Онлайн чтение книги Роза и тис The Rose and the Yew Tree
Глава 7

На второй или третий день после этого в гавани Сент-Лу с пирса упал ребенок. Группа ребятишек играла на краю причала. Маленькая девочка, разыгравшись, с криком рванулась вперед, споткнулась и упала в воду с двадцатифутовой высоты. Прилив в этот час был еще не полным, но глубина воды у причала уже достигала двенадцати футов.

Майор Гэбриэл, случайно оказавшийся рядом, бросился в воду вслед за девочкой. На пирсе столпилось человек двадцать пять. В дальнем конце его, у ступеней рыбак столкнул лодку и стал быстро грести, спеша на помощь, но, прежде чем он достиг цели, другой мужчина, сообразив, что майор Гэбриэл не умеет плавать, прыгнул в воду.

Происшествие закончилось благополучно: и ребенок и Гэбриэл были спасены. Девочка была без сознания, но ей быстро сделали искусственное дыхание. Ее мать в истерике буквально повисла на шее майора Гэбриэла, с плачем выкрикивая слова благодарности и призывая на него благословение. Гэбриэл пробормотал, что ничего такого особенного не сделал, похлопал ее по плечу и поспешил в «Герб Сент-Лу» переодеться в сухую одежду и выпить спиртного.

В конце дня к нам зашел на чашку чаю Карслейк и привел с собой Гэбриэла.

– В жизни не встречал подобного мужества! – восторженно воскликнул Карслейк. – Не раздумывал ни минуты! А ведь легко мог утонуть И удивительно, что этого не случилось!

Сам Гэбриэл держался скромно и не склонен был переоценивать свои заслуги.

– Глупее ничего не придумаешь, – сказал он, – лучше было бы броситься за помощью или схватить лодку. Беда в том, что действуешь не раздумывая.

– Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко в своем лихачестве, довольно сухо произнесла Тереза.

Гэбриэл метнул на нее быстрый взгляд.

Когда Тереза, собрав чайную посуду, вышла из комнаты, а Карслейк поспешил уйти, сославшись на срочную работу, Гэбриэл озабоченно сказал:

– Она очень сообразительна, верно?

– Кто?

– Миссис Норрис. Понимает, что к чему. Ее не проведешь Мне надо быть поосторожнее. Как я выглядел? – неожиданно спросил он. – Я все говорил, как надо?

– Господи, о чем это вы? – удивился я. – Что вы имеете в виду?

– Свое поведение. Как я себя держал? Все было правильно, да? Ну то, что я показывал, будто случившееся – ничего особенного! Выглядело, как будто я – просто-напросто осел? Правда? – Он, как всегда, очаровательно улыбнулся. – Вы не имеете ничего против моих расспросов, верно? Для меня очень важно знать, правильное ли я произвожу впечатление.

– Вам обязательно нужно рассчитывать все наперед?

Разве нельзя просто быть естественным?

– Это вряд ли поможет, – серьезно возразил он. – Не могу же я, потирая от удовольствия руки, сказать: «Какая удача!»

– Удача? Вы и правда так думаете?

– Дорогой мой, да я все время этого ждал! Весь настроился на то, чтобы произошло нечто подобное! Ну знаете, как это бывает: ребенка выхватить из-под колес, или пожар, или лошади вдруг понесут... Для таких случаев, которые вышибают слезу, особенно подходят дети. Газеты столько пишут о несчастных случаях. Ну и ждешь, думаешь, вот-вот что-нибудь такое подвернется. Но... не подворачивается! То ли невезение, то ли пострелята в Сент-Лу чертовски осторожные...

– Но вы ведь не давали ребенку шиллинг, чтобы он бросился в воду, правда же? – спросил я.

Гэбриэл принял мое замечание всерьез и ответил, что все случилось само собой.

– К тому же я бы не стал так рисковать! Ребенок скорее всего рассказал бы своей матери – и что бы тогда из этого вышло? Нет, девчонка сама упала в воду.

Я расхохотался.

– Скажите, это правда, что вы не умеете плавать?

– Немного могу продержаться. Пожалуй, взмаха три руками сделаю.

– В таком случае разве ваш поступок не был ужасным риском? Вы ведь могли утонуть!

– Наверное, мог... Однако послушайте, Норрис, ведь не бывает, чтобы и овцы целы, и волки сыты. Просто невозможно совершить что-нибудь героическое, если вы не готовы в той или иной степени рискнуть. К тому же там было много народу. Конечно, никому из них не хотелось лезть в воду, но все-таки кто-нибудь что-нибудь бы да предпринял. Если не ради меня, то ради ребенка... И там были лодки. Парень, который бросился в воду после меня, поддерживал девочку, а рыбак подплыл на лодке еще до того, как я стал тонуть. В любом случае искусственное дыхание возвращает к жизни, даже если изрядно нахлебаешься воды.

Лицо Гэбриэла опять осветилось необычной, свойственной только ему улыбкой.

– Все это дьявольски глупо, верно? – хмыкнул он. – Я хочу сказать, люди дьявольски глупы. На мою долю выпадет больше славы за то, что я бросился в воду, не умея плавать, чем если бы я умел плавать и сделал все, как полагается настоящему спасателю. Сейчас многие говорят, до чего это было смело! Если бы у них было хоть немного смысла, они бы сказали, что это просто-напросто чертовски глупо! Ну а парню, который бросился в воду вслед за мной и на самом деле спас и ребенка и меня, ему не достанется и вполовину столько славы, как мне. Ведь он первоклассный пловец! Испортил бедняга свой костюм... Мое барахтанье в воде ему только мешало и уж конечно ничуть не помогало тонущему ребенку. А ведь никому в голову не придет взглянуть на все с этой стороны! Разве что такому человеку, как ваша невестка. Но таких немного. Это и хорошо! Кому хочется, чтобы в выборах участвовали люди, которые могут думать и вообще шевелят мозгами.

– И вы не испытывали ни страха, ни колебаний, перед тем как прыгнуть в воду? И под ложечкой не сосало?

– На это у меня просто не было времени. Я прямо-таки ликовал от блаженства, что такой случай представился. Мне его, как говорится, преподнесли на тарелочке!

– Я не уверен, что понимаю, почему вы считаете, что такой... такой спектакль был необходим.

Выражение лица Гэбриэла изменилось. Оно стало жестким и решительным.

– Неужели вы не понимаете, что у меня есть только .одно преимущество, Только одно ценное качество? Внешность у меня такая, что и говорить не стоит. Я не первоклассный оратор. У меня нет никакой поддержки, и за мной никто не стоит. Никаких связей... никакого влияния! Денег у меня тоже нет. У меня есть только один талант, данный мне от природы, – мужество. Гэбриэл доверительно положил руку на мое колено. – Не будь у меня Креста Виктории, думаете, меня сделали бы здешним кандидатом от консерваторов?

– Но, дорогой мой, вам что, – мало Креста?

– Вы не понимаете их психологии, Норрис. Глупейший трюк вроде сегодняшнего имеет куда больший эффект, чем Крест Виктории, заработанный где-то в Южной Италии. Италия далеко. Люди не видели, как мне достался этот орден... а мне, к сожалению, нельзя самому об этом рассказывать. Я бы мог так рассказать, что заставил бы их увидеть, как это было, я бы увлек их за собой, и к концу моего рассказа они бы сами завоевали этот орден! Однако условности, существующие в этой стране, не позволяют так поступить. Нет! Я должен выглядеть скромным и бормотать, что все это пустяки... любой парень мог бы сделать то, что сделал я. Только это чепуха! Такое смогли бы очень немногие. Полдюжины на весь полк – не больше! Понимаете, необходим спокойный расчет, рассудительность, никакой спешки. К тому же нужно все делать с душой.

Гэбриэл помолчал минуту-другую.

– Я ведь и рассчитывал получить Крест Виктории, когда пошел в армию, сказал он наконец.

– Но, дорогой Гэбриэл!..

Он повернул ко мне некрасивое подвижное лицо с сияющими глазами.

– Вы правы, это нельзя знать наверняка. Нужна удача... Но я твердо решил попытать счастья – я понял, что это и есть мой шанс. Храбрость такая штука, которая меньше всего нужна в повседневной жизни. Необходимость в ней возникает редко, и вряд ли вы с ее помощью чего-нибудь добьетесь. Другое дело война! На войне храбрость занимает подобающее ей место. Я не пытаюсь приукрашивать – тут все дело в нервах... в каких-то там железах... или еще в чем-то таком. В общем все сводится к тому, что просто не боишься смерти, и баста! Понимаете, какое это огромное преимущество перед другими людьми?! Конечно, я не мог быть уверен, что мне подвернется случай...

Можно быть храбрым сколько угодно, да так и пройти всю войну без единой медали. Или выбрать для своего безрассудства неподходящий момент, и тебя разорвет на мелкие куски, и никто и спасибо не скажет.

– Ведь Крестом Виктории большинство награждено посмертно, – заметил я как бы про себя.

– О да! Я знаю. Сам удивляюсь, что не попал в этот список. Как вспомню пули, свистевшие над головой, даже не верится, что остался жив. В меня попало четыре пули, но ни одна не задела серьезно. Странно, правда? Я никогда не забуду адскую боль, когда я полз со сломанной ногой... кровь хлестала из плеча... Я тащил старину Джеймса Спайдера, а он был тяжеленный и ругался не переставая.

Гэбриэл задумался. Потом встал и со словами: «Да-а, счастливые денечки», – наполнил свой бокал.

– Я вам крайне признателен, – сказал я, – за то, что вы развенчали общепринятое мнение, будто храбрецам свойственна скромность.

– Так ведь это черт знает что! – воскликнул Гэбриэл. – Подумать только! Если вы городской магнат и заключили выгодную сделку, можете хвастать сколько вашей душе угодно, это только прибавит вам веса в обществе... Можете громогласно заявить, что нарисовали замечательную картину. А уж что касается гольфа! Если вам удалось с первого удара загнать мяч в лунку – про это узнают решительно все!

А вот герой войны... – Гэбриэл покачал головой. – Тут уж кто-то другой должен раструбить про ваши подвиги. Карслейк для этого совсем не годится. Его прямо-таки гложет комплекс, свойственный тори: все приуменьшать. И вообще, вместо того чтобы расхваливать своего кандидата, они только и знают, что нападают на соперников. – Гэбриэл снова помолчал. – Я попросил своего бывшего командира приехать сюда и выступить на следующей неделе.

Он мог бы хоть немного рассказать, какой я на самом деле замечательный парень... Но я, конечно, не могу сам попросить его об этом. Неловко, черт побери!

– Ну, если учесть все это да еще и сегодняшнее небольшое происшествие в придачу, дела у вас не так плохи, – заметил я.

– Не стоит недооценивать сегодняшнее происшествие, – возразил Гэбриэл. – Вот увидите, все опять заговорят о моем ордене. Дай Бог здоровья этой девчушке!

Надо будет завтра купить ей куклу или что другое. Это тоже сыграет в мою пользу и подогреет положительные высказывания обо мне.

– Скажите, – с моей стороны это, конечно, чистейшее любопытство, если бы в то время не было на пирсе никого... совсем никого... вы бы бросились в воду за девочкой?

– Какой в этом был бы толк? Мы бы оба утонули, и никто ничего не узнал, пока море не выбросило бы нас обоих на берег.

– Значит, вы бы отправились домой, и пусть девочка тонет?

– Нет! Конечно нет. За кого вы меня принимаете? Я же гуманный человек. Я побежал бы как сумасшедший к сходням, схватил лодку и стал бы грести изо всех сил к тому месту, где упала девочка. Если бы повезло, я бы смог выудить ее из воды, и с ней все было бы в порядке. Я сделал бы для нее все, что мог и дал ей шанс! Дети мне нравятся... А как вы думаете, – вдруг спросил он, – не выдаст ли мне Министерство торговли дополнительные талоны на одежду взамен той, что я испортил? Я ведь не смогу носить тот костюм, очень сел. Да все эти чинуши – такие скупые!

На этой сугубо практической ноте наш разговор закончился, и он ушел.

* * *

Я немало думал о Джоне Гэбриэле и никак не мог решить, нравится мне этот человек или нет. Его вызывающая беспринципность вызывала во мне отвращение, но искренность привлекала. Что же до точности его расчетов, то я вскоре получил возможность убедиться, что он безошибочно предугадал, как сложится общественное мнение.

Первой, кто высказался по поводу происшествия, оказалась леди Трессилиан, – она принесла для меня несколько книг.

– Знаете, – тяжело выдохнула она, – я всегда чувствовала, что в майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что произошло, подтверждает мое мнение, не правда ли?

– Каким же образом? – спросил я.

– Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.

– А был ли в этом смысл? Ведь он не смог бы спасти ребенка без посторонней помощи.

– Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь. Чем я всегда «восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.

Я бы мог возразить, что расчетов было предостаточно...

– Меня восхищает истинная храбрость, – продолжала миссис Трессилиан, и ее крупное дряблое лицо залилось по-девичьи румянцем. «Один – ноль в пользу Джона Гэбриэла», – подумал я.

А миссис Карслейк – дама коварная и экспансивная, очень не понравилась мне – прямо-таки ударилась в сентиментальность.

– Самый смелый поступок, о каком я когда-либо слышала! – заявила она, – Мне, знаете, говорили, что отвага Гэбриэла на войне была просто невероятной: он совершенно не знал страха. Все перед ним прямо-таки преклонялись! Его военная репутация великолепна. В четверг сюда приедет его командир. Уж я не постесняюсь, обязательно все у него выведаю. Если майор Гэбриэл узнает, он очень рассердится. Ведь он такой скромный, не правда ли?

– Майор Гэбриэл, безусловно, производит такое впечатление, – сказал я.

Миссис Карслейк не уловила двусмысленности в моих словах.

– Мне кажется, наши чудесные парни не должны скромничать, – продолжала она. – Все их замечательные дела Должны быть известны. Мужчины так немногословны! По-моему, это просто долг женщин – рассказывать об их подвигах, чтобы все знали. Мистер Уилбрехэм, наш теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!

Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе, но мне, как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои чувства, но ее маленькие темные глазки смотрели недоброжелательно и настороженно.

– Жаль, не правда ли, что мистер Норрис – коммунист? – вдруг заявила она.

– В семье не без урода!

– У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!

– Не только на собственность, – сказал я. – В движении Сопротивления во Франции – в основном коммунисты.

Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.

У миссис Бигэм Чартерно, явившейся за какими-то брошюрами для распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.

– Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, – заявила она.

– Вы так думаете?

– Уверена.

– Его отец был водопроводчиком.

Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.

– Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки наверняка была хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.

Она немного помолчала.

– Надо бы почаще приглашать его в замок. Я поговорю с Эделейд. К сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас дома Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете. Хотя лично у меня с ним добрые отношения.

– Похоже, он здесь довольно популярен, – заметил я.

– Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор. Партия нуждается в обновлении...

Нужна свежая кровь... очень нужна. Знаете, – помолчав вдруг сказала миссис Чартерис, – может быть, он будущий Дизраэли.

– Вы полагаете, он далеко пойдет?

– Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.

Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани, сообщила побывавшая в замке Тереза:

– «Гм!» – сказала леди. «Разумеется, он сделал это с оглядкой на галерку!»

Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу не иначе, как старой ведьмой.