я займусь прологами –

Ведь это доля первая в трагедиях.

Твое искусство взвешу достохвальное.

А что ты будешь весить?

Все и всячески.

Сперва из «Орестеи» прочитай стихи! [91] «Орестея» – трилогия Эсхила (458), посвященная событиям в доме царя Агамемнона. В уста Эсхила вложено начало из трагедии «Хоэфоры» – второй части трилогии. Здесь Орест, сын убитого Агамемнона, возвратившийся из изгнания, обращается за помощью к Гермесу.

Все замолчите, тише! Говори, Эсхил!

«Бог недр, Гермес, отца наместник властного,

Спасителем явись мне и союзником!

В страну сию притек и возвратился я…».

Ну что? Нашел ошибку?

Сразу дюжину.

Да тут всего лишь три стиха без малого.

Но в каждой строчке два десятка промахов.

Бесстыдно лжешь!

Болтай, болтай, мне дела нет!

Прошу тебя, молчанье сохрани, Эсхил.

Не то в трех строчках триста он грехов найдет.

Пред ним молчать?

Прошу, меня послушайся!

Да сам же нагрешил он гору целую.

В чем грех, скажи!

Сначала повтори стихи!

«Бог недр, Гермес, отца наместник властного…».

Ведь это говорит Орест как будто бы?

Перед могилой мертвого отца?

Да, так.

Ведь пал отец его, рукою женскою

Коварно убиенный? Почему ж тогда

Гермеса величает он наместником?

Совсем не так! Гермеса-благодетеля,

Владыку недр, зовет он, подтверждая тем,

Что власть от Зевса тот принял, родителя.

Тогда твоя ошибка тяжелей вдвойне,

Раз над гробами властен он и недрами…

Выходит, был Орест гробокопателем?

О Дионис, твое вино не вкусное!

Читай сначала!

Промахи подсчитывай!

«… Спасителем явись мне и союзником!

В страну сию притек и возвратился я…»

Эсхил достопочтенный повторяется!

Но как?

В стихи вглядись! Я объясню тебе.

Тут сказано: «Притек и возвратился я».

Притек и возвратился – в чем тут разница?

И верно. Кто ж соседа станет спрашивать:

Квашонку одолжи мне и корчажину?

Неправда, болтунишка, есть различие.

Здесь нужные слова и верно выбраны.

Да почему? Будь добрым, научи меня!

Притечь в страну не значит возвратиться вспять.

Притечь спокойно можно, без опасности,

А тот, кто изгнан, в дом свой возвращается.

И верно! Что ты скажешь, Еврипид, на то?

Я утверждаю, что Орест не мог «притечь».

Тайком, у власти не спросясь, явился он.

И верно! Впрочем, вовсе я запутался.

Ну, продолжай!

Конечно, продолжай, Эсхил,

А ты грехи по-прежнему выслеживай!

«…На холме, пред гробницей, я молю отца

Услышать, внять…»

Опять он повторяется!

«Услышать», «внять» – здесь тождество бесспорное.

Чудак, ведь он же говорит с покойником:

Хоть трижды повторяй, не докричишься тут.

А как же ты прологи строишь?

Расскажу.

И если слово лишнее разыщешь ты

Иль повторенье, смело мне в глаза наплюй!

Начни! А мы посмотрим и послушаем,

Насколько речь в твоих прологах правильна.

«Счастливейшим из смертных был Эдип сперва…» [92] «Счастливейшим из смертных был…» – Еврипид читает стихи из пролога несохранившейся трагедии «Антигона». Эсхил противопоставляет ему традиционную версию мифа об Эдипе, который, не зная того, убил в дорожной ссоре своего отца и стал мужем собственной матери.

Свидетель Зевс, неверно! Был несчастнейшим.

Еще не родился он и не начал жить,

А Феб отца зарезать предсказал ему.

Так почему ж зовешь его счастливейшим?

«…А после стал среди людей несчастнейшим…»

Да нет, несчастным был и оставался он.

Еще бы: чуть родился, в стужу зимнюю

На черепице выбросили мальчика,

Чтоб, выросши, не стал отцеубийцей он.

Едва дополз на костылях к Полибию.

Потом старуху в жены взял, молоденький,

К тому ж вдобавок – мать свою родимую, –

И выколол себе глаза.

Счастливчик, да.

С Эрасинидом только что не бился он. [93] Эрасинид – один из стратегов, участвовавший в сражении при Аргинусах.

Все брешешь, я прологи хорошо пишу.

Свидетель Зевс, тебя ценить не думаю

По строчке, по словечку. С божьей помощью,

В бутылочку тебя я загоню легко.

В бутылочку меня?

В пустую скляночку.

Так пишешь ты, что можно без труда влепить

Бутылочку, подушечку, корзиночку

В твои стихи. На деле докажу сейчас.

Ну, докажи!

Конечно!

Начинай пролог!

«Египт, который, славясь многочадием,

С пятьюдесятью сыновьями корабли

Направил в Аргос…». [94] «Египт, который, славясь многочадием…» – пролог из недошедшей трагедии Еврипида «Архелай», написанной по мотивам мифа о дочерях Даная, которые бежали в Аргос, спасаясь от брака с двоюродными братьями, сыновьями Египта.

Потерял бутылочку.

При чем же здесь бутылочка? Не клеится!

Другой пролог начни нам! Поглядим еще!

«Бог Дионис, который, тирс в руке подъяв

И шкурою покрывшись, в блеске факелов

У Дельфов пляшет…». [95] «Бог Дионис…» – пролог из недошедшей трагедии «Гипсипила».

Потерял бутылочку.

Ой-ой, опять побиты мы бутылочкой.

Пустое дело! Я другой пролог прочту.

К нему уж не приклеится бутылочка.

«Не может смертный быть во всем удачливым:

Один, достойный, погибает в бедности,

Другой, негодный…» [96] «Не может смертный быть…» – пролог из недошедшей трагедии «Сфенебея».

Потерял бутылочку.

Эй, Еврипид!

Ну, что тебе?

Беда идет.

Опасною становится бутылочка.

Клянусь Деметрой, не боюсь ни чуточки.

Его обезоружу я немедленно.

Так начинай сначала, без бутылочки.

«Могучий Кадм, великий сын Агенора,

Сидон покинув…» [97] «Могучий Кадм…» – пролог из недошедшей трагедии «Фрикс». Кадм, сын финикийского царя Агенора, был послан отцом из Сидона на розыски Европы, похищенной Зевсом.

Потерял бутылочку.

Чудак, пусть он продаст тебе бутылочку,

Пока прологи в порох не истер твои.

Мне у него просить?

Меня послушайся!

Отнюдь, прологов у меня достаточно,

К которым ни за что он не привяжется.

«Пелоп, дитя Тантала, на лихих конях

Примчавшись в Пизу…» [98] «Пелоп, дитя Тантала…» – пролог из трагедии «Ифигения в Тавриде». Пелоп – лидийский царь, переселившийся в Грецию и с помощью хитрости завладевший царским престолом в Писе. Его потомки – Агамемнон и дети последнего, Ифигения и Орест.

Потерял бутылочку.

Опять уж он вогнал тебя в бутылочку.

Милейший, нам по дружбе уступи ее,

За грош другую ты добудешь, лучшую.

Да нет, прологов у меня большой запас.

«Эней однажды…». [99] «Эней однажды…» – пролог из недошедшей трагедии «Мелеагр».

Потерял бутылочку.

Дай до конца сперва договорить строку.

«Эней однажды, сноп колосьев жертвенных

С земли поднявши…»

Потерял бутылочку.

Во время жертвы? Кто же подобрал ее?

Оставь его, я для тебя продолжу стих.

«Бессмертный Зевс, как говорят поистине…» [100] «Бессмертный Зевс…» – пролог из недошедшей трагедии «Мудрая Меланиппа».

Погибнешь? Скажет: потерял бутылочку.

Бутылка на твоих прологах выросла,

Как на глазах припухлых ячмени растут.

Во имя бога, песнями займись теперь!

Отлично. Докажу, что отвратительно

Слагал он песни и однообразнейше.

Что же теперь приключится?

Мы в раздумье, какой порок

В песнях поэта найдет он.

Среди тех, кто живет и жил,

Всех прекрасней и всех сильней

Он в создании хоров.

Отличнейшие хоры! Вот увидите!

Я все его напевы к одному сведу.

Подсчитывать готов я. Вот и камешки!

«Герой Ахилл! Звяку внимая убийственной сечи,

Почто не спешишь на подмогу усталым?

Народ по-над озером молится богу Гермесу,

Почто не спешишь на подмогу усталым?..» [101] «Герой Ахилл!..» – Здесь и далее цитируются стихи из различных трагедий Эсхила, объединенные для комизма повторяющейся строкой: «Почто не спешишь».

Вторая уж подмога. Берегись, Эсхил!

«Ахейцев вождь, скажи, многомудрое чадо Атрея,

Почто не спешишь на подмогу усталым?..» [102] «Ахейцев вождь… чадо Атрея…» – Агамемнон.

Эй, Эсхил! Это – третья подмога.

«Все молчите, подходят к вратам Артемиды священные пчелы,

Почто не спешишь на подмогу усталым?

Я возвещаю о счастье, что силу вселила в героя,

Почто не спешишь на подмогу усталым?..»

Великий Зевс, подмога невозможная!

Бежать мне в баню нужно и попариться.

От всех подмог нутро оборвалось в кишках.

Теперь другое песнопенье выслушай!

Оно из гимнов взято кифарических.

Ну, начинай, но без подмог, пожалуйста!

«Когда вожди юного воинства славной Эллады, [103] «Когда вожди…» – тоже набор стихов из различных трагедий, перемежаемых выдуманным словом «флатофраттофлатофрат».

Флатофраттофлатофрат,

Сфингу, [104] Сфинга – чудовищная полуженщина-полульвица, насланная на фиванцев накануне прихода туда Эдипа. постылую суку, губящую душу, наслали,

Флатофраттофлатофрат,

С медью в руке и с отвагою в сердце орел остроклювый,

Флатофраттофлатофрат,

На бой зовя хищных, летающих в тучах чудовищ,

Флатофраттофлатофрат,

На погребенье Аякса,

Флатофраттофлатофрат». Дионис

А что такое флатофрат? С каких болот

Пеньку собрал он для напевов крученых?

Прекрасное собрал я из прекрасного

В единое искусство, чтобы Фриниха

Не истоптать Харитами любимый луг.

А он, как шлюха, натаскал со всех сторон

Мелета прибаутки, [105] Мелет – трагический поэт, впоследствии обвинитель Сократа. песни Кариев,

Заплачки, плясы, все он обобрал, и все

Сейчас разоблачу я. Дайте лиру мне!

На что тут лира, впрочем? Где гремки твои,

О муза Еврипида? В побрякушки бей!

Под бубен твой споем мы эти песенки.

Да, эта Муза родилась не в Лесбосе.

«Чайки, над вечно подвижными волнами

Моря щебет ваш звенит!

Перья крыл ослепительных

Вы росой увлажняете.

А в углах, по карнизам, у притолок

Ни-и-и-и-ти томи-и-и-тельно прядут

Пауки тонконогие.

Засновал по утку челнок,

Заиграл песнелюб дельфин,

Прижимаясь к цветным килям,

Понеслись прорицанья.

Светлый дар виноградных лоз,

Гроздь усладительных ягод.

О дитя, протяни мне ручонки!» [106] «Чайки, над вечно подвижными волнами…» – набор подлинных или пародированных стихов из Еврипида, не имеющих между собой ничего общего.

Видишь, что за размер?

Ну, да!

Этот слышишь стишок?

Ну, да!

Такою дрянью полон ты весь,

И все же смеешь гимны мои

Порочить? Девка, на сто ладов

Собой торгуешь ты в песнях?

Вот хоры каковы твои! Хочу теперь

Припомнить песнь твою одноголосную.

«О ты, с черным сияньем ночь! [107] «О ты, с черным сияньем ночь!» – Набор стихов из сольных партий трагедий Еврипида и пародий на них. Комический эффект возникает из смешения патетических мотивов, употребительных в трагедии (дурной сон, призывы к богам), с бытовым содержанием: одна соседка (Глика) украла у другой предназначенного для продажи петуха.

Поведай, зачем

Тяжелую грезу

Из поддонных глубин

Первозданного ада

Прислала душе бездушной?

Ее мать ты, ночь! Твой мрак,

Смерть, страх, блеск глаз дал ей,

Чернодонно одетой,

Ужасно, ужасно, ужасно!

На руках ее страшные когти.

Девы-прислужницы, свечи подайте мне,

Влагу из речки в кувшинах сберите и воду согрейте!

Я жертвою сон отвращу безотрадный,

Ио, бог океанов!

Вон он, эй, соседи!

Что за чудо, поглядите!

Петуха подлянка Глика из сарая

Утащила.

Нимфы – владычицы скал!

Девка Мания, держи!

А я, горе мне, ушла из дому,

Своими руками

Холстин белых корзину

Из ни-и-и-тей томи-и-и-тельных

Соткала, чтоб в город

На рынок, с зарею,

Снести на продажу.

Упорхнул, упорхнул он и скрылся,

Легкие крылья его понесли.

Мне остались рыданья, рыданья.

Слезы да слезы текут из глаз.

Кинул, ах, кинул меня петух.

Э-эй, критяне, дети гор,

Спешите на помощь со стрелами, с луками,

Скачите, безумствуйте, дом окружите воровки!

С ними ты, дочь Лето,

Артемида!

Поспеши, приведи своих псиц,

Обыщи дом и двор!

И ты, дочь Зевса, смолистые факелы

В руках подымая,

Геката, явись, озари

Глики дом! Я войду,

Все добро перерою».

Довольно петь, прошу тебя!

И я устал.

Его сейчас я на весах испробую.

Последнее осталось испытание:

Стихов и слов теперь мы тяжесть взвешаем.

Ну, что ж, начнем! Никак не собирался я

На вес поэтов покупать, как козий сыр.

Ум на выдумки хитер:

Диво новое нас ждет –

Чудо чудное идет.

Кто б другой сумел придумать,

Рассказал бы мне об этом

Кто-нибудь из очевидцев, –

Видят боги, я б не верил,

Думал бы, что враки.

Эй, становитесь оба у весов!

Ну, вот!

Схватившись за стихи свои, читайте вслух

Без устали, пока вам не скажу: ку-ку!

Готовы мы!

Кидайте на весы стихи!

«О, если б бег Арго остановила свой…» [108] «О, если б бег Арго…» – начало трагедии Еврипида «Медея». Арго – корабль, на котором Ясон в сопровождении соратников отплыл в Колхиду за золотым руном.

«Поток Сперхей, через луга лиющийся…» [109] «Поток Сперхей…» – стих из недошедшей трагедии Эсхила «Филоктет». Сперхей – река в Фессалии.

Ку-ку! Довольно! Тяжелей во много раз

Его строка.

Но чем же тяжелей, скажи?

Поток метнул он. Как торговец войлоком,

Он подмочил стихи свои, как шерсти куль.

А ты нам бросил легкий, оперенный стих.

Опять начнем! Повторим состязание!

Еще раз приготовьтесь!

Мы готовы.

Раз!

«Нет сил сильней, чем слово убеждения…» [110] «Нет сил сильней…» – стих из недошедшей трагедии Еврипида «Антигона».

«Не ищет приношений и не просит смерть…» [111] «Не ищет приношений…» – стих из недошедшей трагедии Эсхила «Ниоба».

Довольно, до земли он наклонил весы.

Он смерть поверг, из бедствий тяжелейшее.

Я ж кинул убежденье, речь разумную.

Без веса убежденье и без разума.

Нет, поищи другой, потяжелее стих.

Увесистый, и плотный, и объемистый!

Где ж у меня стихи такие, где?

А вот!

«Метнул Ахилл костяшки – дважды три очка…» [112] «Метнул Ахилл костяшки…» – происхождение стиха неизвестно.

Начните ж! Состязание конечное.

«Окованную медью взял он палицу…» [113] «Окованную медью…» – стих из недошедшей трагедии Эсхила «Главк».

«Повозка на повозке и на трупе труп…»

Опять тебя он переплюнул.

Как же так?

Два трупа взгромоздил он и повозки две.

Египтян сотни столько не стащили бы.

Да не в стихах тут дело. На весы пускай

Детей, жену, раба Кефисофонта с ней

Пускай положит, сам пусть сядет с книгами,

Его двумя словами пересилю я.

Друзья мои, судить их не желаю я.

Обоим и не буду и не был врагом.

Считаю мудрым этого,

того – люблю.

За чем пришел, ты, стало быть, не выполнишь?

А если объявлю свой приговор?

Тогда

Избранника с собою уведешь наверх.

Спасибо, друг! Вы оба помогите мне!

Сюда пришел я за поэтом.

Для чего?

Чтоб город был спасен и правил праздники.

Того из вас, кто городу совет подаст

Мудрейший, поведу с собой на землю я.

Скажите же, какого мненья держитесь

Насчет Алкивиада. [114] Алкивиад (см. «Птицы», ст. 147) был возвращен из изгнания и возглавил афинский флот, одержавший победы на море в 410–408 гг. до н. э. Однако после неудачи на море одного из его подчиненных снова утратил доверие народа, не был избран стратегом на 406 г. до н. э. и удалился в свое поместье на фракийском Херсонесе, где и находился ко времени исполнения «Лягушек». Город болен им.

Что ж город думает о нем?

Что думает?

Желает, ненавидит, хочет все ж иметь.

А вы какого мненья, расскажите мне?

Мне ненавистен гражданин, что медленен

На помощь государству, на беду же скор.

Кто ловок для себя, ленив для города.

Отлично, видят боги!

Ты что думаешь?

Не надо львенка в городе воспитывать.

А вырос он – себя заставит слушаться.

Свидетель Зевс, я снова в нерешимости.

Один ответил мудро, а другой – мудрей.

Другой совет подайте мне, пожалуйста,

Про город: где и в чем найдет спасенье он? [115]… про город… – После этого стиха в переводе Пиотровского пропущено пять стихов.

Я знаю и хочу сказать.

Скажи скорей!

Когда считать неверным будем верное,

Неверное же верным…

Как? Не понял я.

Не так учено, объясни отчетливей.

Когда не будем верить тем, кто городом

Сейчас владеет, и вручим правление

Тому, кто нынче не у дел, спасемся все,

Раз нынче терпим неудачу, счастливы

Наверно будем, действуя навыворот.

Прекрасно, хитрый Паламед, лукавый дух!

А ты что скажешь?

Город наш, ответь сперва,

Кем правится? Достойными людьми?

Отнюдь!

Достойные в загоне.

А в чести воры?

Да не в чести, выходит поневоле так.

Да кто ж спасти сумеет государство то,

Где ни дерюга, ни парча не по сердцу.

Найди спасенье! Взять тебя с собой хочу.

Там, на земле, отвечу. Здесь нельзя сказать.

Тебя я умоляю, здесь ответ нам дай!

Когда страну враждебную своей считать

Не станем, а свою – пределом вражеским, [116] …не станем… – неправильный перевод. В оригинале сказано: «Когда афиняне будут считать вражескую страну своей», то есть когда у них снова, как в первые годы Пелопоннесской войны, появится возможность опустошать землю спартанцев. «Свою же страну, – продолжает в подлиннике Эсхил, – будут считать вражеской», то есть отдадут ее на разорение спартанцам, – анахронизм, поскольку таков был план Перикла в 431 г. до н. э., потерявший всякий смысл в 405 г. до н. э., когда спартанцы и без того занимали Декелею.

Доход увидим в кораблях, в налогах – вред.

Доходы сгложут все равно присяжные.

Ну, что ж, решил?

Готово уж решение.

Кого душа избрала, я того возьму.

Богов припомни, пред богами клялся ты

Меня на землю возвратить. Бери меня!

Не я, язык поклялся. Избран мной Эсхил.

Что сделал ты, последний из людей?

А что?

Эсхилу я победу присудил. Что, взял?

Обидев кровно, смеешь мне в глаза смотреть?

В чем грех, когда его не видят зрители. [117] В чем грех… – пародия на стих из недошедшей трагедии Еврипида «Эол».

Несчастный, ты над мертвым издеваешься.

Кто знает, жить не то же ли, что мертвым быть? [118] Кто знает, жить не то же ли… – мысль, неоднократно встречающаяся в высказываниях героев Еврипида.

А жизнь не то ль, что выпивка, а смерть – тюфяк?

Друг Дионис, войди с Эсхилом в дом!

А что?

Хочу вас угостить перед отъездом.

Что ж!

Отказываться не люблю, свидетель Зевс!