Онлайн чтение книги Перси Джексон и похититель молний The Lightning Thief
Глава пятая. Я играю в безик с конем

Мне снились странные сны – настоящий скотный двор. Большинство животных хотело убить меня. Другие требовали есть.

Должно быть, я просыпался несколько раз, но то, что я слышал и видел, не имело никакого смысла, и я снова погружался в сон. Помню, как я лежал на мягкой постели и меня из ложечки кормили чем-то по вкусу похожим на маслянистый попкорн, только это был пудинг. Девочка с волнистыми светлыми волосами склонялась надо мной, ухмыляясь всякий раз, когда ей приходилось ложкой счищать кусочки еды у меня с подбородка.

– А что должно случиться в летнее солнцестояние? – спросила она, увидев, что я открыл глаза.

Что? хрипло переспросил я.

Девочка оглянулась, словно испугавшись, что кто-нибудь может нас услышать.

Что происходит? Что-то украли? И у нас только несколько недель?

– Извини, – пробормотал я. – Я не…

Кто-то постучал в дверь, и девочка проворно запихнула мне в рот ложку пудинга.

Когда я в следующий раз очнулся, ее уже не было.

Рослый и крепкий красавчик, похожий на серфера, наблюдал за мной, стоя в углу спальни. У него были голубые глаза – как мне показалось, целая дюжина – на щеках, на лбу, на тыльной стороне ладоней.

Когда я окончательно пришел в себя, то вокруг меня не оказалось ничего странного, не считая того, что все было намного красивее, чем я привык. Я сидел в шезлонге на высоком крыльце, и взгляд мой скользил над лугами, упираясь в зеленые холмы, видневшиеся вдалеке. Легкий ветерок доносил аромат клубники. Ноги мои укрыли одеялом, под голову подложили подушку. Все это прекрасно, однако во рту у меня был такой вкус, будто там свили гнездо скорпионы. Все зубы болели, шершавый и распухший язык едва ворочался.

На столике рядом со мной стоял высокий стакан с питьем. По виду оно напоминало холодный яблочный сок, на зеленую соломинку с бумажным зонтиком была насажена мараскиновая вишенка.

У меня так ослабели руки, что, взяв стакан, я чуть не выронил его.

– Осторожно, – произнес знакомый голос.

Гроувер стоял, прислонившись к перилам крыльца, с таким видом, будто он не спал целую неделю. Под мышкой он бережно держал коробку из-под ботинок. На нем были джинсы и ярко-оранжевая футболка с надписью: «ЛАГЕРЬ ПОЛУКРОВОК». Старый добрый Гроувер – точь-в-точь как прежде. И никаких сатиров.

Так что, может, это был кошмар? Может, с мамой все в порядке? Сейчас по-прежнему выходные, и мы почему-то остановились в этом большом доме. И…

– Ты спас мне жизнь, – сказал Гроувер. – Я… что ж, я, по крайней мере, смог… вернуться на холм. Я подумал, что тебе этого хотелось.

Поклонившись, он поставил коробку мне на колени.

Внутри оказался черный с белым бычий рог, сломанный и зазубренный у основания, на острие запеклась кровь. Нет, это был не кошмар.

– Минотавр, – вспомнил я.

– Хм, Перси, не слишком хорошая мысль произносить это вслух…

– Так его называют в греческих мифах, да? – настойчиво повторил я. – Минотавр. Наполовину человек, наполовину бык.

Гроувер потоптался на месте.

– Ты был в отключке два дня. Что ты помнишь?

– Мама. Она действительно?..

Гроувер опустил глаза.

Я посмотрел вдаль, через луг. Там зеленели рощицы, вился, струясь, речной поток, под синим небом расстилались клубничные поля. Долину окружали округлые склоны холмов, и самый высокий, прямо перед нами, был тот, на котором росла раскидистая сосна. Даже это дерево на вершине казалось прекрасным в лучах солнца.

Итак, моя мать умерла. Весь мир станет черным и холодным. В нем уже не будет места прекрасному.

– Прости, – шмыгнул носом Гроувер. – От меня одни несчастья. Я… я самый плохой сатир в мире.

Он застонал, с такой силой топнув ногой о землю, что она отскочила. То есть я, конечно, хочу сказать, что с ноги соскочил высокий ботинок. Внутри оказался пенопласт с отверстием для копыта.

– О Стикс! – пробормотал Гроувер.

В чистом небе раздались раскаты грома.

Пока Гроувер старался натянуть ботинок, я подумал: «Что ж, неплохо».

Гроувер был сатиром. Я почти не сомневался, что если сбрить его курчавые каштановые волосы, то под ними обнаружатся маленькие рожки. Но я чувствовал себя слишком несчастным, чтобы беспокоиться о существовании сатиров или даже минотавров. Все мои мысли сводились лишь к одному: моя мама обратилась в ничто, растворилась в желтом свете.

Я был один-одинешенек. Сирота. Мне придется жить с… Вонючкой Гейбом? Нет. Этого не будет. Сначала буду жить на улицах. Потом притворюсь, что мне семнадцать, и вступлю в армию. Что-нибудь придумаю.

Гроувер все еще хныкал. Бедный парень – бедный козел, сатир, да какая теперь разница, – он словно ждал, что его прибьют.

– Ты не виноват, – сказал я.

– Нет, это моя вина. Мой долг был – защищать тебя.

– Это моя мать попросила тебя, чтобы ты меня защищал?

– Нет. Но такая уж у меня работа. Я хранитель. По крайней мере… был.

– Но зачем… – У меня внезапно закружилась голова, перед глазами все поплыло.

– Не напрягайся, – испугался Гроувер. – На вот.

Он помог мне взять стакан и ухватить соломинку губами.

Вкус меня ошеломил, ведь я думал, что это яблочный сок. Ничего подобного. Это было шоколадное печенье. Жидкое печенье. Причем не какое-то там печенье – точно такое, синее, готовила дома мама, маслянистое и горячее, во рту просто таяло. По мере того как я втягивал в себя этот напиток, по всему телу разливалось приятное тепло, я ощущал приток энергии. Мое горе никуда не делось, просто я чувствовал себя так, словно мама, совсем как в детстве, поглаживает меня рукой по щеке, дает мне напиться и говорит, что все будет хорошо.

Я даже не заметил, как выпил стакан до дна. Я заглянул в него, уверенный, что там еще осталось теплое питье, однако в стакане оказались кубики льда, которые даже не успели раствориться.

– Понравилось? – спросил Гроувер.

Я кивнул.

– А какой у него примерно вкус? – В его голосе слышалась легкая зависть, так что я даже почувствовал себя виноватым.

– Прости. Надо было дать тебе попробовать.

Гроувер сделал большие глаза.

– Нет! Я совсем не то имел в виду. Просто так… замечтался.

– Шоколадный коктейль, – сказал я. – Мамин. Домашний.

– И как ты себя чувствуешь? – вздохнул Гроувер.

– Как будто могу отшвырнуть Нэнси Бобофит на сто ярдов.

– Это хорошо, – заявил Гроувер. – Это очень хорошо. Думаю, ты не рискнешь выпить больше этого напитка?

– Что ты имеешь в виду?

Он осторожно взял у меня пустой стакан, словно это был динамит, и поставил обратно на стол.

– Пошли. Хирон и мистер Д. ждут.

Крыльцо тянулось вокруг всего Большого дома.

Походка у меня была нетвердой, я еще не привык ходить так далеко. Гроувер предложил понести рог Минотавра, но я не выпустил коробку из рук. Слишком дорого достался мне этот сувенир. Теперь-то уж я с ним не расстанусь.

Когда мы достигли противоположного конца дома, я перевел дух. Мы находились, наверное, на северном берегу Лонг-Айленда, потому что с этой стороны долина простиралась до самой воды, которая поблескивала примерно в миле от нас. Лежавшее между нами и заливом пространство представлялось непостижимым, как мираж. Ландшафт был испещрен зданиями, напоминавшими древнегреческую архитектуру – открытый павильон, амфитеатр, круглая арена, – только все это выглядело новехоньким, и беломраморные колонны блестели на солнце. На посыпанной песком площадке неподалеку дюжина старшеклассников и сатиров играла в волейбол. По глади небольшого озера скользили лодки. Ребята в ярко-оранжевых футболках, таких же, как у Гроувера, гонялись друг за другом вокруг рассыпанных по лесу домиков. Некоторые стреляли по цели из лука. Другие катались верхом по лесной тропе, и, если это не галлюцинация, некоторые лошади были крылатыми.

В дальнем конце крыльца за карточным столиком сидели двое мужчин. Светловолосая девочка, кормившая меня с ложечки пудингом с запахом попкорна, облокотилась на перила рядом с ними.

Мужчина, сидевший лицом ко мне, был невысоким, но тучным. Красный нос, большие водянистые глаза и вьющиеся волосы, такие черные, что они даже казались немного фиолетовыми. Он был похож на живописное изображение малютки ангела… как их называют… кверуфимами? Нет, херувимами. Так правильно. Он походил на херувима, который дожил до среднего возраста где-нибудь в маленьком городке. На нем была тигровой расцветки гавайская рубашка, и он смотрелся бы вполне уместно на каком-нибудь покерном вечере Гейба, хотя у меня создалось впечатление, что этот парень даст сто очков вперед моему отчиму.

– Это мистер Д., – шепнул мне Гроувер. – Он директор лагеря. Так что будь вежлив. Девочку зовут Аннабет Чейз. Она просто живет в лагере, но пробыла здесь дольше всех. А с Хироном ты уже знаком…

Он указал на мужчину, сидевшего напротив мистера Д., спиной ко мне.

Первое, что бросилось мне в глаза, – мужчина сидел в инвалидной коляске. Затем я узнал твидовый пиджак, редкие каштановые волосы, чахлую бороденку.

– Мистер Браннер! – воскликнул я.

Учитель латыни обернулся и с улыбкой посмотрел на меня. Глаза его блестели тем же озорным блеском, как в минуты, когда он устраивал всему классу очередной опрос и никому выше четверки не ставил.

– А, вот и славно, Перси, – сказал он. – Теперь нас как раз четверо, чтобы составить партию в безик.

Он предложил мне кресло справа от мистера Д., который посмотрел на меня налитыми кровью глазами и тяжело вздохнул.

– Ах да, совсем забыл, я ведь должен был сказать: «Добро пожаловать в Лагерь полукровок». Вот. А теперь не жди, что я буду радоваться встрече с тобой.

– Уф, спасибо, – сказал я, отодвинувшись от него чуть подальше, потому что из общения с Гейбом твердо научился определять, кто из взрослых любитель веселящего напитка, а кто нет.

Если мистер Д. был трезвенником, то я, простите, сатир.

– Аннабет! – окликнул мистер Браннер светловолосую девочку. Она подошла к нам, и учитель нас познакомил. – Эта молодая леди выходила тебя, Перси, и поставила на ноги. Аннабет, дорогая, почему бы тебе не пойти и не проверить, приготовили ли койку для Перси? Пока поселим его в домике номер одиннадцать.

– Конечно, Хирон, – ответила Аннабет.

Она была моей ровесницей, может, на пару дюймов повыше и намного более атлетического сложения. С ровным загаром и волнистыми белокурыми волосами – в моем представлении она выглядела как типичная калифорнийская девчонка, если бы этот образ не разрушали ее глаза. Они были поразительные, темно-серые, как грозовые тучи, красивые, но внушающие невольную робость, так, словно эта девчонка обдумывала, как лучше втянуть меня в драку.

Аннабет бросила взгляд на рог Минотавра в моей руке, затем снова посмотрела на меня. Я воображал, что она скажет: «Ты убил Минотавра!», или: «Ух ты, такой бесстрашный!», или что-то в этом роде.

Но девчонка выпалила:

– А ты, когда спишь, пускаешь слюни!

Затем она стремительно бросилась вниз по лужайке, ее белокурые волосы развевались на ветру.

– Так вы, значит, работаете здесь, мистер Браннер? – сказал я, стараясь как можно скорее сменить тему.

– Я не мистер Браннер, – ответил мой бывший учитель. – Скорей, это был мой псевдоним. Можешь называть меня Хирон.

– О’кей. – Окончательно смутившись, я посмотрел на директора. – А мистер Д…это тоже что-то означает?

Мистер Д. перестал тасовать карты. Он посмотрел на меня так, будто я только что громко рыгнул.

– Молодой человек, имена могущественны. Не надо употреблять их всуе.

– О да! Конечно. Простите.

– Должен сказать, Перси, – вмешался Хирон-Браннер, – я рад видеть тебя в живых. Прошло уже много времени, с тех пор как меня уведомили об одном потенциальном обитателе нашего лагеря. Не хотелось бы думать, что я попусту потратил время.

– Вас уведомили?

– Я целый год провел в Йэнси, чтобы подготовить тебя. Конечно, у нас есть сатиры в большинстве школ, они ведут наблюдение. Но Гроувер предупредил меня сразу после встречи с тобой. Он почуял в тебе что-то необычное, поэтому я решил сам приехать и посмотреть на тебя. Я убедил другого латиниста… ну, скажем, взять отпуск.

Я постарался вспомнить начало учебного года. Это казалось очень далеким прошлым, но все равно во мне всплыло смутное воспоминание о том, что первую неделю в Йэнси у нас был другой латинист. Затем, без всяких объяснений, он исчез, и класс принял мистер Браннер.

– Вы приехали в Йэнси только ради того, чтобы учить меня?

Хирон кивнул.

– Если начистоту, сначала я не был в тебе уверен. Мы связались с твоей матерью и объяснили ей, что наблюдаем за тобой на случай, если ты будешь готов для Лагеря полукровок. Но тебе еще так многому нужно было научиться. Тем не менее ты попал сюда живым, а значит, прошел первое испытание.

– Гроувер, – нетерпеливо спросил мистер Д., – так ты играешь или нет?

– Да, сэр!

Гроувер, весь трепеща, сел в четвертое кресло, хотя я никак не мог понять, почему он так боится этого низенького толстяка в тигровой гавайской рубашке.

– Ты знаешь, как играть в безик? – подозрительно покосился на меня мистер Д.

– Боюсь, что нет.

– Боюсь, что нет, сэр, – поправил он.

– Сэр, – повторил я.

Директор нравился мне все меньше и меньше.

– Ладно, – сказал мистер Д., – однако знай, что наряду с гладиаторскими боями это одна из величайших игр, придуманных людьми. Я ожидал, что все цивилизованные молодые люди знакомы с ее правилами.

– Уверен, мальчик скоро научится, – вмешался Хирон.

– Пожалуйста, – попросил я, – скажите мне, что это за место? И что я здесь делаю? Мистер Бр… Хирон, зачем вы поехали в Йэнси? Только ради того, чтобы учить меня?

– Я его тоже об этом спрашивал, – фыркнул мистер Д.

Директор лагеря сдал карты. Гроувер вздрагивал всякий раз, когда карта падала в его кучку.

Хирон ободряюще улыбнулся мне, как обычно делал это на уроках латыни, словно для того, чтобы я понял, что вне зависимости от уровня подготовки я его первый ученик. Он ждал от меня правильного ответа.

– Перси, твоя мать ничего тебе не рассказывала? – спросил он.

– Она сказала… – Я вспомнил ее печальный взгляд, устремленный на море. – Она говорила, что боится отправлять меня сюда, хотя отец и хотел этого. Она сказала, что, как только я попаду сюда, скорей всего, не смогу выбраться. А ей хотелось, чтобы я был рядом с ней.

– Типичный случай, – заключил мистер Д. – Вот почему их обычно убивают. Так вы объявляете масть, молодой человек?

– А как?

Он с раздражением объяснил мне, как объявляют масть в безике, и я так и сделал.

– Боюсь, слишком многое придется рассказывать, – вздохнул Хирон. – Боюсь, нашего обычного ознакомительного фильма не хватит.

– Ознакомительного фильма? – переспросил я.

– Нет. – Хирон принял решение. – Послушай, Перси. Тебе известно, что твой друг Гроувер – сатир. Тебе известно, что ты убил Минотавра. – Он указал на рог в коробке из-под ботинок. – А это дорогого стоит, мой мальчик. А вот что ты вряд ли знаешь – это то, что в твоей жизни действуют могущественные силы. Боги – те силы, которые вы называете греческими богами, – очень даже живы.

Я уставился на остальных участников игры.

Я ожидал, что кто-нибудь из них пронзительно вскрикнет: «Нет!» Но вместо этого мистер Д. завопил:

– У меня королевский марьяж. Взятка! Взятка!

Он забормотал, подсчитывая свои очки.

– Мистер Д., – робко спросил Гроувер, – если вы не собираетесь съесть вашу банку из-под диетической колы, можно я возьму ее?

– Что? Бери, не стесняйся.

Откусив здоровенный кусок от пустой алюминиевой банки, Гроувер принялся скорбно жевать его.

– Постойте, – сказал я Хирону, – вы ведь сами объясняли мне, что такое Бог.

– Что ж, – пожевал губами Хирон, – да, Бог – это заглавная буква. Бог. Но не будем вдаваться в метафизику.

– Метафизику? Но вы говорили о…

– Ах да, о богах во множественном числе. Великие существа, которые контролируют силы природы и человеческие усилия. Бессмертные боги Олимпа. Они рангом поменьше.

– Поменьше?

– Да, именно. Боги, о которых мы беседовали на уроках латыни.

– Зевс, – сказал я, – Гера, Аполлон. Вы про них?

И снова в безоблачном небе где-то вдали раздался удар грома.

– Молодой человек, – произнес мистер Д., – будь я на вашем месте, я бы действительно не стал так легкомысленно разбрасываться этими именами.

– Но это же все вымысел, – возразил я. – Это мифы, которые создавали, чтобы объяснять молнии, смену времен года, ну и прочее. Это то, во что люди верили, пока не появилась наука.

– Наука! – издевательски усмехнулся мистер Д. – А вот скажи мне, Персей Джексон… – Я вздрогнул, потому что он назвал мое настоящее имя, про которое я никогда никому не рассказывал, – что люди будут думать о твоей «науке» через две тысячи лет? А? Назовут ее примитивным «мумбо-юмбо». Вот так. О, как я люблю смертных – у них абсолютно отсутствует чувство перспективы. Они считают, что так далеко-о-о продвинулись во всем… Так ли это, Хирон? Посмотри на этого мальчика и скажи мне.

Мне не особенно нравился мистер Д., но было что-то такое в том, что он назвал меня «смертным», как будто… сам им не был. Этого хватило, чтобы у меня комок застрял в горле, и я начал понимать, почему Гроувер так прилежно следит за своими картами, жует банку из-под колы и держит рот на замке.

– Перси, – сказал Хирон, – хочешь верь, хочешь нет, но бессмертный и означает бес-смертный. Ты хоть на мгновение можешь представить себе, что никогда не умрешь? Никогда не исчезнешь? А будешь существовать вечно, таким, какой ты есть?

Я хотел было отделаться отговоркой, сказав, что это славная мысль, но что-то в голосе Хирона заставило меня усомниться, стоит ли это говорить.

– Вы имеете в виду, что это важно: верят люди в них или нет? – спросил я.

– Именно, – согласился Хирон. – Если бы ты был богом, то как бы тебе понравилось, что тебя называют мифом, старой легендой, которая объясняет происхождение молнии? А если я скажу тебе, Персей Джексон, что когда-нибудь люди назовут мифом тебя, мифом, который объясняет, как маленькие мальчики справляются с потерей своих матерей?

Сердце тяжело забилось у меня в груди. Хирон почему-то пытался разозлить меня, но я решил не поддаваться.

– Мне бы понравилось, – ответил я. – Вот только я не верю в богов.

– Ох, уж лучше поверь, – пробормотал мистер Д., – пока один из них не испепелил тебя.

– П-по-жа-луй-ста, сэр, – заикаясь, сказал Гроувер. – Просто он недавно потерял мать и теперь в шоке.

– Этого только не хватало, – проворчал мистер Д., разыгрывая карту. – Мало мне того, что приходится заниматься этой жалкой работой, так еще надо возиться с мальчишками, которые даже не верят!

Он махнул рукой, и на столе появился кубок, словно солнечный свет, опустившись на мгновение, соткал стекло из прядей воздуха. Кубок сам собой наполнился красным вином.

У меня челюсть отвисла, но Хирон как будто бы ничего и не заметил.

– Мистер Д., – предупредил он, – подумайте о диете.

Мистер Д. с притворным удивлением посмотрел на вино.

– Боже. – Он уставился на небеса и возопил. – Старая привычка! Прости!

И снова послышался гром.

Мистер Д. опять взмахнул рукой, и вместо кубка на столе появилась новая банка с диетической колой. Мистер Д. горестно вздохнул, открыл банку и вернулся к игре.

Хирон подмигнул мне.

– Как-то мистер Д. оскорбил своего отца, заведя шуры-муры с лесной нимфой, которая отличалась крайней распущенностью.

– Лесной нимфой, – тупо повторил я, уставясь на банку с колой так, словно она попала сюда из космоса.

– Да, – признался мистер Д. – Отец любит наказывать меня. На первый раз он объявил «сухой закон». Ужасно! Жуткие десять лет! Во второй раз… ну, она действительно была хорошенькая, и я не мог устоять… во второй раз он послал меня сюда. На Холм полукровок. В летний лагерь для таких мальчишек, как ты. «Покажи хороший пример, – сказал он мне. – Поработай с молодежью вместо того, чтобы оказывать на нее пагубное влияние». Ха! Какая несправедливость.

У мистера Д. вдруг сделался обиженный вид, как у шестилетнего ребенка.

– Значит… – запинаясь, произнес я, – ваш отец…

– Di immortales[4]Боги бессмертные (лат.). , Хирон, – вздохнул мистер Д., – я думал, ты обучил этого мальчика основам. Разумеется, мой отец – Зевс.

Я пробежал все известные мне имена на «Д» из греческой мифологии. Вино. Тигровая рубашка. Сатиры, которые, казалось, все работают здесь. Раболепие Гроувера, словно мистер Д. был его хозяином.

– Вы Дионис, – выдохнул я. – Бог вина.

Мистер Д. выпучил глаза.

– Что они говорят сегодня, Гроувер? Когда пьют? Неужели даже дети говорят: «Хорошо пошла»?!

– Д-да, мистер Д.

– Тогда «хорошо пошла», Перси Джексон. А может, ты решил, что я Афродита?

– Так вы – бог?

– Да, дитя мое.

– Бог… Вы…

Он в упор посмотрел на меня, и я заметил пурпурный отблеск в его глазах, наводящий на мысль, что этот капризный маленький толстяк показывал мне только крохотную частицу своей подлинной природы. Передо мной предстали видения, в которых винная лоза душила тех, кто не верил в божество винопития, и обезумевшие от вина воины, жаждавшие битв, и матросы, пронзительно вопившие, видя, как их руки превращаются в плавники, а лица удлиняются наподобие дельфиньих морд. Я понял, что, если буду и дальше злить его, мистер Д. учинит надо мной что-нибудь пострашнее. Скажем, заразит мой мозг болезнью, из-за которой остаток жизни мне придется провести в смирительной рубашке в одиночной палате, обитой войлоком.

– Хочешь проверить меня, дитя мое? – спокойно спросил он.

– Нет. Нет, сэр.

Огонь в его глазах погас. Мистер Д. вернулся к картам.

– Полагаю, я выиграл.

– Не совсем, мистер Д., – возразил Хирон. Он выложил перед собой «стрит», подсчитал очки и сказал: – Игра моя.

Я решил, что мистер Д. уничтожит Хирона прямо на месте, в инвалидной коляске, но тот просто засопел, как будто привык проигрывать латинисту. Он встал, Гроувер тоже поднялся.

– Что-то я устал, – объявил мистер Д. – Надо бы вздремнуть перед вечерней спевкой. Но сначала, Гроувер, нам надо потолковать еще разок о твоем, мягко говоря, неудовлетворительном выполнении задания.

– Д-да, сэр. – Лицо Гроувера покрылось капельками пота.

– Домик номер одиннадцать, Перси Джексон, – обернулся ко мне мистер Д. – И следите за своими манерами.

Он проследовал в дом. Гроувер поплелся за ним – на него было жалко смотреть.

– С Гроувером все будет в порядке? – спросил я Хирона.

Хирон кивнул, хотя вид у него был несколько встревоженный.

– Старина Дионис на самом деле не сумасшедший. Просто ему опротивела эта работа. Его «опустили», как, наверное, сказал бы ты, и он не может дожидаться еще век, пока ему будет разрешено вернуться на Олимп.

– Гора Олимп, – пробормотал я. – Вы ведь говорили мне, что такое место есть на самом деле?

– Да, в Греции есть гора Олимп. И там место обитания богов, точка, в которой сходятся их силы, действительно существовавшие на горе Олимп. Гора продолжает называться Олимпом из уважения к старине, но чертог перемещается, Перси, так же как перемещаются и боги.

– Вы имеете в виду, что греческие боги здесь? В… Америке?

– Ну конечно. Боги перемещаются вместе с сердцем западного мира.

– С чем?

– Не тормози, Перси. С тем, что вы называете «западной цивилизацией». Ты думаешь, это абстрактное понятие? Нет, это живая сила. Коллективное сознание, которое ярко пылает на протяжении тысяч лет. Боги – часть этого. Можно даже сказать, что они – его источник или, по крайней мере, так тесно связаны с ним, что не могут стереться из памяти, пока не будет уничтожена вся западная цивилизация. Огонь зажегся в Греции. Затем, как тебе известно, поскольку ты слушал мой курс, сердце огня переместилось в Рим, а вслед за ним и боги. О, возможно, им и давали другие имена – так, Зевса назвали Юпитером, Афродиту Венерой и так далее, – но могущество, как и сами боги, оставалось неизменным.

– А потом они умерли.

– Умерли? Нет. Разве Запад умер? Боги просто на время перемещались в Германию, Францию, Испанию. Там, где пламя пылало ярче всего, – там были и боги. Несколько столетий они провели в Англии. Тебе нужно всего лишь взглянуть на архитектуру. Люди не забывают богов. В каждом месте, где они правили последние три тысячи лет, ты можешь увидеть их на картинах, в мраморе, на порталах главных зданий. И конечно, Перси, сейчас они в Соединенных Штатах. Взгляни на ваш символ – это орел Зевса; взгляни на статую Прометея в Рокфеллеровском центре, на греческие фасады ваших правительственных зданий в Вашингтоне. Назови-ка мне хоть один американский город, где олимпийцы не были бы представлены в самых разнообразных местах. Нравится тебе это или нет – кстати, поверь, многие не были в таком уж восторге от Рима, – сердце огня ныне в Америке. Это великая западная держава. Поэтому и Олимп здесь. И мы тоже.

Все это было для меня чересчур, особенно то, что Хирон словно бы и меня причислял к ним, так, будто я принадлежал к какому-то клубу.

– Кто вы, Хирон? И кто… кто я?

Хирон улыбнулся. Он изменил позу, будто собирался встать со своего кресла, но я знал, что это невозможно. Вся его нижняя часть была парализована.

– Кто ты? – в раздумье пробормотал он. – Это вопрос, на который мы все хотим получить ответ, разве не так? А пока мы предоставляем тебе койку в одиннадцатом домике. Там ты встретишь новых друзей. И у тебя будет масса времени, чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Кроме того, вечером у костра состоится традиционное угощение с маршмеллоу[5]Мягкое воздушное кондитерское изделие, приготовленное из желатина, сахара, ароматизаторов. и сэндвичами из шоколада и крекеров, а я просто обожаю шоколад.

С этими словами Хирон стал подыматься из своей коляски. Но было что-то странное в том, как он это делал. Одеяло, прикрывавшее его ноги, упало, но сами ноги не двигались. Тело удлинялось, вырастая над поясницей. Сначала я подумал, что на нем очень длинная белая бархатистая нижняя рубашка, но Хирон все продолжал подниматься, становясь выше любого человека, и я понял, что бархатное белье и не белье вовсе. Это был торс животного, мускулистый и жилистый под жесткой белой шерстью. А инвалидная коляска оказалась отнюдь не коляской. Это было нечто вроде контейнера, огромного ящика на колесах, и тут, наверное, примешалось какое-то волшебство, потому что он не мог вместить Хирона. На свет явилась длинная узловатая нога с большим отполированным копытом. Затем другая, затем бедра, и ящик опустел – металлическая скорлупа с приделанными к ней муляжами человеческих ног.

Я уставился на лошадь, явившуюся мне из инвалидного кресла: передо мной предстал крупный белый жеребец. Но вместо шеи у него был торс моего учителя латыни, мягко переходящий в конское туловище.

– Какое облегчение! – произнес кентавр. – Меня засадили туда так надолго, что шерсть над копытами совсем слежалась. Итак, вперед, Перси Джексон. Пора познакомиться с другими обитателями лагеря.