Онлайн чтение книги Алое и зеленое The Red and the Green
20

Кристофер Беллмен вдруг решил, что он непременно должен повидаться с Милли. После того как он услышал от нее то чудесное «да», он был счастлив, спокоен и вполне готов к тому, чтобы некоторое время не видеть ее. Со сладостным ощущением, что она прочно за ним, в сохранности — приз, снабженный этикеткой и убранный в сейф, благовоние в запечатанном сосуде, он вернулся к своей работе и никогда еще, кажется, не чувствовал себя так безмятежно. Безмятежность эту нарушили два обстоятельства. Во-первых, его страшно взволновала и расстроила весть о скором восстании, за которой очень быстро последовала весть о его отмене. Ему вдруг приоткрылась другая Ирландия, существующая так близко, но так потаенно, и от этого стало тяжко, точно он в чем-то виноват. На мгновение он ощутил горячий, быстрый бег ирландской истории, сошедшей с книжных страниц, живой, еще какой живой! Он испытывал возбуждение, подъем, потом разочарование, облегчение. А во-вторых, позже в тот же день Франсис сказала ему, что не выйдет замуж за Эндрю. Вот тут-то и стало необходимо повидаться с Милли.

Он пустился в путь на велосипеде и приехал бы в Ратблейн гораздо раньше, если бы у него, как только он въехал в горы, не случился прокол. Он бросил велосипед и пошел пешком, не рассчитав, что до Ратблейна еще очень далеко. Стемнело, и он сбился с дороги. Когда, промокший под дождем и очень усталый, он наконец подошел к дому Милли, на него, к его величайшему изумлению, налетел какой-то человек, выскочивший на крыльцо. Он с трудом поднялся, и ему показалось, что этот человек, уже растворившийся в лунном свете, был Пат Дюмэй. Он вошел в незапертую дверь.

В прихожей было совеем темно, и, едва он вошел, ему почудилось, что кто-то, стоявший в темноте, бесшумно раздвинув воздух, скрылся в одной из комнат. Сразу затем наверху задвигался свет свечи и появилась Милли в белом пеньюаре. Она быстро заскользила вниз по лестнице с лампой в руке, пеньюар плыл за нею, распущенные волосы разлетались. На полпути вниз лампа осветила Кристофера, и Милли застыла на месте.

— Милли, что здесь происходит? Кто-то на меня налетел. Мне показалось, что это…

— А-а, Кристофер, — сказала Милли. — Добрый вечер. — Она поставила лампу на ступеньку и села с ней рядом. Потом беспомощно рассмеялась. Она тихо раскачивалась взад и вперед и стонала от смеха.

— Простите, что я так поздно, — сказал Кристофер. — Я бы попал к вам гораздо раньше, но у меня случился прокол, и последний кусок дороги пришлось пройти пешком. Но, Милли, что…

Милли перестала смеяться.

— Пожалуйста, Кристофер, пройдите в гостиную и подождите там, хорошо? Я сейчас, только оденусь. — Она опять ушла наверх, забрав с собой лампу и оставив его в темноте.

Кристофер ощупью добрался до двери в гостиную и, войдя, стукнулся головой о большую китайскую ширму — он забыл, что она стоит у самой двери. Камин не горел, пахло отсыревшей материей и торфяной золой. Он постоял, дождался; пока глаза различили квадраты окон, и двинулся к ним. Над головой слышалась какая-то возня и как будто голоса.

Кристофер не знал, что и думать. Весь долгий путь по темной горной дороге он мечтал об одном: скорее бы добраться до места. Он не любил ходить пешком. Горы в темноте были жуткие, кругом какие-то звуки, шорохи. Он торопился, предвкушая, как Милли встретит его, усадит перед пылающим камином, предложит стаканчик виски. Но очень уж много времени отняла дорога. И вот теперь пожалуйста: ему не рады, его оставили в потемках, в холоде, не проявили ни капли внимания. И кто же это выскочил из дома и сбил его с ног? Он почувствовал, что, падая, сильно ушиб плечо, а от столкновения с китайской ширмой болела голова. Был это Пат Дюмэй или нет? И почему он выкатился из дома, точно за ним гнался сам дьявол? И что это за таинственная фигура в прихожей? И что за возня в комнате наверху? Кристофер ничего не понимал и чувствовал себя кругом обиженным. Он пошарил на нескольких столах в поисках спичек, но только опрокинул что-то — что-то с треском упало на пол, наверно, разбилось. Он стал пробираться обратно к двери.

Тут вошла Милли с лампой. На ней было совсем простое серое платье, на голове красный шерстяной платок. Она поставила лампу, аккуратно задернула гардины, потом зажгла вторую лампу.

— Садитесь, Кристофер.

— Простите меня ради Бога, я разбил вашу вазу. Я искал спички.

— Ерунда, это всего-навсего эпоха Мин или еще какая-то. Да садитесь же, Кристофер.

— Дорогая Милли, я просто жажду сесть, если вы позволите мне сначала снять этот изрядно намокший макинтош. И по-моему, вы могли бы угостить меня виски. Я очень долго шел пешком.

— Ах да, конечно, виски. Оно здесь рядом, в буфете. Минуточку. Вот, прошу.

— Милли, что у вас тут творится? Это был Пат Дюмэй? В доме кто-то есть, кроме вас? Мне показалось, что я кого-то видел в прихожей.

— Нет, я здесь одна. Прислуга спит во флигеле.

— Что здесь делал Пат и почему он меня толкнул? Я чуть не сломал руку. Мне очень жаль, что я так поздно, но, как я уже сказал, у меня случился прокол, и я…

— Толкнул он вас, очевидно, потому, что вы очутились у него на дороге. Мне очень жаль, что вы ушибли руку, и что случился прокол, и…

— Но что ему тут было нужно?

— Что было нужно? Ему была нужна я. — Милли рассмеялась. Носком туфли она далеко отбросила осколок разбитой вазы и в упор посмотрела на Кристофера.

Только теперь он разглядел ее взбудораженное лицо с неестественным румянцем, предвещающим не то смех, не то слезы. Волосы она заплела в одну косу и теперь, перекинув косу вперед, судорожно сжимала и теребила ее вместе со складками красного платка.

— Ничего не понимаю.

— Он приезжал сюда, чтобы обольстить меня.

— Милли! Вы же не могли дать ему повода предположить…

— Нет, конечно, я не давала ему никаких поводов предположить. Я его живо выставила за дверь.

— Но не могло же ему просто взбрести в голову…

— Почему это ему не могло взбрести в голову? По-вашему, я что, недостаточно привлекательна?

— Нет, конечно, по-моему, вы достаточно привлекательны…

— Значит, и объяснять больше нечего, так?

— Милли, я удивлен до крайности.

— Чему же тут удивляться? Ничего не случилось, я просто прогнала его. Потому он так и торопился. Вы же мне верите?

— Конечно, я вам верю. Но я хотел сказать…

— А вам-то, Кристофер, почему взбрело в голову приехать?

— Мне нужно было вас повидать. Столько всего случилось. Простите, что я так поздно. Но, как я уже говорил…

— Да-да, велосипед. Расскажите же, что именно случилось.

— Ну… Во-первых, Франсис решила не выходить за Эндрю.

— А-а… — Милли выпустила из пальцев красный платок, и он скользнул по ее спине на пол. Она шагнула вперед и стала быстро подбирать осколки китайской вазы. — Холодно здесь, нужно бы затопить. — Она сложила черепки на стол. Подошла к камину и нагнулась поджечь бумагу и лучинки. — Передайте-ка мне пару полешков.

— Милли, вы слышали, что я сказал?

— Слышала, конечно, но что я должна ответить? Мне очень жаль. >

— Для нас, разумеется, это ничего не изменит. Вот это я и хотел вам сказать. Франсис я уговорю.

— А вы вообще говорили ей про нас? — Нет.

— Может, оно и к лучшему.

— Это еще почему?

— Кристофер, я, кажется, все-таки не могу выйти за вас замуж.

— Милли, да вы понимаете, что говорите?

— Просто не могу. Да я вам и не нужна.

— Это из-за Франсис?

— Нет, Франсис ни при чем. Я просто не могу, это было бы нехорошо. Мне вообще не следовало допускать этой возможности.

— Милли, не смейте так говорить. — Он поднялся неловко, на негнущихся коленях, протянул к ней руки. Милли по-прежнему смотрела вниз, на потрескивающие лучинки, и свет их, играя на ее лице, озарял усталую, успокоенную улыбку.

— Милли, родная… — Кристофер взял ее руку. Рука была тяжелая, вялая. Эта рука была ему хорошо знакома, и он, едва коснувшись ее, ощутил что-то необычное. Глянув вниз, он увидел на пальце кольцо с бриллиантами и рубином. Он узнал это кольцо.

Милли, заметив выражение его лица и направление взгляда, вскрикнула, отдернула руку и отошла от него.

— Милли, почему у вас на руке кольцо Эндрю?

Она быстро сняла кольцо и положила на стол.

— Потому что мое — на руке у Эндрю.

— Не понимаю.

— Где уж тут что-нибудь понять, когда все перепуталось. Я только что соблазнила вашего несостоявшегося зятя. Я не собиралась вам говорить. А про кольцо просто забыла. Никак у меня не выходит провиниться безнаказанно. Такая уж я невезучая!

— Милли, вы хотите сказать, что вы действительно…

— Да, когда явился Пат, я была в постели с Эндрю. Я. пригласила Пата себе в любовники, только не думала, что он снизойдет до меня, и решила, что и Эндрю сгодится. Все это получилось очень неудачно, и теперь я глубоко разочарованная женщина.

— Милли, вы серьезно говорите, что вы с Эндрю…

— Да! Кажется, я сказала это яснее ясного. Хотите, повторю?

— Как вы можете говорить таким тоном!

— Ну, знаете, если женщина попалась так, как я, какой-то тон ей надо выбрать, а сочетать обезоруживающую откровенность со спокойным достоинством не так-то легко. Какой тон вы бы мне предложили?

— Я просто не могу в это поверить.

— А вы постарайтесь. Суть в том, что я влюблена в Пата, влюблена как кошка, и уже давно, только это, разумеется, безнадежно и было бы безнадежно, даже если бы Эндрю не оказался сегодня здесь. И у нас с вами все было бы безнадежно, даже если бы вы не узнали про Эндрю. Пожалуй, вам лучше уехать, Кристофер. Ах черт, я забыла, у вас же нет велосипеда.

— Влюблены в Пата. Вот оно что.

— Да, до безумия. Готова целовать землю, по которой он ходит. Если б я пожелала себе самого лучшего и осталась ему верна, оно бы ко мне пришло. Оно и при шло, да я-то сплоховала.

— Но вы сказали, что это все равно было безнадежно. И представление о самом лучшем у вас довольно странное. Одна ночь в постели с Патом Дюмэем. Вы же понимаете, наутро он бы вас возненавидел.

— Да, Пата вы раскусили. Но вот меня-то не очень. Таких вывертов, как у меня, вам и не вообразить. Может быть, мне и одной ночи было бы довольно, может быть, она дала бы мне все, что я хочу, а может быть, такая ненависть была бы чище самой чистой любви. Но теперь все пропало. Я изменила собственному кредо. Это вы меня сбили, вы и денежные соображения. А теперь он меня презирает, и вы, наверно, тоже. Выпью-ка я виски.

— Значит, вы завладели Эндрю. И поэтому Франсис ему отказала. Теперь все ясно. Это из-за вас. Я знал, что вы порядком безответственны, но не думал, что вы насквозь порочны.

— О Господи, вы это подумали? — Милли шваркнула бутылку на стол. — Не настолько уж я дурная. Я не трогала Эндрю, мне это и в голову не приходило, пока он сам не сказал мне, что Франсис дала ему отставку. Честное слово, Кристофер. Неужели вы правда думаете, что я способна…

— К сожалению, Милли, я думаю, что вы способны на все.

Они молча смотрели друг на друга. Потом Милли снова взяла бутылку и, дрожащей рукой наливая себе виски, сказала тихо:

— Смешно. Сейчас я, кажется, почти влюблена в вас. Говорю же я вам, что я со странностями.

— Вы с ним явно что-то скрывали во вторник, когда он пил у вас чай с Хильдой. Я уже тогда подумал, что он держится очень странно. Но мог ли я предположить…

— Ах, это! Это я с ним просто сыграла глупую шутку. Даже объяснять не стоит.

— У Франсис не могло быть никаких других причин отказать ему. Все было решено.

— Вовсе не все было решено. И причин отказать ему у нее могло быть сколько угодно. Он не особенно умен. Он даже не бог весть как красив.

— И это вы говорите сразу после того, как затащили его к себе в постель?

— Ладно. Пусть я не только порочна, но и вульгарна. Но это правда.

— А где он, кстати, сейчас?

— Надеюсь, что на полпути в Дублин. Он должен был испариться сразу после того, как я спустилась к вам во второй раз. Жалость какая, вы могли бы попросить у него велосипед. — Милли засмеялась было, но тут же осеклась. Не может быть, что вы так думаете, Кристофер, не может быть, что вы верите, будто я стала бы соблазнять Эндрю, пока он был женихом Франсис. Не могла я поступить так жестоко. Я не жестокая, я просто глупая. Да и потом, я не меньше вашего хотела, чтобы Франсис вышла замуж за Эндрю, — из-за вас.

— Но вы сказали, что влюблены в Пата и что наше дело все равно было безнадежно.

— Да… Здорово я запуталась, а? Но клянусь, я не…

— Вы могли это сделать нарочно, чтобы расстроить помолвку Франсис, и тогда у вас был бы предлог отделаться от меня. Я считаю вас женщиной сумасбродной и вредной. Всегда считал.

— Тогда нечего было затевать на мне жениться.

— Совершенно с вами согласен.

Теперь они стояли, глядя друг на друга через стол. Что же это делается, спрашивал себя Кристофер, почему мы так кричим, или это во сне? От усталости, от промокшей одежды, от крепкого виски у него покруживалась голова. Фигура Милли виделась ему до жути отчетливо, трехмерный предмет на плоском фоне. Он пошатнулся, сделал шаг к стулу и тяжело сел.

— С этим-то теперь покончено, — сказала Милли тусклым голосом. Она стала пальцем двигать кольцо по столу. — Поделом мне. Когда ведешь себя безобразно, нечего жаловаться, если другие не понимают, до какой степени безобразия ты способна или не способна дойти. Но вы должны мне поверить, Кристофер. Эндрю был у меня, рассказал, что Франсис его отставила, и тогда я, просто, понимаете, чтобы его подбодрить, предложила…

— И сколько времени это продолжалось?

— Это продолжалось часа два до того, как приехал Пат, и…

— Я не о том! Сколько до сегодняшнего дня?

— До сегодняшнего дня нисколько.

— Почему вы сказали, что у нас все было бы безнадежно, даже если бы я не узнал?

— Из-за Пата. Нет, пожалуй, не из-за Пата. Пат, в сущности, не имел к этому отношения. Я думала о нем и о вас совершенно отдельно. Все равно это было ни к чему, неудачная затея. Мы недостаточно любим друг друга, Кристофер.

— Пожалуй, вы правы, — произнес он медленно.

Снова пошел дождь. Ветер швырял капли об оконные стекла пррывистыми вздохами, напоминавшими легкий шум набегающих волн.

— Ну, вот и все. Господи, до чего же мне скверно. А, чтоб ему — камин погас, не уследили.

Кристофер встал и потянулся за макинтошем.

— Мне пора.

— Бог с вами, куда в такой дождь. И велосипеда у меня для вас нет.

— Ничего, пойду пешком.

— Это идиотство, Кристофер, вы прекрасно знаете, что останетесь здесь. Комната готовая есть. Вы насмерть простудитесь, пока будете спускаться к морю.

Кристофер бросил макинтош на пол. Он чуть не плакал.

— Ну хорошо, хорошо.

— И вот кольцо, верните его Эндрю. Его я, наверно, никогда больше не увижу. Все меня теперь ненавидят.

— Не нужно мне кольцо… А, ладно, давайте.

— Нет, пожалуйста, лучше не нужно. Ему будет больно узнать, что вы знаете.

— Пусть будет больно, на здоровье.

— Не сердитесь на Эндрю. Ему было очень тяжко, и он так молод.

— Да ну его к черту.

— Зря вы мне не подарили кольца, Кристофер, может, оно бы меня уберегло. Ну что ж, давайте я провожу вас в вашу комнату. Постель не проветрена, но я вам дам грелку.

— Не трудитесь. Больше всего мне сейчас хочется остаться одному.

Милли взяла лампу, они вышли в переднюю и медленно поднялись по лестнице, как старая супружеская пара.

— Вот ваша комната. Вам, правда, не нужно…

— Нет, благодарю.

— Я вам зажгу свечу. Вот. Ох, я совсем забыла, может, вы хотите поесть?

— Нет, благодарю, Милли.

— Кристофер, вы ведь мне верите? Верите, что я не…

— Да, да, да, верю.

— Кристофер, мне ужасно жаль, что все так получилось.

— Не важно.

— Важно-то оно важно, ну да что там. Можно, я вас поцелую?

— Ох, Милли, уйдите.

— Ну, спокойной ночи, милый, спите сладко.

— Спокойной ночи.