Онлайн чтение книги Почтальон всегда звонит дважды The Postman Always Rings Twice
Глава 6

На попутке я отправился в Сан-Бернардино – это железнодорожная станция. Я хотел сесть в товарный поезд, идущий на восток. Но не сделал этого. В местной бильярдной я наткнулся на одного парня, и мы начали игру. Это было золотое дно, такая удача, которую послать может только Господь Бог, потому что мой партнер действительно умел играть. Беда его была в том, что он не умел делать этого достаточно хорошо. Тянулось все это две недели, и я раздел его на двести пятьдесят долларов, на все, что у него было, и тогда мне пришлось быстро уносить ноги.

Я поймал грузовик до Мехикали и начал думать о своих двухстах пятидесяти долларах, о том, как с такими деньгами мы с Корой могли бы торговать хот-догами или чем-нибудь еще на пляже, а если немного подкопить, то попробовать и еще что-нибудь, получше. И тогда я слез с грузовика и поймал попутку в Глендейл. Там я начал околачиваться возле рынка, на который они ездили за продуктами, и думал, что встречу ее. Я даже пару раз ей звонил, но трубку брал грек, и мне пришлось делать вид, что я ошибся.

В промежутках между походами на рынок я крутился вокруг бильярдной, расположенной кварталом ниже. Однажды я увидел, как один тип отрабатывал там удары. Уже по тому, как он держал кий, было видно, что он деревенщина. Я начал разминаться за соседним столом, рассудив, что если двухсот пятидесяти долларов хватило бы на тележку с хот-догами, то трехсот пятидесяти хватит и на что-то пошикарнее.

– Ну что, сыграем одну?

– Да я никогда особо не играл.

– Не страшись. Сыграем по маленькой.

– Что-то мне кажется, с вами не стоит связываться.

– Со мной? Я сам только учусь.

– Ну тогда ладно. Раз это просто дружеская игра.

Мы начали, и я играл как новичок, чтобы добавить ему уверенности в себе, и все время качал головой, как будто удивляясь:

– Так вы, значит, только учитесь! Ничего себе! Значит, повезло. Но, ей-богу, я обычно играю лучше. Просто не разыгрался. Что если сыграть на доллар, чтобы интерес появился?

– Давайте. Доллар меня не разорит.

Мы играли по доллару, и я дал ему четыре или пять раз выиграть, а может, и больше. Я делал вид, что бог знает как нервничаю, и между ударами вытирал ладони платком, как будто они у меня потели.

– Ну вот, никак у меня не получается. А что если мы поставим по пять долларов, чтобы я хотя бы отыгрался, и потом пойдем выпьем.

– Не волнуйтесь. Это игра на интерес, и мне ваши деньги не нужны. Согласен. Поднимем ставку до пяти долларов, а потом бросим.

Я снова дал ему несколько раз выиграть, и по моему поведению вы бы подумали, что меня хватил инфаркт или бог весть что еще. Даже физиономия посинела.

– Послушайте. Я не такой дурак и понимаю, что я не в форме, но давайте поднимем ставку до двадцати пяти долларов, чтобы наконец сравняться, а потом уже пропустим по рюмочке.

– Для меня это слишком.

– Господи, да в чем дело? Вы играете на мои деньги, не так ли?

– Ну ладно. Как хотите. Пусть будет по двадцать пять.

Вот теперь я начал шевелиться. Я играл партию, за которую было бы не стыдно и чемпиону мира. Сажал шары в лузу от трех бортов, делал копштосы, играл в английском стиле, так что шары только летали по столу.

Ему же не удавался ни один удар, даже и такой, что и слепой бы не промазал. Раз за разом он не попадал по шарам, он едва не завязал себе узлом руки, возясь с кием, а очки набирал чисто случайно, посылая шары не в те лузы, не сделал ни одного дуплета.

Однако, когда я вывалился из бильярдной, у него остались не только мои двести пятьдесят долларов, но и часы за три доллара, которые я купил, чтобы знать, когда Кора может появиться на рынке. Да, я был хорош! Моя беда была в том, что я был недостаточно хорош.

* * *

– Эй, Фрэнк!

Это был грек, он побежал ко мне через улицу, как только я вышел из дверей.

– Фрэнк, старый бездельник, где ты шляешься, зачем ты нас бросил, почему сбежал, как раз когда я разбил голову и ты был больше всего нужен?

Мы пожали друг другу руки. На голове у него была повязка, глаза странно блестели, но зато он вырядился во все новое – черная шляпа, сдвинутая набекрень, шикарный галстук, коричневые ботинки, золотая цепочка от часов по всему жилету, толстая сигара.

– Привет, Ник! Как ты себя чувствуешь, дружище?

– Я-то себя чувствую прекрасно, будто из тюрьмы вырвался, лучше и быть не может, но почему ты меня бросил? Я на тебя страшно обижен, ты, старый лентяй.

– Ты же меня знаешь, Ник. Я быстро закисаю, и тогда меня снова тянет в дорогу.

– Ну, ты выбрал самое время для прогулок. Чем вообще занимаешься? Ну разумеется, вообще ничем, старый лентяй, я по тебе вижу, так что пошли, я все тебе расскажу, пока накупим мяса.

– Ты здесь один?

– Не говори глупостей, кто, черт возьми, должен вести хозяйство, раз ты сбежал, ну кто? Ясно, что я приехал один. Мы с Корой уже не ездим вместе в город, едет один, а второй должен оставаться дома.

– Ладно, пойдем.

Он выбирал мясо целый, час, и все это время рассказывал мне, что у него была трещина в черепе, что такого повреждения врачи еще никогда не видели, что у него проблемы с помощниками – он пробовал уже двоих с того времени, как я ушел, и первого выгнал на второй день, а второй через три дня сбежал сам со всем, что было в кассе, – и что отдал бы все на свете, только бы заполучить меня обратно.

– Фрэнк, я тебе кое-что скажу. Завтра мы с Корой едем в Санта-Барбару. К черту, парень, нужно нам немного отдохнуть или нет? Мы едем туда на фиесту, и ты поедешь с нами. Как тебе это нравится, Фрэнк? Ты поедешь с нами, и там мы обсудим, как тебе вернуться снова ко мне. Ты любишь фиесту в Санта-Барбаре?

– Ну да, я слышал, там неплохо.

– Там будут девушки, музыка, танцы прямо на улицах, везде полно еды. Ну как, Фрэнк, что скажешь?

– Пока не знаю.

– Кора бы мне не простила, если бы узнала, что я виделся с тобой и не привел к нам. Иногда она, возможно, дуется на тебя, но всегда говорит, что ты хороший парень, Фрэнк. Ну вот, поедем втроем.

– Ладно. Если она не будет против, то я согласен.

* * *

В зале было с десяток посетителей, когда мы вошли, а она была на кухне: мыла посуду, чтобы можно было сервировать столы заново.

– Эй, эй, Кора, посмотри. Взгляни, кого я привел.

– Господи, не может быть. Где ты его нашел?

– Встретил сегодня в Глендейле. Поедет с нами в Санта-Барбару.

– Привет, Кора. Как дела?

– Ну, вот это сюрприз!

Она быстро вытерла и протянула мне руку, но она все равно была мыльной на ощупь.

Она убежала с заказанным блюдом, а мы с греком сели. Обычно он помогал ей обслуживать клиентов, но теперь ему не терпелось что-то мне показать, поэтому он предоставил ей делать все самой.

Речь шла о большом альбоме вырезок. В самом начале он наклеил свидетельство о натурализации, потом брачное свидетельство и лицензию округа Лос-Анджелес, следом свое фото в форме греческой армии и свадебное фото с Корой и, наконец, все вырезки о своем несчастье. Вырезки из местных газет были, по-моему, скорее о той кошке, чем о нем, но там называлось его имя и сообщалось, что его отвезли в больницу в Глендейл и что он, очевидно, поправится. Но одна вырезка из лос-анджелесской газеты была и вправду больше о нем, чем о кошке, к тому же там были его краткая биография и снимок, сделанный еще в те дни, когда он носил фрак официанта.

Потом пошли рентгеновские снимки. Их было около полдюжины, потому что ему каждый день делали новый снимок, чтобы видеть, как идут дела. Он прикрепил их таким образом, чтобы можно было смотреть на свет: оклеил два листа по краям, в середине вырезал квадратную дыру, в которую засунул снимок.

После рентгеновских снимков пошли квитанции об оплате больничных счетов, квитанции об уплате счетов врачам, квитанции об уплате счетов медсестрам. Этот удар по голове обошелся ему ровно в триста двадцать два доллара, хотите верьте, хотите нет.

– Здорово, да?

– Изумительно. У тебя там все, черным по белому.

– Еще не все готово. Я раскрашу это красным, белым, синим и все разрисую. Смотри.

Он показал мне несколько страниц – все изрисовано какими-то завитушками, раскрашенными красным, белым и синим цветами.

Над свидетельством о натурализации он нарисовал два американских флага и орла, над снимком из греческой армии – скрестил греческий флаг и еще одного орла, а над своим брачным свидетельством изобразил парочку голубков на ветке. Как разукрасить все остальное, он еще не придумал, и я предложил ему к вырезкам добавить кошку, от хвоста которой летят красные, синие и белые искры. Идея ему понравилась. Но до него не дошло, когда я сказал, что над лицензией на ресторан можно нарисовать пингвина, который бы держал в клюве поднос с надписью: «Сегодня распродажа», а объяснять ему, в чем дело, у меня не было желания.

Одно я понял, почему он так вырядился и почему уже не разносит еду, как раньше, и держится так напыщенно – у него было сотрясение мозга, а это случается не каждый день с такими бедными греками, как он. Он вел себя вроде итальянца, открывшего аптеку. Тот, как только получит диплом, где наверху написано «фармацевт», а внизу висит красная печать, тут же надевает серый костюм с черным жилетом и надувается так, что у него уже нет времени готовить пилюли, не то чтобы мухлевать с шоколадным мороженым. Этот грек вырядился по той же причине.

В его жизни произошло большое событие.

* * *

Я застал ее одну, когда уже подходило время ужина. Он пошел наверх умыться, и мы остались на кухне одни.

– Ты думала обо мне, Кора?

– Разумеется. Тебя я бы так быстро не забыла.

– Я все время думал о тебе. Как поживаешь?

– Я? Нормально.

– Я звонил тебе несколько раз, но все время брал трубку он, а я боялся с ним говорить. Мне удалось подзаработать.

– Да, я рада, что тебе повезло.

– Я заработал, и тут же все спустил. Я думал, что мы могли бы с этого начать, но тут же остался без гроша.

– Я тоже хотела бы знать, куда деваются деньги.

– Ты вправду думала обо мне, Кора?

– Ты же знаешь, что да.

– По твоему поведению не видно.

– Мне кажется, я веду себя нормально.

– Поцелуешь меня?

– Сейчас будем ужинать. Тебе бы нужно освежиться, прежде чем садиться за стол.

Вот так это было. Весь вечер.

Грек опять принес свое сладкое вино и перепел уйму песен, а мы сидели рядом, и по поведению Коры вы бы сказали, что я как раз тот парень, который работал у них когда-то, но она уже забыла, даже как его зовут. Паршивее возвращения к домашнему очагу вы в жизни не видели.

* * *

Когда подошло время ложиться спать, я подождал, пока они уйдут наверх, а сам вышел на улицу, чтобы поразмыслить, стоит ли оставаться и начинать все сначала или поблагодарить ее за все и попытаться забыть о ней.

Я ушел довольно далеко, причем сам не знаю, куда и как, но тут услышал, что в доме ссорятся. Я повернул обратно и, когда подошел ближе, начал разбирать слова. Она кричала как бешеная, чтобы я немедленно убирался из дому. Он что-то бормотал о том, будто хочет, чтобы я остался и помогал ей и дальше. Он пытался ее утихомирить, но я-то понимал, что она так кричала для того, чтобы я ее слышал. Будь я в своей комнате, как она думала, я слышал бы все совершенно четко, но и так я наслушался предостаточно.

Они наконец умолкли. Я проскользнул в кухню, стоял там и слушал. Но больше не услышал ничего, потому что был совершенно разбит и единственный звук, который я мог различить, – это стук моего собственного сердца. Мне показалось, что сердце стучит как-то странно, и тут я вдруг понял, что это стучат два сердца, потому-то и звук такой странный.

Я включил свет.

Она была в красном кимоно, белая как мел, и не сводила с меня глаз, держа в руке длинный тонкий нож. Я отобрал его. Когда она заговорила, шепот ее звучал как змеиное шипение:

– Почему ты вернулся?

– Потому что должен был вернуться.

– Нет, не должен. Я бы как-нибудь с этим справилась. Я старалась забыть тебя. А ты вернулся.

– С чем бы ты справилась?

– С тем, для чего он ведет свой альбом с вырезками. Чтобы показывать его своим детям! Теперь он их хочет. Хотя бы одного, и поскорее.

– Так почему ты не ушла со мной?

– А зачем? Чтобы спать в товарных вагонах? Зачем мне уходить с тобой? Ну скажи мне.

Мне нечего было ей сказать. Я подумал о тех двухстах пятидесяти долларах, но что толку говорить ей о том, что еще вчера у меня были деньги, а сегодня я спустил их «от борта в лузу»?

– Ты никчемный человек. Я это знаю. Ты просто ничтожество. Почему ты не уберешься? Почему ты вообще сюда вернулся? Почему ты не оставишь меня в покое?

– Послушай. Потяни еще немного с этим ребенком. Потяни время, и, может быть, мы что-нибудь придумаем. Я ничтожество, но я люблю тебя, Кора. Клянусь!

– Ты клянешься, ну и что ты собираешься делать? Он берет меня в Санта-Барбару, чтобы я согласилась завести ребенка, а ты – ты поедешь с нами! Будешь с нами в одном отеле! Поедешь с нами в машине! Ты просто...

Она замолчала. Мы стояли, глядя друг на друга.

Мы втроем в автомобиле. Мы оба знали, что это значит.

Медленно, шаг за шагом мы приближались друг к другу, пока не соприкоснулись.

– Ах Боже, Фрэнк, неужели для нас нет другого выхода?

– Не знаю. Ты только что собиралась пырнуть его ножом.

– Нет. Это было для меня, Фрэнк. Не для него.

– Кора, это судьба. Мы пробовали все, что можно.

– Не хочу жирного греческого ублюдка, Фрэнк. Просто не хочу. Единственный человек, с которым я хотела бы иметь детей – это ты. Если бы ты был приличным человеком. Ты умница, но все равно ты ничтожество.

– Я ничтожество, но я люблю тебя.

– Да, и я люблю тебя.

– Как-нибудь отговори его. Хотя бы на эту ночь.

– Хорошо, Фрэнк. Хотя бы на эту ночь.