Онлайн чтение книги Девушка из чернил и звёзд The Girl of Ink and Stars
Глава 2

Наша улица спускалась прямой крутой дорожкой к Западному морю, и все дома вытянулись вдоль нее длинным рядом глиняных лачуг под соломенными крышами. Люпе называла их милыми. А я думала, что если ветер дунет посильнее, то эти лачужки покатятся кувырком прямо в море.

Обычно я бежала к рыночной площади, скользя на подошвах вниз по склону, потому что воронам нравилось летать низко, и бегущий человек их распугивал. Но сегодня я решила, что просто пойду быстрым шагом – старшей школьнице не пристало носиться, как маленькой.

Маша, жившая в доме напротив, стояла у открытой двери. Я помахала и попыталась заглянуть ей за спину.

– Ищешь кого-то? – Она улыбнулась, и ее лицо разбежалось морщинками, как старая бумага. – Пабло уже ушел. Ты же знаешь, губернатору нравится, когда они приходят на работу до рассвета.

Своего сына, Пабло, Маша родила уже немолодой. Живот рос, а волосы седели, и старость сминала в складки лицо. Маша назвала его рождение чудом, и Пабло был чудом. Мы с Габо, как и все деревенские, относились к нему с благоговейным почтением – из-за его огромной силы. В десять лет Пабло поднимал обоих родителей, усадив их на плечи. Сидеть у него на закорках было все равно что лететь. Вот только я давненько его не видела.

Два года назад, когда у его матери разболелась спина, Пабло ушел из школы и занял ее место, хотя Маша и умоляла сына продолжать учебу. Теперь, в пятнадцать, он, словно картонные, таскал телеги и повозки и ухаживал за губернаторскими лошадьми.

– Взял подарок для Люпе, – добавила Маша и недовольно поморщилась, потому что не понимала, почему я дружу с губернаторской дочкой. – Я велела, как ты и просила, спрятать получше.

– Спасибо. Может, я увижу его завтра?

– Может, и увидишь. – Судя по тону, рассчитывать на это не приходилось. Пабло всегда вставал до восхода и возвращался домой затемно.

Я еще раз помахала соседке, закинула на плечо сумку и зашагала вниз по склону.

Отсюда, сверху, Громера напоминала колесо – в центре рыночная площадь, от которой, как спицы, расходились улицы, некоторые из которых заканчивались у широкой, тихой гавани с узким, как бутылочное горлышко, выходом в богатое рыбой море.

В ясную ночь звезды колыхались на водной глади, словно кувшинки.

Как всегда, там стоял на причале губернаторский корабль. Па говорил, что он вырезан из одного-единственного ствола африканского баобаба. Если так, то баобаб и впрямь громадное дерево, потому что судно почти перегораживало гавань в ширину, а мачта с собранными парусами стрелой устремлялась в небо. Над рыбацким флотом корабль высился горой, исполинской и неподвижной. Как и все, принадлежавшее губернатору, он занимал больше места, чем полагалось по праву.

На востоке в лучах восхода сиял губернаторский дом. Сложенный из черного базальта, размером с пять кораблей, особняк стоял между синим морем и зеленым лесом, нависая над полями темной грозовой тучей. Впрочем, отсюда он выглядел таким маленьким, что его, казалось, можно было взять двумя пальцами, большим и указательным, и раздавить. Ниже раскинулась деревня, а между деревней и губернаторским домом поместилась школа.

Старое здание школы было маленьким, но ярким, – мы раскрасили стены всеми цветами радуги, использовав краски, какие только смогли выпросить у Па. Но потом губернатор приказал его снести – Люпе решила, что не хочет больше учиться одна дома, и потребовала, чтобы ее отправили в местную школу, где учились все остальные дети.

Новое здание губернатор Адори построил из камня, и оно получилось вдвое больше прежнего, потому что школе, куда собиралась ходить его дочь, полагалось выглядеть величественной.

– Это не ради меня, понимаешь, – с грустной улыбкой сказала Люпе и, добавив аристократических ноток, пояснила: – Для поддержания семейной чести.

Раскрашивать стены новой школы нам не разрешили.

Из-за этого многие дети относились к Люпе не очень хорошо, но я знала, что она не виновата.

За губернаторским домом, рядом с лесом, лежал сад, в котором я ни разу не бывала. Работавшие там люди казались издалека крошечными муравьями. Я напрягла глаза, но Пабло так и не обнаружила. К западу черную береговую отмель накрывало приливом. Во время прилива находиться на берегу не позволялось, как не позволялось и спускать на воду лодки – за исключением губернаторских. А мне бы так хотелось. Па рассказывал, как чувствуешь себя в море, но это ведь не то, что попробовать самой.

Над отмелью находились шахты, где добывали глину. Я старалась на них не смотреть, чтобы не вызывать одно из самых ясных воспоминаний о Ма – день, когда она взяла туда нас с Габо. Она показала, как привязаться лозой к драконову дереву – делаешь вот такой узел и втираешь в ладони сок, чтобы крепче держаться , – и по одному спустила в бездонную пасть. Габо испугался и стал дергаться и вертеться. Узел развязался, и Габо плюхнулся в мягкую глину. Когда они с Ма поднялись наверх из тьмы, он был весь, с головы до ног, в грязи. Я хохотала так, что чуть живот не надорвала.

Я помнила это. Помнила ту боль в животе. Как она вернулась потом, через два месяца, когда Ма умерла. Только тогда боль была острее, и никто не вынес никого из тьмы. Прошло три года, и та же болезнь, потливая горячка, унесла Габо. И теперь, через три года, при воспоминании о шахте и глине у меня сжимается горло.

Чтобы идти в школу вместе, Люпе всегда встречала меня возле бочки на краю рыночной площади, хотя из-за этого ей приходилось вставать почти так же рано, как и работникам.

К колодцу, когда я вышла на площадь, выстроилась очередь. С тех пор как река Аринтара начала высыхать, им пользовались все больше и больше людей.

Торговые ряды уже открылись, на прилавки выкладывали рыбу, зерно, кожу. Большинство прилавков принадлежали губернатору, и над ними, как лоскут неба, трепетали голубые навесы с изображением желтого, как солнце, медового лотка.

Я уже направилась к бочке, как вдруг кто-то схватил меня за руку. Я отпрянула от неожиданности и едва не опрокинула ближайший прилавок. Овощи и фрукты посыпались на пыльную землю.

– Эй! – возмутился продавец. – Ты что это делаешь?

Я обернулась – посмотреть, кто меня схватил. Это была женщина в зеленом балахоне – такие носили те, кто работал в саду. Если так, то ей уже надлежало быть там – опоздавших иногда секли плетью.

– Извините, – сказала женщина торговцу, ни на секунду не сводя глаз с моего лица. – Ты – Изабелла Риоссе?

– Да. А кто…

Незнакомка стиснула пальцы на моем запястье. Она была маленькая, только немножко выше меня.

– Кое-что случилось.

– Вы что это тут устроили? – Торговец выступил из-за кучек картошки.

– Ката, – прошипела женщина, не обращая внимания на торговца. – Ты ее видела?

Я нахмурилась.

– Кату Родригес? – Мы с Катой учились в одном классе, но за все время разговаривали едва ли больше двух-трех раз.

Она закивала.

– Да. Я – ее мать. Ката говорила, что вы подруги, вот я и подумала, что, может быть, ты знаешь, где она.

Мне стало неудобно. Да, правда, я относилась к Кате лучше, чем другие, но она была очень тихая, молчаливая, и большинство ее просто не замечали.

– Извините… мне…

– Я искала везде. Когда проснулась, Каты уже не было… – женщина порывисто вздохнула. Рука ее вспорхнула к груди, пальцы затрепетали, как будто ей недоставало воздуха.

– Ты! Что ты здесь делаешь?

Мать Каты вздрогнула. Один из людей губернатора решительным шагом направлялся к нам, и толпа расступалась, как пшеница на поле, перед синим мундиром.

– Если увидишь, отправь ее домой, – торопливо проговорила женщина и, повернувшись, побежала в направлении губернаторского поместья.

– Ну, посмотри, что натворила, – сердито укорил торговец, собирая раскатившиеся овощи. – Нет-нет, не помогай, не надо – уж как-нибудь сам.

Ошеломленная, я дошла до угла рыночной площади, где мы с Люпе всегда встречались. Было в лице этой женщины что-то такое, что потрясло меня до костей. Только бы с Катой ничего не случилось.

– Иза!

Я повернулась – Люпе мчалась через площадь, размахивая школьной сумкой, и деревенские шарахались от нее.

Друзей у дочери губернатора было немного, но ее это не так уж сильно беспокоило.

– А мне наплевать, – сказала она одной девочке, дразнившей ее из-за косичек, которые моя подруга носила по настоянию матери. – Изабелле они нравятся, а больше мне ничего и не надо.

Мы с Люпе были странной парой: она – высокая, почти как взрослая, и я – всего лишь ей по плечо. За тот месяц, что мы не виделись, она, похоже, еще подросла. Ее матери это вряд ли нравилось. Сеньора Адори была женщиной изящной, элегантной, с печальными глазами и холодной улыбкой. Люпе говорила, что мать никогда не смеется, полагает, что девочкам не пристало бегать и они уж точно не имеют никакого права быть такими высокими, какой обещала стать ее дочь.

Люпе обняла меня крепко-крепко, потом отстранилась и смерила взглядом.

– Так и не вытянулась! – завистливо вздохнула она и тут же нахмурилась. – Что случилось? Ты вся бледная. Отец не позволял загорать летом? Меня мама не пускает, но я иногда выбираюсь…

– Ката пропала, – едва вымолвила я. – Только что видела ее мать.

– Ката?

– Да, – я закатила глаза. – Девочка, которая сидит сзади.

Люпе переступила с ноги на ногу. Вид у нее был такой, какой бывает у Пепа, когда он как ни в чем ни бывало уходит от разбитой миски.

Я пристально посмотрела на нее.

– Что?

– Что что? – Люпе повесила сумку на плечо.

– Ты что-то знаешь. – Я шагнула вперед.

– Нет, не знаю. – Она отступила на шаг.

Я вскинула бровь, как учил Па.

И Люпе сдалась.

– Уверена, ничего не случилось. Просто… Летом она работала на кухне, и вчера я попросила ее сходить в сад и принести…

– В сад! – В животе у меня заворочалось что-то неприятное. – Ты же знаешь, нам не разрешено туда ходить.

– Конечно, знаю, но я уже сто лет не ела драконова сердца. И что, в день рождения нельзя попробовать?

Сама я никогда не пробовала драконова сердца и даже плохо представляла, как оно выглядит, но знала, что у Люпе этот плод питахайи – любимое лакомство и что их выращивают в губернаторском саду на краю леса. Запретном для всех, кроме стражей и избранных слуг.

– Люпе, ты же понимаешь, что если Кату поймали, она сейчас наверняка в Дедало.

Моя подруга беззаботно отмахнулась.

– Ты снова о том же? Я тоже живу здесь, но никогда его не видела.

Это в ее духе – не замечать того, что прямо под носом. А Дедало – лабиринт – был как раз у нее под носом, потому что свой дом губернатор Адори построил ровно над природными туннелями, которые он потом превратил в тюрьму. Муж Маши провел там десять лет, прежде чем умер.

Люпе положила руку мне на плечи.

– Ну хватит ворчать. Ничего с ней не случится! – Она подтолкнула меня в сторону ведущей к полям узкой улочки. – Вот увидишь, сидит твоя Ката в классе да лопает мои драконовы сердца. Попробуешь и поймешь, какая это вкуснятина! И не забудь – сегодня вечером фейерверк!

Люпе терпеть не могла темноту, но фейерверки обожала. Они были необыкновенные – яркие, разноцветные, сверкающие, как звезды, – но мне не нравились, потому что слишком пугали нашего Пепа.

– Папа разрешил выбирать цвета. Будут золотистые, один голубой, два красных…

Мы шли коротким путем, через поля, и я слушала ее вполуха и старалась не беспокоиться. Наверно, Люпе права. Даже если бы стражники поймали Кату, они ведь не стали бы бросать девочку в Дедало только за то, что она украла немного фруктов? Я дала себе обещание быть особенно доброй с Катой в школе и, может быть, даже пригласить ее посмотреть фейерверк из нашего сада.

– Да ведь ты еще это не видела, – сказала Люпе и, остановившись, дернула меня за руку.

– Что?

Она вытащила из-под платья толстую золотую цепь, положила на ладонь и протянула. Под солнцем блеснул золотой медальон, украшенный гравировкой, которую я сразу узнала.

– Это Африка. Папа оттуда родом. Подарил мне на день рождения. Его когда-то моя бабушка носила.

– А внутри что?

Люпе пожала плечами.

– Па говорит, что смотреть нельзя, пока я не повзрослею. Ключ есть только у него.

– Симпатичный.

– И тяжелый. Но мне нравится. А больше я ничего и не получила.

Люпе выжидающе посмотрела на меня. Я попыталась сделать вид, что не понимаю, чего она ждет, но она так глупо улыбалась, что я не выдержала. Достала из сумки свиток, протянула ей и тоже улыбнулась.

– С днем рождения.

– Карта! Помеченная крестиком!

Карта была очень простая, без звездной линии и компаса, который заменяла стрелка с буквой С на конце. Сделать настоящую карту сокровищ, с множеством ключей мне просто не хватило времени.

– Сокровище, – я сжала ей пальцы.

– Так чего стоять! – крикнула Люпе и рванула вперед. – Догоняй!

Длинноногую, я бы никогда ее не догнала, но она была неуклюжая, неловкая, как хромой кролик, так что бежали мы наравне. Я мчалась через сухое поле, и сумка хлопала по спине, а легкие горели.

Ката уже в школе, Люпе получит свой драконий фрукт, и все будет хорошо.

Наконец Люпе добежала до «крестика», Х, заброшенного кроличьего садка, где Пабло спрятал мой подарок подруге. Внутри лежал пакетик из голубой бумаги. Люпе развернула бумагу – в пакетике находился простенький браслет из обрывков разноцветных нитей, которые я выпросила у Маши, и вплетенной в них одной-единственной золотой нити, которую я украла из папиного кабинета. Особенных карт делать не приходилось, и я подумала, что он ничего не заметит.

– Мне нравится! – Люпе положила браслет на запястье, а я его завязала. – Это мой любимый подарок.

Только Люпе могла предпочесть шнурок из старых ниток медальону из чистого золота. И это мне в ней нравилось.

– Идем. – Я взяла ее потную ладошку и потащила к низкому прямоугольнику школы. Опоздание в первый день могло сойти с рук Люпе Адори, но старушке Изабелле Риоссе сеньора Фелиз так легко это не спустила бы.

Мы снова побежали, прислушиваясь, не звонит ли колокол, и примчались вместе, хохоча, запыхавшись и держась за бока.

– Я… первая! – выдохнула Люпе.

– Нет… я! Я… раньше…

– Девочки! – в дверях школы появилась сеньора Фелиз – с кислой, как лимон, физиономией. В следующую секунду она узнала Люпе и сморщилась, как два лимона.

– Сеньорина Адори! Вам должны были сказать, я уже отправила к вашему отцу…

– Что такое? – нахмурилась Люпе. – Что случилось?

– Дело в том… Впрочем, отец сам вам скажет. Занятий сегодня не будет.

– Не будет? – тупо повторила я. – Но почему?

– Хватит! – рявкнула учительница, но тут ее взгляд остановился на чем-то у нас за спиной, и от лица сеньоры Фелиз как будто отхлынула кровь.

Мы обернулись – от деревни по разбитой, в рытвинах, дороге медленно ползла карета, запряженная парой лошадей мышастой масти. Лошади казались неспокойными – шарахались в сторону, трясли гривами.

Рядом с возничим сидели двое мужчин, и солнце играло на их мечах.

Синие шторки были задернуты, защищая пассажиров от жары. Но даже издалека я различала за тонким шелком два силуэта: внушительный губернатора и стройный его хрупкой жены.