Онлайн чтение книги Славный парень The Good Guy
Глава 3

Свет фонаря-дракона падал на металлический поручень и бетонные ступени. Бетон, когда он засыхал, выровняли рейкой, так что кое-где остались острые края, которые могли и поранить кожу, и порвать одежду.

Бетон, как и многое другое в жизни, не прощал слишком уж вольного обращения с собой.

Сработали дракона из меди, бока его по-прежнему сверкали, хотя кое-где появилась зелень. Свет выходил через четыре лакированные слюдяные панели.

В этом красноватом свете алюминиевая сетчатая дверь тоже приобретала цвет меди. За ней открытая внутренняя дверь вела на кухню, благоухающую ароматами корицы и крепкого кофе.

Мишель Руни, сидевшая за столом, подняла голову, повернулась к Тиму.

– Ты такой бесшумный, что я лишь почувствовала твой приход.

Он закрыл за собой сетчатую дверь.

– Я понимаю, о чем ты.

– Ночь снаружи затихла вокруг тебя, как затихают джунгли, когда по ним проходит человек.

– Никаких крокодилов я не видел, – ответил Тим и тут же подумал о мужчине, которому передал десять тысяч долларов.

Он сел напротив Мишель за стол из светло-синей пластмассы, всмотрелся в рисунок, над которым она работала.

Из музыкального автомата, расположенного неподалеку бара, доносился приглушенный, но все равно прекрасный голос Мартины Макбрайд[4]Макбрайд, Мартина – современная американская певица, получившая известность в начале 1990-х годов..

Поскольку рисунок Тим видел перевернутым, он не сразу понял, что это панорама силуэтов деревьев.

– И что из этого выйдет?

– Настольная лампа. Бронзовая, с цветным стеклом.

– Со временем ты станешь знаменитой, Мишель.

– Если бы я так думала, давно бы все бросила.

Он посмотрел на ее левую кисть, лежащую ладонью вверх на столике у холодильника.

– Хочешь кофе? – спросила Мишель, указывая на кофеварку у плиты. – Только что заварила.

– Очень уж черный.

– Да кто в здравом уме хочет спать в такой час?

Он налил себе кружку, вернулся к столу.

Как было и со многими другими стульями, ему показалось, что этот – из набора игрушечной мебели. Для миниатюрной Мишель точно такой же стул был даже великоват, а вот Тим чувствовал себя великаном, играющим на детской кухне.

Впрочем, таким восприятием он был обязан скорее не стульям, а самой Мишель. В ее присутствии он казался себе большим, неуклюжим мальчуганом.

Она затачивала карандаш правой рукой, культей левой прижимая к столу наждачную бумагу.

– Кофейный торт будет готов через десять минут. – Мишель мотнула головой в сторону духовки.

– Пахнет вкусно, но остаться я не могу.

– Только не притворяйся, будто у тебя появилась личная жизнь.

Тень заскользила по столу. Тим вскинул глаза. Желтая бабочка летала под бронзовыми газелями маленькой люстры работы Мишель.

– Залетела в дом, когда я держала дверь открытой, – объяснила Мишель. – Я пыталась ее выгнать, но, похоже, она чувствует себя здесь как дома.

– А почему нет?

Под карандашом на листе бумаги появилась ветвь дерева.

– Как ты смог подняться по ступеням со всем этим? – спросила Мишель.

– С чем этим?

– Уж не знаю, что там тебя гнетет.

Стол цветом напоминал бледное небо, и тень, казалось, скользила под поверхностью, дразня своей загадочностью.

– Какое-то время меня не будет.

– В каком смысле?

– Несколько недель, может, месяц.

– Не поняла.

– Есть одно дело, которым мне придется заняться.

Бабочка нашла шесток и сложила крылья. Тень, напоминающая подрагивающее темное отражение горящей свечи, разом исчезла, словно кто-то задул фитиль.

– Одно дело, – повторила Мишель, и карандаш застыл над бумагой.

Когда его взгляд переместился со стола на лицо женщины, он обнаружил, что она смотрит на него. Одинаково синими глазами.

– Если придет человек с моим описанием, чтобы узнать имя и фамилию, просто скажи, что не знаешь мужчину с такими приметами.

– Какой человек?

– Любой. Кто бы ни пришел. Лайм скажет: «Крупный парень на последнем стуле? Никогда раньше его не видел. Какой-то остряк. Сразу мне не понравился».

– Лайм знает, что все это значит?

Тим пожал плечами. Он сказал Лайму не больше того, что собирался сказать Мишель.

– Не так чтобы много. Дело касается женщины, вот и все.

– Этот человек, который придет в таверну, почему он должен прийти и сюда?

– Может, не придет. Но он, возможно, дотошный. Да и ты можешь оказаться в таверне, когда он заявится туда.

Левый глаз, искусственный, слепой, буравил его взглядом посильнее правого.

– Дело не в женщине.

– В женщине, уверяю тебя.

– Я думаю, у тебя беда.

– Не беда. Небольшое затруднение.

– Раньше никаких затруднений у тебя не возникало.

Он посмотрел на бабочку и увидел, что она сидит на цепи, с которой свешивалась люстра, и ее крылышки чуть подрагивают под потоками теплого воздуха, поднимающегося от горящих ламп.

– У тебя нет права лезть в это одному, что бы это ни было.

– Ты раздуваешь из мухи слона, – заверил он ее. – У меня небольшие затруднения личного характера. Я с этим разберусь.

Они посидели в тишине: карандаш не шуршал по бумаге, из расположенного неподалеку бара не доносилась музыка, ни один звук ночи не проникал сквозь сетчатую дверь.

– Теперь ты у нас лепидотерист?

– Даже не знаю, что означает это слово.

– Коллекционер бабочек. Постарайся смотреть на меня.

Он оторвал взгляд от бабочки.

– Я делаю лампу для тебя, – добавила Мишель.

Он посмотрел на нарисованные деревья.

– Не эту. Другую. Она уже в работе.

– И на что она похожа?

– Будет готова в конце месяца. Тогда и увидишь.

– Хорошо.

– Возвращайся и увидишь ее.

– Я вернусь. Вернусь, чтобы ты мне ее подарила.

– Возвращайся. – Она коснулась его культей левой руки.

Казалось, крепко схватила несуществующими пальцами, поцеловала тыльную сторону ладони.

– Спасибо тебе за Лайма.

– Бог дал тебе Лайма – не я.

– Спасибо тебе за Лайма, – настаивала она.

Тим поцеловал ее в макушку склоненной головы.

– Хотелось бы, чтобы у меня была сестра, хотелось бы, чтобы моей сестрой была ты. Но насчет беды ты ошибаешься.

– Давай без лжи. Увиливай от ответа, если тебе того хочется, но давай без лжи. Ты – не лгун, а я – не дура.

Мишель подняла голову, встретилась с ним взглядом.

– Хорошо, – кивнул Тим.

– Разве я не разгляжу беду, если увижу ее?

– Да, – признал он. – Разглядишь.

– Кофейный торт практически готов.

Он посмотрел на протез на столике у холодильника, лежащий ладонью вверх. С расслабленными пальцами.

– Я достану торт из духовки, – предложил Тим.

– Я справлюсь. Никогда не ношу эту руку, когда пеку. Если обожгу, то не почувствую.

Надев рукавицы, она достала форму с тортом, поставила на жаростойкую подставку.

Когда сняла рукавицы и отвернулась от торта, Тим уже переместился к двери.

– Мне не терпится увидеть лампу.

Поскольку слезные железы не пострадали, заблестели и живой глаз, и искусственный.

Тим переступил порог, но, прежде чем закрыл за собой сетчатую дверь, услышал голос Мишель:

– Это львы.

– Что?

– Лампа. Со львами.

– Готов спорить, выглядеть она будет потрясающе.

– Если все у меня получится, глядя на нее, ты почувствуешь, какие у них большие сердца, какие они храбрые.

Тим закрыл сетчатую дверь и бесшумно спустился по бетонным ступеням.

Проезжающие по улице автомобили, конечно же, создавали шумовой фон, но Тим их не слышал. Фары приближались, задние огни удалялись, как светящиеся рыбы в тишине океанских глубин.

Но, едва он сделал первый шаг от дома, городской шум усилился, с каждым мгновением становясь все громче и громче. Большую часть звуков издавали, само собой, автомобили, но звуки эти сливались в какую-то варварскую мелодию.