Онлайн чтение книги Торговец пушками The Gun Seller
5

Следить за кем-то, да еще так, чтобы он этого не заметил, вовсе не такое уж и плевое дело, как любят показывать в кино. Поверьте, у меня есть кое-какой опыт профессиональной слежки. И, кстати, еще гораздо больший опыт профессиональных возвращений в контору со словами «мы его потеряли». Если жертва преследования не глухая, не слепая и не хромая, то потребуется не меньше десятка людей плюс тысяч на пять хорошего коротковолнового оборудования, чтобы добиться мало-мальски приличного успеха.

Проблема с Маккласки состояла как раз в том, что он, выражаясь жаргонным языком, оказался «игроком», то есть человеком, во-первых, знающим, что он – мишень, а во-вторых, имеющим некоторое представление о том, что с этим делать. Я не мог рисковать и подходить слишком близко. Единственный способ в подобных ситуациях – передвигаться перебежками: отставать на ровных участках и нестись сломя голову всякий раз, когда он сворачивает за угол, вовремя притормаживая на тот случай, если ему вдруг вздумается вернуться назад. Подобный метод, безусловно, был совершенно недопустим для профессионала, даже самого неопытного: ведь жертву кто-то мог страховать, и этот кто-то рано или поздно, но обязательно обратил бы внимание на придурка, который то разгоняется как чокнутый, то едва переставляет ноги, а то и вовсе пялится лунатиком во все витрины подряд.

Первый отрезок дистанции мы преодолели довольно легко. Маккласки вразвалочку проковылял от Флит-стрит в направлении Стрэнда, но, добравшись до «Савойя», вдруг стремительно перебежал через дорогу и свернул на север, к «Ковент-Гарден». Там он послонялся среди мириад совершенно бессмысленных лавчонок и не меньше пяти минут простоял, наблюдая за уличным жонглером перед Актерской церковью. После чего, со свежими силами, шустро почесал в сторону Сент-Мартинз-лейн, неожиданно перешел на Лестер-сквер, а затем попытался обвести меня вокруг пальца, резко свернув на юг, к Трафальгарской площади.

К тому времени, когда мы достигли нижней части Хеймаркета, с меня сошло десять потов и я мысленно умолял его взять наконец такси. Но он послушался, лишь когда мы добрались до Нижней Риджент-стрит. Пробившись в агонии секунд двадцать, я поймал другое такси.

Да-да, разумеется, это была другая машина. Даже шпик-любитель знает, что нельзя запрыгивать в одно такси с человеком, за которым следишь.

Оказавшись на заднем сиденье, я проорал водителю: «Следуйте за тем такси» – и лишь потом сообразил, насколько странно, должно быть, слышать такие вещи в реальной жизни. Но таксист, похоже, так не считал:

– Он что, трахает твою жену? Или ты его?

Я захохотал так, словно это была одна из самых удачных шуток, что я слышал за последние несколько лет, – кстати, именно подобным образом и нужно вести себя с таксистами, если хотите, чтобы вас доставили в нужное место, да еще и самым кратчайшим маршрутом.

Маккласки вышел у гостиницы «Ритц», но, похоже, велел водителю дожидаться, не выключая счетчик. Я дал ему три минуты форы, прежде чем сделать то же самое, но стоило мне открыть дверцу, как Маккласки стремглав выскочил из гостиницы, прыгнул в свое такси, и мы снова тронулись в путь.

Какое-то время мы ползли по Пикадилли, после чего свернули направо – на узкие, пустынные и совершенно неизвестные мне улочки. Что-то вроде тех, где искусные портняжки вручную мастрячат трусы для владельцев карточек «Америкэн экспресс».

Я наклонился сказать водителю, чтобы не слишком приближался, но для него все это явно было не в новинку, либо он не раз видел такое по ящику, так что мы держали вполне приличную дистанцию.

Такси Маккласки притормозило на Корк-стрит. Я пронаблюдал, как он расплачивается за проезд, и велел моему таксисту тихонько просочиться мимо и высадить меня ярдах в двухстах вниз по улице.

По счетчику вышло шесть фунтов. Я протянул в окошко десятку и еще какое-то время вынужден был наблюдать спектакль под названием «Боюсь, у меня не будет сдачи» с лицензированным водителем такси номер 99102 в главной роли, прежде чем выбрался наконец из машины.

За эти пятнадцать секунд Маккласки успел испариться. Нет, ну это же надо! Протаскаться за ним двадцать минут и пять миль – и потерять на последних двухстах ярдах. Что ж, и поделом мне: нечего было жмотничать с чаевыми.

Оказалось, что Корк-стрит – это сплошь одни картинные галереи. Причем по большей части с огромными витринами, а у витрин, как я успел заметить, есть одна интересная особенность: в них хорошо видно не только снаружи, но и изнутри. То есть вы понимаете, что я не мог просто ходить по улице и, вжимаясь носом в стекла, таращиться в нутро каждой галереи. Поэтому я решил положиться на случай. Оценив место, где Маккласки вылез из такси, я решительно направился к ближайшей двери.

Она была заперта.

Я стоял, глядя на часы и пытаясь сообразить, во сколько же, если не в двенадцать, могут открываться картинные галереи, когда из сумрака помещения вдруг нарисовалась блондинка в изящном черном платьице типа ночнушки и отодвинула щеколду. Го – степриимно улыбаясь, она распахнула передо мной дверь, и внезапно выяснилось, что у меня просто нет другого выбора, как войти внутрь. Мои надежды отыскать Маккласки угасали с каждой секундой.

Одним глазом продолжая наблюдать за витриной, я вступил в полумрак магазинчика. Похоже, кроме блондинки, внутри больше никого не было. Чему я совершенно не удивился, стоило мне взглянуть на картины.

– Вы знаете Теренса Гласса?

Блондинка протягивала мне визитку и прейскурант. Девчонка на вид была просто офигительная. Пальчики оближешь!

– Еще бы, – ответил я. – На самом деле у меня даже есть три его вещи.

Ну что тут скажешь? Иногда просто необходимо проявлять находчивость и смекалку, правда?

– Какие вещи?

Хотя получается не всегда.

– Картины.

– Надо же! – удивленно воскликнула она. – А я и не знала, что он пишет картины. – И громко позвала: – Сара, ты знала, что Теренс пишет картины?

– Терри в жизни не писал картин, – отозвался прохладный американский акцент из глубины галереи. – Он имя-то свое с трудом пишет.

Я поднял глаза аккурат в тот момент, когда в арке прохода, гоня впереди легкую волну «Флер де флер», возникла Сара Вульф собственной персоной. В жакете и клетчатой юбке она выглядела безукоризненно. Но смотрела Сара вовсе не на меня. Она смотрела мимо, на дверь.

Следуя за ее пристальным взглядом, я обернулся. В дверном проеме стоял Маккласки.

– А этот джентльмен утверждает, что у него аж целых три…

Блондинка расхохоталась, так и не закончив фразы.

Маккласки стремительно двинулся к Саре, его правая рука скользнула в левый внутренний карман пальто. Своей правой я отпихнул блондинку – глотнув воздуха, та даже успела чирикнуть нечто любезное, – и в тот же миг Маккласки повернулся ко мне.

Пока его тело совершало поворот, я с размаху засандалил ногой, целясь ему в живот. Чтобы блокировать удар, Маккласки пришлось выдернуть руку из пальто. Пинок достиг цели, и на какую-то долю секунды ноги Маккласки оторвались от пола. Он сложился пополам, ловя воздух открытым ртом, а я, стремительно переместившись ему за спину, взял его горло в захват. Блондинка, завизжав «О боже», – надо заметить, с весьма шикарным произношением, – попыталась дотянуться до телефона на столе. Одна Сара стояла столбом, безжизненными плетьми уронив руки. Я проорал, чтобы она бежала отсюда, но Сара либо не услышала, либо не захотела услышать. Я все сильнее сжимал шею Маккласки, он отчаянно сопротивлялся, пытаясь втиснуть пальцы между крюком моего локтя и собственным горлом. Но шансов у него не было никаких.

Уперев правый локоть в плечо Маккласки, я дотянулся ладонью до его затылка. Моя левая рука проскользнула под правым локтем, и зрителям во всей красе предстала модель с рисунка (с) из главы «Как ломать шейные позвонки. Основы».

Маккласки дергался и брыкался что было мочи. Мне пришлось немного подтянуть левую руку, чуток придавить правой – и брыкания мигом прекратились. А прекратились они потому, что Маккласки наконец-то сообразил то, о чем я знал уже давно и хотел, чтобы побыстрее узнал и он: стоит мне чуточку усилить нажим – и он может попрощаться с жизнью.

Не стану утверждать на все сто, но, по-моему, выстрел прогремел именно в этот момент.

Не помню, действительно ли я почувствовал, что меня ранили. Помню лишь тупой хлопок да запах чего-то горелого. Уж и не знаю, что они там нынче кладут вместо пороха.

Сначала я подумал, что Сара стреляла в Маккласки, и даже выругался вслух: ведь у меня все было под контролем, и к тому же я, кажется, велел ей бежать. Но еще через мгновение я подумал: «Черт, как же я вспотел», потому что ощутил, как по моему боку что-то стекает. Я поднял глаза и увидел, что Сара собирается выстрелить снова. А может, и выстрелила уже. К тому моменту Маккласки вывернулся из захвата, а я вроде как начал валиться назад, прямо на одну из картин.

– Ах ты, сучка безмозглая, – пробормотал я, кажется. – Я же… за тебя. Ведь это он… тот самый… кто хочет… убить твоего отца. Вот черт!

Черта я приплел потому, что все вокруг вдруг стало каким-то ирреальным. Свет, звук, формы.

Сара стояла прямо надо мной, и, полагаю, будь обстоятельства несколько иными, я, возможно, насладился бы зрелищем ее ножек. Но обстоятельства не были иными. Они были все теми же. И кроме как на пистолет, смотреть в тот момент я ни на что не мог.

– Это было бы весьма странно, мистер Лэнг, – сказала она. – Он легко мог разобраться со мной дома.

Я перестал что-либо вообще понимать. Вокруг творилась какая-то ерунда, неправильная ерунда, и в этой неправильности не последнее место занимал мой левый бок, которого я уже совсем не чувствовал. Опустившись на колени, Сара ткнула ствол мне под челюсть.

– Это, – она дернула большим пальцем в сторону Маккласки, – и есть мой отец.

Поскольку больше я ничего не помню, то допускаю, что скорее всего я отключился.

– Как вы себя чувствуете?

Этот вопрос обязательно зададут, коли вы лежите мордой вверх на больничной койке, но мне ужасно не хотелось его слышать. Мои мозги были взболтаны до той консистенции, когда обычно подзывают официанта и требуют деньги назад, а потому было бы гораздо логичнее, если б это я спросил ее, как я себя чувствую. Но она была медсестрой – а значит, вряд ли собиралась меня убивать, – так что я решил полюбить ее на какое-то время.

С громадным усилием я разлепил губы и прохрипел:

– Нормально.

– Это хорошо. Доктор скоро подойдет.

Ободряюще похлопав меня по руке, она исчезла.

Какое-то время я лежал с закрытыми глазами, а когда вновь открыл их, на улице уже было темно. Прямо передо мной стоял белый халат, и, несмотря на то что человек внутри халата быль столь молод, что вполне мог сойти за моего банковского менеджера, я все же предположил, что это и есть доктор. Он отпустил мою кисть – я и не знал, что он ее держит, – и стал что-то записывать на дощечке с зажимом.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

Он продолжал писать.

– А не должны бы. В вас стреляли. Вы потеряли довольно много крови, но это не страшно. Вам повезло. Пуля прошла навылет, через подмышку.

В его устах это прозвучало так, словно вся история произошла исключительно по моей глупости. Что, в общем-то, было отчасти правдой.

– Где я?

– В больнице.

С этими словами он вышел из палаты.

Чуть позже прибыла какая-то толстуха с тележкой и метнула на тумбочку у кровати тарелку с чем-то очень бурым и ужасно вонючим. Понятия не имею, чем я так провинился перед этой большой женщиной, но, похоже, провинился не на шутку.

Толстуха, должно быть, догадалась, что слегка перегнула палку, так как получасом позже все-таки вернулась и унесла тарелку. Прежде чем уйти, она сообщила мне, где я нахожусь. Мидлсекская больница, отделение имени Уильяма Хойла.

Первым нормальным визитером оказался Соломон. Он вошел в палату, размеренный и основательный, и сразу же уселся прямо на кровать, небрежно швырнув на тумбочку пакет с виноградом.

– Как себя чувствуете, командир? Стереотип поведения тут у всех вырабатывался мгновенно и сам собой.

– Как я себя чувствую? Да почти так, будто в меня стреляли, я лежу в больнице, пытаясь прийти в себя, а прямо на моих ногах расселся еврей-полицейский.

Соломон едва заметно отодвинулся.

– Говорят, командир, вам очень повезло. Я надкусил виноградину.

– В смысле?…

– В смысле, что пуля прошла всего в паре дюймов от сердца.

– Или в паре дюймов от того, чтобы вообще в меня не попасть. Зависит от точки зрения.

Немного поразмыслив, он согласно кивнул. Прошло еще немного времени.

– И какая у вас?

– Какая у меня – что?

– Точка зрения.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– А такая, что Англия должна отыграть четыре мяча у Голландии в следующем матче.

Соломон поднялся с кровати и начал стягивать с себя плащ. Я не мог винить его за это. Температура в палате была где-то под девяносто, а воздуха, по-моему, тут было даже с избытком. Спертый и тесный, он лез в лицо и глаза, и казалось, что это не больничная палата, а битком набитый вагон подземки в час пик.

Я уже просил сестру убавить температуру, но она заявила, что отопление регулируется автоматически, с компьютера в Ридинге. Будь я из тех, кто строчит жалобы в «Дейли телеграф», я непременно настрочил бы жалобу в «Дейли телеграф».

Соломон повесил плащ на дверной крючок.

– Что ж, сэр, хотите верьте, хотите нет, но леди и джентльмены, выплачивающие мне жалованье, попросили меня вытянуть из вас объяснение: почему это вы вдруг оказались лежащим на полу престижной галереи в Вест-Энде, да еще с пулевым отверстием в груди?

– В подмышке.

– Хорошо, в подмышке, если вам так больше нравится. Короче, командир, или вы рассказываете все сами, или мне придется давить вам на лицо подушкой, пока вы не начнете сотрудничать. Итак?

– Что ж, – сказал я, решив, что пора переходить к делу. – Полагаю, тебе уже известно, что Маккласки и Вульф – это один и тот же человек?

Конечно же, ничего такого я вовсе не предполагал. Мне просто захотелось произвести нужный эффект. А по выражению лица Соломона было очевидно, что он не в курсе.

– Так вот. Я веду Маккласки до галереи, полагая, что он замыслил сотворить что-нибудь не очень приятное с Сарой. Там я как следует вмазываю ему и тут же получаю пулю от Сары, которая любезно извещает меня о том, что человек, которому я вмазал, не кто иной, как ее родитель, Александр Вульф.

Соломон невозмутимо кивал: обычно он так делает, когда слушает невероятные небылицы.

– Тогда как вы, командир, признали в нем человека, предлагавшего вам деньги за убийство Александра Вульфа?

– Точно.

– И были уверены – а я думаю, всякий на вашем месте был бы уверен, – что когда человек просит вас кого-то убить, то этот кто-то вряд ли окажется им самим, то есть заказчиком?

– Естественно. Жизнь на планете Земля устроена несколько иначе.

– Хм.

Соломон отвернулся к окну и, похоже, всерьез увлекся созерцанием башни Почтового управления.

– И это все? Просто «хм»? То есть отчет Министерства обороны по этому делу будет состоять из одного «хм»? В кожаном переплете, с золотым тиснением и резолюциями членов Кабинета министров?

Соломон молчал, продолжая таращиться на башню Почтового управления. Я не выдержал:

– Ладно. Тогда ответь мне: что произошло дальше с Вульфами, старшим и младшей? Как я оказался здесь? Кто вызвал «скорую»? Они дождались ее приезда?

– Вы когда-нибудь бывали в том ресторане, командир, ну, в том, что вон на той верхотуре?

– Ради бога, Давид…

– «Скорую» вызвал некий Теренс Гласс, владелец той самой галереи. После чего предъявил иск к Министерству обороны с требованием возместить расходы по отмывке пола от вашей крови.

– Как трогательно.

– Хотя на самом деле жизнь вам спасли Грин и Бейкер.

– Грин и Бейкер?

– Те двое, что следили за вами. Бейкер лично зажимал рану платком.

Вот это был настоящий шок! А я-то, дурачок, решил, что после наших пивных посиделок слежку снимут. Как же я просчитался! И слава богу, кстати.

– Бейкеру – гип-гип, ура! – объявил я. Соломон, похоже, собирался добавить что-то еще но его остановила скрипнувшая дверь. Через секунду наша теплая компания пополнилась душкой О’Нилом. Он прямиком подскочил к кровати, и на лице его явственно было написано: мое ранение он считает блестящим поворотом в развитии событий.

– Как вы себя чувствуете?

Ему почти удалось подавить улыбку.

– Очень хорошо, спасибо, мистер О’Нил.

В палате повисла напряженная тишина. Лицо О’Нила едва заметно вытянулось.

– Я слышал, вам повезло. Правда, очень скоро вы можете изменить свое мнение на этот счет. – О’Нил снова с трудом удержался от счастливой улыбки. – Так-то, мистер Лэнг. Боюсь, теперь нам не удастся скрыть это дело от полиции. Попытка покушения на жизнь Вульфа, да еще в присутствии свидетелей…

О’Нил вдруг замолчал, и мы оба опустили головы, пытаясь отыскать источник звука, нарушившего нашу дружескую беседу. Звук этот нельзя было спутать ни с чем: обычно его издает блюющая псина. Звук повторился еще раз, и тут все встало на свои места – это откашливался Соломон.

– Со всем моим уважением, мистер О’Нил. – Соломон был явно доволен, что удостоился наконец нашего внимания. – Лэнг в тот момент полагал, что человек, с которым он сцепился, был не кто иной, как Маккласки.

О’Нил даже закрыл глаза.

– Маккласки? Но ведь личность Вульфа удостоверена…

– Совершенно правильно, – мягко прервал его Соломон. – Но Лэнг утверждает, что Вульф и Маккласки – это одно и то же лицо.

Долгое молчание. Нарушил его О’Нил:

– Что? Что ты сказал?

Надменная улыбка куда-то испарилась, я даже почувствовал себя обязанным приподняться в постели. О’Нил издал какой-то странный хрюк.

– Маккласки и Вульф – одно и то же лицо? – Его голос переломился в фальцет. – У тебя с головой все в порядке?

Соломон перевел взгляд на меня, ища поддержки.

– Боюсь, это правда, – сказал я. – Вульф и есть тот тип, кто вышел на меня в Амстердаме с предложением убить человека по имени Вульф.

Краска, казалось, навеки покинула лицо О’Нила. Он выглядел как человек, секунду назад сообразивший, что по ошибке послал любовное письмо не по тому адресу.

– Но это же невозможно, – заикаясь, забормотал он. – То есть это же полная бессмыслица.

– Что вовсе не означает, что это невозможно, – возразил я.

Однако О’Нил, судя по всему, перестал вообще что-либо соображать. Вид у него сделался, прямо скажем, прежалкий. Так что продолжал я, в общем-то, исключительно для Соломона:

– Я знаю, что в этой пьеске мне отведена роль простушки-горничной, и мне не по чину вылезать со своим мнением. И тем не менее у меня есть своя теория, и сводится она к следующему. Вульф прекрасно знает, что на планете найдется не одна группа людей, которые будут только рады, если его жизнь неожиданно прервется. И делает то, что сделал бы на его месте любой из нас: заводит собаку, нанимает телохранителя и никому не говорит, куда едет. Но… – Я видел, что О’Нил встряхнулся и пытается сконцентрироваться. – Но он также знает, что этого недостаточно. Люди, желающие его смерти, – специалисты своего дела, настоящие профи, так что рано или поздно они все равно отравят собаку и подкупят телохранителя. Таким образом, он встает перед выбором.

О’Нил таращился на меня во все глаза. Он вдруг сообразил, что стоит с открытым ртом, и резко захлопнул его, громко клацнув зубами.

– Да?

– Либо он объявляет им войну – вариант, насколько мы можем догадываться, не очень-то разумный. Либо наносит отвлекающий удар.

Соломон кусал губы. И кстати, правильно делал, поскольку все это звучало просто чудовищно. Но в любом случае ничего лучшего предложить они все равно не могли.

– Вульф находит человека, который, как ему доподлинно известно, никогда не согласится на убийство, и предлагает ему заказ. После чего поворачивает дело так, чтобы прошел слух, будто его заказали, в надежде, что реальные враги на какое-то время угомонятся, полагая, что работу выполнят и без них, – и риску никакого, и денежки целы.

Соломон вернулся к своему дежурству у окна. О’Нил насупился.

– Вы и в самом деле в это верите? То есть вы действительно считаете, что такое возможно?

Я видел, что он отчаянно пытается ухватиться за что угодно, за любую виртуальную ручку, – пусть даже она и оторвется при первом же смыве.

– Да, я считаю, что такое возможно. Нет, я в это не верю. Но в данный момент я лежу в больнице с огнестрельным ранением, и это пока все, на что я способен.

О’Нил принялся расхаживать взад и вперед, то и дело приглаживая остатки волос. Жара, похоже, добралась и до него, но у О’Нила просто не было времени сбросить пальто.

– Хорошо, допустим, – сказал он. – Кто-то действительно мог желать смерти Вульфа. Я не собираюсь делать вид, будто правительство ее величества станет лить безутешные слезы, если завтра его, скажем, собьет автобус. Согласен, врагов у него может быть предостаточно и обычные меры предосторожности тут не годятся. Пока все сходится. Да, он не может объявить им войну… – О’Нилу, похоже, очень понравилась эта фраза, – и он решает запустить «утку», якобы заказав самого себя. Однако номер не проходит. – О’Нил вдруг прекратил расхаживать по палате и взглянул на меня: – Кстати, а с чего ему быть уверенным, что заказ – фальшивка? Откуда он мог знать, что вы не доведете дело до конца?

Я посмотрел на Соломона. Он знал, что я смотрю на него, но не повернулся.

– Ко мне уже обращались, – сказал я. – Предлагали кучу денег. Я ответил «нет». Возможно, он знал об этом.

Ту т О’Нил вдруг вспомнил, насколько он меня не любит.

– А вы всегда отвечали «нет»? (Я впился взглядом в О’Нила, настолько дерзким, насколько у меня хватило сил.) Кто его знает, а вдруг вы изменились? Вдруг вам срочно понадобились деньги? Нелепо так рисковать с его стороны.

Я пожал плечами, подмышка тут же заныла.

– У него был телохранитель, и к тому же он знал, с какой стороны ждать опасности. Райнер провисел у меня на хвосте несколько дней, прежде чем я оказался в их доме.

– Да, но ведь вы все-таки оказались там, Лэнг. Вы и в самом деле…

– Я пришел туда предупредить его. Чисто по-соседски.

– Ну хорошо. Допустим. – О’Нил снова принялся вышагивать туда-сюда. – И каким же образом он «устроил дело» так, чтобы прошел слух о заказе на его убийство? Исписал этой новостью стены городских сортиров, дал объявление в «Стандард»?

– Ну вы же об этом как-то узнали.

Силы оставили меня, ужасно хотелось спать, и я бы даже не отказался от тарелочки чего-нибудь очень бурого и ужасно вонючего.

– Мы не его враги, мистер Лэнг, – ответил О’Нил. – Во всяком случае, не в том смысле, какой вы подразумеваете.

– Тогда как вы узнали, что я, как вы выразились, за ним охочусь?

О’Нил прекратил свою беготню. Он явно боялся, что и так уже выдал мне чересчур большие объемы информации. Он сердито зыркнул на Соломона, словно обвиняя в том, что тот оказался недостаточно хорош в роли дуэньи. Соломон хранил невозмутимое спокойствие.

– Почему бы вам не рассказать ему, а, мистер О’Нил? Он и так уже получил пулю в грудь, причем не по своей вине. Вдруг рана затянется быстрее, если он узнает, почему это произошло?

Какое-то мгновение О’Нил переваривал это предложение, затем повернулся ко мне.

– Хорошо, – буркнул он. – Мы получили информацию о вашей встрече с Маккласки, или Вульфом… (Я буквально видел, как он наступает на горло собственной песне.) Мы получили эту информацию от американцев.

В этот момент открылась дверь и вошла медсестра. Вполне возможно, это она похлопывала меня по руке, когда я проснулся в первый раз, но побожиться не могу. Посмотрев сквозь Соломона и О’Нила, она подошла к кровати, чтобы поправить подушки, взбить, разгладить – в общем, сделать гораздо менее удобными, чем раньше.

Я поднял глаза на О’Нила.

– Вы имеете в виду ЦРУ?

Соломон улыбнулся, а О’Нил едва не наделал в штаны.

Медсестра и бровью не повела.