Онлайн чтение книги Возвращение в джунгли The Return of Tarzan
ХХХV. Сокровища Опара

Тарзан очнулся от холода.

Шевельнувшись, он обнаружил, что лежит на каменном мокром полу и что в его щиколотки и запястья врезаются оковы, еще более холодные, чем пол.

Он сел и взялся рукой за голову, разламывающуюся от боли. На затылке вздулась огромная шишка, волосы слиплись от крови, но череп не был пробит.

Человек-обезьяна посмотрел на широкий металлический браслет на своей руке, потом на цепь, тянувшуюся от него к стене: и браслет, и цепь посверкивали маслянистым желтым блеском. Тарзан попробовал браслет на зуб, прикусил одно из толстых звеньев…

Оковы на его руках и ногах были золотыми.

— Опар, где золота больше, чем камешков на речном дне… — пробормотал приемыш Калы и закрутил головой, осматривая комнату.

Она скорее напоминала заброшенный колодец, чем жилое помещение: абсолютно гладкие стены уходили вверх на сорок футов, заканчиваясь отверстием, забранным решеткой. Тарзан был почти уверен, что решетка тоже золотая.

По стенам маленькой комнаты стекала вода, скапливаясь лужицами на щербатом полу. Человек-обезьяна обхватил себя за плечи, чтобы согреться, потом попробовал встать, но натянувшаяся цепь не позволила ему выпрямиться во весь рост.

Если жители города Опар полагали, что подобные оковы могут удержать их могучего пленника, они жестоко ошибались. Приемыш гориллы однажды справился с кандалами из куда более крепкого металла и не сомневался, что сможет освободиться, как только окончательно придет в себя…

Он помотал головой, чтобы избавиться от звона в ушах — и услышал скрип петель открывающейся двери.

Человек-обезьяна пригнулся, готовый к драке.

Однако в комнату вошли не зверолюди, не жрецы с дубинами и ножами, а стройная девушка в длинной белой одежде, перетянутой в талии поясом из золотых звеньев, с ажурной золотой диадемой на черноволосой голове.

Лэ, верховная жрица Опара, и Тарзан из племени обезьян несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза.

— Ты пришла поблагодарить мня за спасение от быка? — спросил человек-обезьяна на диалекте племен Западного Берега.

На этом своеобразном варианте французского он говорил с Лао и с народом Човамби и Вазири — но сероглазая девушка явно не поняла ни слова. Тарзан попробовал все остальные известные ему человеческие языки — безуспешно.

Лэ с любопытством рассматривала пленника, но не отвечала.

И вдруг из-за полураскрытой двери раздался голос, окликнувший жрицу на языке, знакомом Тарзану с детства — на языке его матери Калы, наречии лесных горилл. Резко обернувшись, девушка велела сунувшемуся за ней зверочеловеку удалиться, и тот сейчас же подчинился.

— Всегда ли мужчины вашего племени убегают при виде быка, оставляя женщину на растерзание зверю? — спросил человек-обезьяна.

Жрица вздрогнула и сделала шаг назад… Уж не ослышалась ли она?

Но нет, черноволосый гигант снова обратился к ней на языке обезьян:

— Я рад, что ты осталась цела. Не бойся меня, подойди!

— Кто ты? — прошептала Лэ, глядя на прикованного к стене пленника, который просил ее не бояться.

— Я — Тарзан. А тебя зовут Лэ, правда?

— Ты знаешь меня? Поэтому ты и спас мне жизнь?

— Я спас тебя потому, что в моем племени не принято бросать женщину в беде…

(Приемыш Калы говорил не «мужчина» и не «женщина», а «самец» и «самка», досадуя, что примитивный язык антропоидов не позволяет ему облекать мысли в подходящие слова).

— А еще я убил быка потому, что обещал твоей сестре Лао, что твоя кровь не прольется на камни Опара.

Вскрикнув, Лэ бросилась к Тарзану.

— Ты видел Лао? Когда?

— Три дня тому назад.

Лэ торопливо захлопнула дверь, вернулась к пленнику и начала забрасывать его вопросами, на которые тот едва успел отвечать.

Вскоре Тарзан понял, что в груди верховной жрицы идет жестокая борьба между привязанностью к сестре, объявленной в Опаре предательницей и вероотступницей, и преданностью догмам и нормам поведения, внушаемым девушке с детства.

Ум Лэ не уступал в живости уму ее старшей сестры, но в отличие от Лао нынешняя жрица не была бунтаркой. Разговаривая с Тарзаном, она то и дело оглядывалась на дверь, опасаясь, что кто-нибудь подслушает ее беседу с узником.

Наконец человек-обезьяна заговорил о том, что его больше всего интересовало:

— Ты выпустишь меня отсюда, Лао? Или крови быка мало, чтобы утолить жажду ваших богов?

Слово «боги» он произнес по-английски, ведь гориллы не имеют понятия о божествах.

Лэ опустила голову и долго молчала.

Тарзан не торопил ее, хотя потихоньку начал пробовать на прочность цепь своих кандалов.

— Я не смею тебя отпустить, — наконец проговорила верховная жрица. — Ты удивительный человек, такой человек, которого я всегда мечтала встретить. Я очень хочу, чтобы ты остался жив, и сделаю все, чтобы тебя не убили. Но это будет нелегко. Пока тебе придется остаться здесь, а я постараюсь придумать, как спасти тебе жизнь!

И, прежде чем Тарзан успел что-нибудь сказать, Лэ быстро вышла из комнаты и захлопнула дверь; было слышно, как заскрипели массивные засовы — один, другой, третий.

Человек-обезьяна трудился около пяти минут, прежде чем звенья золотой цепи лопнули. Эти усилия немного согрели его, и все же он продолжал дрожать и стучать зубами — в промозглой каменной клетке царил просто адский холод.

Тарзан подошел к двери и налег на нее плечом.

Он долго пытался вышибить или расшатать створки, однако ни одна из его попыток не увенчалась успехом; дверь как будто составляла единое целое со стеной.

Оставив дверь в покое, Тарзан посмотрел на далекую решетку на потолке, обошел всю камеру, ощупывая стены: в отличие от пола на них не было ни единой выбоины, ничего, за что могли бы ухватиться его цепкие пальцы. При всей своей невероятной ловкости выкормыш гориллы не смог бы подняться вверх по сорокафутовой гладкой стене.

Тарзан продолжал ходить по кругу, пытаясь согреться и в то же время лихорадочно обдумывая, как поступить. Он почти не надеялся, что Лэ уговорит других жрецов даровать ему жизнь. Но даже если и так — ему наверняка не вернут свободу! А прозябание взаперти, пусть даже в теплом помещении — это хуже, чем смерть…

Человеку-обезьяне все трудней становилось терпеть пытку холода, все сильнее давили на него каменные стены; он уже не ходил, а бегал, пока не споткнулся о кусок цепи, свисающий со вделанного в стену кольца.

Со злобным рыком Тарзан ухватил золотое кольцо толщиной в половину своего запястья и одним движением выдрал его из стены. Как ни странно, оно вылетело вместе с камнем, к которому крепилось, и в образовавшуюся дыру хлынула струя теплого воздуха. Человек-обезьяна несколько мгновений стоял, подставив руки под еле ощутимое, но восхитительное тепло; потом принялся бешено расшатывать камни рядом с отверстием.

Под его титаническими усилиями они подавались один за другим; вскоре дыра была уже такой, что Тарзан смог на всю длину просунуть в нее руку… И его пальцы не нащупали следующего слоя камней. Впереди была лишь пустота, наполненная теплом!

Человек-обезьяна энергично принялся расширять отверстие.

Вскоре он сумел просунуть в дыру голову и плечи и, извиваясь, как змея-Хиста, начал протискиваться вперед. Он надеялся, что окажется в соседней комнате, откуда сумеет найти выход, но, как ни нащупывал опору по ту сторону отверстия, его руки находили только пустоту. И в этой пустоте царила кромешная тьма.

Должно быть, пол находится намного ниже уровня дыры, — решил человек-обезьяна. Его туловище уже высунулось наружу по пояс, и, не желая больше торчать в таком дурацком положении, он резко перевесился вниз, чтобы все-таки опереться на невидимый пол…

Его ладони не встретили никакой опоры, и, вывалившись из дыры, Тарзан полетел в пустоту. Пол в этой комнате и впрямь был далеко внизу, но пленник даже не предполагал, насколько далеко!

Ужасное падение в полной тьме длилось пять или шесть секунд, а потом пальцы Тарзана ухватились за край невидимого карниза. Только что узнику было холодно — теперь стало горячо, но он уже закинул колено за край каменного ограждения.

Хвала всем Древним Богам, за ограждением тоже была дыра!

Приемыш Калы втиснулся в отверстие, ободрав плечи и живот о неровности камня, и пополз вперед. Вскоре он понял, что попал в еще худшее положение, чем тогда, когда болтался над пропастью. Пробитый в стене ход был настолько узок, что Тарзан едва мог двигаться в нем, и вскоре на него навалилась дикая паника: он подумал, что вот-вот застрянет и останется замурованным заживо в этом темном тесном гробу.

Камни стискивали его со всех сторон, а человек-обезьяна продирался вперед, как безумный, не чувствуя, как шершавые глыбы сдирают кожу с его живота, груди и плеч. В смертельном ужасе, готовом погасить рассудок, Тарзан радовался только одному: что снял с груди пектораль, прежде чем отправиться в Опар. Будь на нем это украшение толщиной в двадцать книжных листов, он неминуемо бы застрял.

Но наконец, к его неописуемому облегчению, туннель начал понемногу расширяться. Вскоре человек-обезьяна уже смог приподняться и долго стоял на коленях, тяжело дыша и наслаждаясь тем, что снова может более-менее свободно шевелиться.

Даже схватка с крокодилом вспоминалась ему сейчас с ностальгическим умилением: уж лучше утонуть или погибнуть от зубов водяного хищника, чем закончить жизнь погребенным в каменной толще!

Немного придя в себя, Тарзан пополз вперед на четвереньках и через десять футов встал, ощупывая в темноте расступившиеся стены. Это было похоже на заброшенную шахту. Нащупывая ногой пол каждый раз перед тем, как сделать шаг, беглец следовал изгибам каменной щели, совершенно не представляя, куда она может его вывести. Человек-обезьяна был рад уже тому, что снова стоит во весь рост и идет.

Прошло минут восемь или десять — и вдруг впереди мелькнул слабый свет, который показался Тарзану восхитительней сияния жаркого солнца в зените. Забыв о всякой осторожности, он ускорил шаги, почти бегом завернул за угол…

И сразу уткнулся в решетку, за которой виднелась лестница, освещенная косыми солнечными лучами.

В сравнении с этими лучами решетка, сделанная из чистого золота, показалась Тарзану тусклой, ничего не стоящей безделушкой. К тому же она преграждала ему путь к свободе — поэтому человек-обезьяна с ненавистью вырвал ее и швырнул на лестницу.

В несколько прыжков Тарзан достиг верхней ступеньки и осторожно выглянул наружу: заброшенная улица казалась пустой и тихой. Путь был свободен, но перед тем, как покинуть здание, Тарзан на всякий случай оглянулся, чтобы убедиться, что сзади нет врагов…

Внизу, у подножья короткой лестницы, сверкала золотая дверь с изображением птицы с распростертыми крыльями. То был священный орел Армузд, сторожащий вход в сокровищницу Опара.

Несколько минут человек-обезьяна стоял неподвижно, глядя на эту дверь. Все его существо рвалось на волю — но разве мог он отказаться от цели, когда она была так близка?

Лесной богатырь начал медленно спускаться по лестнице.

Замок со сломанной дужкой глухо звякнул о камень ступеньки, и Тарзан из племени обезьян вступил в зал, в который на протяжении десяти тысячелетий не входил ни один человек, кроме жрецов Опара.

В ярком свете, струящемся из перечеркнутых решетками узких окон, блестели сложенные вдоль стен многослойные ряды прямоугольных золотых слитков — сотни, тысячи, тысячи тысяч тонн драгоценного металла, скопившегося в огромном зале на протяжении многих веков!

Тарзан, приемыш гориллы, широко раскрытыми глазами смотрел на сокровища Опара, рядом с которыми Голконда была просто маленькой шкатулкой с матушкиными драгоценностями.

Джек Арно не понимал, как человек — даже такой необыкновенный человек, как Тарзан — мог подняться по этой скале.

Сам он сумел залезть только на высоту тридцати футов и ни за что не смог бы объяснить, как ему это удалось. Зато он прекрасно знал, чем вскоре закончится его сумасшедший подъем — через минуту-другую его руки разожмутся, и он полетит спиной вперед к подножью скалы, где, если повезет, сразу размозжит себе череп, а если не повезет, сломает спину, ноги и все остальное, что нужно сломать, чтобы превратиться в беспомощного калеку.

Джек стиснул зубы и снова попробовал нашарить выше что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Но его пальцы неизменно натыкались на почти гладкий камень, и он опять вцепился в выбоину, на которой висел… Да, скорее висел, чем держался за нее, потому что ноги его опирались на выступ не шире трех пальцев. Продвинуться выше ему не удавалось, так же как и спуститься вниз — он загнал себя в безвыходную ловушку. И через пару минут, когда дрожащие от напряжения руки и ноги откажутся ему служить, он…

Вдруг что-то пролетело мимо Арно десятью футами правее и с треском ухнуло в кусты у подножья скалы. Обернуться и посмотреть, что это такое, Джек не мог — он прилип к камню, как пластырь. Его пальцы сводило от напряжения, пот заливал глаза, а усталость вот-вот должна была победить страх перед падением, и тогда…

— Держись! — раздался вдруг сверху голос Тарзана.

Еще никто и никогда не встречал голос свыше с таким радостным облегчением и с такой надеждой.

Арно не мог поднять голову, чтобы посмотреть на человека-обезьяну, но слышал, как маленькие камешки скатываются у того из-под ног… И наконец Тарзан возник рядом, повиснув на уступе, который до этого не смог нащупать Арно.

— Хватайся за меня! — велел Тарзан, подставляя плечо.

Но Арно не сразу воспользовался этим любезным приглашением, увидев кровь, текущую по ободранному плечу человека-обезьяны, и обрывок толстой золотой цепи, свисающий с золотого браслета на его запястье.

Мешки, найденные Тарзаном в сокровищнице Опара, оказались настолько прочны, что выдержали падение с пятисотфутовой высоты.

— Может, и не стоило так жадничать, — проворчал человек-обезьяна, выволакивая их из кустов. — С другой стороны, лучше было сразу взять больше, чем ходить по нескольку раз…

Арно нетерпеливо развязал веревку — и издал невнятное восклицание при виде содержимого мешка.

— Боже мой!

Он вытащил один из слитков длиной в локоть и чуть не уронил его себе на ногу.

— Боже мой!

Джек начал шарить в мешке, не в силах поверить, что это объемистое вместилище набито точно такими же кирпичами из чистого золота.

— Боже мой!

Человек-обезьяна еще никогда не слышал, чтобы его друг выражался так скудно и однообразно.

— Боже мой! — простонал Джек, переводя ошалелый взгляд с раскрытого мешка на второй — еще больший по объему.

— Этого хватит, чтобы расплатиться с твоими долгами? — осведомился Тарзан.

Арно медленно поднялся на ноги и опять чуть было не сел — человеку-обезьяне пришлось подхватить его под локоть.

— Этого хватит, чтобы купаться в роскоши несколько сотен лет! Боже мой!

— Постучать тебе по спине? — спросил Тарзан. — Похоже, ты подавился этими двумя словами.

Джек тронул золотой браслет на руке друга и снова воскликнул:

— Боже мой!

Человек-обезьяна махнул рукой, чуть не хлестнув при этом обрывком цепи Джека по уху, и нагнулся, чтобы завязать мешок.

К тому времени, как он справился с этим делом, Арно уже немного пришел в себя; он посмотрел на ободранную спину Тарзана, на золотые оковы на его руках и ногах — и вполголоса спросил:

— Как все было? Трудно пришлось?

— Проще простого, — гигант, чуть поморщившись, вскинул на плечо веревку, так что один мешок повис у него на спине, а другой на груди. — Не труднее, чем снять деньги со счета в любом из парижских банков!

Плот на три дюйма осел под тяжестью сокровища, сваленного на его середину. Любой из этих мешков мог бы запросто перевернуть легкое сооружение из бамбука, свали Тарзан свой груз на краю.

— Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь возвращался из банка с разбитой головой, — заметил Арно, смазывая рану на голове Тарзана целебной мазью Лао. — И уж точно ни в одном из парижских банков мне не приходилось драться с быками!

— Не мог же я допустить, чтобы этот зверь растерзал сестру Лао, — Тарзан попытался лизнуть царапины у себя на груди.

— Не дергайся, — Джек принялся обрабатывать ссадины на спине приятеля. — И еще никогда в жизни я не видел воочию золотых оков! Нет, выражение «золотые путы», «золотые оковы» мне доводилось слышать не раз, но вот уж не надеялся когда-нибудь увидеть их воочию!

Тарзан что-то раздраженно проворчал, дергая цепь на руке. Он не разделял восторга Джека перед этой омерзительной вещью. Золотые или железные, кандалы есть кандалы — и они вызывали у него величайшее отвращение.

— Сумеешь их снять? — осведомился Арно.

— Конечно!

— И еще ни в одном из банков меня не свежевали заживо… Ты уверен, что за тобой нет погони?

— Думаю, они не скоро обнаружат, что кто-то побывал в их сокровищнице. Похоже, они спускаются за золотом только тогда, когда им требуется металл для отливки новых кандалов и кастрюль.

— Но Лэ и другие жрецы и жрицы вскоре увидят, что ты сбежал. Может, золото и не имеет для них особой ценности, но им не часто выпадает случай принести в жертву человека… Помнишь, что рассказывала Лао?

— Помню, — мрачно отозвался Тарзан.

Он отчетливо помнил не только рассказ Лао, но и свое видение в хижине, затянутой дымом ната-маки. Нет, конечно, то был просто бредовый сон, порожденный тоской по Джейн и магией врачевательницы…

И все-таки, оглянувшись на вздымающиеся над джунглями вдалеке стены Опара, Тарзан сказал:

— Отгоним плот к зарослям на другом берегу и там заночуем. Если даже за мной будет погоня, в самую последнюю очередь меня станут искать так близко от города!