Онлайн чтение книги Время моей Жизни The Time of My Life
Глава пятая

Воскресенье. Оно угрожающе нависало надо мной, как здоровенная горилла над небоскребом в том фильме, и наконец сжало меня в губительных объятиях. Ночью мне снились разные сценарии моей встречи с жизнью. По одним все сошло гладко, по другим не очень, а в одном вообще были сплошь песни и танцы. Мы обсудили с Жизнью все мыслимые темы – в том странном, чудном ключе, в каком говорят во сне, когда, проснувшись, обнаруживаешь, что смысла в этом не было ни малейшего. И вот я проснулась, совершенно измученная. Снова покрепче закрыла глаза, настраиваясь на непристойный сон про шустрого бродягу в метро, но ничего не получилось. Жизнь беспрерывно врывалась, точнее, врывался к нам, как подозрительный родитель в комнату к распущенному подростку. Сон не шел, сознание уже включилось и заработало: в голове возникали умные фразы, находчивые ответы, остроумные возражения, проницательные догадки, варианты, как, никого не обидев, отказаться от встречи, а на их фоне – мысли о том, что же мне надеть. Я открыла глаза и села. Мистер Пэн потянулся и посмотрел на меня.

– Доброе утро, Хилари, – сказала я, и он замурлыкал.

Какой я хочу предстать перед своей жизнью? Разумной, очаровательной, вожделенной, элегантной женщиной с отменным чувством юмора и вкусом. Хочу, чтобы моя Жизнь знал, что я в полной мере обладаю этими качествами и у меня все великолепно. Я тщательно изучила свои наряды на окне. Раздвинула их во всю длину карниза. Оценила достоинства разных туфель на подоконнике. Затем выглянула в окно – понять, какая нынче погода. Нет, все это не подходит, придется лезть в гардероб. Я изогнулась и открыла дверцу, но не во всю ширь, потому что она уперлась в кровать. Не важно, я и так вижу вполне достаточно. Лампочка в гардеробе перегорела год назад, так что я дотянулась до фонарика на полочке и посветила себе. Выбрала брючный костюм. Плотно облегающий. Длинный черный пиджак, накладные плечи – привет вам, восьмидесятые. Черная блузка без воротника. Черные туфли – каблук восемь с половиной сантиметров. О чем это говорит? Мне – о Дженнифер Энистон на обложке журнала «Грация», а Жизни, надеюсь, скажет – будь проще, расслабься, видишь, приличный человек в приличном костюме. Полагаю, некоторым такой наряд говорит, что кто-то умер и я иду на похороны, но хотелось верить, что Жизнь не станет думать о смерти.

Когда я уходила, Мистер Пэн сидел в туфле с открытым носком и на высокой платформе, пристально вглядываясь в Джина Келли в матроске из «Увольнения в город». Я пообещала в ближайшие дни вывести его на прогулку.

Войдя в лифт, я услышала, как у соседки хлопнула входная дверь. Нажала кнопку, но поздно. Она успела просунуть кроссовку в закрывающиеся двери, и я попалась.

– Чуть не уехал. – Она улыбнулась.

Двери разошлись, и обнаружилась детская коляска. На плече у соседки висел туго набитый рюкзак. Все они втиснулись в кабину, и меня едва не вынесло обратно на площадку.

– Честное слово, у нас каждый день на сборы уходит все больше времени. – Она утерла вспотевший лоб.

Я неловко улыбнулась, удивляясь, что она со мной заговорила, – мы ни разу не разговаривали – и уставилась на панель, где загорались номера этажей.

– Он вам не мешал ночью?

Я посмотрела в коляску.

– Нет.

Она очень удивилась.

– Я полночи не спала, так он надрывался. Думала, весь дом перебудит, и все ждала, когда соседи примутся мне в дверь колотить. Бедняжка, у него зубки режутся и щечки прямо горят от диатеза.

Я опять заглянула в коляску. Ничего не сказала.

Она зевнула.

– Ну, хоть погода этим летом славная, а то хуже нет, чем сидеть с младенцем взаперти.

– Да-а, – подтвердила я, и двери наконец открылись. – Всего вам доброго. – Я поскорей вышла, пока она не успела сказать что-нибудь еще.

Наверное, можно было и пешком дойти до места, но я взяла такси, поскольку в метро в это время шустрого бродяги не будет, а полагаться на Себастиана после вчерашнего путешествия по горам неразумно. Кроме того, я плохо знала тот район и боялась заблудиться. Не хватало еще прийти на встречу со своей жизнью с мокрыми подмышками и натертыми ногами. Кошмарное офисное здание было видно за целую милю: высоченная бетонная коробка бурого цвета на сваях, со стальными рамами, явно построенная в шестидесятых годах, когда вошли в моду такие конструкции в стиле «лего». В воскресенье в здании было безлюдно, и на парковке стояла всего одна машина со спущенным колесом. Просто не смогла уехать. Будка охранника пустовала, шлагбаум был поднят. Всем плевать, пусть бы это сооружение оторвалось от земли и улетело на другую планету, никто не расстроится, такое оно уродливое и заброшенное. Внутри пахло сыростью и ванильным освежителем воздуха. Почти весь маленький вестибюль занимала стойка администратора, настолько высокая, что из-за нее виднелась лишь чья-то макушка – с пышными, зачесанными назад волосами, обильно политыми спреем. Подойдя ближе, я поняла, что пахнет вовсе не освежителем, а духами.

Дама за стойкой густо накладывала на ногти кроваво-красный лак, так густо, что получалась какая-то каша. Она смотрела сериал «Коломбо» по мини-телевизору.

«И вот еще что…» – сказал Коломбо.

– Нате вам, – усмехнулась дама. Она не посмотрела на меня, но знала, что я тут. – Он раскусил, кто это сделал, точно говорю.

Это была та самая Американ-Пай, с которой я общалась по телефону. Коломбо попросил у убийцы автограф для своей жены, и тогда она наконец повернулась ко мне:

– Итак, чем могу помочь?

– Я звонила вам на этой неделе, меня зовут Люси Силчестер, мне назначена встреча с Жизнью. – Я тоненько хихикнула.

– Как же, помню-помню. Люси Силчестер. Вы уже позвонили насчет чистки ковров?

– О… нет, еще нет.

– Ну, милая, больше мне добавить нечего, я вам и так расхвалила их как могла. – Она положила на стойку деловую визитку и пододвинула ко мне. Не знаю, припасла ли она ее лично для меня или ей так нравится эта фирма, что она вообще всюду ходит с пачкой их визиток, раздавая всем и каждому. – Вы обещаете, что теперь уж точно позвоните, правда?

Меня позабавила ее настойчивость, и я пообещала.

– Сейчас я сообщу ему, что вы пришли.

Она сняла трубку.

– К вам пришла Люси.

Я навострила уши, чтобы услышать его голос, но без толку.

– Да, ладненько, направляю ее к вам.

И потом уже мне:

– На лифте, на десятый этаж. Там направо, потом налево – и увидите его.

Я двинулась к лифту, но притормозила.

– Какой он?

– Ой, да не переживайте. Вы же не боитесь, правда?

– Нет, – я пренебрежительно махнула рукой, – чего мне бояться? – И снова тоненько хихикнула, так что всем в радиусе пяти миль вокруг стало ясно, что я, конечно, боюсь, и пошла к лифту.

У меня было десять этажей, чтобы настроиться и явиться во всем великолепии. Я пригладила волосы, расправила плечи, сексуально, но невинно сложила губки. Большой палец в карман, остальные наружу – отличный жест. Я выгляжу ровно так, как хотела. Тут двери открылись, и я увидела кресло с рваной кожаной обивкой, на нем растрепанный женский журнал без обложки и деревянную дверь в прозрачной стене, местами завешанной жалюзи. Войдя в эту дверь, я оказалась в комнате размером с футбольное поле, перед лабиринтом серых перегородок, отделявших друг от друга рабочие места. Крошечные столы, старые компьютеры, потертые стулья, фотографии детей, собак и кошек, пришпиленные над столами, личные коврики для мышек, ручки с пушистыми розовыми насадками, скринсейверы с отпускными фотками, поздравительные открытки, приятные безделушки и яркие кофейные кружки со смешными надписями, в которых нет ничего смешного. Все эти вещи призваны придать немного домашнего уюта убогим офисным клетушкам. У нас на работе все точно так же, и мне немедленно захотелось что-нибудь отксерить, чтобы убить время.

Я пошла по серому лабиринту, вертя головой туда-сюда, спрашивая себя, что же, черт подери, я надеюсь здесь углядеть, и всячески пытаясь сохранить невозмутимо-доброжелательный вид, хотя в глубине души была разочарована, что наша с Жизнью ответственная встреча произойдет в этой отстойной дыре. И вдруг я увидела его. Мою Жизнь. Он притиснулся к задрипанному столу и, низко склонясь над блокнотом, торопливо выводил какие-то каракули. Серый помятый костюм, серая рубашка и серый галстук с тройной спиралью. Черные с легкой проседью волосы взъерошены, на лице многодневная щетина. Он поднял голову, увидел меня, отложил ручку и встал, а потом вытер ладони о пиджак, и на нем остались влажные пятна. У него были черные круги под глазами, а сами глаза покраснели, он шмыгал носом и, похоже, не спал уже много лет подряд.

– Вы… э-э? – Я состроила легкую игривую улыбку.

– Да, – глухо откликнулся он. – А вы Люси, – он протянул мне руку, – привет.

Я устремилась к нему широким бодрым шагом, изображая, что безумно рада встрече. Схватила его руку и энергично ее встряхнула, улыбаясь шире некуда, надеясь понравиться ему, доказать ему, что у меня все прекрасно, все просто великолепно. Он ответил вяло, ладонь у него была липкая, и она быстро, как змея, выскользнула прочь.

– Ну вот, – сказала я с преувеличенным восторгом, – вот мы наконец и встретились.

Я села на покоцанный стул, сделала очень заинтересованное лицо и попыталась поймать его взгляд.

– Как поживаете?

Пожалуй, я слегка переусердствовала с восторженностью. Это место было слишком большим, пустым, безликим и унылым для подобного тона, но я уже не могла остановиться.

Он посмотрел на меня и сказал:

– И как я, по-вашему, поживаю?

Это было грубо. На самом деле грубо. Я оторопела и не знала, что сказать. Разве можно так разговаривать? А где вежливое притворство, попытка сделать вид, что мы нравимся друг другу, что мы оба счастливы быть здесь и непременно встретимся снова? Я невольно огляделась, надеясь, что никто нас не слышит.

– Тут никого нет, – обронил он, – по воскресеньям никто не работает. У каждого из них есть своя жизнь.

Я с трудом поборола желание нагрубить ему в ответ и вежливо поинтересовалась:

– А разве жизни других людей не работают в этом офисе?

– Нет. – Он смотрел на меня как на тупицу. – Я просто снял это помещение и не знаю, чем они тут занимаются. – Он кивнул на пустые клетушки.

И опять я растерялась и не понимала, как реагировать. Все шло не так, как следовало.

Он устало потер лицо.

– Я не хотел говорить грубости.

– Но сказали.

– Что ж, я сожалею. – В его словах не было ни грана искренности.

– Не похоже.

Молчание.

– Послушайте. – Он наклонился ко мне, и я, сама того не желая, отшатнулась. У него плохо пахло изо рта. Ужасно неловкая ситуация.

Он вздохнул и продолжил:

– Представьте, что у вас были друзья, всегда готовые поддержать и прийти на помощь. И вы всегда готовы были помочь им, но потом они стали делать это уже не так охотно, как раньше, и вы отчасти могли их понять, ведь у всех куча своих дел, но чем дальше, тем реже и реже они выручали вас, не обращая больше внимания на ваши убедительные просьбы. А затем вдруг однажды – пустота, никого нет. Хоп, и все. Вы пишете им письма, они не отвечают, вы снова пишете, они снова не отвечают, и наконец вы пишете им еще раз, а они даже не хотят сделать вид, что готовы повидаться, так они заняты своей работой, друзьями и машиной. Каково бы вам было?

– Слушайте, я понимаю, что вы на меня намекаете, но это же ерунда какая-то. – Я засмеялась. – Это просто нелепо, я бы никогда не поступила так с друзьями.

Он криво улыбнулся.

– Однако вы поступаете так со своей жизнью.

Я открыла рот, но не нашлась что сказать.

– Ладно, давайте начнем. – Он нажал на кнопку, чтобы включить компьютер.

Не сработало. Мы молча сидели в тишине, напряженные и скованные. Он снова нажал на кнопку, потом еще и еще, проверил розетку, выдернул из нее шнур, воткнул обратно.

– А вы проверьте…

– Я сам справлюсь, спасибо. Уберите руки, пожалуйста, убе…

– …проверьте вот это…

– …руки не надо туда…

– …вот это соединение здесь…

– Прошу вас, не встрева…

– Готово.

Я вернулась на свое место. Компьютер зажужжал.

Он потихоньку перевел дух.

– Благодарю вас.

Ничуть он не благодарен.

– Какого года этот ящик – восьмидесятого?

– Да, того же, что ваш пиджак, – ответил он, глядя в монитор.

– Детский сад, честное слово.

Я поплотнее запахнула пиджак. Скрестила руки на груди, положила ногу на ногу и отвернулась от него. Кошмар какой-то, в сто раз хуже, чем я себе и вообразить могла. Моя жизнь – мерзкий тип, хам и склочник.

– А вы себе как это представляли? – Он решил нарушить молчание.

– Никак я себе это не представляла, – раздраженно заявила я.

– Ну, что-то же вы об этом думали.

Я пожала плечами, потом вспомнила, что среди прочего представляла себе: мы с ним плывем на каноэ по живописной речке, он гребет, а я читаю сборник стихов, на мне широкополая шляпа и платье от Кавалли, которое я видела в журнале и которое мне не по карману – так же, как и журнал. Еще я представляла, как буду давать интервью о своей Жизни: волосы уложены феном, тщательный макияж, контактные линзы, ниспадающее складками платье, выгодное освещение. Возможно, даже ваза с лимонами и лаймами на столе. Я вздохнула и наконец посмотрела на него.

– Я думала, это будет похоже на сеанс у психотерапевта. Вы меня спросите про работу, про мою семью, счастлива ли я и всякое такое.

– Вы когда-нибудь ходили к психотерапевту?

– Нет.

Он пристально смотрел мне в лицо.

– Да. Один раз. Когда уволилась с работы. Я тогда еще бросила своего бойфренда и купила квартиру.

Он глядел на меня не мигая.

– Вас уволили. Ваш бойфренд ушел от вас, и вы снимаете студию.

Я слабо усмехнулась:

– Хотела вас проверить.

– Для пользы дела будет лучше, если вы не станете мне врать.

– Раз в конечном счете все сходится, то, значит, это и не вранье. Важен результат.

Он слегка повеселел, насколько в применении к нему можно говорить о веселье.

– Расскажите, как это у вас так получается.

– О’кей, если бы я сказала, что выиграла в лотерею, это была бы откровенная ложь, потому что у меня совсем нет денег, и мне пришлось бы жить как миллионерше, что было бы по меньшей мере сложно. Но когда я говорю, что уволилась, это не меняет сути, ведь я же правда там больше не работаю, и значит, мне не надо притворяться, что я туда хожу каждый день. А насчет того, что я купила новую квартиру, тоже не ложь, ведь живу я теперь в другом месте.

– Вы забыли кое о чем упомянуть.

– О чем?

– О бойфренде.

– Ну, это то же самое. – Как ни странно, это я проговорила с трудом, потому что знала, он ждет от меня этих слов. – Сказать, что… я его бросила, – это все равно что сказать… понимаете… совсем наоборот…

– Что он вас бросил.

– Ну да.

– Потому что…

– Потому что в итоге все одно.

– Потому что…

– Потому что мы расстались.

И тут у меня на глаза навернулись слезы. Гадство. Предательские, подлые слезы. Унизительно, не то слово. Не помню, когда я последний раз плакала из-за Блейка. Я настолько зациклена на нем, что не могу даже говорить об этом.

Бывают такие ситуации: кто-нибудь вдруг начинает выспрашивать, а все ли у тебя в порядке, нет, ну что же все-таки не так – а что-нибудь всегда не так, – и ты начинаешь беситься, и хочется сделать этому человеку физически больно. Именно так сейчас и было, он вынуждал меня произносить все эти слова, громко, вслух, пытался меня одурачить и заставить признаться в том, что, как он думал, я не хочу замечать. И было похоже, что это сработало, что мне жалко себя. Ту себя, какая я есть, по его мнению, на самом деле. Но я не такая. Я в порядке. В полном порядке.

Я небрежно смахнула слезы, пока они не хлынули рекой.

– Я не переживаю.

– О’кей.

– Абсолютно.

– О’кей, – он пожал плечами, – тогда расскажите мне о работе.

– Я очень люблю свою работу. Получаю от нее огромное удовольствие. Мне очень нравится работать с людьми, много общаться, нравится инновационный подход к делу. Я ощущаю, что делаю нечто полезное, помогаю людям, что мы взаимосвязаны и я могу повлиять на то, чтобы они сделали правильный выбор, и я рада, что они принимают верное решение при моем содействии. Разумеется, одно из главных достоинств…

– Простите, перебью вас. Вы бы не пояснили, что именно вы делаете?

– Да.

Он придвинулся к компьютеру и прочел:

– Вы переводите сопроводительные инструкции для вашей компании. Так?

– Так.

– И эта компания выпускает холодильники, газовые плиты, микроволновки и прочее.

– Да, это крупнейший в Европе производитель бытовой техники.

– О’кей, продолжайте.

– Спасибо. На чем я остановилась? Разумеется, одно из главных достоинств моей работы – это наш коллектив. У нас работают творческие, заинтересованные люди, они побуждают меня добиваться все больших успехов не только в деловой сфере, но и вообще в жизни.

– О’кей. – Он потер лоб. – Людей, с которыми вы работаете, вы про себя называете: Грэм Гулькин Хрен, Квентин Дергунчик, Луиза Длинноносая Сука, Мэри Мышь, Стив Сосиска и Эдна Рыбья Морда.

Я сохранила полную невозмутимость. Неплохие я выдумала им прозвища.

– Да.

Он вздохнул.

– Люси, вы опять врете.

– Вот и нет. Они реально побуждают меня быть лучше – лучше, чем они сами. И добиваться продвижения по службе, чтобы я могла оказаться от них где подальше. Видите? Это не вранье. В итоге все сходится.

Он откинулся на стуле и долго изучал меня, потом потер свою щетину, и я услышала, как она заскрипела.

– Ладно. Вы хотите узнать всю правду об этой работе или вообще о работе? Отлично. Вот она. Я не из тех, кто жить без своей работы не может. Я не отношусь к ней настолько серьезно, чтобы делать хоть чуть больше, чем то, за что мне платят. Я не хочу заводить дружбу с людьми, рядом с которыми провожу бо́льшую часть дня и с которыми в нормальной обстановке я бы и двух слов не сказала. Два с половиной года я работаю в этой компании потому, что мне нравится их тренажерный зал, хоть оборудование у них дерьмовое и все там насквозь провоняло потом. Зато я хожу туда бесплатно и могу на этом сэкономить. Еще мне нравится, что там востребовано знание языков, на изучение которых я потратила не один год. У меня не так много друзей, говорящих по-немецки, итальянски, французски, голландски и испански, а тут можно совершенствовать свои навыки.

Я пыталась произвести на него впечатление своими лингвистическими талантами.

– Вы не говорите по-испански.

– Да, брюзга, я об этом знаю, но мое начальство – нет.

– А что будет, если это обнаружится? Вас опять уволят с треском, как в прошлый раз?

Я проигнорировала его выпад и принялась разглагольствовать дальше:

– Тошнотворное выражение «с огоньком», которое многие сейчас используют, говоря о работе, ко мне неприменимо. Я просто честно отрабатываю свои деньги. Я не трудоголик.

– Вы не готовы посвятить себя делу.

– Защищаете трудоголиков?

– Просто говорю, что стойкая приверженность делу, знаете, способность отдаться чему-то до конца, – это совсем не так плохо.

– А как насчет алкоголиков? Ими вы тоже восхищаетесь? Может, мне начать пить без продыху, чтобы вы могли гордиться моей стойкой приверженностью?

– Не передергивайте. – Он сердито насупился. – Может, мы лучше скажем честно, что в вас нет заинтересованности, вы не умеете сосредоточиться и не знаете, что такое преданность делу.

Обидные слова. Я сцепила руки в замок.

– Это еще надо доказать.

Он что-то напечатал, потом проглядел открывшийся файл.

– У вашего сослуживца был сердечный приступ, и вы уверили врачей «скорой», будто вы его ближайшая родственница, чтобы уехать вместе с ними в больницу и улизнуть пораньше с работы.

– Я волновалась за него.

– И поэтому попросили водителя «скорой» высадить вас на углу вашего дома.

– У того мужчины был обычный приступ невралгии, через пять минут он уже отлично себя чувствовал.

– Вы все делаете наспех, кое-как. Попусту тратите время, ничего не доводите до конца, если только речь не идет о том, чтобы съесть шоколадку или выпить бутылку вина. Постоянно меняете свое мнение. Вы не способны принять решение. Избегаете обязательств и привязанностей.

Все, он меня наконец достал. Меня бесила его манера, но куда больше меня бесило то, что во многом он был прав.

– Наши отношения с Блейком длились пять лет. Это что, не привязанность?

– Он ушел от вас три года назад.

– И теперь я занимаюсь собой. Самопознание и прочая хрень.

– А вы себя еще не знаете?

– Конечно знаю. И я так себе нравлюсь, что хочу провести с собой остаток дней.

Он улыбнулся:

– Или по крайней мере еще пятнадцать минут.

Я посмотрела на часы.

– У нас же еще сорок пять минут осталось.

– Вы уйдете раньше. Как всегда.

Я сглотнула.

– И что?

– И ничего. Просто сказал. Привести примеры?

Он снова что-то набрал на компе, прежде чем я успела ответить.

– Обед на Рождество у родителей. Вы ушли до того, как подали десерт. А годом раньше и вовсе не дождались основного блюда. Тогда вы поставили рекорд.

– Меня ждали в гостях.

– Да, и оттуда вы тоже ушли раньше.

У меня чуть челюсть не отвисла.

– Никто и не заметил!

– А вот тут вы ошибаетесь. Кое-кто заметил.

– И кто же такой сметливый?

– Внимательный, – поправил он и застучал по клавишам.

Я едва было не начала нервно ерзать на стуле, но удержалась, чтобы не доставлять ему удовольствия. Вместо этого я спокойно откинулась назад и равнодушно оглядела унылый офис, притворяясь, что мне все равно. Но раз я притворяюсь, значит, мне не все равно.

Наконец он остановился.

Я повернулась к нему, он улыбнулся и тут же снова забарабанил по клавишам.

– Это становится скучно.

– Я вас утомляю?

– Честно говоря, да.

– Значит, теперь вы знаете, каково приходится мне. – Он бросил печатать и объявил: – Мелани.

Моя лучшая подруга.

– Что Мелани?

– Затаила обиду, когда вы так рано ушли.

– Чушь какая. И вообще, кто так говорит – «затаила обиду».

– Цитирую. «Ну хоть бы раз она осталась до конца». Конец цитаты.

Мне было досадно это слышать, я была уверена, что сто раз оставалась до конца.

– На ее двадцать первый день рождения.

– Было – что?

– Было то, что вы не ушли раньше времени с ее вечеринки. Вы тогда вообще никуда не ушли, а провели всю ночь на диване.

Шлеп-шлеп-шлеп по клавишам.

– С ее двоюродным братом.

Шлеп.

– С Бобби.

Я застонала.

– Ей на это было наплевать.

Шлеп-шлеп-шлеп.

– Цитирую. «Как она могла так со мной поступить, в мой день рождения? Здесь бабушка с дедушкой, и все теперь знают. Я обиделась». Конец цитаты.

– Она мне ничего не сказала.

Он только пожал плечами.

– Почему мы вообще об этом говорим? Что, это так важно?

– Именно.

Шлеп-шлеп-шлеп.

– «Зря она ушла так рано. Мам, не огорчайся. Хочешь, я как-нибудь поговорю с ней?» Это ваш брат Райли.

– Да, я догадалась.

– «Не надо, милый. Я уверена, что ей необходимо было туда пойти». Конец цитаты. Вчера вы ушли с обеда у родителей на тридцать две минуты раньше и не самым вежливым образом.

– Вчера был особый случай.

– Почему?

– Потому что они меня предали.

– Как?

– Подписали бумаги на аудит моей жизни.

Он улыбнулся:

– Да, это хорошая аналогия. Но не сделай они этого, вы бы сейчас тут со мной не сидели.

– Угу. Так все замечательно вышло.

Молчание.

– Значит, суть в том, что я рано ухожу с обедов и вечеринок. И вы позвали меня об этом поговорить. Ну тогда ничего страшного, с этим я могу справиться и объяснить в каждом конкретном случае, почему и куда я так торопилась. Похоже, нам удастся разобраться быстрее, чем я думала.

Он расхохотался:

– Черт возьми, нет. Я просто зашел с этой стороны.

Он посмотрел на часы.

– У нас маловато времени, больше мы ничего сегодня не успеем обсудить. Договоримся насчет следующего раза?

– Еще полчаса осталось.

– Не больше пяти минут, исходя из вашей обыч ной манеры смываться.

– Тогда давайте живее.

– О’кей. Итак, чем вы занимаетесь?

– В каком смысле? Сижу тут с вами, время зря трачу, вот чем я занимаюсь.

Больше он в свои записи заглядывать не стал, обошелся и без них.

– Каждый день вы встаете в семь утра, а в субботу и воскресенье в час.

– Ну и что?

– Вы съедаете диетический батончик мюсли, потом пьете кофе в «Старбакс» на углу вашего дома, покупаете газету и едете на работу – либо на машине, либо на метро – и отгадываете кроссворд. В офисе вы оказываетесь в девять-полдесятого, но раньше десяти к делу не приступаете. В одиннадцать у вас дополнительный перерыв, на кофе и сигарету, хотя вообще-то вы не курите. Но считаете, что это несправедливо – давать курильщикам дополнительный перерыв. В час ланч. И до двух вы сидите в буфете, одна за столиком, и разгадываете кроссворд. С ланча вы всегда опаздываете. С половины третьего вы снова трудитесь и, в отличие от утренних часов, делаете все старательно, а порой даже блестяще. В шесть заканчиваете.

– Зачем рассказывать мне то, что я и так отлично знаю?

Я старалась говорить равнодушно, но, по правде говоря, мне было неприятно. Неприятно, что все мои мелкие секреты кто-то старательно записывал, заносил в компьютер, чтобы какой-нибудь долбаный зануда мог это читать, сидя в офисе, когда устанет раскладывать пасьянс.

– Каждый день после работы вы ходите в тренажерный зал. На беговую дорожку вам отведено двадцать минут, но вы всегда бегаете семнадцать. Потом еще полчаса занимаетесь гимнастикой. Иногда ужинаете где-нибудь с друзьями, но вам не терпится домой, и вы всегда уходите первой. Ложитесь в кровать, отгадываете кроссворд. В семь утра вы встаете.

Он помолчал.

– Улавливаете мысль?

– Я люблю разгадывать кроссворды? И что? Не пойму, чего вы добиваетесь.

Он молча, не мигая смотрел мне в лицо.

– Ничего. Вопрос в том, чего добиваетесь вы?

Я проглотила большой колючий ком в горле.

– Ну, это слишком глобальная тема.

– Нет, вопрос как вопрос. О’кей, почему бы не сказать проще. Вот как все произойдет. Вы уйдете отсюда через полчаса, строго вовремя. Затем постараетесь забыть все, о чем мы здесь говорили. И это у вас получится. Я буду низведен до уровня мелкого раздражающего зануды, на которого вы зря потратили полвоскресенья, и вы будете жить точь-в-точь как и жили.

Он умолк. Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Я растерялась. Не может же он и вправду так думать. Потом до меня дошло.

– Это ложь.

– Почему? Если в итоге все сходится, значит, не ложь.

Нет, я не хочу задавать этот вопрос. Но должна.

– А что… в итоге?

– В итоге вы будете такая же одинокая, унылая и несчастная, как до встречи со мной, но вам станет еще хуже, потому что вы будете это осознавать. Каждый день и каждый миг.

И тут я встала, схватила сумку и ушла. Ровно на полчаса раньше, как он и предсказывал.