Онлайн чтение книги Два адмирала The Two Admirals: A Tale
Глава XIV

Легко можно вообразить, в каком смущении находился Том Вичекомб при всем ходе дела, рассказанного нами в предыдущей главе. Все его надежды, против ожидания, разрушились совершенно. Он не мог понять причины внезапной перемены намерений сэра Вичерли.

Когда все нужные приготовления были сделаны и в комнате воцарилась глубокая тишина, сэр Джервез снова принялся за дело, для которого все собрались в комнате умирающего.

— Атвуд прочитает вам, сэр Вичерли, написанное им вступление, — сказал он. — Если вы будете довольны его слогом, подтвердите нам это наклоном головы. Итак, если все готово, ты можешь начать, Атвуд!

Сэр Вичерли улыбнулся и дал утвердительный знак.

— Теперь, сэр Вичерли, вам нужно будет назвать исполнителя. Не употребляйте больших усилий, нам только бы понять имя.

Сэр Вичерли успел произнести совершенно внятно: сэр Реджинальд Вичекомб.

— Это довольно ясно, — продолжал вице-адмирал. — Прочти теперь, Атвуд, весь первый пункт.

— Если вы этой статьей довольны, сэр Вичерли, то подтвердите это наклоном головы.

— Теперь, сэр, — продолжал вице-адмирал, — я должен предложить вам несколько вопросов, которые необходимы Атвуду для составления завещания. Имеете ли вы намерение завещать кому-нибудь ваши земли?

Сэр Вичерли ответил утвердительно.

— Ну, теперь у нас чистый фарватер и путь короткий, не так ли, Атвуд?

Секретарь писал с возможной скоростью и минуты через три прочел:

— Во-вторых, я завещаю «все свои земли, во владении которых умираю, со всеми строениями, арендами, наследиями и принадлежностями, со всеми моими правами»… Чистые места, — сказал секретарь, — оставлены для имени и титула наследника.

— Теперь, сэр Вичерли, мы должны узнать имя того счастливца, к которому вы так расположены.

— Сэр Реджинальд Вичекомб, — произнес больной с большим трудом. — Хотя… он и полукровный… но не nullius, наследник… сэра Майкла… и мой наследник.

— Чистейший английский язык! — воскликнул сэр Джервез с довольным видом. — Впиши же, Атвуд, в завещание имя сэра Реджинальда Вичекомб-Вичекомба. Как хорошо занимает теперь оно это пустое место!

— Так, хорошо! — продолжал адмирал. — Теперь, Атвуд, прочитай все написанное как можно яснее, так, чтобы сэр Вичерли мог все слышать и утвердить написанное, если останется всем доволен.

— Итак, земли сэра Вичерли уже обеспечены! — сказал сэр Джервез, будучи занят делом с ревностью истинного нотариуса. — Теперь перейдем к собственности. Не имеете ли вы желания, сэр Вичерли, всю вашу домашнюю утварь, вина, лошадей, экипажи другие вещи завещать кому-либо особо?

— Все… сэру Реджинальду… Вичекомбу… — отвечал завещатель.

— Хорошо! Пиши это, Атвуд. Теперь перейдем к фунтам. Нет? Так к гинеям? Итак, не угодно ли вам, сэр Вичерли, завещать теперь кому-нибудь ваши гинеи? Хорошо, назовите же нам это лицо.

— Милли, — произнес больной.

— Что? .. Мельница? .. Кажется, мельницы принадлежат к землям, сэр Реджинальд!

— Сэр Вичерли подразумевает под этим именем мисс Милдред Доттон, — поспешно, хотя и с приличной скромностью, заметил лейтенант.

— Так… справедливо… справедливо! — прибавил завещатель. — Маленькая Милли… Милли Доттон… добрая маленькая Милли!

Сэр Джервез медлил с исполнением и взглянул на Блюуатера, но Атвуд подхватил уже мысль умирающего и поспешил поместить ее в завещание.

— Я отдаю и завещаю Милдред Доттон, — читал он вслух, — дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, сумму, — какую сумму написать, сэр Вичерли?

— Три тысячи гиней… с них получается пять процентов…

— Это так ясно как пять пальцев. Помести же, Атвуд, в завещании эту статью.

— Я даю и завещаю, — прочитал Атвуд, — Милдред Доттон, дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, три тысячи гиней, лежащих в пятипроцентных бумагах в банке королевства. — Хорошо ли так, сэр Вичерли?

Старик взглянул на Милдред и благосклонно улыбнулся, он чувствовал, что, доставляя Милдред независимость, он освобождает эту непорочную, милую девушку от обыкновенной, горькой участи ее положения.

— Чье же теперь имя прикажете внести в завещание?

За этим вопросом последовало довольно долгое молчание; заметно было, что баронет припоминал в уме все, что он сделал уже и что еще оставалось ему сделать.

— Вот ваш племянник, сэр Вичерли, господин Том, желаете ли вы назначить ему что-нибудь?

Больной холодно улыбнулся, но скоро кивнул головой в знак согласия.

— Я даю и завещаю, — начал читать Атвуд, написав эту статью, — Тому Вичекомбу, старшему сыну моего покойного брата Томаса, сумму, лежащую в пятипроцентных бумагах в государственном банке.

— Какую же сумму, сэр Вичерли, прикажете вписать в этой статье? — спросил вице-адмирал.

— Пятьдесят… пятьдесят… фунтов, — сказал завещатель голосом, более ясным и твердым, чем он говорил во весь этот день.

Сказанная сумма была тотчас же внесена в статью; затем статья эта была прочтена Атвудом вслух и одобрена сэром Вичерли твердым и резко произнесенным «да»!

— Желаете ли вы, сэр Вичерли, еще кого-нибудь сделать участником своего завещания? — спросил вице-адмирал.

— Анне Лардер… Самуилу Корку… Ричарду Биттсу… Давиду Брешу… Фебе Кис, — сказал сэр Вичерли медленно, давая Атвуду время писать; этими именами он назвал своих кухарку, буфетчика, конюха, камердинера и ключницу, — двести фунтов — каждому; всего тысячу фунтов наличными деньгами.

Статья эта, как и все предыдущие, была написана, прочтена и одобрена.

— Теперь распределенная сумма простирается до четырнадцати тысяч ста восьмидесяти фунтов. Итак, сэр Вичерли, кого теперь прикажете вы поместить в число участников вашего завещания?

Желая услужить храброму лейтенанту, адмирал, наконец, успел обратить на него внимание сэра Вичерли, который устремил на прекрасного юношу глаза свои долго рассматривал его со вниманием.

— Виргинец… одно со мной имя… американец, добрый малый… храбрый… молодой… человек… тысячу фунтов, — бормотал больной сквозь зубы; но в комнате царствовала такая тишина, что каждое слово его было внятно слышно каждому присутствующему. — Да, тысячу фунтов… Вичерли Вичекомбу… лейтенанту… королевского флота.

Атвуд быстро принялся за дело и лишь только начал писать имя Вичерли, как в ту же минуту был остановлен молодым человеком.

— Остановитесь, господин Атвуд! Не пишите ни одной строчки в мою пользу! — воскликнул Вичерли, между тем как лицо его покрылось багровой краской, и грудь его обуревали чувства, которыми он не в состоянии был владеть. — Я отказываюсь от милости сэра Вичерли, она будет совершенно бесполезной, потому что я не приму ни одного шиллинга.

— Молодой человек, — сказал сэр Джервез несколько сердито, — вы говорите довольно необдуманно. Слушатель или простой свидетель завещания не имеет никакого права отклонять от себя доброе расположение человека, готовящегося оставить этот мир и предстать пред лицом Вседержителя! Вы забываете свою пользу, молодой человек, свое будущее. Ста или двухсот фунтов призовых денег, добытых вами в последнем деле у Кроа ценой крови ненадолго вам хватит.

— Их уже нет у меня, сэр; они отосланы до последнего шиллинга вдове павшего подле меня боцмана. Я не нищий, сэр Джервез Окес, хотя и принадлежу к сынам Америки. Я владелец плантации, которая доставляет мне порядочную независимость. Служу же я не из нужды, а по собственной охоте. Может быть, сэр Вичерли, узнав это, согласится вычеркнуть мое имя из своего завещания. Я вполне уважаю и почитаю его, но не могу принять от него денег.

Слова эти были сказаны со скромностью, но с жаром и чистосердечием, которые не оставляли никакого сомнения насчет решительности говорившего отказаться от предлагаемой ему суммы. Сэр Джервез слишком уважал чувства молодого человека, а потому и не настаивал более, но повернулся к кровати больного в ожидании, что он скажет. Сэр Вичерли слышал и понял все, что происходило, и это произвело на него даже и в настоящем его положении свое обычное действие.

— Благородный молодой человек! — проговорил он. — Подойдите сюда… Сэр Джервез, подведите его ко мне.

— Сэр Вичерли желает, чтобы вы подошли к его кровати, господин Вичекомб из Виргинии, — сказал вице-адмирал выразительно, но в то же время протянул ему руку и благосклонно улыбнулся, видя, что тот повинуется.

Больной с большим трудом снял со своей руки драгоценное кольцо с гербом Вичекомбов. Но на нем не было, однако, изображения кровавой руки — девиза этого дома, ибо кольцо это было гораздо старее баронетства, пожалованного, как хорошо было известно Вичерли, предку Вичекомбов одним из Плантагенетов во время французских войн Генриха VI, в память какого-то блестящего подвига.

— Носите это кольцо, благородный молодой человек… честь нашего имени, — сказал сэр Вичерли, подавая кольцо лейтенанту.

— Благодарю вас, сэр Вичерли, за подарок, который я ценю слишком дорого, — сказал он, и след всякого другого чувства, кроме благодарности, исчез с лица его. — Если я и не имею прав на ваш титул и имение, все-таки мне не стыдно будет носить кольцо, дарованное тому, кто был точно такой же мне предок, как и всякому другому Вичекомбу Англии.

— Законный? — спросил Том, забывая в пылу свирепой злобы и свою осторожность и свою обиду.

— Да, сэр, законный! — отвечал Вичерли, обращаясь к спрашивающему со спокойствием человека, уверенного в справедливости слов своих, и со взглядом, заставившим Тома невольно отступить назад. — Мне не нужно других доказательств, чтобы иметь право носить печать, которая, как вы можете заметить, сэр Джервез Окес, есть не что иное, как верный снимок с той, которую я постоянно ношу и которая перешла ко мне по прямой линии от моих предков.

Вице-адмирал сравнил печать, висевшую у Вичерли на цепочке с печатью кольца, и, видя, что оба герба преимущественно состоят из грифов, он легко убедился, что одна из них была простой копией. Удостоверившись в этом, он передал печать приблизившемуся сэру Реджинальду, который начал ее внимательно рассматривать. Так как все отрасли фамилии сэра Реджинальда имели тот же герб, то ему не трудно было убедиться, что Вичерли имеет весьма ясное доказательство на свое происхождение от Вичекомбов. Сэр Реджинальд решил впоследствии разобрать это дело самым подробным образом; теперь же, возвратив печать лейтенанту, он заметил сэру Джервезу, что в настоящую минуту гораздо важнейшее дело должно обращать на себя их внимание. При этих словах Атвуд снова взялся за перо, ожидая дальнейших распоряжений умирающего.

— Из двадцати тысяч, сэр Вичерли, которые, как мне известно, составляют ваш банковый капитал, — сказал сэр Джервез, — остается еще шесть или семь тысяч. Чье теперь имя прикажете внести в завещание?

— Ротергама… викария.

Скоро и эта статья, определяющая Ротергаму тысячу фунтов, была написана, прочтена и одобрена.

— Теперь остается еще пять тысяч, мой дорогой сэр Вичерли.

При этих словах больной сильно призадумался, размышляя, по-видимому, что ему сделать с остальными деньгами. Скоро блуждающий взор его остановился на бледном лице миссис Доттон. С чувством, делающим честь его сердцу, он произнес ее имя и две тысячи фунтов. Статью эту также вписали в завещание.

— Теперь в остатке три, если не четыре тысячи, — прибавил сэр Джервез.

— Милли… милая, маленькая… Милли… хорошенькая Милли, — произнес старик с нежностью.

— Эту новую статью в пользу мисс Милдред, — заметил Атвуд, — надо будет поместить в прибавлении к завещанию, потому что одна статья в пользу ее уже была. Одну, две или три тысячи назначаете вы теперь мисс Милдред, которой уже завещано три тысячи фунтов?

Больной произнес «три», прибавив потом, после краткого молчания: — В прибавлении завещания.

Желание его было исполнено, и написанная статья прочтена и одобрена.

— Так как вы, сэр Вичерли, может быть, что-нибудь упустили из виду, — сказал сэр Джервез, — то не лучше ли, во избежание, чтоб ничего не отошло в казну, поместить в завещание еще статью, в которой отказать кому-нибудь все остальное ваше имущество?

Бедный старик улыбнулся и успел произнести имя сэра Реджинальда Вичекомба.

Когда и эта последняя статья была окончена, тогда секретарь прочел сэру Вичерли вслух, медленно и внятно, все завещание, от начала до конца. Старик слушал со вниманием; улыбнулся при имени Милдред и ясно выразил словами и знаками полное свое одобрение. Оставалось только дать ему в руки перо и помочь, чтоб он мог подписать свое имя. В эту решительную минуту Том увидел, что, наконец, настало мгновение, когда он открыто должен вступиться за себя.

— Господа! — сказал он, подойдя к кровати больного. — Я прошу всех присутствующих заметить весь ход настоящего дела. Мой бедный, дорогой, но введенный в заблуждение, дядя, не далее, как прошлую ночь получил апоплексический удар, а потому он едва ли в состоянии ясно судить о предметах — и вот, его заставляют делать завещание.

— Кто, сэр? — спросил вице-адмирал таким голосом, от которого говоривший невольно отступил назад.

— По моему мнению, сэр, все присутствующие — если не словами, то знаками.

— Какая же в этом польза присутствующим? Разве я или адмирал Блюуатер приобретем что-нибудь этим завещанием? Разве свидетели могут быть участниками завещания?

— Я не намерен об этом спорить с вами, сэр Джервез Окес, но я торжественно протестую против этого противозаконного поступка. Позвольте мне всем вам, господа, заметить это и объявить, что вы должны быть готовы немедленно явиться в суд.

Сэр Вичерли, услышав эти слова, силился подняться с кровати и с гневом размахивал руками, как бы стараясь выразить тем свое негодование племяннику.

— С глаз долой! — произнес разгневанный баронет.

— Успокойтесь только, сэр Вичерли, — прервал его Маграт. — Находясь же в спокойном состоянии, вам легко будет утвердить подписью законность вашего завещания.

Сэр Вичерли понял доктора. Он взял в руки перо и успел подвести его к должному месту. В эту минуту глаза его блеснули в последний раз и бросили на Тома взор укоризны; предсмертная улыбка пробежала по его лицу, он взглянул на бумагу, перед ним лежащую, провел рукой по глазам, закрыл их и упал на подушку, бесчувственный уже ко всему, что принадлежало этой жизни, к ее интересам и обязанностям. Через десять минут его уже не было в этом мире.