Онлайн чтение книги Обреченное королевство The Way of Kings
Часть вторая. Озаряющие бури. ДАЛИНАР · КАЛАДИН · АДОЛИН

Основная карта Расколотых равнин. В восточной части можно без труда заметить Башню, самое большое плато в округе. Военные лагеря видны на западе.

Глифпары и номера плато устранены ради сохранения читабельности этой маленькой репродукции оригинала, находящегося в Галерее карт его величества Элокара.

12

Единство

Надеюсь, старый друг, это послание застанет тебя в добром здравии. Впрочем, поскольку ты теперь в каком-то смысле бессмертен, рискну предположить, что хорошее здоровье стало для тебя чем-то само собой разумеющимся.

– Сегодня, – объявил ехавший верхом король Элокар, обозревая ярко-голубое небо, – отличный день, чтобы убить бога. Что вы на это скажете?

– Несомненно, ваше величество, – первым спокойно ответил Садеас, с понимающей улыбкой. – Утверждают, богам стоит остерегаться алетийской знати. По крайней мере, большинства из нас.

Адолин крепче стиснул вожжи; его охватывало волнение каждый раз, когда говорил великий князь Садеас.

– Нам действительно нужно быть в первых рядах? – прошептал Ренарин.

– Я хочу послушать, – негромко пояснил Адолин.

Они с братом ехали почти во главе колонны, вблизи от короля и его великих князей. Позади вилась блестящая процессия: тысяча солдат в синих мундирах семьи Холин, десятки слуг и даже женщины в паланкинах, чтобы вести хронику охоты. Адолин потянулся за флягой и глянул на них.

Юноша облачился в осколочный доспех, и брать флягу приходилось осторожно, чтобы не раздавить. В броне мышцы реагировали быстрее и сильнее; чтобы к ней привыкнуть, требовалась практика. Адолин по-прежнему иной раз попадал впросак, хотя этот наряд – унаследованный по материнской линии – носил с шестнадцатилетия. То есть вот уже целых семь лет.

Он повернулся и сделал большой глоток тепловатой воды. Садеас ехал слева от короля; справа от Элокара возвышалась крепкая фигура в доспехе – Далинар, отец Адолина. Вама, третий из участвовавших в охоте великих князей, не владел осколочным вооружением.

Король блистал в своем золотом осколочном доспехе, – разумеется, доспех любому человеку мог придать царственный облик. Садеас и тот выглядел впечатляюще в красной броне, хотя его толстые и румяные щеки ослабляли эффект. Садеас и король гордились доспехами. И… ну да, Адолин тоже гордился. Свой он велел покрасить в синий цвет и приварить к шлему и наплечникам несколько украшений, чтобы казаться еще более грозным. Разве можно избежать позерства, надевая нечто столь грандиозное, как осколочный доспех?

Адолин сделал еще глоток, прислушиваясь к тому, как король описывает свое возбуждение от предстоящей охоты. Только один рыцарь во всей процессии – и, в общем-то, только один носитель осколочных лат во всех десяти армиях – был в доспехе, на котором отсутствовали краска и узоры. Далинар Холин. Отец Адолина предпочитал носить свою защиту в ее естественном сланцево-сером цвете.

Мрачный Далинар ехал рядом с королем. Шлем великого князя был привязан к седлу, оставляя открытым квадратное лицо и короткие черные волосы, побелевшие на висках. Мало кто из женщин назвал бы Далинара Холина красавцем; неправильной формы нос, прочие черты – скорее грубые, нежели изящные. У отца Адолина было лицо воина.

Далинар Холин ехал верхом на массивном черном ришадиуме, одном из самых громадных коней, каких Адолину когда-либо доводилось видеть. В то время как король и Садеас в своих доспехах выглядели царственно, Далинар каким-то образом умудрялся казаться солдатом. Для него доспех был не украшением, а инструментом. Он как будто никогда не удивлялся силе и скорости, которые даровали эти латы. Создавалось впечатление, что для Далинара Холина носить свой осколочный доспех вполне естественно, а вот оказаться без него – ненормально. Возможно, именно из-за этого он и заработал репутацию одного из величайших воинов и полководцев всех времен.

Адолин вдруг от всей души пожелал, чтобы его отец приложил хоть немного усилий для поддержания этой репутации. Подметив отрешенное лицо Далинара и тревогу во взгляде, юноша подумал: «Он опять размышляет о своих видениях».

– Прошлой ночью все повторилось, – тихо сказал он Ренарину. – Во время Великой бури.

– Знаю, – спокойно произнес тот.

Младший брат Адолина всегда медлил, прежде чем ответить, будто мысленно проговаривал слова. Некоторые знакомые женщины говорили, что Ренарин ведет себя так, словно препарирует их в уме. Дамы вздрагивали, когда заходила о нем речь, хотя сам Адолин никогда не испытывал неловкости в присутствии брата.

– Что они значат, по-твоему? – спросил Адолин очень тихо, чтобы только Ренарин мог его услышать. – Эти отцовские… приступы?

– Не знаю.

– Ренарин, мы больше не можем притворяться, что ничего не происходит. Солдаты уже болтают. Слухи расходятся по всем десяти армиям!

Далинар Холин сходил с ума. Как только начиналась Великая буря, он падал на пол и принимался биться в конвульсиях. Потом бредил, нес какую-то тарабарщину. Часто вставал, сверкая безумными синими глазами, и как будто дрался с кем-то невидимым на мечах или врукопашную. Адолину приходилось его держать, чтобы он не поранился сам или не поранил кого-то.

– Это галлюцинации, – сказал Адолин. – Так, по крайней мере, отец сам считает.

Их дед страдал от навязчивых видений. Постарев, он вообразил, что снова оказался на войне. Неужели с Далинаром происходит то же самое? Он переживает заново битвы своей юности, те дни, когда заработал свою славу? Или снова и снова видит ту ужасную ночь, когда его брат погиб от руки Убийцы в Белом? И почему с началом этих приступов он так часто говорит о Сияющих рыцарях?

Адолину от всего этого становилось не по себе. Далинар был Черным Шипом, военным гением и живой легендой. Они с братом воссоздали Алеткар, погрязший в многовековых сварах, которые устраивали воинственные великие князья. Он победил в бесчисленных дуэлях, выиграл десятки сражений. Целое королевство считалось с ним. И теперь это…

Что должен сделать Адолин как сын, если его возлюбленный отец – величайший из живущих – начал терять разум?

Садеас рассказывал о недавней победе. Прошло уже два дня, как он выиграл еще одно светсердце, но король, похоже, только сейчас об этом узнал. Адолин напрягся, слушая хвастливые речи.

– Надо бы нам сдвинуться назад, – проговорил Ренарин.

– Мы достаточно высокого положения, чтобы оставаться здесь, – возразил старший брат.

– Мне не нравится, каким ты становишься, когда Садеас близко. «Ренарин, нельзя спускать с него глаз, – подумал Адолин. – Он знает, что отец слабеет. И попытается нанести удар». Юноша ничего не сказал и вынудил себя улыбнуться. Ради Ренарина следует попытаться выглядеть спокойным и уверенным. В общем-то, это нетрудно. Адолин бы с радостью проводил день за днем, сражаясь на дуэлях, в праздности или ухаживая за очередной симпатичной девушкой. Увы, сейчас жизнь стала скупа на простые удовольствия.

– …в последнее время просто образец храбрости, – говорил король. – Садеас, ты прекрасно справляешься с захватом светсердец. Это похвально.

– Благодарю, ваше величество. Хотя, должен признаться, соревнование уже не так захватывает, поскольку кое-кого оно, похоже, вообще не интересует. Думаю, даже лучшие мечи в конечном счете теряют остроту.

Далинар, который в прошлом не преминул бы ответить на завуалированное оскорбление, промолчал. Адолин стиснул зубы. Со стороны Садеаса было вопиющим бесстыдством подвергать Далинара нападкам в его нынешнем состоянии. Возможно, стоит бросить напыщенному подонку вызов. Великих князей не принято вызывать на дуэль – подобный шаг сулил большую бурю. Но возможно, он готов. Возможно…

– Адолин… – предостерег Ренарин.

Адолин глянул на брата и понял, что поднял руку словно для призыва клинка. Он переложил вожжи в эту руку и подумал: «Забери тебя буря, Садеас. Оставил бы ты моего отца в покое».

– Почему бы нам не поговорить об охоте? – спросил Ренарин. Младший Холин носил очки, в седле держался, как всегда, безупречно, выпрямив спину, словно образец благопристойности и церемонности. – Ты совсем не волнуешься?

– Фи! – отозвался Адолин. – Я никогда не понимал, что такого люди находят в охоте. Какая разница, насколько зверь велик, – в конечном счете это ведь просто бойня.

А вот дуэли – совершенно другое дело. Ощущать в руке осколочный клинок, противостоять кому-то умелому, опытному и внимательному… Мужчина против мужчины, сила против силы, разум против разума. Погоня за тупым чудовищем не шла ни в какое сравнение с этим.

– Может, тебе бы стоило все-таки пригласить Йаналу, – сказал Ренарин.

– Она бы не поехала. Только не после… ну, ты в курсе. Вчера из-за Риллы мне пришлось уйти.

– Ты и впрямь вел себя с ней не очень-то умно, – неодобрительно заметил Ренарин.

Адолин пробормотал что-то уклончивое. Он не виноват в том, что отношения так часто заканчивались громким скандалом. Хотя в данном случае доля его вины была. Но обычно происходило иначе. Тут просто так совпало.

Король начал на что-то жаловаться. Братья отстали и ничего не услышали.

– Давай догоним, – предложил Адолин, подстегивая своего скакуна.

Ренарин закатил глаза, но последовал за братом.

«Объедини их», – прошептал голос в голове Далинара.

Он никак не мог отделаться от этих слов. Они поглотили его, пока Храбрец рысью шел по скалистому, усеянному валунами плато, одному из многих на Расколотых равнинах.

– Разве мы не должны были уже добраться? – спросил король.

– Ваше величество, мы примерно в двух-трех плато от места охоты, – сказал Далинар, размышляя о своем. – Думаю, если все пойдет согласно планам, будем там через час. Если бы мы могли забраться на возвышенность, то, возможно, увидели бы шатер…

– Возвышенность? Вон та скала впереди подойдет?

– Думаю, да. – Далинар изучал скалу, похожую на высокую башню. – Можно послать разведчиков, пусть проверят.

– Разведчиков? Вот еще. Дядя, мне надо размяться. Ставлю пять полных броумов, что окажусь на вершине быстрее тебя. – И король умчался галопом под грохот копыт, бросив потрясенную компанию светлоглазых, секретарей и гвардейцев.

– Буря! – выругался Далинар и пришпорил коня. – Адолин, прими командование! Проверьте следующее плато на всякий случай.

Сын, до сих пор тащившийся позади, резко кивнул. Далинар галопом поскакал следом за королем, фигурой в золотых латах и длинном синем плаще. Копыта громко стучали по камню, мимо проносились скалы. Впереди на краю плато круто вздымалась скала, похожая на шпиль. Такие на Расколотых равнинах встречались постоянно.

«Мальчишка, забери тебя буря…»

Далинар все еще думал об Элокаре как о мальчике, хотя королю пошел двадцать седьмой год. Но иногда он вел себя по-детски. Разве так трудно предупредить, прежде чем устроить очередной трюк?

И все же, мчась вперед, Далинар вынужден был признать, что ощущение свободной погони – без шлема, подставив лицо ветру, – ему нравится. Сердце забилось чаще, и он простил порыв, ставший причиной этой гонки. На миг он даже позволил себе забыть все тревоги и даже слова, что эхом звучали в голове.

Королю захотелось гонки? Что ж, Далинар ее устроит.

Он обогнал короля. Жеребец Элокара был породистым, но он не мог сравниться с Храбрецом, чистокровным ришадиумом, на две ладони выше и намного сильнее обычных коней. Эти животные сами выбирали своих седоков, и только десятку людей во всех военных лагерях так повезло. Далинар был одним из них, Адолин – другим.

Через несколько секунд Далинар оказался у основания скалы. Он на ходу выпрыгнул из седла. Удар был жестким, но осколочный доспех его смягчил, и камень под металлическими ботинками великого князя обратился в крошку. Тот, кто ни разу в жизни не надевал осколочных лат, – в особенности тот, кто привык к их несовершенным подобиям, обычному доспеху и кольчуге, – ни за что бы не понял этого ощущения. Осколочный доспех был не простым оружием, а чем-то намного большим.

Далинар побежал к основанию скалы, а Элокар галопом несся позади. Великий князь прыгнул – доспех подбросил его футов на восемь – и схватился за каменный выступ. Поднатужившись, подтянулся; доспех даровал ему силу нескольких человек. Внутри его проснулся состязательный азарт – далеко не такой отчетливый, как азарт битвы, но вполне достойная замена.

Внизу заскрежетал камень. Элокар тоже начал подниматься. Далинар на него не смотрел. Он не сводил глаз с маленькой естественной платформы на вершине сорокафутовой скалы и шарил закованными в сталь пальцами в поисках очередной опоры. Древняя броня совершенно не препятствовала чувствительности пальцев, – казалось, он был не в латных, а тонких кожаных перчатках.

Справа что-то заскрежетало и раздались тихие ругательства. Элокар выбрал другой путь в надежде обогнать Далинара, но оказался в той части скалы, где не за что было ухватиться. Его продвижение застопорилось.

Золотой осколочный доспех короля заблестел, когда он посмотрел на дядю. Элокар стиснул зубы и мощным рывком подбросил себя вверх, к уступу.

«Глупый мальчишка», – подумал Далинар, глядя, как король словно завис в воздухе на миг, а потом схватился за выступающий камень. Затем Элокар подтянулся и продолжил взбираться.

Великий князь двигался яростно, камни скрежетали под его металлическими пальцами, осколки так и сыпались. Ветер развевал его плащ. Далинар поднимался, напрягался и вынуждал себя продвигаться дальше, держась чуть впереди короля. До вершины оставалось несколько футов. Азарт пел внутри. Он потянулся к цели, готовый победить. Проиграть нельзя. Необходимо…

«Объедини их».

Он замешкался, сам не понимая почему, и позволил племяннику себя обогнать.

Элокар с трудом поднялся на ноги на вершине скалы и триумфально рассмеялся. Он повернулся к Далинару и протянул руку:

– Буря и ветер, дядя, ты вынудил меня попотеть! Я уж было решил, что мне за тобой не угнаться.

Триумф и радость на лице Элокара заставили Далинара улыбнуться. Молодому человеку сейчас нужны победы. Даже от маленьких завоеваний есть прок. Спрены славы – крошечные золотые полупрозрачные пузырьки света – один за другим начали появляться вокруг него, привлеченные ощущением успеха. Великий князь похвалил себя за медлительность. Племянник втянул его на платформу. На вершине естественной башни как раз хватало места для двоих.

Тяжело дыша, Далинар похлопал короля по спине – металл звякнул о металл.

– Ваше величество, и впрямь хорошее соревнование получилось. И вы сыграли отлично.

Король просиял. Его золотой осколочный доспех блистал в свете полуденного солнца; забрало было поднято, открывая светло-желтые глаза, прямой нос и чисто выбритое лицо, которое могло считаться даже слишком красивым – с полными губами, широким лбом и волевой челюстью. Гавилар выглядел так же – до того, как обзавелся сломанным носом и ужасным шрамом на подбородке.

Внизу показались солдаты из Кобальтовой гвардии и несколько адъютантов Элокара, включая Садеаса. Его латы светились красным, однако он не был полным рыцарем Осколков – владел лишь доспехом, но не мечом.

Далинар поднял взгляд. С такой высоты можно было увидеть бóльшую часть Расколотых равнин, и его охватило до странности знакомое чувство. Ему показалось, что он уже стоял так высоко, рассматривая странный ландшафт.

Миг спустя это ощущение исчезло.

– Вон там. – Элокар указал рукой в золотой перчатке. – Я вижу наш конечный пункт.

Далинар прикрыл рукой глаза от солнца и разглядел в трех плато от них большой шатер под флагом короля. Туда вели широкие постоянные мосты; они находились относительно близко к алетийской части Расколотых равнин, на плато, которые сторожил сам Далинар. Это он должен был охотиться на обитавшего здесь ущельного демона и предъявить права на драгоценность в сердце твари.

– Дядя, и опять ты был прав, – сказал Элокар.

– Постараюсь, чтобы это вошло в привычку.

– Полагаю, я не должен тебя винить. Хотя могу снова и снова побеждать тебя в гонке.

Далинар улыбнулся:

– Я словно помолодел – вспомнил те дни, когда гонялся за твоим отцом из-за какой-нибудь ерунды.

Губы Элокара сжались в тонкую нитку, и спрены славы исчезли. Упоминания о Гавиларе портили ему настроение; он подозревал, что сравнения с прежним королем нелестны. К несчастью, нередко так оно и было.

Далинар поспешно продолжил:

– Мы, должно быть, выглядели как десять дурней, когда вот так сорвались с места. Лучше бы вы предупреждали меня заранее, чтобы личная гвардия успела отреагировать. Мы все-таки на войне.

– Фи! Ты слишком много волнуешься. Паршенди уже несколько лет не осмеливаются так близко подходить к нашей части Равнин.

– Ну, мне показалось, что две ночи назад вы были озабочены своей безопасностью.

Элокар тяжело вздохнул:

– Дядя, сколько раз нужно объяснять? Я могу встретиться лицом к лицу с противником, держа клинок в руке. Ты должен защищать меня от того, что враги могут предпринять, когда никто не видит, когда вокруг темно и тихо.

Далинар не ответил. Тревога Элокара – скорее, тревожная одержимость – по поводу наемных убийц была сильна. Но разве можно его винить, учитывая, что случилось с его отцом?

«Брат, прости», – подумал он, как делал каждый раз, вспоминая о ночи, когда погиб Гавилар. И рядом с ним не было брата, чтобы защитить.

– Я проверил то, о чем вы меня просили. – Далинар отогнал дурные воспоминания.

– В самом деле? И что обнаружил?

– Боюсь, немногое. На вашем балконе не было следов посторонних, и ни один слуга не сообщил, что видел кого-то поблизости.

– Но кто-то следил за мной из темноты той ночью.

– Ваше величество, если и так, этот кто-то не вернулся. И не оставил следов.

Элокар выглядел недовольным, и затянувшаяся пауза в разговоре сделалась неприятной. Внизу Адолин встретился с разведчиками и готовил отряд к переходу на соседнее плато. Элокар возражал против того, чтобы Далинар брал с собой столько людей. Большинство из них на охоте не нужны – убить чудовище предстояло рыцарям, вооруженным осколочными доспехами или мечами, а не солдатам. Но Далинар предпочел обеспечить племяннику защиту. Налеты паршенди сделались не такими дерзкими за годы войны – алетийские письмоводительницы предполагали, что их количество составляет четверть от первоначального, хотя и не могли утверждать с уверенностью, – но присутствие короля вполне способно спровоцировать врагов на безрассудную атаку.

Подул ветер, и Далинар ощутил то же, что и несколько минут назад. Как будто он уже стоял на вершине скалы и смотрел на раскинувшуюся вокруг пустошь. Жуткий, потрясающий до глубины души простор…

«Вот оно, – подумал он. – Я и впрямь стоял на похожей скале. Это было…»

Это было в одном из его видений. В самом первом.

«Ты должен их объединить, – сказал ему странный гулкий голос. – Ты должен подготовиться. Обрати свой народ в крепость силы и мира, в стену, чтобы противостоять ветрам. Прекрати свары и объедини их. Грядет Буря бурь».

– Ваше величество, – начал Далинар, – я…

Он умолк, так ничего и не сказав.

Да и что он мог сказать? Что его посещают видения? Что – вопреки религии и здравому смыслу – он думает, будто эти видения насылает Всемогущий? Что он думает, будто им следует покинуть поле боя и вернуться в Алеткар?

Ну что за глупости.

– Дядя? – спросил король. – Тебе что-то нужно?

– Ничего. Давайте-ка лучше вернемся к остальным.

Адолин, сидя верхом и поджидая новых донесений разведчиков, накручивал на палец вожжи из свиной кожи. Он сумел отвлечься от отца и Садеаса и теперь предавался размышлениям о том, как бы объяснить свое расставание с Риллой, чтобы Йанала проявила к нему больше симпатии.

Йанала любила древние эпические поэмы, – может, стоит поведать о расставании в драматическом ключе? Юноша улыбнулся, подумав о ее роскошных черных волосах и лукавой улыбке. Дерзкая красавица дразнила его, хоть и знала, что он ухаживает за другой. Это тоже можно использовать. А вдруг Ренарин прав, и ему и впрямь стоило пригласить ее на охоту? Перспектива сражения с боль шепанцирником прельщала бы куда сильней, наблюдай за ним красивая длинноволосая девушка…

– Светлорд Адолин, поступили новые донесения разведчиков, – сообщил подбежавший Тарилар.

Мысли Адолина вернулись к насущным делам. Вместе с несколькими членами Кобальтовой гвардии он занял позицию у основания высокой скалы, на вершине которой все еще беседовали его отец и король. У Тарилара, командира разведчиков, было узкое лицо, широкая грудь и такие же плечи. С некоторых ракурсов его голова казалась маленькой по сравнению с телом, как будто ее сплющили.

– Докладывайте, – распорядился Адолин.

– Разведчики из авангарда встретились со старшим егерем и вернулись. На ближайших плато паршенди никто не видел. Роты Восемнадцать и Двадцать один на позициях, хотя еще восемь рот в пути.

Адолин кивнул:

– Пусть Двадцать первая рота вышлет нескольких верховых, чтобы они патрулировали четырнадцатое и шестнадцатое плато. И еще по двое дозорных отправьте на плато шесть и восемь.

– Шесть и восемь? Те, что позади?

– Если бы я хотел устроить засаду на охотников, – пояснил Адолин, – я бы сделал крюк и отрезал им путь к отступлению. Выполняйте.

– Да, светлорд.

Тарилар отсалютовал ему и побежал выполнять указания.

– Думаешь, что это необходимо? – спросил Ренарин, подъезжая к Адолину.

– Нет. Но отец все равно прикажет это сделать. Ты же знаешь, что он так поступит.

Наверху что-то задвигалось. Адолин поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как король прыгает с вершины скалы и пролетает где-то сорок футов с развевающимся за спиной плащом. Отец стоял на краю, и Адолин мог представить себе, какие ругательства тот произносит про себя, глядя на такой безрассудный поступок. Осколочный доспех мог выдержать подобное падение, но скала довольно высокая, чтобы оно стало опасным.

Элокар приземлился с весьма громким треском, взметнув тучу каменной крошки и облако буресвета. Он сумел удержаться на ногах. Далинар спустился более безопасным путем, добравшись до выступа пониже, и лишь оттуда спрыгнул.

«В последнее время он все чаще и чаще выбирает безопасный путь, – рассеянно отметил Адолин. – И он все время находит причины передать мне командование». Все еще погруженный в раздумья, юноша пустил коня рысью прочь из тени скалы. Нужно получить донесение стражников из арьергарда – отец захочет его выслушать.

По пути он миновал компанию светлоглазых из свиты Садеаса. За королем, Садеасом и Вамой следовали вереницы прислужников, помощников и подхалимов. Глядя, как они едут, одетые в удобные шелка, в открытых спереди жакетах, в паланкинах, укрывающих от солнца, Адолин особенно остро ощутил, как сам потеет в громоздких латах. Осколочный доспех был прекрасен и наделял значительной силой, но под палящим солнцем любой пожелал бы чего-то менее тесного.

Но конечно, он не мог носить обычную одежду, как остальные. Адолину приходилось быть в мундире, даже на охоте. Военные Заповеди алети требовали этого. Какая разница, что никто уже много веков не следовал Заповедям. По крайней мере, никто, кроме Далинара Холина и, соответственно, его сыновей.

Адолин миновал пару праздных светлоглазых, Вартиана и Ломарда, лишь недавно ставших постоянными спутниками Садеаса. Они переговаривались достаточно громко, чтобы Адолин услышал. Вероятно, с умыслом.

– Опять гонится за королем. – Вартиан покачал головой. – Прям как рубигончая, которая семенит следом за пятками хозяина.

– Какой позор, – отозвался Ломард. – Как давно Далинар выигрывал светсердце? Он их получает, только когда король позволяет охотиться без соревнования.

Адолин стиснул зубы и поехал дальше. Он не мог вызывать кого-нибудь на дуэль, пока находится при исполнении или командует отрядом, – так интерпретировал Заповеди отец. Сын роптал из-за ненужных ограничений, но мнение Далинара было мнением вышестоящего офицера. Это означало, что спорить нельзя. Нужно придумать способ вызывать двух льстивых идиотов на дуэль при каких-то иных обстоятельствах. К несчастью, он не мог драться с каждым, кто задевал его отца.

Проблема в том, что они правы. Алетийские княжества сами по себе словно королевства со значительной автономией, несмотря на то что они признали Гавилара королем. Элокар унаследовал трон, и Далинар по праву вступил во владение княжеством Холин.

Тем не менее большинство великих князей лишь символически принимали верховную власть короля. Это означало, что Элокар остался без страны, которую мог бы назвать своей собственной. Временами он вел себя как правитель княжества Холин, проявляя интерес к каждодневным проблемам. Вследствие этого Далинар, хоть и должен был править самостоятельно, склонялся перед капризами Элокара и тратил силы на защиту племянника. С точки зрения окружающих, это было проявлением слабости – ведь великий князь Холин превратился в обычного телохранителя, пусть даже обладающего славной репутацией.

Раньше, когда Далинара боялись, люди и шептаться не смели о подобных вещах. А что теперь? Он все реже и реже принимал участие в вылазках на плато, и его войско отставало по числу добытых светсердец. В то время как другие сражались и побеждали, Далинар и его сыновья тратили время на бюрократию.

Адолин хотел сражаться и убивать паршенди. Какой толк следовать Военным Заповедям, если так редко удается воевать по-настоящему? «Во всем виноваты эти видения». Далинар не был слабым, и он точно не был трусом, что бы там ни болтали люди. Отец просто все время тревожился.

Капитаны арьергарда еще не прибыли, и Адолин решил отчитаться перед королем. Он рысью подъехал к Элокару – и повстречался с Садеасом, который сделал то же самое. Садеас предсказуемо нахмурился, увидев его. Великий князь гневался из-за того, что у Адолина был осколочный клинок, а у него – нет; он страстно желал получить такое оружие вот уже много лет.

Адолин посмотрел великому князю в глаза и улыбнулся. «Садеас, в любой момент, когда захочешь вызвать меня на дуэль ради клинка, я в твоем распоряжении». Адолин был готов на все, чтобы выманить этого угря в человеческом обличье на дуэльный ринг.

Когда подъехали Далинар и король, Адолин тотчас же заговорил, не дав Садеасу и рта раскрыть:

– Ваше величество, получены донесения разведчиков.

Король вздохнул:

– Опять какая-нибудь чепуха, скорее всего. Дядя, нам в самом деле требуется донесение по каждому пустяку?

– Ваше величество, мы на войне, – сказал Далинар.

Элокар страдальчески вздохнул.

«Странный ты человек, кузен», – подумал Адолин. Элокар видел убийц в каждой тени, но нередко пренебрегал угрозой со стороны паршенди. Он мог метнуться куда-нибудь, как сегодня, без личной гвардии и прыгнуть с сорокафутовой скалы. Но по ночам не спал, опасаясь, что его прикончат.

– Сын, рапортуй, – велел Далинар.

Адолин помедлил – теперь он чувствовал себя глупо из-за того, что в донесении не было особого смысла.

– Разведчики не видели признаков паршенди. Они встретили старшего егеря. Две роты обеспечивают безопасность следующего плато, и еще восьми требуется время, чтобы пересечь расщелину. Но мы уже близко.

– Да, мы видели сверху, – ответил Элокар. – Возможно, кто-то мог бы поскакать туда…

– Ваше величество, – вмешался Далинар, – если вы отправитесь вперед самостоятельно, это некоторым образом сделает бессмысленным то, что я взял с собой войско.

Элокар закатил глаза. Великий князь не поддался, выражение его лица оставалось таким же суровым, как окружающие скалы. Увидев отца крепким, не пасующим перед вызовом, Адолин с гордостью улыбнулся. Ну почему он не мог так себя вести все время? Почему столь часто отвечал молчанием на оскорбления или провокации?

– Очень хорошо, – сказал король. – Сделаем перерыв и подождем, пока все войско не перейдет через расщелину.

Королевская свита не заставила себя ждать – мужчины спешились, женщины приказали носильщикам опустить паланкины. Адолин отправился за донесением арьергарда. К моменту, когда он вернулся, Элокар уже был в центре всеобщего внимания. Слуги установили небольшой навес, чтобы устроить для него тень, а другие подавали вино, охлажденное при помощи одного из новых фабриалей, который мог делать вещи холодными.

Адолин снял шлем и вытер лоб тряпкой, вновь подумав о том, как хорошо было бы присоединиться к остальным и немного выпить. Вместо этого он спешился и принялся искать отца. Далинар стоял позади навеса, сцепив за спиной руки в латных перчатках, и смотрел на восток, в сторону Изначалья – дальнего, невидимого места, где начинались Великие бури. Рядом с ним стоял Ренарин и тоже вглядывался в даль, словно пытаясь понять, что же такого интересного там увидел отец.

Адолин положил руку брату на плечо, и Ренарин ему улыбнулся. Адолин знал, что его брат, которому уже исполнилось девятнадцать, был не таким, как все. Он носил на поясе меч, но едва ли знал, как им пользоваться. Таившаяся в крови болезнь не позволяла ему тратить на тренировки столько времени, сколько требовалось.

– Отец, – заговорил Адолин, – возможно, король прав. Может быть, нам следует поскорей отправиться дальше. Я вообще хотел бы побыстрей завершить эту охоту.

Далинар посмотрел на него:

– Когда я был в твоем возрасте, то с нетерпением ждал такой охоты. Убив большепанцирника, молодой человек мог бы похваляться этим целый год.

«Только не начинай опять», – подумал Адолин. Ну почему всех так возмущало, что он не любит охотиться?

– Отец, это же просто чулл-переросток.

– Эти «чуллы-переростки» достигают пятидесяти футов в высоту и могут сокрушить даже человека в осколочном доспехе.

– Да, и потому мы будем выманивать его часами, жарясь на палящем солнце. Если он решит показаться, мы утыкаем его стрелами, а приблизимся только после того, как он достаточно ослабеет, и до смерти изрубим осколочными клинками. Очень честная схватка.

– Это не дуэль, – заметил Далинар, – это охота. Великая традиция.

Адолин в ответ вскинул бровь.

– И да, – признал отец, – она может быть утомительной. Но король настаивал.

– Адолин, ты просто страдаешь из-за проблем с Риллой, – вмешался Ренарин. – Неделю назад ты был воодушевлен. Тебе и в самом деле стоило пригласить Йаналу.

– Йанала ненавидит охоту. Считает ее варварством. Далинар нахмурился:

– Йанала? Какая еще Йанала?

– Дочь светлорда Люстоу, – пояснил Адолин.

– И ты за ней ухаживаешь?

– Еще нет, но прилагаю большие усилия.

– Что случилось с другой девушкой? Той низенькой, что любила серебряные ленты для волос?

– Дили? – уточнил Адолин. – Отец, мы расстались больше двух месяцев назад!

– В самом деле?

– Ну да.

Далинар потер подбородок.

– Между нею и Йаналой были еще две, отец, – заметил Адолин. – Тебе бы стоило быть повнимательней.

– Да поможет Всемогущий тому, кто попытается разобраться в твоих запутанных связях, сын.

– Рилла была последней, – сказал Ренарин.

Далинар нахмурился:

– И вы двое…

– Повздорили вчера. – Адолин кашлянул, намереваясь сменить тему. – Как бы то ни было, тебе не кажется странным, что король настоял на собственном участии в охоте?

– Не особенно. Не так уж часто сюда выбирается по-настоящему большой зверь, а мой племянник редко участвует в вылазках на плато. Он не может сражаться по-другому.

– Но ведь он повсюду видит убийц! С чего вдруг ему вздумалось отправиться на Равнины на охоту, тем самым подставляясь под удар?

Далинар посмотрел в сторону королевского навеса:

– Я знаю, что это кажется странным, сын. Но Элокар куда сложнее, чем принято считать. И переживает из-за того, что подданные видят в нем труса, поскольку он так сильно боится убийц, и ищет другие способы показать свою храбрость. Иногда это глупые способы… но Элокар не первый, которого я знаю, выходящий на битву без страха, но съеживающийся от ужаса при мысли о ножах среди теней. Напускная храбрость – признак неуверенности в себе. Король учится править. Ему нужно охотиться. Ему нужно доказать самому себе и остальным, что он по-прежнему достаточно силен, чтобы руководить воюющим королевством. Поэтому я поддержал его. Успешная охота в контролируемых обстоятельствах может улучшить его репутацию и уверенность в своих силах.

Адолин медленно закрыл рот: слова отца зарубили его возражения на корню. Странное дело – теперь, после объяснений, действия короля казались вполне осмысленными. Адолин посмотрел на отца. «Как могут они шептаться, что он трус? Разве не видят его мудрость?»

– Да, – проговорил Далинар, и его взгляд сделался отрешенным. – Твой кузен куда лучше, чем думают многие, и куда более сильный король. По крайней мере, он может им быть. Мне лишь надо придумать, как убедить его покинуть Расколотые равнины.

Адолин обомлел:

– Что?!

– Я сначала не понимал, – продолжил Далинар. – Объединить их. Я должен объединить их. Но разве они уже не объединены? Мы сражаемся вместе здесь, на Расколотых равнинах. У нас общий враг – паршенди. Я начинаю понимать, что мы объединились лишь на словах. Великие князья не жалеют пустых слов для Элокара, но эта война – это противостояние – для них игра. Соревнование друг с другом. Здесь мы их не объединим. Нам надо вернуться в Алеткар и обеспечить безопасность родной страны, научиться трудиться бок о бок, как единый народ. Расколотые равнины нас разделяют. Все слишком сильно переживают из-за возможности заполучить богатство и славу.

– Отец, богатство и слава – сама суть существования народа алети! – возразил Адолин. Неужели ему это не померещилось? – А как быть с Договором Отмщения? Великие князья поклялись свершить возмездие и наказать паршенди!

– И мы попытались исполнить клятву. – Далинар посмотрел на Адолина. – Я понимаю, что это звучит ужасно, сын, но есть вещи поважнее отмщения. Я любил Гавилара. Я отчаянно по нему скучаю и ненавижу паршенди за то, что они сделали. Но Гавилар положил жизнь на то, чтобы объединить Алеткар, и я скорее отправлюсь в Преисподнюю, чем позволю его снова разломать на части.

– Отец, – с болью проговорил Адолин, – если что и происходит неправильно, так это то, что мы не прилагаем достаточных усилий. Ты думаешь, великие князья играют в игры? Ну так покажи им, как это делается! Вместо того чтобы рассуждать об отступлении, мы должны говорить о продвижении, о нанесении удара паршенди, а не о продлении осады.

– Возможно.

– Так или иначе, нельзя даже упоминать об отводе войск, – продолжил Адолин. – Люди уже болтают, дескать, Далинар потерял хребет. Что они скажут, если узнают о таком?.. Ты ведь с королем еще ничего не обсуждал, верно?

– Нет. Не нашел правильных слов.

– Прошу тебя, не говори с ним об этом.

– Посмотрим.

Далинар повернулся к Расколотым равнинам, и его взгляд опять стал отрешенным.

– Отец…

– Сын, ты высказал свое мнение, и я тебе ответил. Не усугубляй ситуацию. Ты получил донесение арьергарда?

– Да.

– А что с авангардом?

– Только что проверил и… – Он умолк. Проклятье. Прошло уже достаточно времени, – вероятно, пора королю со свитой двигаться дальше. Остаток армии не мог покинуть это плато, пока король не окажется в безопасности на другой стороне.

Адолин вздохнул и отправился за донесением. Вскоре они все пересекли расщелину и направились к следующему плато. Ренарин рысью подъехал к Адолину и попытался увлечь его беседой, но брат едва отвечал.

Его охватила странная тоска. Большинство людей в армии – даже те, кто был всего на несколько лет старше Адолина, – бились рядом с его отцом в те славные дни. Юноша понял, что завидует тем, кто знал его отца и видел, как он сражался, до того как Заповеди подчинили его себе.

Изменения начались, когда погиб король Гавилар. В тот ужас ный день все пошло наперекосяк. Потеря брата чуть не сокрушила великого князя, и Адолин знал, что никогда не простит паршенди причиненной отцу боли. Никогда. Люди сражались на Равнинах по иным причинам, но Адолин пришел сюда из-за этого. Может быть, если они одержат победу над паршенди, отец снова станет прежним. Может быть, те призрачные видения, что мучают его, исчезнут.

Впереди Далинар негромко разговаривал с Садеасом. Оба хмурились. Они едва выносили друг друга, хотя когда-то были друзьями. Это также изменилось в ночь смерти Гавилара. Что же между ними произошло?

День шел своим чередом, и в конце концов они прибыли на место охоты – два плато, на одно из которых должны выманить чудовище для атаки, и другое – для тех, кто собирался наблюдать. Как у большинства, у этих плато была неровная поверхность, покрытая стойкими растениями, привыкшими к постоянным бурям. Уступы, углубления и неровный ландшафт превращали сражения на них в весьма опасное дело.

Адолин присоединился к отцу, который ждал у последнего моста, в то время как король в сопровождении отряда солдат перешел на наблюдательное плато. За ним должна была последовать свита.

– Сын, ты хорошо справляешься с командованием. – Далинар кивнул группе солдат, которые отсалютовали ему, проходя по мосту.

– Они опытные воины. Им едва ли нужен командир во время перехода с одного плато на другое.

– Да, но тебе требуется опыт руководства, а им нужно увидеть в тебе командира.

Подъехал Ренарин, – похоже, пришло время им перейти на наблюдательное плато. Далинар кивком велел сыновьям отправляться первыми.

Юноша развернул коня, но замешкался, увидев, как со стороны военных лагерей быстро приближается всадник, нагоняя охотников.

– Отец! – Адолин указал на всадника.

Далинар тотчас же повернулся, следуя его жесту. Однако Адолин вскоре опознал вновь прибывшего. Это был, вопреки его ожиданиям, не гонец.

– Шут! – крикнул Адолин, взмахнув рукой, и всадник направился к ним.

Королевский шут, высокий и худой, ехал верхом на черном мерине. Он был одет в жесткий черный сюртук и черные штаны, которые гармонировали с его темными ониксовыми волосами. Хотя на поясе у него висел длинный и тонкий меч, это оружие, насколько Адолину было известно, никогда не покидало ножен. Скорее дуэльная рапира, чем боевой клинок, – то есть в значительной степени символическое лезвие.

Приблизившись, голубоглазый Шут поприветствовал их кивком; на его лице играла одна из привычных проницательных улыбочек. На самом деле он не был светлоглазым. Да и темноглазым то же. Он был… что ж, он был королевским шутом, единственным и неповторимым.

– О принц Адолин! – воскликнул Шут. – Ты и впрямь умудрился отклеиться от молодых женщин из лагеря на достаточно долгое время, чтобы поучаствовать в охоте? Я впечатлен.

Адолин издал тихий и тревожный смешок:

– О да, все только об этом и говорят…

Шут вскинул бровь.

Адолин вздохнул. Шут все рано или поздно узнает – было немыслимо что-то скрыть от этого человека.

– Я пригласил вчера одну даму на обед, но… э-э-э… на самом деле я приударил за другой. Дама оказалась ревнивицей. Так что теперь со мной не разговаривают обе.

– Адолин, не устаю восхищаться тем, как ты умудряешься ввязываться в подобную неразбериху. Каждый новый случай захватывает сильней, чем предыдущий!

– Э-э-э, да. Захватывает. Именно это и происходит, да.

Королевский шут снова рассмеялся, хотя продолжал держаться с достоинством. Он не был обыкновенным придворным дураком, какие встречаются в иных государствах. Шут был самым настоящим королевским оружием. Оскорблять приближенных ниже королевского достоинства, поэтому Элокар пользовался Шутом – как пользуются перчатками, когда нужно взять в руки что-то мерзкое, – чтобы не приходилось снисходить до грубости или враждебности.

Этот новый шут появился несколько месяцев назад, и было в нем что-то… необычное. Он знал вещи, которых не должен был знать. Важные вещи, полезные вещи.

Шут кивнул Далинару:

– Ваша светлость.

– Шут, – сухо бросил Далинар.

– И принц Ренарин!

Юноша в ответ даже не поднял глаз.

– Ренарин, не поприветствуешь меня? – изумился Шут.

Ренарин молчал.

– Он думает, ты станешь насмехаться над ним, если он заговорит, – объяснил Адолин. – Сегодня утром брат сказал мне, что в твоем присутствии не произнесет ни слова.

– Прелестно! Значит, я могу говорить что хочу и он не станет возражать?

Ренарин забеспокоился.

Шут наклонился к Адолину:

– Я вам рассказывал о том, как позапрошлым вечером мы с принцем Ренарином шли по улице военного лагеря? Нам повстречались две сестрички, ну, знаете, такие голубоглазые, и…

– Это ложь! – воскликнул Ренарин, краснея.

– Ну ладно-ладно, – согласился Шут, и глазом не моргнув, – должен признаться, сестер было три, но принц Ренарин – какая несправедливость! – заполучил двух, в то время как мне пришлось спасать свою репутацию и…

– Шут, – перебил Далинар, посуровев.

Человек в черном посмотрел на него:

– Возможно, тебе стоит одаривать своими насмешками тех, кто их заслуживает.

– Светлорд Далинар, кажется, я именно это и делаю.

Великий князь помрачнел сильнее. Шут ему никогда не нравился и, дразня Ренарина, лишь усиливал недовольство. Адолин мог это понять, хотя Шут обычно ограничивался дружелюбным подтруниванием над его братом.

Насмешник двинулся прочь; проезжая мимо Далинара, он наклонился к великому князю и прошептал так тихо, что Адолин едва сумел расслышать:

– Светлорд Далинар, мои остроты «заслуживают» те, кому они приносят пользу. Твой сын сильнее, чем кажется.

Он подмигнул и, развернув мерина, направился к мосту.

– Буря и ветер, нравится мне этот человек, – усмехнулся Адолин. – Лучший шут из всех!

– А меня этот шут раздражает, – тихо проговорил Ренарин.

– В этом половина удовольствия!

Далинар ничего не сказал. Втроем они пересекли мост и миновали Шута. Тот остановился помучить группу офицеров – светлоглазых достаточно низкого ранга, чтобы им пришлось служить в армии, отрабатывая жалованье. Некоторые из них смеялись, пока Шут издевался над кем-то другим.

Как только они догнали короля, к ним обратился старший егерь – невысокий, с заметным брюшком; Башин носил потрепанный наряд – кожаный плащ и шляпу с широкими полями. Он был темноглазым второго нана, самого высокого и престижного ранга, какой только мог быть у темноглазого. Этот нан предполагал даже право вступать в брак с членом светлоглазой семьи.

Башин поклонился королю:

– Ваше величество! Вы как раз вовремя! Мы только что забросили приманку.

– Отлично. – Элокар спрыгнул с лошади. Адолин и Далинар последовали его примеру. Позвякивая осколочным доспехом, великий князь Холина отвязал от седла шлем. – И как долго это продлится?

– Скорее всего, два-три часа, – ответил Башин, принимая вожжи королевского скакуна. Конюхи забрали двух ришадиумов. – Мы расположились вон там.

Башин указал на охотничье плато – меньшее из двух, где и намечалось настоящее сражение, подальше от свиты и основной массы солдат. Несколько охотников вели неуклюжего чулла вдоль края; за зверем волочилась веревка, другой конец которой закинули в пропасть. К нему и привязали наживку.

– Мы использовали свиные туши, – объяснил Башин. – И вылили свиную кровь в расщелину. Патрули видели здесь ущельного демона не меньше дюжины раз. У него тут рядом гнездо, точно вам говорю – он не собирается окукливаться. Он для этого слишком большой и слишком долго тут ошивается. Так что охота выйдет отличная! Как только он появится, мы выпустим стадо диких свиней для отвлечения, и вы сможете начать разить его стрелами.

Они привезли с собой большелуки: громадные стальные луки, стрелявшие дротиками толщиной в три пальца. Толстые тетивы луков мог натягивать только рыцарь в осколочных доспехах. Это было недавнее изобретение инженеров-алети, основанное на достижениях фабриалевой науки. Каждому большелуку требовался маленький заряженный самосвет, чтобы сила натяжения не деформировала металл. Тетя Адолина, Навани – вдова короля Гавилара, мать Элокара и его сестры Ясны – руководила изысканиями, которые и увенчались созданием этого оружия.

«Как жаль, что она уехала», – рассеянно подумал Адолин. Навани интересная женщина. С ней невозможно заскучать.

Луки уже начали называть «осколочными», но юноше это не нравилось. Осколочные клинки и осколочные доспехи были чем-то особенным. Памятниками другой эпохи – той, когда в Рошаре жили Сияющие. Никакая фабриалевая наука и близко не подошла к созданию чего-то похожего.

Башин повел короля и великих князей в павильон в центре плато, предназначенного зрителям. Адолин присоединился к отцу, намереваясь отчитаться о переходе. Примерно половина солдат стояли на местах, но многие придворные все еще перебирались по широкому постоянному мосту. Знамя короля полоскалось над павильоном, и уже возвели палатку с освежающими напитками. Поодаль солдат устанавливал опоры для четырех большелуков. Они были гладкими, грозными на вид, и рядом с каждым лежали толстые черные дротики в четырех колчанах.

– Думаю, это прекрасный день для охоты, – сказал Башин Далинару. – Судя по донесениям, тварь здоровенная. Больше, чем вам когда-нибудь приходилось убивать, светлорд.

– Гавилар всегда хотел прикончить такого, – с тоской ответил Далинар. – Он любил охотиться на большепанцирников, а вот с ущельными демонами ему не везло. Даже странно, что у меня получилось убить стольких.

В отдалении замычал чулл, тянувший наживку.

– Светлорд, бейте по ногам, – посоветовал Башин. Рекомендации перед охотой были частью его обязанностей, к которым он относился серьезно. – Вы привыкли атаковать ущельных демонов, когда те в виде куколок. Не забывайте, что они очень злобные, если не окукливаются. С громадиной вроде этого надо использовать отвлекающий маневр, а затем… – Он замолчал, потом охнул и негромко выругался. – Буря бы побрала это животное. Ну что за дурак его дрессировал?!

Он смотрел на соседнее плато. Адолин оглянулся. Похожий на краба чулл, который волочил наживку, неуклюже удалялся от расщелины – медленно, но уверенно. Погонщики гнались за ним и вопили.

– Светлорд, прошу прощения, – извинился Башин. – Он это сегодня уже не раз делал.

Чулл издал скрипучее мычание. Адолин вдруг понял: что-то пошло не так.

– Мы можем послать за другим, – предложил Элокар. – Это не займет много…

– Башин? – позвал Далинар с внезапной тревогой в голосе. – Разве на другом конце веревки не должно быть наживки?

Старший егерь застыл. Веревка, которая волочилась за чуллом, оказалась оборвана.

Что-то темное и поразительно огромное появилось из расщелины на толстых хитиновых лапах. Оно забралось на плато – не на маленькое плато, где должна была случиться охота, а на плато для зрителей, где стояли Далинар и Адолин. Плато, заполненное прислужниками, невооруженными гостями, письмоводительницами и неподготовленными солдатами.

– Ох, Преисподняя… – выдохнул Башин.

13

Десять ударов сердца

Раз.

Столько времени требовалось, чтобы призвать осколочный клинок. Если сердце Далинара нетерпеливо колотилось, оружие возникало быстрее. Если билось размеренно – ждать приходилось дольше.

Два .

На поле боя между ударами проходила вечность. Он надел шлем на бегу.

Три .

Ущельный демон одним взмахом лапы развалил мост, заполненный прислужниками и солдатами. Люди кричали, падая в пропасть. Далинар мчался на усиленных доспехами ногах, следуя за королем.

Четыре .

Ущельный демон возвышался над ними, точно покрытая темно-фиолетовыми пластинами гора. Далинар понимал, отчего паршенди называли этих существ богами. У чудовища была изогнутая клиновидная морда с пастью, полной колючих жвал. Панцирное животное, но совсем непохожее на грузного, покорного чулла. Четыре страшные передние лапы с клешнями росли из широких плеч, каждая клешня – размером с лошадь; десятком лап поменьше тварь цеплялась к стене плато.

Пять .

Хитин скрежетал по камню, когда тварь наконец-то выбралась на плато и быстрым движением клешни схватила чулла, запряженного в телегу.

Шесть .

– К оружию, к оружию! – орал Элокар впереди Далинара. – Лучники, огонь!

Семь .

– Отвлеките его от безоружных! – крикнул Далинар своим солдатам.

Тварь расколола панцирь чулла – куски размером с обеденное блюдо посыпались на плато, – потом сунула животное в пасть и оглядела разбегавшихся письмоводительниц и прислужников. Челюсти монстра сомкнулись, чулл перестал мычать.

Восемь .

Далинар оттолкнулся от уступа и пролетел пять ярдов, прежде чем удариться о землю, взметнув тучи каменных осколков.

Девять .

Ущельный демон издал жуткий скрежещущий вопль. Он трубил на четыре голоса, сливавшихся в один.

Лучники натянули тетивы. Прямо перед Далинаром Элокар выкрикивал приказы и мелькал его синий плащ.

Ладонь великого князя начало покалывать от предчувствия.

Десять!

Его осколочный клинок Клятвенник возник в руке, вырос из тумана, как только в груди в десятый раз стукнуло сердце. В клинке шесть футов от острия до рукояти, и с ним вряд ли справился бы человек, не надевший осколочного доспеха. Далинару он подходил как нельзя лучше. Великий князь Холин владел Клятвенником с юности. Он связался с грозным оружием в двадцать Плачей от роду. Меч длинный, клинок шириной в ладонь, с волнообразными зазубринами у рукояти. Острие изогнутое, точно крючок рыболова, а все лезвие покрывают капли холодной росы.

Этот меч – часть Далинара. Он чувствовал силу, что текла вдоль лезвия и как будто рвалась на волю. Тот, кто ни разу не бросился в битву в осколочном доспехе и с осколочным клинком, вряд ли что-то знал о жизни.

– Разозлите его! – заорал Элокар, и королевский осколочный клинок Восходящий бросился из тумана прямо ему в руку.

Королевский клинок – длинный и тонкий, с широкой крестовиной и выгравированными по бокам десятью основными глифами. Далинар слышал по голосу, что Элокар не позволит монстру уйти. Сам он больше беспокоился за солдат и прислугу; эта охота уже пошла совсем не так, как надо. Возможно, им следует отвлекать чудовище достаточно долго, чтобы все успели сбежать, а потом отступить и позволить ему пировать на остатках чулл и свиней.

Тварь снова издала многоголосый вопль и ударила клешней по солдатам. Люди закричали; раздался хруст костей.

Лучники выстрелили, целясь в голову. Сотня дротиков взмыла в воздух, но лишь несколько попали в мягкие мышцы в просветах между пластинами панциря. Позади Садеас требовал принести ему большелук. Далинар не мог ждать – опасная тварь была здесь и убивала его людей. Лук слишком медленный. Это работа для клинка.

Мимо промчался Адолин верхом на Чистокровном. Парень предпочел довериться коню, а не атаковать пешим ходом, как Элокар. Сам Далинар был вынужден оставаться с королем. Другие лошади – даже боевые – запаниковали, но белый ришадиум Адолина отличался стойкостью. Через миг прискакал Храбрец и пустился рысью бок о бок с Далинаром. Князь схватил вожжи и, оттолкнувшись ногами, усиленными доспехом, прыгнул в седло. Сила его приземления сломала бы спину обычному коню, но Храбрец был куда более вынослив.

Элокар опустил забрало, и бока шлема окутались туманом.

– Ваше величество, не спешите, – крикнул Далинар, следуя за ним. – Подождите, пока мы с Адолином его не ослабим!

Он опустил забрало. Бока шлема окутались туманом и стали полупрозрачными. Смотровая щель все равно необходима: боковины ведь как грязное стекло – ничего не разглядишь. В любом случае прозрачность – одно из самых замечательных свойств осколочного доспеха.

Далинар въехал в тень монстра. Солдаты бросались на ущельного демона с копьями наперевес. Их не учили сражаться с тридцатифутовыми чудовищами, и то, что они все равно сумели построиться, пытаясь отвлечь внимание от лучников и убегающих прислужников, свидетельствовало об их мужестве.

Стрелы сыпались дождем, отскакивали от панциря и становились более смертоносными для солдат внизу, чем для ущельного демона. Далинар вскинул руку, защищая смотровую щель, когда стрела со звоном отскочила от его шлема.

Адолин отступил, когда чудовище ударило по отряду лучников и сокрушило их одной из своих клешней.

– Я зайду слева, – крикнул юноша, и голос его прозвучал глухо из-за шлема.

Далинар кивнул, резко повернул направо и галопом проскакал мимо группы потрясенных солдат прямо в солнечный свет, а ущельный демон в это время занес клешню для очередного удара. Далинар нырнул под конечность, перекинул Клятвенник в левую руку и, держа меч на отлете, ударил по одной из древоподобных лап демона.

Клинок легко рассек толстый хитин. Как обычно, он не рубил живую плоть, но парализовал лапу столь же верно, как если бы отсек ее напрочь. Большая конечность соскользнула, оцепеневшая и бесполезная.

Из глоток монстра вырвалось многоголосое утробное рычание. Далинар увидел, как Адолин рассек ему другую лапу.

Тварь дернулась и повернулась к Далинару. Две подрубленные лапы безжизненно волочились следом. Монстр был длинный и узкий, как лангуст, со сплющенным хвостом. Он опирался при ходьбе на четырнадцать лап. Сколько нужно подрубить, чтобы он упал?

Далинар развернул Храбреца и встретился с Адолином, чей синий доспех блистал, а плащ плескался за спиной. Они поменялись местами, и каждый двинулся по широкой дуге, направляясь к новой конечности.

– Монстр, повстречайся со своим врагом! – заорал Элокар.

Далинар обернулся. Король разыскал своего скакуна и сумел его успокоить. Мститель не был ришадиумом, но происходил из лучшего шинского стада. Оседлав коня, Элокар бросился в атаку, замахиваясь клинком.

Что ж, убрать его с поля боя не представляется возможным. В доспехе ему не угрожает опасность, если он будет все время двигаться.

– Элокар, ноги! – крикнул великий князь.

Племянник проигнорировал его и ринулся прямиком к груди чудовища. Далинар выругался и пришпорил Храбреца, когда монстр вскинул лапу. Элокар в последний момент повернул, припал к спине коня и ушел от удара. Клешня ущельного демона врезалась в камень с оглушительным скрежетом. Тварь взревела от ярости, и рев эхом раскатился по расщелинам.

Король повернул к Далинару и пронесся мимо него:

– Дурак, я отвлекаю его. Продолжайте атаковать!

– У меня ришадиум! – заорал Далинар в ответ. – Я отвлеку – я быстрее!

Элокар снова не обратил на него внимания. Далинар вздохнул. Типично для короля – его не удержать. Препирательства отняли бы время и новые жизни, потому Далинар сделал что велели. Он поскакал в сторону, чтобы еще раз приблизиться, и копыта Храбреца стучали по каменистой почве. Элокар завладел вниманием монстра, так что Далинар смог подъехать к другой лапе и перерубить ее осколочным клинком.

Чудовище издало четыре вопля в унисон и повернулось к Далинару. Но в этот же момент Адолин приблизился с противоположной стороны и рассек другую лапу ловким ударом. Лапа подогнулась. Полился дождь стрел, которые продолжали выпускать лучники.

Тварь затряслась, сбитая с толку атаками со всех сторон. Она слабела, и Далинар взмахнул рукой. Это был приказ остальным пехотинцам отступать к павильону. Отдав его, князь скользнул вперед и рассек другую лапу. Минус пять. Возможно, пришел момент, когда следует позволить чудовищу уковылять прочь; попытаться убить его сейчас означало бы неоправданно рисковать жизнями.

Он окликнул племянника, который скакал на некотором расстоянии, держа меч на отлете. Король бросил на него взгляд, но явно не услышал. Ущельный демон по-прежнему возвышался над ними, и Элокар мгновенно развернул Мстителя направо, к Далинару.

Вдруг раздался короткий отрывистый щелчок – и король кубарем полетел на землю вместе с седлом. От резкого поворота лопнула подпруга. Человек в осколочном доспехе был тяжелым, и от такого груза нелегко приходилось как скакуну, так и седлу.

Далинар обмер от ужаса, натягивая поводья Храбреца. Элокар рухнул на землю, выронил осколочный клинок. Оружие вновь обратилось в туман и исчезло. Это была защита от того, чтобы клинок не забрали враги; он исчезал, если только усилием воли не приказать ему остаться.

– Элокар! – заорал Далинар.

Король покатился, путаясь в плаще, потом замер. Секунду-другую он лежал не шевелясь; доспех на плече треснул и начал выпускать буресвет. Доспех должен был смягчить падение. С ним все в порядке.

Вот только…

Над королем нависла клешня.

Далинар в панике развернул Храбреца и помчался к племяннику. Он опоздает! Чудовище успеет…

Огромная стрела вонзилась в голову ущельного демона, взломала хитин. Потекла густая пурпурная кровь, и чудовище затрубило от жуткой боли. Далинар повернулся в седле.

Садеас, в красном осколочном доспехе, брал у прислужника другую массивную стрелу. Он натянул тетиву, выстрелил – и в плечо ущельного демона с громким треском вонзился толстый дротик.

Далинар приветственно вскинул Клятвенник. Садеас ответил, подняв лук. Они не были друзьями, даже не нравились друг другу.

Но они защищали короля. Эта связь их объединяла.

– Уходи отсюда! – прокричал Далинар королю, проносясь мимо.

Элокар с трудом поднялся на ноги и кивнул.

Далинар мчался вперед. Ему нужно было отвлекать чудовище достаточно долго, чтобы Элокар смог спастись. Многие из стрел Садеаса попадали в цель, но монстр уже не обращал на них внимания. Его неуклюжесть исчезла, крики стали злыми, дикими, безумными. Существо по-настоящему разозлилось.

Начиналась самая опасная часть; теперь отступать некуда. Оно пойдет за ними и либо убьет всех, либо погибнет само.

Совсем близко от Храбреца обрушилась клешня, взметнув осколки камня. Далинар припал к спине жеребца, не забыв выставить клинок, и рассек еще одну лапу. Адолин с другой стороны проделал то же самое. Минус семь лап, половина конечностей. Как скоро тварь упадет? Обычно на этом этапе из зверя уже торчало несколько десятков стрел. Не стоит и гадать, как пойдет дело без этой предварительной подготовки, – кроме того, Далинар ни разу не сражался с такой большой тварью.

Он развернул Храбреца, пытаясь отвлечь внимание существа. Может, Элокар уже…

– Эй, бог! – заорал Элокар.

Далинар застонал, кинув взгляд через плечо. Король не сбежал.

Он шел к чудовищу, держась за бок.

– Я вызываю тебя, тварь! – крикнул Элокар. – Твоя жизнь будет моей! Они увидят, как их боги падут, и в точности так же их король падет мертвым у моих ног! Я вызываю тебя!

«Дурень, будь ты проклят!» – подумал Далинар, разворачивая Храбреца.

Осколочный клинок вновь возник в руке Элокара, и тот ринулся к груди чудовища; из треснутого наплечника вытекал буресвет. Король подобрался ближе и нанес удар по торсу чудовища, вырезав кусок хитина, – его, как человеческие волосы или ногти, можно было резать клинком. Потом Элокар всадил оружие в грудь монстра, пытаясь добраться до его сердца.

Чудовище взревело и затряслось, стряхивая короля. Тот едва не упустил свой клинок. Чудовище повернулось. К несчастью, это движение привело к тому, что его хвост понесся прямо на Далинара. Князь выругался и резко развернул Храбреца, но хвост надвигался слишком быстро. Он врезался в Храбреца, и через миг Далинар уже катился по земле, а Клятвенник выпал из его пальцев и взрезал каменистую почву, прежде чем превратиться в туман.

– Отец! – раздался далекий крик.

Далинар распластался на камнях, оглушенный. Он поднял голову и увидел, как с трудом встает Храбрец. К счастью, конь ничего себе не сломал, хотя был прокрыт кровоточащими царапинами и осторожно ступал на одну ногу.

– Прочь! – приказал Далинар.

Приказ должен отправить коня в безопасное место. В отличие от Элокара, тот подчинится.

Далинар встал и пошатнулся. Слева раздался скрежет, и, когда князь повернулся, хвост ущельного демона вновь ударил его в грудь и опрокинул.

Мир завертелся, и от падения металл и камень разразились какофонией звуков.

«Нет!» – подумал Далинар и, выставив руку в латной перчатке, использовал энергию скольжения, чтобы подбросить себя. Небо кружилось, но что-то как будто исправилось, словно доспех сам знал, где верх, а где низ. Далинар приземлился – все еще в движении, со скрежетом скользя ногами по камню.

Восстановив равновесие, он бросился к королю, снова призывая осколочный клинок. Десять ударов сердца. Вечность.

Лучники продолжали стрелять, и уже много дротиков торчало из морды ущельного демона. Чудовище не обращало на них внимания, хотя большие стрелы Садеаса, кажется, все еще отвлекали его. Адолин рассек очередную лапу, и теперь тварь неуклюже ползла, волоча за собой бесполезные восемь лап из четырнадцати.

– Отец!

Далинар обернулся и увидел Ренарина – юноша в жестком синем мундире Холинов, в длинном плаще, застегнутом под самую шею, скакал к нему через каменистую пустошь.

– Отец, ты в порядке? Я могу помочь?

– Глупый мальчишка! – заорал Далинар. – Уходи!

– Но…

– Ты без доспеха и без оружия! Убирайся прочь, пока не погиб! Ренарин натянул поводья и остановил своего чалого коня.

– Уходи!!!

Сын умчался галопом. Далинар повернулся и побежал к Элокару, в его поджидающей руке из тумана возник Клятвенник. Элокар продолжал рубить нижнюю часть тела чудовища, и куски плоти чернели и умирали, когда их рассекал осколочный клинок. Вонзив клинок правильно, он мог бы остановить сердце или легкие, но сделать это было нелегко, пока тварь еще держалась на ногах.

Адолин спешился подле короля. Он пытался остановить клешни, ударяя их, как только они приближались. К несчастью, клешней было четыре, а Адолин – всего один. Две ударили его одновременно, и, хотя юноша сумел отсечь от одной кусок, он не увидел, как другая несется к его спине.

Предупреждающий возглас Далинара опоздал. Клешня подбросила Адолина, и осколочный доспех треснул. Юноша полетел кувырком и ударился о землю. Доспех не разбился, слава Вестникам, но нагрудник и бок покрылись глубокими трещинами, из которых вытекали струи белого дыма.

Адолин вяло зашевелился, его руки двигались. Он жив.

Нет времени думать о нем. Элокар остался один.

Чудовище ударило по земле возле короля и сбило его с ног. Клинок исчез, и монарх упал лицом на камни.

Что-то изменилось внутри Далинара. Все сомнения исчезли. Все прочие заботы стали бессмысленны. Сын его брата в опасности.

Он подвел Гавилара – лежал мертвецки пьяным, пока брат сражался за свою жизнь. Далинар должен был находиться рядом, чтобы защитить его. Только две вещи остались от его любимого брата, две вещи, которые великий князь мог защищать, надеясь хоть как-то искупить вину: королевство Гавилара и сын Гавилара.

Элокар один и в опасности.

Все прочее утратило смысл.

Адолин тряхнул головой, приходя в себя. Он поднял забрало и глотнул свежего воздуха, чтобы прояснилось в голове.

Сражение. Они сражались. Юноша слышал крики, ощущал дрожание камня, чудовищное мычание. Ноздри втягивали запах плесени. Кровь большепанцирника.

«Ущельный демон!» – подумал Адолин. Все еще плохо соображая, он снова призвал свой клинок и с трудом поднялся на четвереньки.

Монстр был темным силуэтом на фоне неба, совсем недалеко. Адолин упал поблизости от его правого бока. Перед глазами у него все плыло, но он видел, что король рухнул и что его доспех покрыт трещинами от полученного удара.

Ущельный демон поднял массивную клешню, готовясь обрушить ее на жертву. Адолин вдруг понял, какая катастрофа вот-вот случится. Король погибнет во время обычной охоты. Государство развалится, великие князья разорвут его на части, когда лопнет то слабое звено, что сковывает их.

«Нет!» – подумал Адолин, потрясенный и все еще оглушенный, и попытался двинуться вперед.

И увидел своего отца.

Далинар рванулся к королю, двигаясь с быстротой и изяществом, на которые, казалось бы, не был способен человек, даже в осколочном доспехе. Он перепрыгнул через уступ, потом пригнулся и проскользнул под клешней, что падала на него. Другие считали себя мастерами осколочных клинков и доспехов, но… рядом с Далинаром Холином они выглядели детьми.

Далинар выпрямился, прыгнул – по-прежнему не останавливаясь – и пролетел в нескольких дюймах над второй клешней, что разбила на куски уступ позади него.

Все случилось мгновенно. За один вздох. Третья клешня падала на короля, и Далинар, взревев, рванулся вперед. Пролетая под клешней, он отбросил клинок, тот упал на землю и испарился. Князь поднял руки и…

И поймал ее. Он согнулся под ударом, опустился на одно колено; раздался оглушительный звон от соприкосновения панциря и доспеха.

Но Далинар ее поймал.

«Буреотец!» – подумал Адолин, глядя, как его великий князь Холин стоит над королем, согнувшись от немыслимого веса монстра, который во много раз превосходил его размером. Лучники замешкались, потрясенные. Садеас опустил большелук. Адолин не мог дышать.

Далинар удерживал клешню – равный по силе монстру человек, закованный в темно-серебристый и как будто светящийся металл. Чудовище затрубило, и рыцарь в осколочных доспехах издал в ответ мощный дерзкий вопль.

В тот момент Адолин понял, что его желание исполнилось. Он увидел Черного Шипа – того самого человека, рядом с которым хотел сражаться. Латные перчатки и наплечники Далинара начали сдавать, по древнему металлу побежала паутина светящихся трещин. Адолин встряхнулся и наконец-то вскочил.

«Я должен помочь!»

В его руке снова возник осколочный клинок, и он, подбежав к боку чудовища, рассек ближайшую лапу. Раздался громкий треск. Лишившись стольких конечностей, тварь больше не могла удерживать свой вес, особенно теперь, когда отчаянно старалась сокрушить Далинара. Оставшиеся лапы с правой стороны подломились с неприятным хрустом, брызнул фиолетовый ихор, и чудовище повалилось набок.

Задрожала земля, Адолин чуть не упал. Далинар отбил ослабевшую клешню; буресвет из множества трещин клубился над ним, точно облако. Поблизости поднялся король – с того момента, как он упал, прошло всего лишь несколько секунд.

Элокар стоял пошатываясь и смотрел на рухнувшее чудовище. Потом повернулся к своему дяде, Черному Шипу.

Далинар бросил благодарный взгляд на сына, посмотрел на короля и резко махнул рукой в сторону того, что заменяло монстру шею. Элокар кивнул, призвал свой клинок и вонзил его глубоко в плоть чудовища. Горящие ровным зеленым светом глаза твари почернели и усохли, выпустив струйки дыма.

Адолин подошел к отцу, наблюдая за тем, как Элокар рубит клинком грудь ущельного демона. Теперь, когда чудовище умерло, клинок мог резать его плоть. Во все стороны летели брызги фиолетового ихора, и вот Элокар отбросил клинок, сунул руки в латных перчатках в рану и что-то там нащупал.

Он вырвал светсердце чудовища – громадный самосвет, что рос внутри каждого ущельного демона. Это был бугорчатый, нешлифованный, но чистейший изумруд размером с человеческую голову. Самое большое светсердце, какое только видел Адолин, а ведь даже маленькие стоили целое состояние.

Элокар высоко поднял свою вызывающую трепет добычу, вокруг него возникли золотые спрены славы, и солдаты разразились триумфальными возгласами.

14

День жалованья

На утро после решения, принятого во время Великой бури, Каладин проснулся раньше остальных. Он отбросил одеяло и пробежался по комнате, среди множества скорчившихся под одеялами спящих. Воодушевления в нем не было, но появилась решимость. Каладин вознамерился возобновить борьбу.

И началась эта борьба с того, что он распахнул дверь навстречу солнцу. Позади раздались стоны и проклятия – измотанные мостовики просыпались. Каладин упер руки в бедра и повернулся к ним. В Четвертом мосту на тот момент было тридцать четыре человека. Эта цифра менялась, но для того, чтобы нести мост, требовалось не менее двадцати пяти рабов. Если их оказывалось меньше, мост переворачивался. Иногда такое случалось, даже если их было достаточно.

– Встать и построиться! – рявкнул Каладин своим лучшим командирским голосом и сам удивился, насколько внушительным получился приказ.

На него уставились сонные моргающие глаза.

– Это значит, – заорал Каладин, – выметайтесь из казармы и становитесь в шеренги! Вы это сделаете, клянусь бурей, или я вас вытащу одного за другим собственными руками!

Сил спорхнула откуда-то и опустилась на его плечо, с интересом наблюдая за происходящим. Несколько мостовиков сели, продолжая растерянно пялиться на него. Другие повернулись спиной и поплотнее закутались в одеяла.

Каладин тяжело вздохнул:

– Ну хорошо…

Он вошел в комнату и выбрал худощавого алети по имени Моаш. Это был сильный мостовик; Каладину требовался пример, и кто-нибудь тощий вроде Данни или Нарма не подходил. Кроме того, Моаш был одним из тех, кто перевернулся на другой бок, собираясь и дальше спать.

Каладин схватил Моаша за руку и потянул, напрягая все силы. Мужчина вскочил. Молодой – вероятно, ровесник Каладина, – с ястребиным лицом.

– Иди в бурю! – зарычал он, выдергивая руку.

Каладин ударил Моаша в живот, намеренно лишая возможности дышать. Тот охнул от боли, согнулся пополам, Каладин закинул мостовика на плечо.

И чуть не упал от тяжести. К счастью, бег с мостом был хоть и жесткой, но действенной тренировкой силы. Конечно, слишком мало мостовиков доживали до того момента, когда можно было этим воспользоваться. И все портили непредсказуемые промежутки между вылазками. Они были частью большой проблемы: мостовые расчеты, как правило, либо сидели без дела, либо выполняли черную работу. А потом вновь должны были бежать много миль с мостом на плечах.

Он вынес потрясенного Моаша наружу и свалил на камень. Лагерь вокруг уже проснулся, плотники прибыли на лесной склад, солдаты бежали трусцой на завтрак или тренировку. Другие мостовые расчеты, разумеется, еще спали. Им часто позволяли спать допоздна, если только не приходилось с утра тащить мост.

Каладин оставил Моаша и вошел обратно в казарму с низким потолком:

– Я с каждым сделаю то же самое, если придется.

Не пришлось. Потрясенные мостовики выбрались на свет, моргая. Большинство подставляли солнечному свету голую спину, будучи в одних штанах до колен. Моаш не без труда поднялся, потирая живот и бросая на Каладина сердитые взгляды.

– В Четвертом мосту грядут перемены, – объявил Каладин. – Во-первых, вы больше не будете дрыхнуть так долго.

– И что же мы будем делать вместо этого? – требовательно спросил Сигзил.

У него была темно-коричневая кожа и черные волосы, что свидетельствовало о его принадлежности к макабаки, из юго-западной части Рошара. Единственный мостовик без бороды, и, судя по мягкому выговору, скорее всего, азирец или эмули. Чужестранцы в мостовых расчетах никого не удивляли – те, кому не удалось никуда вписаться, часто попадали в армейскую помойку.

– Отличный вопрос, – сказал Каладин. – Мы станем упражняться. Каждое утро, перед тем как нас отправят на работу, мы будем бегать с мостом, чтобы практиковаться и становиться крепче.

В ответ на это многие лица помрачнели.

– Я знаю, что вы сейчас думаете. Разве наши жизни недостаточно суровы? Разве нам нельзя расслабиться в те краткие моменты, которые иной раз выпадают?

– Ага, – согласился Лейтен, высокий крепыш с курчавыми волосами. – Это точно.

– Нет! – рявкнул Каладин. – Вылазки с мостом выматывают нас, потому что мы бóльшую часть времени бездельничаем. О, я знаю, нас заставляют работать – осматривать ущелья, чистить нужники, драить полы. Но солдаты не хотят, чтобы мы по-настоящему трудились, – им просто нужно нас занять. Поручая нам какое-нибудь дело, они про нас забывают. Поскольку я теперь ваш старшина, моя задача – сохранить вам жизнь. Стрелы паршенди никуда не исчезнут, поэтому я буду менять вас. Хочу сделать вас сильнее, чтобы на последнем отрезке пути с мостом, когда полетят стрелы, вы смогли бежать быстро. – Он посмотрел в глаза каждому. – Я собираюсь устроить так, чтобы Четвертый мост больше не потерял ни одного человека.

Мужчины недоверчиво уставились на него. Наконец стоявший в заднем ряду широкоплечий здоровяк расхохотался. Загорелая кожа, темно-красные волосы и почти семь футов роста, большие руки и мощный торс. Ункалаки – многие называли их просто рогоедами – народ из Центрального Рошара, из окрестностей Йа-Кеведа. Этот мостовик прошлой ночью назвался Камнем.

– Твоя без ума! – сказал рогоед. – Твоя без ума хотеть быть главный!

Он от души расхохотался. Остальные присоединились, качая головой в ответ на слова Каладина. Несколько спренов смеха – похожие на серебристых мальков духи, что носились в воздухе кругами, – заметались над ними.

– Эй, Газ, – позвал Моаш, приложив ладони рупором ко рту.

Одноглазый коротышка-сержант разговаривал с солдатами неподалеку.

– Чего надо? – Тот скорчил недовольную мину.

– Этот малый хочет, чтобы мы побегали с мостом ради тренировки, – прокричал Моаш. – Мы должны его слушаться?

– Еще чего, – отозвался Газ и махнул рукой. – Старший может командовать лишь на поле боя.

Моаш посмотрел на Каладина:

– Похоже, приятель, ты можешь идти в бурю. Если только не поколотишь нас всех, чтоб мы слушались.

Строй распался – кто-то побрел обратно в казарму, кто-то направился в столовую. Каладин остался в одиночестве на каменистой площадке.

– Не очень-то хорошо получилось, – сказала сидевшая у него на плече Сил.

– Нет. Не получилось.

– Ты выглядишь удивленным.

– Точнее, я расстроен. – Каладин посмотрел на Газа. Мостовой сержант демонстративно от него отвернулся. – В войске Амарама мне поручали неопытных рекрутов, но ни один из них не выражал столь дерзкого неподчинения.

– А почему? – спросила Сил.

До чего невинный вопрос. Ответ был очевиден, однако она растерянно склонила голову набок.

– Солдаты Амарама знали, что их всегда могут отправить туда, где будет хуже. Их можно было наказывать. А эти мостовики знают, что достигли дна. – Вздохнув, он позволил себе немного расслабиться. – Повезло, что я вообще смог вытащить их из барака.

– И что же ты будешь делать?

– Не знаю. – Каладин посмотрел в ту сторону, где Газ все еще болтал с солдатами. – Впрочем, нет, знаю.

Газ заметил приближение Каладина, и на его лице вдруг отразился неподдельный ужас. Он прервал беседу и поспешно скрылся за сложенными в штабель бревнами.

– Сил, ты можешь за ним проследить для меня?

Она улыбнулась и, превратившись в тонкую белую линию, метнулась прочь, оставив после себя медленно исчезающий след. Каладин остановился там, где раньше стоял Газ.

Сил вскоре прилетела обратно и вновь превратилась в девушку.

– Он прячется между теми двумя казармами. – Она махнула рукой. – Присел и ждет, пойдешь ли ты за ним.

Каладин с улыбкой направился длинной дорогой вокруг бараков. В переулке он обнаружил человека, который притаился в тени и смотрел в другую сторону. Каладин подкрался и схватил Газа за плечо. Сержант с воплем повернулся и попытался ударить его. Каладин легко поймал его кулак.

Газ в ужасе уставился на мостовика:

– Я не мог солгать! Забери тебя буря, у старшины нет власти над остальными, кроме как на поле боя. Если ты опять меня побьешь, я тебя…

– Газ, успокойся, – сказал Каладин, отпуская его. – Я тебя не трону. По крайней мере, пока.

Коротышка отпрянул, потирая плечо и не спуская с Каладина глаз.

– Сегодня третий день, – напомнил парень. – День жалованья.

– Получишь через час, как все.

– Нет. Деньги при тебе, я видел, как ты разговаривал с курьером. – Он протянул руку.

Газ заворчал, но вытащил кошель и отсчитал сферы. В центре каждой светился робкий огонек. Бриллиантовые марки, все стоимостью в пять бриллиантовых светосколков. На один светосколок можно было купить ломоть хлеба.

Сержант отсчитал четыре марки, хотя в неделе пять дней. Он вручил их Каладину, но тот продолжал держать перед собой вытянутую руку с открытой ладонью.

– Еще одну, Газ.

– Ты же сказал…

– Сейчас же!

Газ дернулся, потом вытащил сферу:

– Странная у тебя манера держать слово, лорденыш. Ты ведь обещал…

Он умолк, когда Каладин взял сферу, которую только что получил, и протянул обратно.

Газ нахмурился.

– Не забывай, откуда это приходит. Я сдержу слово, но ты не будешь забирать часть моего жалованья. Я тебе ее сам отдаю. Ясно?

Сержант выглядел растерянным, но сферу с ладони Каладина все же схватил.

– Если со мной что-то случится, денег больше не будет, – предупредил молодой мостовик, пряча четыре оставшиеся сферы в карман. Потом он шагнул вперед. Каладин был высоким и нависал над коротышкой Газом. – Помни о нашем уговоре. Держись от меня подальше.

Газ не испугался. Он сплюнул, и темный плевок, прилипнув к каменной стене, медленно пополз вниз.

– Не буду я ради тебя лгать. Если думаешь, что одна дерьмовая марка в неделю – это что-то…

– Я жду от тебя только того, о чем сказал. Где и когда сегодня дежурит Четвертый мост?

– В столовой за ужином. Чистка и уборка.

– А мостовое дежурство?

– Послеполуденная смена.

Значит, утром они свободны. Мостовикам это понравится: можно провести день жалованья, тратя сферы на азартные игры или шлюх, и, быть может, ненадолго забыть о том, до чего жалкую жизнь они ведут. К послеполуденному дежурству придется вернуться и ждать возле склада бревен, на случай если произойдет вылазка. После ужина они пойдут мыть горшки.

Еще один потерянный день. Каладин повернулся к лесному складу.

– Ты ничего не изменишь, – сказал ему вслед Газ. – Эти люди стали мостовиками не без причины.

Каладин просто шел вперед. Сил спорхнула с крыши и села ему на плечо.

– У тебя нет власти! – крикнул Газ. – Ты не командир отряда на поле боя. Ты, забери тебя буря, мостовик! Слышишь меня? Нельзя получить власть, не имея звания!

Каладин вышел из переулка.

– Он ошибается. – Молодой мостовик ощупал сферы в кармане. Сил обошла его голову и зависла перед лицом. Выжидающе наклонилась. – Власть дает не звание.

– А что?

– Люди, которые тебя ею наделяют. Таков единственный способ ее получить. – Он бросил взгляд туда, откуда пришел. Газ все еще стоял в переулке. – Сил, ты же не спишь, верно?

– Разве спрены спят? – Ее, похоже, позабавила эта мысль.

– Посторожишь за меня ночью? Чтобы Газ не учудил что-нибудь, пока я сплю. Он может попытаться меня убить.

– Думаешь, он на такое способен?

Каладин на миг задумался.

– Нет, скорее всего. Я знавал с десяток людей вроде него – мелочные задиры, способные только действовать на нервы. Газ – негодяй, но не думаю, что убийца. Кроме того, он полагает, что причинять мне вред и не нужно, надо лишь подождать, пока меня не убьют во время вылазки с мостом. И все-таки лучше поберечься. Разбуди, если он что-то устроит.

– Конечно. Но если он просто пойдет к тем, кто важнее? Скажет, чтобы тебя казнили?

Каладин скривился:

– С этим я ничего не могу поделать. Но сомневаюсь, что он так поступит. Ведь тогда Газ будет выглядеть слабым перед высшими чинами.

Кроме того, обезглавить могли только тех мостовиков, которые отказывались бежать в атаку. Так что, пока он выполняет долг мостовика, его не казнят. В общем-то, командующие войском, похоже, с неохотой наказывали мостовиков. При Каладине один как-то совершил убийство, так дурака просто подвесили во время Великой бури. Но, кроме этого, парень видел лишь то, как несколько человек остались без жалованья из-за драк, да еще двоих высекли за то, что в начале вылазки с мостом они слишком медленно бежали.

Минимальные наказания. Командующие все понимали. Жизни мостовиков были настолько безнадежны, насколько это представлялось возможным; если их еще чуть-чуть подтолкнуть, они могут просто утратить смысл существования и позволят себя убить.

К несчастью, это также означало, что сам Каладин ничего не может предпринять, чтобы наказать собственную команду, даже если бы у него была такая власть. Ему нужно как-то иначе их мотивировать. Он пересек лесной склад, где плотники сооружали новые мосты. Потратив немного времени на поиски, нашел то, что хотел, – толстый брус, который должны были приделать к новому переносному мосту. Сбоку на нем была рукоять для мостовика.

– Могу я это одолжить? – спросил Каладин у проходившего мимо плотника.

Тот почесал присыпанную опилками голову:

– Одолжить?

– Я останусь тут, на складе, – пояснил Каладин, поднимая брус на плечо. Он оказался тяжелее, чем ожидалось, и молодой мостовик порадовался, что на нем кожаный жилет с наплечниками.

– Он же нам потом понадобится… – начал плотник, но не нашел достойных возражений и позволил Каладину уйти вместе с брусом.

Мостовик выбрал каменную полосу прямо напротив входа в казармы. Потом начал рысью носиться с одного конца лесного склада на другой, с брусом на плече, чувствуя тепло восходящего солнца на коже. Он ходил, бегал трусцой и рысью. Носил брус на плече, а потом – над головой, на вытянутых руках.

Каладин полностью вымотался. В общем-то, он несколько раз чуть не рухнул в изнеможении, но постоянно откуда-то находил новые силы. Так что он продолжал двигаться, стиснув зубы, борясь с болью и усталостью, считая шаги, чтобы сосредоточиться. Подмастерье плотника, с которым он разговаривал, привел старшего. Тот поскреб голову под шапкой, наблюдая за Каладином. Потом пожал плечами, и они оба ушли.

Вскоре вокруг собралась небольшая толпа. Рабочие с лесного склада, несколько солдат и много мостовиков. Кое-кто из других мостовых не жалел насмешек, но мостовики из Четвертого моста большей частью помалкивали. Многие не обращали на него внимания. Другие – седеющий Тефт, юный Данни, кое-кто еще – просто стояли рядком и смотрели, словно не веря своим глазам.

Эти взгляды – хоть они и были потрясенными и враждебными – отчасти вынуждали Каладина продолжать. Он бегал и для того, чтобы изгнать свою досаду, угомонить кипевший и бурливший внутри гнев. Гнев на самого себя за то, что подвел Тьена. Гнев на Всемогущего за то, что тот создал мир, в котором кто-то поглощал роскошные обеды, а кто-то погибал, пока нес мост.

Усталость от занятия, которое Каладин сам для себя выбрал, оказалась на удивление приятной. Он уже испытывал подобное в те первые месяцы после смерти Тьена, когда упражнялся с копьем до бесчувствия. Прозвонили полуденные колокола, призывая солдат к обеду. Каладин наконец-то остановился и опустил большой брус на землю. Размял плечо. Он бегал несколько часов. И откуда только силы взялись?

Он пробежался до плотницкого дома, роняя на камни капли пота, и глотнул воды из бочки. Плотники обычно гнали прочь мостовиков, которые пытались это делать, но никто даже слова не сказал, когда Каладин выхлебал два полных ковша дождевой воды с металлическим привкусом. Потом стряхнул ковш, кивнул паре подмастерьев и потрусил обратно к своему брусу.

Камень, смуглокожий громила-рогоед, оценивающе взвешивал брус и хмурился.

Тефт заметил Каладина и кивнул на Камня:

– Он проспорил нескольким из нас по светосколку – думал, ты используешь легкую доску, чтобы произвести впечатление.

Если бы они могли почувствовать его усталость, не были бы такими недоверчивыми. Он заставил себя забрать у Камня брус. Здоровяк отдал его с растерянным видом и наблюдал, пока Каладин относил его туда, где взял. Он благодарно махнул подмастерью, потом побежал к маленькой группке мостовиков. Камень с неохотой отдавал проигранные светосколки.

– Идите обедать, – сказал им Каладин. – Впереди у нас послеполуденное дежурство, так что будьте здесь через час. Соберитесь в столовой, когда прозвонит колокол перед закатом. Наше лагерное дежурство сегодня – вечерняя уборка. Кто придет последним, будет чистить горшки.

Он побежал прочь от лесного склада, и мостовики проводили его изумленными взглядами. Через два квартала Каладин нырнул в переулок и прислонился к стене. Потом, выдохнув со свистом, сполз на землю и растянулся без сил.

Каждая мышца в теле вопила о пощаде. Ноги горели, а когда он попытался сжать кулак, пальцы оказались слишком слабыми и непослушными. Он глубоко дышал и кашлял. Проходивший мимо солдат остановился, но потом заметил наряд мостовика и ушел, не сказав ни слова.

В конце концов Каладин ощутил легкое прикосновение к груди. Открыл глаза и увидел, что Сил лежит на воздухе лицом вниз и смотрит на него. Ее ноги были направлены к стене, но поза и складки платья выглядели так, словно она стояла прямо, а не висела лицом к земле.

– Каладин, я должна тебе кое-что сказать, – заявила спрен.

Он опять закрыл глаза.

– Каладин, это важно!

Он почувствовал легкий удар по веку. Очень странное ощущение. Молодой мостовик заворчал, открыл глаза и вынудил себя сесть. Сил прошлась по воздуху, словно огибая невидимую сферу, пока не приняла нужное положение.

– Я решила, что меня радует то, что ты сдержал данное Газу слово, даже если он мерзкий человек.

Каладин не сразу понял, о чем она:

– Сферы?

Она кивнула:

– Я думала, ты можешь нарушить слово, но рада, что ты этого не сделал.

– Славно. Ну что ж, спасибо, что сказала.

– Каладин, – нетерпеливо проговорила она, сжав кулачки, – это важно!

– Я… – Он замолчал и запрокинул голову, упершись макушкой в стену. – Сил, я даже дышать не могу, а ты хочешь, чтобы я думал. Пожалуйста. Скажи сама, что тебя беспокоит.

– Я знаю, что такое ложь, – сообщила она, приближаясь и усаживаясь на его колено. – Несколько недель назад я понятия не имела о том, что значит врать. Но теперь я рада, что ты не соврал. Разве ты не видишь?

– Нет.

– Я меняюсь. – Спрен вздрогнула, вся ее фигурка на миг затуманилась. – Я знаю вещи, которых не знала всего несколько дней назад. Это так странно.

– Ну, я думаю, это хорошо. В смысле, чем больше ты понимаешь, тем лучше. Разве не так?

Сил опустила глаза и прошептала:

– Когда я нашла тебя возле ущелья вчера, после Великой бури… ты собирался убить себя, верно?

Каладин не ответил. Вчера. Целую вечность назад.

– Я тебе дала лист. Ядовитый лист. Ты мог его использовать, чтобы убить себя или кого-то еще. Там, в фургоне, ты именно это и собирался сделать. – Сил снова посмотрела ему в глаза, и в ее тихом голосе послышался ужас. – Сегодня я знаю, что такое смерть. Почему я знаю, что такое смерть?

Каладин нахмурился:

– Ты всегда была странной для спрена. С самого начала.

– С самого начала?

Он помедлил, вспоминая. Нет, в первые дни Сил вела себя в точности как остальные спрены ветра. Разыгрывала его, приклеивала обувь к полу и пряталась. Даже задержавшись с ним на многие месяцы рабства, она большей частью вела себя обычно. Знай себе порхала вокруг, ни на чем надолго не задерживая внимания.

– Вчера я понятия не имела, что такое смерть. Сегодня знаю. Несколько месяцев назад не понимала, что веду себя странно для спрена, но теперь до меня дошло. Откуда я вообще знаю, как должен вести себя спрен? – Она съежилась, словно уменьшилась в рос те. – Что со мной происходит? Что я такое?

– А это имеет значение?

– Разве нет?

– Я ведь тоже не знаю, кто я на самом деле. Мостовик? Лекарь? Солдат? Раб? Это все лишь ярлыки. Внутри – я есть я. Совсем не такой, как много лет назад, но об этом не стоит тревожиться, так что я просто иду вперед и надеюсь, что ноги приведут меня туда, куда мне надо.

– Ты не сердишься, что я принесла тебе тот лист?

– Сил, если бы ты мне не помешала, я бы шагнул в ту пропасть. Лист был мне необходим тогда. Каким-то образом получилось, что ты поступила правильно.

Она улыбнулась и принялась наблюдать, как Каладин разминается. Закончив, он встал и снова вышел на улицу, почти придя в себя после изнеможения. Сил взмыла в воздух и устроилась у него на плече – села, свесив ноги и упираясь руками, точно девчонка на краю утеса.

– Я рада, что ты не сердишься. Хотя и убеждена, что именно тебя следует винить в том, что со мной происходит. До того как мы встретились, я даже не думала про смерть и ложь.

– В этом я весь, – сухо проговорил Каладин. – Куда бы ни пошел, несу с собой смерть и вранье. Прямо как Ночехранительница.

Сил нахмурилась.

– Это был… – начал он.

– Да, – перебила спрен. – Это был сарказм. – Она наклонила голову. – Я знаю, что такое сарказм. – Хитро улыбнулась. – Я знаю, что такое сарказм!

«Буреотец, – подумал Каладин, глядя в ее радостные глазки. – Есть в этом что-то зловещее…»

– Погоди-ка, а раньше с тобой похожего не происходило?

– Не знаю. Не помню ничего, что случилось больше года назад, когда я впервые увидела тебя.

– Правда?

– Неудивительно. – Сил пожала полупрозрачными плечиками. – У большинства спренов короткая память. – Она поколебалась. – Не понимаю, откуда мне это известно.

– Может быть, все правильно. Ты могла уже пережить такое, а потом все забыла.

– Не очень-то утешает. Мне не нравится сама мысль о том, что я могу что-то забыть.

– А мысли о смерти и лжи тебе тоже не нравятся?

– Да. Но если я утрачу эти воспоминания… – Она уставилась на что-то перед собой, и Каладин, проследив за направлением ее взгляда, заметил пару спренов ветра, беззаботно и свободно кувыркавшихся в небе.

– Будущее тебя пугает, – понял молодой мостовик, – но возвращение в прошлое вызывает ужас.

Сил кивнула.

– Эти чувства мне знакомы, – сказал он. – Идем. Мне надо поесть, а после обеда я должен успеть кое-что раздобыть.

15

Ловля на живца

Спустя четыре часа после нападения ущельного демона Адолин все еще руководил уборкой. В ходе битвы монстр уничтожил мост. К счастью, несколько солдат остались на другой стороне и отправились за мостовым расчетом.

Адолин ходил среди воинов, собирал донесения; послеполуденное солнце клонилось к закату. В воздухе пахло плесенью. Так пахла кровь большепанцирника. Само чудовище лежало там же, где погибло, со вскрытой грудной клеткой. Несколько солдат сдирали с него панцирь, а рядом с ними на туше уже вовсю пировали кремлецы. Слева, на неровной поверхности плато, длинными рядами разместили людей, подложивших под голову свернутые плащи или рубашки. О них заботились лекари из армии Далинара. Адолин благословил своего отца за то, что тот всегда брал с собой лекарей, даже в развлекательную поездку, как эта.

Адолин пошел дальше, все еще одетый в осколочный доспех. Войска могли бы попасть в военные лагеря другой дорогой – здесь имелся еще один мост, уводящий вглубь Равнин, – направиться на восток, а потом вернуться кружным путем. Далинар, однако, призвал, к вящему неудовольствию Садеаса, остаться и позаботиться о раненых, отдохнуть несколько часов, пока не прибудет мостовой расчет.

Адолин посмотрел на большой шатер, откуда доносился звонкий смех. Вокруг шатра стояли шесты с зубчатыми наконечниками, в которых были закреплены большие светящиеся рубины. Это фабриали, дававшие тепло без огня. Он не понимал, как работали фабриали, хотя знал, что наиболее сильным требовались большие самосветы.

И опять другие светлоглазые наслаждались отдыхом, пока он трудился. На этот раз Адолин не возражал. Ему бы трудно было веселиться после такой катастрофы. А это именно катастрофа. Подошел младший светлоглазый офицер со списком потерь. Его жена про читала список, который они передали Адолину и удалились.

Почти пятьдесят убитых, вдвое больше раненых. Многих пострадавших Адолин знал. Когда королю представили первоначальный отчет, тот отмахнулся от смертей, заметив, что за свою доблесть павшие воины получат чины в небесном Войске Вестников. Он как-то слишком легко забыл, что сам мог оказаться в списке потерь, если бы не Далинар.

Адолин поискал взглядом отца; тот стоял на краю плато и опять смотрел на восток. Что он там искал? Это уже не первый раз. Молодой человек и раньше видел, как отец совершал необыкновенные поступки, но ничего столь драматичного еще не случалось. В памяти юноши отпечатался образ: его отец стоит под массивным ущельным демоном, не давая твари убить короля, и его осколочный доспех светится.

Другие светлоглазые теперь осторожнее вели себя рядом с Далинаром, и за последние несколько часов Адолин не услышал ни единого намека на его слабость даже от людей Садеаса. Он боялся, что это не продлится долго. Пройдут недели, и опять люди начнут болтать о том, как редко он участвует в сражениях на плато и как же он ослабел.

Адолин понял, что жаждет повторения. Сегодня, когда Далинар рванулся на помощь Элокару, то вел себя так, как в историях о Черном Шипе. Адолин хотел, чтобы этот человек из прошлого вернулся. Королевство нуждалось в нем.

Юноша тяжело вздохнул. Нужно представить королю окончательную сводку потерь. Скорее всего, это вызовет насмешки, но, возможно, ожидая своей очереди, он сумеет подслушать Садеаса. Адолин по-прежнему чувствовал, что упускает что-то важное об этом человеке. То, что наверняка знает отец.

И потому, изготовившись к колкостям, юноша направился к шатру.

Далинар смотрел на восток, сцепив за спиной руки в латных перчатках. Где-то там, в центре Равнин, паршенди разбили свой главный лагерь.

Алеткар воевал уже почти шесть лет и глубоко увяз в затянувшемся противостоянии. Осадную стратегию предложил сам Далинар – удар по базе паршенди предполагал размещение на Равнинах лагерей, способных вынести Великие бури, и необходимость полагаться на большое количество хрупких мостов. Одна проигранная битва – и алети окажутся в ловушке, окруженные со всех сторон, без возможности вернуться на укрепленные позиции.

Но Расколотые равнины могут также стать ловушкой и для врагов. Восточные и южные края непроходимы – тамошние плато выветрились так, что превратились в узкие шпили, и паршенди не в состоянии перепрыгивать с одного на другое. Равнины со всех сторон окружали горы, а в пространстве между ними обитали стаи ущельных демонов, громадных и опасных.

С алетийской армией, загнавшей их в капкан с запада и севера, и с разведчиками, размещенными на юге и востоке на всякий случай, паршенди не выйдут из окружения. Далинар рассчитывал, что у них закончатся припасы. Они или подставятся под удар в попытке покинуть Равнины, или вынужденно нападут на алети в их укрепленных военных лагерях.

Это был великолепный план. Только вот Далинар не предусмотрел светсердец.

Он отвернулся от расщелины и пересек плато. Ему отчаянно хотелось пойти и проверить, что с его людьми, но надо продемонстрировать веру в Адолина. Сын командовал, и у него хорошо получалось. Кажется, он уже отправился с докладом к Элокару.

Далинар улыбнулся, взглянув на сына. Адолин пониже отца, и волосы у него русые с черным. Русый он унаследовал от матери – так сказали Далинару. Сам князь ее не помнил. Ее изъяли из его памяти, оставив странные дыры и затуманенные места. Иногда он вспоминал какую-нибудь сцену в точности, и все ее участники были ясными и четкими, но она представала расплывчатым пятном. Он даже имя не мог запомнить. Когда кто-то его произносил, оно выскальзывало из его разума, как кусочек масла со слишком горячего ножа.

Далинар дал Адолину возможность сделать донесение и направился к туше ущельного демона. Чудище лежало на боку; его глаза выгорели, пасть распахнулась. Языка не было, только странного вида зубы, как у всех большепанцирников, и замысловато устроенные челюсти. Несколько плоских пластинчатых зубов для того, чтобы грызть и крушить панцири, и жвала поменьше – рвать плоть и засовывать ее поглубже в глотку. Поблизости раскрылись камнепочки, их лозы потянулись лакать кровь монстра. Между человеком и зверем, на которого он охотился, существовала связь, и Далинар всегда испытывал грусть после того, как убивал столь грандиозное чудище, как ущельный демон.

Большинство светсердец добывали иным способом. Иногда странный жизненный цикл ущельных демонов приводил к тому, что они выбирались в западную часть Равнин, где плато были просторнее. Влезали повыше и превращались в похожие на камни куколки, которые ждали наступления Великой бури.

В это время они становились уязвимыми. Нужно было просто добраться до плато, разбить куколку молотами или осколочным клинком, а потом вырезать светсердце. Легкий способ заработать состояние. И чудовища приходили часто – как правило, несколько раз в неделю, если не лишком холодало.

Далинар посмотрел на громоздкую тушу. Из нее выбирались мельчайшие, почти невидимые спрены и, медленно подымаясь в воздух, исчезали. Они выглядели как язычки дыма, которые иной раз появляются над погашенной свечой. Никто не знал, что это за спрены; их видели только возле недавно убитых большепанцирников.

Он покачал головой. Светсердца все изменили в этой войне. Паршенди они тоже были нужны, нужны достаточно сильно, чтобы сражаться, не жалея сил. Борьба с паршенди за светсердца имела смысл, поскольку дикари не могли пополнять запасы благодаря поставкам из дома, как это делали алети. Так что соревнование за большепанцирников было одновременно выгодным и тактически разумным способом длить осаду.

Когда ночная темнота сгустилась, Далинар увидел на Равнинах огоньки. Сторожевые башни, откуда солдаты высматривали ущельных демонов, которые собрались окукливаться. Они следили и в темное время суток, хотя эти твари редко показывались вечером или ночью. Разведчики перепрыгивали расщелины при помощи шестов, легко перемещаясь с одного плато на другое и не нуждаясь в мостах. Заметив ущельного демона, солдаты подавали сигнал, и начиналась гонка – алети против паршенди. Захватить плато и удержать его на срок, достаточный для того, чтобы извлечь светсердце, или атаковать врага, если тот добрался первым.

Каждый великий князь хотел получить светсердца. Платить жалованье тысячам солдат и кормить их весьма затратно, но одно светсердце покрывало расходы за несколько месяцев. Кроме того, чем больше светсердце, которое использовали для работы духозаклинателя, тем меньше вероятность того, что оно треснет. Огромные камни-светсердца даровали почти безграничные возможности. И потому великие князья соревновались друг с другом. Тот, кто первым подбирался к куколке, должен был сразиться с паршенди за светсердце.

Они могли бы чередоваться, но алети подобное несвойственно. Дух соперничества был у них в крови. Воринизм учил, что лучшие воины получат священную привилегию присоединиться к Вестникам после смерти и сражаться за Чертоги Спокойствия с Приносящими пустоту. Великие князья хоть и вступали в союзы, но оставались соперниками. Уступить другому светсердце… исключено. Лучше устроить соревнование. И потому то, что началось как война, превратилось в забаву. Смертельно опасную забаву – но такие ведь ценятся превыше всего.

Далинар обогнул мертвого демона. Он абсолютно точно представлял ситуацию, что сложилась за последние шесть лет. Сам же принимал во многом непосредственное участие. Но теперь его охватило беспокойство. Они и впрямь существенно уменьшили численность врагов, но главная цель – возмездие за убийство Гавилара – забылась. Алети развлекались, играли и бездельничали.

Они убили множество паршенди – предположительно четверть их первоначальных сил, – но на это ушло слишком много времени. Осада продлилась шесть лет и легко может затянуться еще на шесть. Это его тревожило. Паршенди явно предполагали, что окажутся в ловушке. Они подготовили запасы продовольствия и позаботились о том, чтобы переместить весь свой народ на Расколотые равнины, где можно использовать эти прóклятые Вестниками расщелины и плато в качестве сотен рвов и укрепленных стен.

Элокар посылал гонцов, требуя объяснить, почему паршенди убили его отца. Они так и не ответили. Приняли на себя ответственность за убийство, но не объяснили причин. В последнее время Далинару казалось, что лишь ему одному это по-прежнему представляется интересным.

Князь направился в другую сторону; свита Элокара удалилась в павильон наслаждаться вином и закусками. Большой открытый шатер был выкрашен в фиолетовый и желтый, и легкий бриз шевелил ткань. Вероятность новой Великой бури этой ночью невелика, утверждали бурестражи.

Великие бури. Видения.

«Объедини их…»

Неужели он действительно верил в то, что видел? В то, что сам Всемогущий говорил с ним? Он, Далинар Холин, Черный Шип, грозный полководец?

«Объедини их…»

Садеас вышел из шатра в ночь. Густая черная шевелюра курчавилась и падала ему на плечи. В осколочном доспехе великий князь выглядел весьма впечатляюще, уж точно лучше, чем в одном из тех нелепых костюмов из кружев и шелка, что сделались так популярны в последнее время.

Садеас поймал взгляд Далинара и еле заметно кивнул. «Я свое дело сделал», – говорил этот кивок. Садеас прогулялся и вернулся в павильон.

Итак, Садеас помнил, зачем на эту охоту пригласили Ваму. Далинару надо было с ним встретиться. Он направился к павильону. Адолин и Ренарин были рядом с королем, но тот их не замечал. Сумел ли его старший сын сделать свой доклад? Похоже, Адолин пытался в очередной раз подслушать, о чем Садеас говорит с королем. Далинару придется что-то предпринять; личная вражда мальчика с вельможей была хоть и понятной, но пользы делу не приносила.

Великий князь направился к Ваме – тот был в дальней части павильона, – но тут его заметил король.

– Далинар, – позвал он, – иди сюда. Садеас говорит, он добыл три светсердца только за последние несколько недель!

– Так и есть, – подтвердил Далинар, приближаясь.

– А сколько добыл ты?

– Считая сегодняшнее?

– Нет, – сказал король, – до этого.

– Ни одного, ваше величество, – признал Далинар.

– Все дело в мостах Садеаса. От них больше пользы, чем от твоих.

– Я, быть может, ничего не добыл за последние несколько недель, – сухо произнес Далинар, – но мои солдаты и так достаточно навоевались.

«А светсердца пусть идут в Преисподнюю, мне-то что за дело».

– Возможно, – сказал Элокар. – Но чем же ты занимался?

– Другими важными вещами.

Садеас вскинул бровь:

– Более важными, чем война? Более важными, чем возмездие? Разве такое возможно? Или ты просто выдумываешь оправдания?

Далинар бросил на Садеаса резкий взгляд. Тот лишь плечами пожал. Они были союзниками, но не друзьями. Дружба осталась в прошлом.

– Тебе надо обзавестись такими же мостами, как у него, – добавил Элокар.

– Ваше величество, – возразил Далинар, – мосты Садеаса стоят многих жизней.

– Но зато они быстры, – спокойно парировал Садеас. – Полагаться на мосты на колесах глупо, Далинар. Перевозить их по этим неровным плато – медленное и трудное дело.

– Заповеди требуют, чтобы генерал не просил у своих солдат того, чего не стал бы делать сам. Скажи-ка, Садеас, – ты бы побежал в авангарде с одним из мостов, которыми пользуешься?

– Солдатскую кашу я тоже не стал бы есть, – холодно ответил Садеас. – И не копал бы траншеи.

– Но смог бы, случись такая необходимость. Мосты – другое дело. Буреотец, да ты ведь даже не разрешаешь им использовать броню или щиты! Сам пошел бы в бой без своего осколочного доспеха?

– У мостовиков очень важная роль, – огрызнулся Садеас. – Они отвлекают вражеских лучников от моих солдат. Я поначалу пытался давать им щиты. И знаешь что? Паршенди, не обращая внимания на мостовиков, принялись стрелять по моим солдатам и лошадям. Я понял: если удвоить количество мостов на каждую вылазку, сделав при этом их необычайно легкими – никакой брони, никаких щитов, которые могли бы замедлить продвижение, – толку от мостовиков намного больше. Ты ведь понимаешь, Далинар? Беззащитные мостовики – слишком большое искушение для паршенди, чтобы стрелять в кого-то еще! Да, мы теряем во время каждой атаки несколько мостовых расчетов, но очень редко потери оказываются настолько серьезными, чтобы нам помешать. Паршенди лупят и лупят по ним, – кажется, они по какой-то причине считают, что для нас ценен каждый мостовик. Как будто невооруженные люди с мостом на плечах могут быть столь же важными для армии, как верховые рыцари-осколочники.

Садеас от этой мысли сам покачал головой с веселым удивлением.

Далинар нахмурился.

«Брат, – написал Гавилар, – ты должен разыскать самые важные слова, какие только может сказать мужчина…» Это была цитата из древней книги «Путь королей». То, о чем разглагольствовал Садеас, ей совершенно не соответствовало.

– Как бы то ни было, – продолжал Садеас, – ты ведь точно не станешь спорить с тем, что мой метод оказался весьма действенным.

– Иногда, – сказал Далинар, – цель не оправдывает средства. То, каким образом мы добиваемся победы, не менее важно, чем сама победа.

Садеас недоверчиво уставился на Далинара. Даже Адолин и Ренарин, которые подошли ближе, оказались потрясены заявлением. Это был очень «неалетийский» образ мыслей.

Видения и цитата из книги, вертевшиеся в голове Далинара в последнее время, привели к тому, что он теперь чувствовал себя не совсем алети.

– Светлорд Далинар, цель оправдывает любые средства, – возразил Садеас. – Победить в состязании нужно любой ценой, любыми силами.

– Это война. А не состязание.

– Все в этой жизни состязание. – Садеас пренебрежительно махнул рукой. – Все сделки между людьми – состязания, в которых кто-то выигрывает и кто-то проигрывает. А иногда случаются весьма впечатляющие проигрыши.

– Мой отец – один из самых знаменитых воинов Алеткара! – рявкнул Адолин, вмешиваясь в разговор. Король вскинул бровь, но не стал вмешиваться. – Ты видел, что он сделал сегодня, в то время как ты прятался за павильоном со своим луком. Мой отец сдержал чудовище. Ты же стру…

– Адолин! – перебил Далинар. Это уже было слишком. – Держи себя в руках.

Юноша стиснул зубы и чуть приподнял руку, словно собираясь призвать осколочный клинок. Ренарин шагнул вперед и осторожно сжал плечо брата. Адолин неохотно подался назад.

Садеас повернулся к Далинару, ухмыляясь:

– Один сын едва способен владеть собой, другой ни на что не годен. Вот какое наследие ты оставишь, старина?

– Садеас, я горжусь обоими, что бы ты там ни думал.

– Вспыльчивым – да, понимаю. Ты когда-то был таким же импульсивным, как он. Но второй? Ты же видел, как он сегодня выскочил на поле боя. Ни меча, ни лука не прихватил! Он бесполезен!

Ренарин покраснел и потупился. Адолин вскинул голову. Он снова отвел руку в сторону и сделал шаг к Садеасу.

– Адолин! – резко бросил отец. – Я сам разберусь!

Юноша взглянул на него синими глазами, полыхающими от ненависти, но клинок призывать не стал.

Далинар перевел все внимание на Садеаса и очень спокойно и многозначительно проговорил:

– Садеас, безусловно, мне показалось, что ты только что в открытую – и при короле – назвал моего сына бесполезным. Конечно, ты бы такого не сказал, ибо подобное оскорбление потребовало бы от меня призвать свой клинок и пустить тебе кровь. Договор Отмщения разлетелся бы на осколки. Два главнейших союзника короля убили бы друг друга. Безусловно, ты не поступил бы так глупо. Полагаю, я просто ослышался.

Все стихло. Садеас колебался. Он не отступил и смотрел Далинару прямо в глаза. Но все-таки колебался.

– Возможно, – медленно произнес Садеас, – ты и впрямь услышал не те слова. Я бы не оскорбил твоего сына. Это было бы с моей стороны не очень… мудро.

Между двумя великими князьями, вперившими друг в друга взгляды, словно пробежала искра понимания, и Далинар кивнул. Садеас сделал то же самое – коротко дернул головой. Они бы не позволили своей взаимной ненависти превратиться в опасность для короля. Колкости – это одно, а оскорбление, за которым следует дуэль, – совсем другое. Так рисковать нельзя.

– Ну что ж… – проговорил Элокар.

Король позволял своим великим князьям сражаться и отстаивать свое положение и влияние. Он верил, что от этого они лишь крепнут, и мало кто с этим спорил. Таков был общепринятый способ правления. И Далинар все больше и больше считал его неверным.

«Объедини их…»

– Думаю, на этом можно остановиться, – закончил Элокар.

Стоявший чуть в стороне Адолин выглядел недовольным, как будто в самом деле надеялся, что отец призовет свой клинок и вступит в бой с Садеасом. Далинар и сам чувствовал, как бежит по жилам разгоряченная кровь, как искушает его Азарт, но сумел все это подавить. Нет. Не здесь. Не сейчас. Пока они нужны Элокару – нельзя.

– Ваше величество, можно и остановиться, – сказал Садеас. – Хотя я рискну предположить, что этот разговор между Далинаром и мной будет продолжен. По крайней мере, до тех пор, пока он опять не научится вести себя как подобает мужчине.

– Садеас, ни слова больше, – предупредил Элокар.

– Ни слова больше? – уточнил новый голос. – Сдается мне, все бы порадовались, не скажи Садеас больше ни слова.

Шут протолкался через толпу придворных, держа в руках чашу с вином; на поясе у него болтался серебряный меч.

– Шут! – воскликнул Элокар. – Как ты здесь оказался?

– Ваше величество, я догнал отряд непосредственно перед битвой. – Шут поклонился. – Хотел с вами поговорить, но ущельный демон успел первым. Я так понял, ваша с ним беседа получилась весьма бурной.

– Но тогда получается, что ты прибыл много часов назад! Что ты делал до сих пор? Как я мог тебя раньше не заметить?

– У меня были… дела. Но я бы не пропустил охоту – не мог лишить вас себя.

– Я пока что неплохо справляюсь.

– Да, но все же вам не хватает остроты, – заметил Шут.

Далинар присмотрелся к человеку в черном. Что же творилось в голове у Шута? Он, безусловно, был умен. Но все-таки позволял себе слишком вольные речи, как уже продемонстрировал в случае с Ренарином. Что-то странное было в его поведении, и Далинар никак не мог понять, что именно.

– Светлорд Садеас, – проговорил Шут, глотнув вина, – мне ужасно жаль тебя здесь видеть.

– А я-то думал, – сухо ответил князь, – что ты обрадуешься. Я ведь постоянно снабжаю тебя поводами для развлечения.

– Это, к несчастью, правда.

– К несчастью?

– Да. Понимаешь, Садеас, с тобой все слишком просто. Необразованный полоумный мальчик-слуга с похмелья и тот сможет насмехаться над таким, как ты. Мне же и напрягаться не надо, и потому сама твоя природа есть насмешка над моими насмешками. Вот так и получается, что из-за твоей безупречной глупости я выгляжу неумехой.

– Элокар, честное слово, – возмутился Садеас, – нам в самом деле надо терпеть это… существо?

– Он мне нравится, – ответил король с улыбкой. – Он меня веселит.

– За счет ваших верных подданных.

– Какой еще счет? – вмешался Шут. – Садеас, я не припомню, чтобы получал от тебя хоть сферу. Впрочем, нет, и не предлагай. Я не могу взять твои деньги, потому что знаю, скольким тебе приходится платить, чтобы получить от них желаемое.

Садеас вспыхнул, но сдержал гнев:

– Шутка про шлюх? На большее ты не способен?

Шут пожал плечами:

– Светлорд Садеас, я всего лишь говорю правду. У каждого человека свое предназначение. Я нужен, чтобы надругаться над тобой. Ты – чтобы надругаться над шлюхой.

Князь остолбенел, а потом его лицо побагровело.

– Ты дурак.

– Если «шут» и «дурак» теперь означают одно и то же, не завидую я людям. Садеас, вот что я тебе предложу. Если сумеешь открыть рот и сказать что-нибудь несмешное, то я оставлю тебя в покое до конца недели.

– Ну, думаю, это будет нетрудно.

– И ты тут же потерпел неудачу. – Шут вздохнул. – Потому что употребил слово «думаю», а я не могу вообразить ничего более смешного, чем саму мысль о том, что ты способен думать. А что скажет юный принц Ренарин? Твой отец пожелал, чтобы я тебя оставил в покое. Сумеешь открыть рот и сказать что-нибудь несмешное?

Все взгляды обратились на Ренарина. Тот медлил, от смущения широко распахнув глаза. Далинар напрягся.

– Что-нибудь несмешное, – медленно проговорил юноша.

Шут рассмеялся:

– Да, полагаю, этого мне хватит. Очень умно. Если светлорд Садеас потеряет самообладание и наконец-то прикончит меня, возможно, ты мог бы занять место королевского остряка. У тебя, похоже, нужный склад ума.

Ренарин воспрянул духом, а Садеас еще сильнее помрачнел. Далинар наблюдал за великим князем: рука Садеаса потянулась к мечу. Не осколочному клинку, поскольку у него такового не было. Но он все же носил на боку обычный меч светлоглазых. Оружие вполне смертоносное; Далинар неоднократно сражался бок о бок с Садеасом и знал, что тот мастерски фехтует.

Шут шагнул вперед.

– Ну так что, Садеас? – негромко спросил он. – Окажешь Алеткару услугу, избавив его от нас обоих?

Закон позволял убить королевского шута. Но, поступив так, Садеас утратил бы титул и земли. Большинство считало обмен неравноценным. Разумеется, убийство шута, в котором нельзя было никого обвинить, – совсем другое дело.

Садеас медленно выпустил рукоять меча, резко кивнул королю и отошел.

– Шут, – сказал Элокар, – Садеас – мой приближенный. Это само по себе мучительно, честное слово.

– Не согласен, – возразил Шут. – Расположение короля – пытка для большинства, но не для него.

Король вздохнул и посмотрел на дядю:

– Я должен пойти и успокоить Садеаса. Но я хотел задать тебе вопрос. Ты проверил то, о чем я спрашивал раньше?

Великий князь покачал головой:

– Я был занят нуждами войска. Но собираюсь приступить к этому сейчас, ваше величество.

Король кивнул и поспешил следом за Садеасом.

– Отец, что случилось? – спросил Адолин. – Он опять думает, что кто-то за ним шпионит?

– Нет, это кое-что новенькое. Я скоро тебе покажу.

Далинар посмотрел на Шута. Человек в черном по очереди хрустел всеми костяшками пальцев, задумчиво глядя на Садеаса. Потом заметил, что Далинар на него смотрит, и подмигнул, а потом пошел прочь.

– Он мне нравится, – повторил Адолин.

– Я, возможно, вынужден буду с тобой согласиться, – сказал Далинар, потирая подбородок. – Ренарин, добудь мне отчет о раненых. Адолин, ты со мной. Нам надо разобраться в той проблеме, о которой говорил король.

Братья выглядели растерянными, но подчинились. Далинар направился через плато к туше убитого ущельного демона.

«Что ж, племянник, посмотрим, куда на этот раз заведут нас твои тревоги».

Адолин повертел в руках длинную полосу кожи. Шириной почти в ладонь и толщиной в палец, она заканчивалась неровным обрывом. Это была подпруга королевского седла, полоса, что охватывала брюхо лошади. Та самая, что внезапно лопнула во время битвы.

– Что думаешь? – спросил Далинар.

– Даже не знаю. Она не выглядит такой уж потертой, но, наверное, все же износилась, ведь иначе не лопнула бы, верно?

Далинар забрал ремень; лицо у него было задумчивое. Солдаты с мостовым расчетом все еще не вернулись, хотя уже темнело.

– Отец, зачем Элокару понадобилось, чтобы мы ее изучили? Он ждет, что мы накажем конюхов за то, что те недостаточно хорошо заботились о его седле? Это… – Адолин замолчал и вдруг понял, отчего отец не торопится с ответом. – Король думает, что подпругу перерезали, верно?

Далинар кивнул. Он вертел ремень в пальцах латной перчатки, и Адолин понимал ход его мыслей. Подпруга могла износиться и лопнуть, особенно если в седле находился воин в тяжелых осколочных доспехах. Этот ремень оборвался там, где крепился к самому седлу, так что конюхи легко могли ничего не заметить. Это самое разумное объяснение. Но если прислушиваться не только к доводам рассудка, то можно заподозрить нечто подлое.

– Отец, его одержимость растет. Ты ведь это понимаешь.

Далинар не ответил.

– Он видит наемных убийц в каждом темном углу, – продолжил Адолин. – Подпруги рвутся. Это не значит, что кто-то пытался его убить.

– Если король обеспокоен, нам следует все проверить. Край и в самом деле слишком ровный, как если бы подругу подрезали, чтобы она оборвалась, когда сильно натянется.

Адолин нахмурился:

– Может быть. – Он этого не заметил. – Но ты подумай, зачем кому-то понадобилось подрезать подпругу? Падение с лошади не причинит вреда человеку в осколочных латах. Если это попытка убийства, то неуклюжая.

– Если это попытка убийства, пусть даже неуклюжая, то нам есть о чем беспокоиться. Все случилось во время нашего дежурства, и за лошадью присматривали наши конюхи. Мы должны во всем разобраться.

Адолин тяжело вздохнул, отчасти выказывая недовольство:

– Все уже шепчутся о том, что мы стали телохранителями и ручными зверьками короля. Что случится, если они узнают, что мы проверяем любой его страх, каким бы безумным тот ни был?

– Меня никогда не заботило, что говорят люди.

– Мы тратим все свое время на бюрократию, когда остальные завоевывают богатство и славу. Мы редко делаем вылазки на плато, потому что занимаемся… этим! Нам надо быть там, надо сражаться, если мы хотим опередить Садеаса!

Отец посмотрел на него, мрачнея, и Адолин прикусил язык.

– Вижу, мы уже не о разорванной подпруге говорим.

– Я… я прошу прощения. Сказал, не подумав.

– Возможно. Но в то же время мне следовало это услышать. Я заметил, что тебе не очень-то понравилось, что я удержал тебя от ссоры с Садеасом там, в шатре.

– Я знаю, что ты его тоже ненавидишь.

– Ты знаешь не так много, как кажется. Мы этим вскоре займемся. А пока что… клянусь, эта подпруга действительно выглядит так, словно ее перерезали. Возможно, мы чего-то не замечаем. Это может быть частью большого плана, который сработал не так, как было задумано.

Адолин помедлил. Идея казалась чрезмерно сложной, но если и были те, кому нравятся запутанные замыслы, то к ним следовало отнести светлоглазых алети.

– Думаешь, это дело рук одного из великих князей?

– Возможно, – сказал Далинар. – Но я сомневаюсь, что кто-то из них желает смерти короля. Пока Элокар жив, великие князья могут сражаться в этой войне как хотят и набивать кошельки. Он от них ничего не требует. Им нравится такой король.

– Кто-то мог возжелать трон просто ради того, чтобы выделиться.

– Правда. Когда вернемся, проверим, не переусердствовал ли кто-нибудь в хвастовстве в последнее время. Узнай, по-прежнему ли Ройон злится на Шута за ту выходку на пиру на прошлой неделе, и пусть Талата перечитает договоры, которые великий князь Бетаб предложил королю для использования своих чуллов. В предыдущий раз он попытался вставить в текст оговорку, которая дала бы ему преимущество в вопросах наследования. После отъезда твоей тети Навани он осмелел.

Адолин кивнул.

– Узнай, нельзя ли отследить эту подпругу, – продолжил Далинар. – Покажи ее кожевеннику, и пусть он скажет, что думает о разрыве. Расспроси конюхов, не заметили ли они чего-нибудь, и обрати внимание, не получал ли кто-нибудь подозрительные сферы в последнее время. – Он помедлил. – И удвой охрану короля.

Адолин повернулся, посмотрел на павильон. Оттуда вышел Садеас.

Юноша прищурился:

– А ты не думаешь…

– Нет, – перебил Далинар.

– Садеас – настоящий угорь.

– Сын, прекрати это. Он любит Элокара, чего нельзя сказать о большинстве остальных. Князь один из немногих, кому я бы доверился в вопросах безопасности короля.

– Я бы этого не сделал, отец, вот уж точно.

Далинар ненадолго замолчал.

– Пойдем со мной. – Он вручил сыну подпругу и направился через плато к павильону. – Я хочу тебе показать кое-что, связанное с Садеасом.

Адолин покорно последовал за ним. Они прошли мимо освещенного павильона. Внутри темноглазые подавали еду и напитки, в то время как женщины писали сообщения или описывали сражение. Светлоглазые многословно и возбужденно превозносили смелость короля. Мужчины сплошь в нарядах густых, глубоких цветов: красно-коричневого, темно-синего, темно-зеленого с желтым отливом, темного рыжевато-оранжевого.

Далинар подошел к великому князю Ваме, в сшитом по последней моде длинном коричневом сюртуке с разрезами, сквозь которые виднелась ярко-желтая шелковая подкладка. Этот стиль не был таким показным, как полностью шелковая одежда. Адолину он нравился. Князь стоял рядом с павильоном в окружении своих светлоглазых придворных.

Вама был круглолиц и почти облысел. Остатки волос он коротко стриг, и потому они топорщились. Князь, по своему обыкновению, прищурил светло-серые глаза, когда подошли Далинар и Адолин.

«Что происходит?» – растерянно подумал Адолин.

– Светлорд, – обратился Далинар к Ваме, – я пришел убедиться, что о вас как следует позаботились и вам удобно.

– Мне удобнее всего было бы оказаться сейчас на пути домой, – ответил Вама и бросил сердитый взгляд на заходящее солнце, словно виня его в каком-то проступке. Такое дурное настроение для него редкость.

– Уверен, что мои люди спешат как могут, – сказал Далинар.

– Было бы совсем не так поздно, если бы вы нас не задержали по пути сюда.

– Я предпочитаю быть осторожным. И кстати, об осторожности: есть один вопрос, который следует обсудить. Не могли бы мы с сыном остаться с вами наедине ненадолго?

Вама сердито нахмурился, но позволил Далинару увести себя от придворных. Адолин направился следом, все больше и больше теряясь в догадках.

– Чудовище было здоровенное. – Великий князь кивнул, указывая Ваме на убитого ущельного демона. – Самое большое из всех, что я видел.

– Похоже на то.

– Я слыхал, в последних вылазках на плато вам сопутствовал успех и вы прикончили нескольких закуклившихся ущельных демонов. Вас следует поздравить.

Вама пожал плечами:

– Нам достались маленькие светсердца. И сравнивать не стоит с тем, которое Элокар добыл сегодня.

– Лучше маленькое светсердце, чем никакое, – любезно проговорил Далинар. – Я слыхал, вы собираетесь подлатать стены своего военного лагеря.

– Хм? Ну да. Заделать несколько брешей, улучшить укрепления.

– Я обязательно сообщу его величеству, что вы хотите приобрести дополнительный доступ к духозаклинателям.

Вама повернулся к нему, хмуря брови:

– Духозаклинателям?

– Вам понадобится древесина, – ровным голосом пояснил Далинар. – Вы же не собираетесь заделывать дыры в стенах, не используя леса? Здесь, на этих отдаленных равнинах, нам остается только радоваться, что для вещей вроде древесины существуют духозаклинатели, верно?

– Э-э-э, да. – Вама еще сильнее помрачнел.

Адолин переводил взгляд с него на отца. В этом разговоре имелся какой-то скрытый смысл. Далинар говорил не только о древесине для стен – духозаклинатели были тем средством, при помощи которого все великие князья кормили своих солдат.

– Король весьма щедро позволяет применять свои духозаклинатели, – сказал Далинар. – Вама, ты согласен со мной?

– Я все понял, – сухо проговорил Вама. – Не надо бить меня камнем по лицу.

– Светлорд, меня никто не может обвинить в избытке деликатности. Я просто человек действия. – И Далинар ушел, взмахом руки велев сыну следовать за собой.

Юноша так и сделал, бросив взгляд на другого великого князя.

– Он громко жаловался на то, как дорого Элокар берет за пользование своими духозаклинателями, – тихо пояснил Далинар.

Плата за духозаклинатели – самый главный налог, который король взимал с великих князей. Сам Элокар не сражался за светсердца, не считая редких выездов на охоту. Как подобает королю, он был превыше личного участия в войне.

– И?.. – спросил Адолин.

– И я напомнил Ваме, как сильно тот зависит от короля.

– Думаю, это важно. Однако какое отношение к этому имеет Садеас?

Отец не ответил. Он продолжал идти через плато, пока не вышел на край расщелины. Адолин присоединился к нему, выжидая. Через несколько секунд кто-то приблизился к ним, бряцая осколочным доспехом; рядом с Далинаром на краю пропасти показался Садеас. Адолин сузил глаза, увидев его, а Садеас приподнял бровь, но ничего не сказал по поводу его присутствия.

– Далинар, – проговорил князь, обратив взгляд на Равнины.

– Садеас, – резковато ответил тот.

– Ты говорил с Вамой?

– Да. Он понял, к чему я веду.

– Еще бы он не понял. – В голосе Садеаса проскользнули веселые нотки. – Я другого и не ждал.

– Ты сообщил ему, что поднимаешь цены на древесину?

Садеас контролировал единственный большой лес в округе.

– Удваиваю, – уточнил он.

Адолин бросил взгляд через плечо. Вама наблюдал за ними, и лицо у него было мрачное, как небо во время Великой бури, а вокруг из земли выбирались спрены гнева, похожие на лужицы кипящей крови. Далинар и Садеас вместе послали ему недвусмысленное сообщение. «Выходит, за этим его и пригласили поохотиться, – понял Адолин. – Чтобы обыграть».

– Это сработает? – спросил Далинар.

– Уверен, что да, – ответил Садеас. – Если на Ваму слегка надавить, он становится довольно сговорчивым… Князь поймет, что лучше использовать духозаклинатели, чем тратить целое состояние на устройство линии снабжения, что потянется до самого Алеткара.

– Возможно, нам следует рассказывать королю о таких вещах. – Далинар посмотрел на короля, который стоял посреди павильона, понятия не имея о том, что произошло.

Садеас вздохнул:

– Я пытался, но его разум не приспособлен для такой работы. Пусть мальчик занимается своими делами. Он ведь только и думает что о великих идеалах справедливости и о том, как держать меч повыше, когда скачешь на врагов отца.

– В последнее время его меньше заботят паршенди, чем убийцы, подкрадывающиеся в ночи. То, как он ими одержим, меня тревожит. Я не понимаю, откуда это берется.

Садеас рассмеялся:

– Далинар, ты серьезно?!

– Я всегда серьезен.

– Знаю, знаю. Но ты ведь не можешь не понимать, что порождает его одержимость?

– То, как убили его отца?

– То, как с ним обращается его собственный дядя! Тысяча солдат? Остановки на каждом плато, чтобы солдаты «обезопасили» следующее? Как это называется, Далинар?

– Предпочитаю быть осторожным.

– Другие называют такое одержимостью.

– Заповеди…

– Заповеди – просто идеализированная чушь, – перебил Садеас, – которую сочинили поэты, чтобы описать то, как все должно быть устроено, по их мнению.

– Гавилар в них верил.

– Сам знаешь, что из этого вышло.

– А где был ты, Садеас, когда он сражался за свою жизнь?

Садеас прищурился:

– Опять возьмемся за старое, да? Как бывшие любовники, случайно повстречавшие друг друга на пиру?

Далинар не ответил. Адолин вновь поразился отношениям между отцом и Садеасом. Они обменивались очень злыми колкостями, и достаточно было взглянуть им в глаза, чтобы понять – эти двое едва терпят друг друга.

И все же они только что воплотили в жизнь общий план, в котором другому великому князю была отведена роль марионетки.

– Я защищаю мальчика по-своему, – сказал Садеас, – ты поступай как знаешь. Но не жалуйся мне на то, что он одержим страхами, если сам вынуждаешь его спать в мундире на случай внезапной атаки паршенди. Вот уж действительно – «я не понимаю, откуда это берется»!

– Адолин, пойдем. – Далинар повернулся, чтобы уйти.

Юноша последовал за ним.

– Далинар, – позвал Садеас.

Тот, поколебавшись, обернулся.

– Ты узнал, почему он это сделал? Почему написал те слова?

Далинар покачал головой:

– Ты никогда не найдешь ответа. Мой старый друг, это глупый поиск. Он лишь рвет тебя на части. Я знаю, что с тобой происходит во время бурь. Твой разум слабеет от того, сколько ты на себя взвалил.

Далинар опять двинулся прочь. Адолин поспешил за ним. О чем это они сейчас говорили? Почему «он» написал? Мужчины не пишут. Адолин открыл было рот, чтобы спросить, но почувствовал, в каком настроении отец. Его сейчас не стоило принуждать.

Они подошли к маленькому каменистому холму на плато. Поднялись на вершину и оттуда посмотрели на убитого ущельного демона. Солдаты Далинара продолжали собирать мясо и панцирь.

Пока они там стояли, Адолин до краев переполнился вопросами, но не мог их сформулировать.

В конце концов Далинар проговорил:

– Я тебе рассказывал, о чем были последние слова Гавилара, обращенные ко мне?

– Нет. Я теряюсь в догадках о том, что произошло той ночью.

– «Брат, этой ночью ты должен следовать Заповедям. Ветер предвещает что-то странное». Вот это он мне сказал – таковы были его последние слова перед тем, как начался пир в честь подписания договора.

– Я не знал, что дядя Гавилар следовал Заповедям.

– Он меня с ними и познакомил. Брат нашел их, эту реликвию из прошлого Алеткара, когда мы только объединились. И начал следовать им незадолго до смерти. – Слова Далинару давались с трудом. – Сын, это были странные дни. Мы с Ясной не знали, как следует понимать перемены в Гавиларе. Я тогда считал Заповеди глупостью – даже ту, что требовала от офицера избегать крепкого спиртного во время войны. В особенности ее. – Голос князя звучал все тише. – Когда Гавилара убивали, я был мертвецки пьян. Помню голоса, которые пытались меня разбудить, но мой разум оказался слишком затуманен. Я должен был находиться рядом с ним. – Он посмотрел на Адолина. – Я не могу жить прошлым. Глупо было бы так поступать. Я виню себя в смерти Гавилара, но ничего не в силах изменить.

Адолин кивнул.

– Сын, я продолжаю надеяться, что, если сумею принудить тебя следовать Заповедям достаточно долго, ты поймешь – как понял я – их истинную важность. Надеюсь, тебе не понадобится для этого настолько драматичный пример. Как бы то ни было, ты должен понять. Ты все твердишь о Садеасе, о том, что его надо наказать, его надо победить. Ты знаешь, как связан Садеас со смертью моего брата?

– Он служил приманкой.

Садеас, Гавилар и Далинар дружили до самой смерти короля. Об этом знали все. Они вместе покорили Алеткар.

– Да, он был рядом с королем и услышал, как солдаты кричат о нападении человека с осколочным клинком. Идея с приманкой принадлежала Садеасу – он надел наряд Гавилара и сбежал вместо него. Это был самоубийственный поступок. Вынудить кого-то с осколочным мечом погнаться за тобой, не будучи облаченным в осколочный доспех. Честно говоря, я считаю, что это был один из самых смелых шагов, какие только совершали мои знакомые.

– Но ничего не вышло.

– И часть меня так и не простила Садеаса за этот промах. Я знаю, это неразумно, но он должен был остаться рядом с Гавиларом. Как и я. Мы оба подвели нашего короля и не можем простить друг друга. Но нас по-прежнему кое-что объединяет. Мы дали обет в тот день, что будем защищать сына Гавилара. Не важно, какой ценой, не важно, что думаем друг о друге, но мы будем защищать Элокара. И вот поэтому я здесь, на Равнинах. Не ради богатства или славы. Теперь мне эти вещи безразличны. Я пришел сюда ради брата, которого любил, и ради племянника, которого люблю за нас обоих. И в каком-то смысле это разделяет меня и Садеаса в той же степени, в какой объединяет. Садеас полагает, лучший способ защитить Элокара – убивать паршенди. Он жестоко гонит себя и своих людей на плато, на битву. Я думаю, в глубине души он считает, что я нарушаю обет, раз не делаю то же самое. Но так мы Элокара не защитим. Ему нужны прочный трон и союзники, которые его поддерживают, а не великие князья, которые только и знают, что пререкаться. Создав сильный Алеткар, мы в большей степени защитим его, чем если будем убивать врагов. Такова была цель всей жизни Гавилара – объединить великих князей…

Он замолчал. Адолин ждал продолжения, но оно не последовало.

– Садеас, – наконец заговорил юноша. – Я удивлен, что ты назвал его храбрым.

– Он действительно храбрый. И хитрый. Иногда я совершаю ошибку, недооцениваю его из-за экстравагантных нарядов и манер. Сын, на самом деле он хороший человек. И нам не враг. Мы иной раз ругаемся по мелочам. Но он усердно защищает Элокара, так что я прошу тебя его уважать.

И как ответить на такое? «Ты его ненавидишь, но просишь, чтоб я этого не делал?»

– Хорошо, – согласился Адолин. – Я буду вести себя осмотрительнее рядом с ним. Но, отец, я ему по-прежнему не доверяю. Прошу тебя, хоть поразмысли над тем, что он может оказаться не таким преданным, как ты. Возможно, он ведет свою игру.

– Ладно, подумаю над этим.

Адолин кивнул. Хоть что-то.

– А что он сказал в самом конце? Что-то про письмо?

Далинар помедлил.

– Это тайна, в которую посвящены мы с Садеасом. Кроме нас, о ней знают также Ясна и Элокар. Я много думал о том, стоит ли рассказывать тебе… Но ведь ты займешь мое место, если я погибну. Я передал тебе последние слова моего брата, которые он произнес, обращаясь ко мне. Но это не все. Брат сообщил мне кое-что еще, но не устно. Он это… написал.

– Гавилар умел писать?!

– Когда Садеас обнаружил тело короля, он нашел также слова, написанные на обломке доски его собственной кровью. «Брат, – гласили они, – ты должен отыскать самые важные слова, какие только может сказать мужчина». Садеас спрятал обломок, и позже Ясна нам все прочитала. Если он действительно умел писать – а иное представляется невозможным, – значит хранил этот постыдный секрет от всех. Как я уже упомянул, незадолго до смерти он вел себя очень странно.

– И что же они значат? Эти слова?

– Это цитата. Из древней книги под названием «Путь королей». Гавилар ближе к концу жизни любил, чтобы ему ее читали, и часто мне про нее рассказывал. До недавнего времени я не понимал, что цитата оттуда; Ясна ее нашла и сообщила. Мне уже несколько раз эту книгу читали, но пока что я не понял, почему Гавилар написал то, что написал. – Он помедлил. – Сияющие рыцари использовали книгу в качестве своеобразного руководства, советуясь с нею по всем жизненным вопросам.

Сияющие?

«Буреотец!» – подумал Адолин. Видения его отца были… они как-то связаны с Сияющими. Вот и еще одно доказательство, что галлюцинации проистекали из чувства вины Далинара за смерть брата.

Но как же ему помочь?

Позади раздался скрежет металла по камню. Адолин повернулся и поклонился королю в золотом осколочном доспехе. Элокар был на несколько лет старше двоюродного брата. Говорили, он выглядит царственно, как подобает монарху. Женщины, мнению которых Адолин доверял, признавались, что считают его достаточно красивым, несмотря на излишне выдающийся нос.

Не красивее Адолина, разумеется. Но все же красивым.

У короля уже имелась и супруга, что руководила его делами дома, в Алеткаре.

– Дядя, – сказал Элокар, – не пора ли нам отправиться в путь? Я уверен, что владельцам осколочных доспехов не составит труда перепрыгнуть через расщелины. Мы вместе могли бы побыстрее вернуться в военные лагеря.

– Ваше величество, я не покину своих людей. И сомневаюсь, что вы хотите бежать по плато несколько часов в одиночестве, без защиты и без знающих свое дело гвардейцев.

– Возможно, – согласился король. – Как бы то ни было, я все равно хотел поблагодарить тебя за проявленную сегодня отвагу. Кажется, я в очередной раз обязан тебе жизнью.

– Делать так, чтоб вы были живы, – занятие, которое я усердно стараюсь превратить в привычку, ваше величество.

– Я этому рад. Ты проверил то, о чем я спрашивал? – Он кивнул на подпругу, и Адолин осознал, что до сих пор держит ее в руке, одетой в латную перчатку.

– Проверил, – сказал Далинар.

– И?..

– Ваше величество, мы не смогли принять решение. – Далинар вручил подпругу королю. – Возможно, ее перерезали. Разрыв кажется ровным с одной стороны. Как будто ее ослабили, чтобы она потом порвалась.

– Так я и знал! – воскликнул Элокар и, подняв ремень, принялся его изучать.

– Мы не кожевенники, ваше величество. Надо отдать обе части ремня знатокам, и пусть они выскажут свое мнение. Я поручил Адолину заняться этим делом.

– Ее перерезали, – настойчиво проговорил Элокар. – Я это ясно вижу – вот прямо здесь. Говорю же тебе, дядя. Кто-то пытается убить меня. Они хотят видеть меня мертвым, в точности как и моего отца.

– Ты ведь не думаешь, что это сделали паршенди! – Далинар не скрывал изумления.

– Я не знаю, кто именно это сделал. Возможно, кто-то из участников этой самой охоты.

Адолин нахмурился. На что намекал Элокар? Большинство участников охоты – люди Далинара.

– Ваше величество, – с искренностью в голосе проговорил великий князь, – мы этим займемся. Но вы должны быть готовы к тому, что все окажется простым стечением обстоятельств.

– Ты мне не веришь, – категоричным тоном заявил Элокар. – Ты все время мне не веришь.

Далинар глубоко вздохнул, и Адолин видел, что отцу нелегко себя сдерживать.

– Я этого не говорил. Даже маловероятная угроза вашей жизни меня весьма тревожит. Но я в самом деле предлагаю не спешить с выводами. Адолин уже отметил, что это была бы чрезвычайно неуклюжая попытка убийства. Падение с лошади – несерьезная угроза для человека в осколочном доспехе.

– Да, но во время охоты? – парировал Элокар. – Возможно, кто-то хотел, чтобы меня убил ущельный демон.

– Предполагалось, что на охоте нам ничего не будет угрожать, – возразил Далинар. – Предполагалось, что мы утыкаем большепанцирника стрелами издалека и лишь потом прискачем, чтобы его зарубить.

Элокар посмотрел, прищурившись, сначала на дядю, потом на кузена. Было похоже, что король в чем-то подозревает их самих. Ощущение исчезло через миг. Неужели Адолину и впрямь такое померещилось? «Буреотец!» – подумал он.

Короля позвал Вама. Элокар глянул на него и кивнул.

– Ничего не окончилось, дядя, – сказал он Далинару. – Разберись с подпругой.

– Разберусь.

Король вручил ему ремень и ушел, бряцая доспехом.

– Отец, – тотчас же заговорил Адолин, – ты видел, как…

– Я с ним об этом поговорю, – сказал Далинар. – Позже, когда он не будет таким усталым.

– Но…

– Адолин, я с ним поговорю. А ты займись подпругой. И собери своих людей. – Далинар кивком указал на что-то далеко на западе. – Думаю, к нам приближается мостовой расчет.

«Наконец-то», – подумал юноша, проследив за его взглядом. Плато в отдалении пересекала небольшая группа людей со знаменем Далинара, а за ней бежал один из мостовых расчетов Садеаса. Они послали за ним, поскольку он перемещался быстрее больших мостов Далинара, которые тянули чуллы.

Адолин поспешил отдать приказы, хотя его отвлекали слова отца, последнее послание Гавилара и недоверчивое выражение на лице короля. Кажется, во время долгого пути обратно в лагерь ему будет о чем подумать.

Далинар следил за тем, как сын спешно уходит, чтобы выполнить его указания. Нагрудник юноши все еще был покрыт сетью тонких трещин, хотя буресвет из него уже не вытекал. Со временем доспех сам себя отремонтирует. Он мог восстановиться, даже если был полностью разбит.

У Адолина имелась склонность пререкаться, но он был лучшим сыном, о каком только можно мечтать. Преданным до самозабвения, деятельным, умеющим командовать. Солдаты его любили. Возможно, он слишком с ними дружил, но это простительно. Даже на его горячность можно закрыть глаза, при условии, что сын научится направлять ее в нужное русло.

Далинар предоставил молодому человеку заниматься своим делом, а сам отправился проведать Храбреца. Он нашел ришадиума в окружении конюхов, которые соорудили в южной части плато загон для лошадей. Они перевязали все царапины, и конь уже наступал на копыто.

Далинар похлопал большого жеребца по шее, заглянул в его непроницаемо-черные глаза. Конь казался пристыженным.

– Храбрец, ты не виноват, что сбросил меня, – мягко проговорил Далинар. – Я очень рад, что ты не сильно пострадал. – Великий князь повернулся к ближайшему конюху. – Дайте ему этим вечером побольше еды и две твердодыни.

– Да, светлорд. Но он не станет есть больше, чем следует. Мы пытались, но Храбрец не ест.

– Сегодня съест, – сказал Далинар, снова похлопав ришадиума по шее. – Он ест, только если понимает, что заслужил.

Молодой конюх смутился. Как и большинство остальных, он считал ришадиума просто еще одной породой лошадей. По-настоящему понять, в чем дело, мог только тот, кого такой конь принял в качестве всадника. Это было похоже на ношение осколочного доспеха – совершенно неописуемый опыт.

– Ты съешь обе твердодыни. – Далинар ткнул пальцем в коня. – Ты их заслужил.

Храбрец беспокойно заржал.

– Заслужил, – настойчиво повторил князь. Конь фыркнул, успокаиваясь. Далинар проверил его ногу, потом кивнул конюху. – Сынок, хорошенько позаботься о нем. Я возьму другого, когда поедем назад.

– Да, светлорд.

Ему нашли лошадь – крепкую серую кобылу. Он с особым вниманием забрался в седло. Обычные лошади казались ему очень хрупкими.

Король выехал следом за первой группой войск в сопровождении Шута. Садеас, как подметил Далинар, пристроился позади – там, где Шут не смог бы его достать.

Мостовой расчет молча ждал, отдыхая, пока король и его свита не пересекут пропасть. Как и большинство мостовых расчетов Садеаса, этот состоял из разнообразного отребья. Чужаки, дезертиры, воры, убийцы и рабы. Многие, возможно, заслужили наказание, но то, каким жутким образом Садеас с ними расправлялся, выводило Далинара из себя. Сколько времени пройдет, прежде чем у него закончатся подходящие для мостовых расчетов ничтожества? И заслужил ли такую судьбу хоть один человек, пусть даже убийца?

В памяти Далинара против воли всплыл отрывок из «Пути королей». Ему читали эту книгу чаще, чем князь сказал Адолину.

«Я однажды увидел, как тощий человек несет на спине камень больше собственной головы. Незнакомец спотыкался от тяжести и был в одной лишь набедренной повязке, так что солнце жгло его кожу. Он продвигался по оживленной улице. Люди расступались перед ним. Не потому, что уважали, а потому, что боялись, как бы он на них не налетел. Когда видишь такого человека, сразу хочется уйти с дороги.

Монарх на него похож – он бредет по дороге, спотыкаясь, и несет свое королевство на плечах. Многие перед ним расступаются, но мало кто по доброй воле подходит и предлагает помощь. Они не хотят связываться с такой работой, поскольку понимают, что тогда обрекут себя на жизнь, полную лишних забот.

В тот день я выбрался из своей кареты и, забрав камень у этого человека, понес. Думаю, моих охранников это расстроило. Можно не обращать внимания на полуголого беднягу, занятого таким трудом, но никто не может не заметить короля, который взвалил на себя подобную ношу. Возможно, нам следует чаще меняться местами. Если станет ясно, что король готов разделить с беднейшими их груз, то, вероятно, кто-то захочет помочь ему с его собственным грузом, невидимым, но внушающим страх».

Далинар был потрясен тем, что вспомнил историю полностью, хотя удивляться нечему. Пытаясь разузнать смысл последнего послания Гавилара, он требовал, чтобы ему читали эту книгу почти каждый день на протяжении нескольких месяцев.

Он был разочарован, когда понял, что ясного смысла у оставленной Гавиларом цитаты нет. И все равно продолжал слушать, хотя и старался скрывать интерес. Репутация у книги неважная, и не только потому, что ее история связана с Сияющими отступниками. Рассказы о монархе, который трудится вместо чернорабочего, были не самой неудобной ее частью. Кое-где в ней напрямую говорилось, что светлоглазые по своему положению находятся ниже темноглазых. Это противоречило воринским доктринам.

Да, лучше о таком не распространяться. Далинар был искренен, когда сказал Адолину, что его не заботят пересуды. Но если слухи мешают защищать Элокара, значит они опасны. Следовало соблюдать осторожность.

Он развернул лошадь и направил ее на мост, а потом в знак благодарности кивнул мостовикам. В войске они занимали самое низкое положение, но при этом носили королей на своих плечах.

16

Коконы

Семь с половиной лет назад

– Он хочет послать меня в Харбрант, – сказал Кэл, сидя на высоком камне. – Чтобы я там выучился на лекаря.

– Серьезно? – Лараль прохаживалась по валуну прямо перед ним.

Она балансировала, раскинув руки, и ветер играл ее черны ми распущенными волосами, в которых блистали золотые прядки.

Необычные волосы. Но разумеется, еще более необычными были ее глаза – бледно-зеленые, яркие. Совсем не такие, как карие и черные глаза горожан. Все-таки светлоглазые сильно отличаются от простолюдинов.

– Да, серьезно. – Кэл тяжело вздохнул. – Он об этом говорит вот уже пару лет.

– И ты мне не сказал?

Кэл пожал плечами. Они с Лараль устроились на вершине груды валунов на востоке от Пода. Тьен, его младший брат, перебирал камни у подножия. Справа от Кэла, к западу, виднелся ряд невысоких холмов. По склонам протянулись лависовые поля с наполовину созревшими полипами.

Он чувствовал странную печаль, когда глядел на эти склоны со множеством погруженных в работу крестьян. Темно-коричневые полипы, вырастая, превращались в дыни, заполненные зерном. Подсушенное, это зерно кормило целый город и войска их великого князя. Ревнители, что посещали их края, старательно объясняли: Призвание фермера – благородное, одно из высших, не считая Призвания солдата. Отец Кэла бормотал себе под нос, что, по его мнению, больше чести в том, чтобы кормить королевство, чем в том, чтобы сражаться и умирать в бесполезных войнах.

– Кэл? – настойчиво спросила Лараль. – Почему же ты мне не сказал?

– Прости, я сомневался, что отец настроен серьезно. И решил промолчать.

Это была ложь. Он знал, что отец не передумает. Кэл просто не хотел говорить о том, что ему придется уехать и сделаться лекарем, – особенно обсуждать это с Лараль.

Она уперла руки в боки:

– Я думала, ты собираешься стать солдатом.

Кэл пожал плечами.

Девочка закатила глаза и перепрыгнула со своего валуна на тот, где сидел он.

– Ты разве не хочешь стать светлоглазым? Добыть осколочный клинок?

– Отец говорит, такое случается нечасто.

Она присела рядом с ним:

– Уверена, ты мог бы этого добиться.

До чего же у нее яркие глаза, мерцающие зеленым, цветом самой жизни…

Кэл все сильнее понимал, что ему нравится смотреть на Лараль. Он знал, в чем причина. Отец объяснил ему, что такое взросление, с хирургической точностью. Но оказалось, что в этом деле весьма важную роль играют чувства и эмоции, по поводу которых стерильные описания отца ничего не проясняли. Некоторые эмоции касались Лараль и других девушек из города. Иные возникали, когда его без предупреждения окутывала тоска, словно укрывая причудливым одеялом.

– Я… – начал Кэл.

– Погляди-ка. – Лараль вновь забралась на свой валун. Ее красивое желтое платье трепетало на ветру. Еще год, и она начнет носить перчатку на левой руке – так принято было указывать, что девочка превратилась в девушку. – Ну же, вставай. Посмотри туда.

Кэл заставил себя подняться и повернулся к востоку. Там у корней крепких маркеловых деревьев темнели густые заросли лохматника.

– Что ты видишь? – требовательно спросила Лараль.

– Коричневый лохматник. Кажется, мертвый.

– Там Изначалье, – сказала она, тыкая пальцем. – Это буре-земли. Отец говорит, мы тут словно ветролом, что защищает более нежные края на западе. – Лараль повернулась к нему. – У нас благородная миссия, Кэл, и у темноглазых, и у светлоглазых. Поэтому в Алеткаре всегда рождались лучшие воители. Великий князь Садеас, генерал Амарам… да и сам король Гавилар.

– Наверное.

Она преувеличенно вздохнула:

– Чтоб ты знал – ненавижу с тобой разговаривать, когда ты такой.

– Какой?

– Вот такой. Хандришь, вздыхаешь.

– Это ты сейчас вздыхала.

– Ты знаешь, о чем я.

Она спрыгнула с валуна и пошла прочь, надув губы. Иногда подруга устраивала такие сцены. Кэл остался стоять на валуне, глядя на восток. Мальчик сам не знал, что чувствует. Его отец действительно хотел, чтобы он стал лекарем, но Кэл колебался. Не только из-за историй, которые восхищали и удивляли. Он чувствовал, что если сделается солдатом, то сможет что-то изменить. На самом деле изменить. Часть его мечтала о том, как отправится на войну, будет защищать Алеткар, сражаться рядом со светлоглазыми героями. Делать что-то хорошее в другом месте, а не в городишке, куда важные люди даже не заглядывали.

Он сел. Иногда ему о таком мечталось. А в другие дни было на все наплевать. Внутри его черным угрем извивалось уныние. Лохматник внизу выживал в бурю, потому что его кусты росли очень плотно и близко друг к другу у стволов могучих маркеловых деревьев с каменной корой и ветками толщиной с мужскую ногу. Но теперь лохматник умер. Он не выжил. Сплочения оказалось недостаточно.

– Каладин? – раздалось позади.

Он повернулся и увидел младшего брата, который сложил ладони ковшиком. Тьену исполнилось десять – на два года меньше, чем Кэлу, – хотя мальчишка казался совсем маленьким. Другие дети дразнили его карликом, но Лирин объяснил, что Тьен просто еще не начал по-настоящему расти. Но хрупкий, круглолицый и румяный Тьен в самом деле выглядел так, словно ему было в два раза меньше лет.

– Каладин, – сказал он взволнованно, – на что ты смотришь?

– На мертвые сорняки.

– А-а. Погляди-ка теперь на это.

– На что?

Тьен раскрыл ладони, демонстрируя маленький камень, обточенный ветром; по одной стороне змеилась трещина. Кэл рассмотрел камешек. Не увидел ничего особенного. Обычная галька.

– Просто камень.

– Не просто камень!

Тьен взял его флягу. Намочил большой палец, потер плоскую часть камня. От влаги тот потемнел и покрылся россыпью белых узоров.

– Видишь? – спросил Тьен, протягивая камень обратно.

В камне чередовались белые, коричневые и черные слои. Переплетаясь, они образовывали удивительный рисунок. Конечно, штуковина, которую Кэл держал в руках, оставалась простым камнем, но он почему-то улыбнулся.

– Тьен, это здорово!

Он протянул камень брату. Тьен покачал головой:

– Я для тебя его нашел. Чтобы у тебя поднялось настроение.

– Я… – Это ведь был просто глупый камень. Но Кэл необъяснимым образом и впрямь почувствовал себя лучше. – Спасибо. Эй, знаешь что? Готов поспорить, где-то в этих камнях прячется парочка лургов. Давай посмотрим, сумеем ли мы найти хоть одного?

– Да-да-да! – воскликнул брат.

Тьен засмеялся и начал спускаться с груды валунов. Кэл последовал было за ним, но остановился, вспомнив, что сказал отец.

Он вылил немного воды из фляги на ладонь и обрызгал коричневый лохматник. Куст мгновенно зазеленел, словно на него угодили капли краски. Растение не умерло; оно просто пересохло и ждало, когда придет буря. Кэл следил, как зеленые пятна медленно превращаются в коричневые, по мере впитывания воды.

– Каладин! – прокричал Тьен. Он часто называл Кэла полным именем, хотя тот просил этого не делать. – Это они?

Каладин сунул в карман подаренный камень и стал спускаться, пробираясь сквозь валуны. Он прошел мимо Лараль. Она смотрела на запад, на особняк своей семьи. Ее отец был градоначальником Пода. Кэл опять с трудом отвел от нее взгляд. До чего красивы эти двухцветные волосы…

Она повернулась к Кэлу и нахмурилась.

– Мы собираемся поохотиться на лургов, – объяснил он с улыбкой и махнул в сторону Тьена. – Идем с нами.

– Что-то ты вдруг повеселел.

– Сам не ожидал. Мне лучше.

– Как он это делает? Просто чудо.

– Делает – кто?

– Твой брат. – Лараль бросила взгляд на Тьена. – Он тебя меняет.

Голова Тьена то появлялась, то исчезала за камнями, и он нетерпеливо махал, подпрыгивая от возбуждения.

– Просто рядом с ним тяжело быть угрюмым, – пояснил Кэл. – Пошли. Ты хочешь поймать лурга или нет?

– Думаю, да. – Лараль вздохнула и протянула ему руку.

– Это еще зачем? – удивился Кэл.

– Помоги мне спуститься.

– Лараль, ты карабкаешься по скалам лучше, чем я или Тьен. Тебе не нужна помощь.

– Тупица, это называется «вежливость».

Кэл протянул ей руку, а потом девочка спрыгнула, не опираясь и ничуть не нуждаясь в его помощи.

«В последнее время, – подумал Кэл, – она ведет себя очень странно».

Они вдвоем присоединились к Тьену, который спрыгнул в ложбину между несколькими валунами и на что-то нетерпеливо указал пальцем. Из трещины в камне выглядывал ком белых шелковистых нитей размером с кулак мальчишки.

– Я прав, да? – спросил Тьен. – Это он?

Кэл поднял флягу и налил воды на камень чуть повыше белого кома. Нити растворились в нежданном дожде, кокон растаял, открыв маленькое существо с гладкой коричнево-зеленой шкурой. У лурга было шесть лапок, которыми тот цеплялся к камням, а глаза располагались в центре спины. Он спрыгнул с валуна в поисках насекомых. Тьен весело смеялся, наблюдая, как существо носится туда-сюда, прилипая к камням. Оно везде оставляло после себя пятна слизи.

Кэл прислонился к валуну, глядя на брата и вспоминая те дни, когда выслеживать лургов было куда интереснее.

– Итак, – заговорила Лараль, скрестив руки на груди, – что ты собираешься делать? Если отец решит послать тебя в Харбрант?

– Не знаю. Лекари никого не принимают до шестнадцатого Плача, так что у меня еще есть время подумать.

В Харбранте обучались лучшие лекари и целители. Все об этом знали. Болтали, там больше госпиталей, чем таверн.

– Похоже, отец вынуждает тебя сделать то, что хочется ему, а не тебе, – заметила Лараль.

– Но так у всех! – Кэл почесал в затылке. – Другие мальчики станут фермерами, ведь их родители фермеры, а Рал только что сделался новым городским плотником. Он не возражал, потому что этим занимался его отец. Почему я не должен становиться лекарем?

– Я просто… – Похоже, Лараль рассердилась. – Кэл, если ты пойдешь воевать и добудешь осколочный клинок, то станешь светлоглазым… И тогда… Ох, это все бесполезно.

Она ушла в себя и еще плотнее скрестила руки.

Кэл почесал в затылке. Она и в самом деле вела себя очень странно.

– Можно и на войну отправиться ради чести и всего прочего. Но особенно мне бы хотелось путешествовать. Повидать другие края.

Он слыхал об экзотических животных – громадных панцирниках, поющих угрях. О Ралл-Элориме, городе теней, и о Курте, городе молний.

Кэл потратил немало времени на учебу в последние годы. Мать все твердила, что не надо лишать его детства, уделяя так много внимания будущему. Отец возражал – испытания для желающих обучаться у харбрантских лекарей очень суровы. Если Кэл хочет не упустить свой шанс, нужно обучиться всему заранее.

И все же, стать солдатом… Другие мальчики мечтали, как вступят в армию и будут сражаться за короля Гавилара. Также говорили, будто наконец-то начнется война с Йа-Кеведом. Что бы он почувствовал, увидев тех, о ком рассказывали столько историй? Сражаясь бок о бок с великим князем Садеасом или Далинаром Черным Шипом?

В конце концов лург понял, что его обманули. Он устроился на камне, чтобы снова сплести себе кокон. Кэл подобрал с земли маленький гладкий камень и положил Тьену руку на плечо, не давая мальчику опять ткнуть усталую амфибию. Кэл шагнул вперед и двумя пальцами аккуратно подтолкнул лурга, заставив его перепрыгнуть с валуна на свой камень. И вручил Тьену, который широко распахнутыми глазами смотрел, как лург плетет кокон, выплевывая влажный шелк и обматывая лапками вокруг себя. Кокон изнутри был водонепроницаемым, запечатанным сухой слизью, но дождевая вода его растворяла.

Кэл улыбнулся и отхлебнул из фляги. Вода была прохладная и чистая, отстоявшаяся, без крема. Крем – похожая на ил коричневая субстанция, растворенная в дожде, – мог сделать человека больным. Об этом знали все, не только лекари. Вода должна отстаиваться день, потом ее сливали, а из осадка гончары делали посуду.

Лург наконец-то закончил кокон. Тьен тотчас же потянулся за флягой.

Кэл высоко поднял ее:

– Тьен, он устал и больше не будет скакать туда-сюда.

– Ой.

Кэл опустил флягу и похлопал брата по плечу:

– Я посадил его на камень, чтобы ты смог забрать его с собой. Потом выпустишь. – Он улыбнулся. – Или бросишь отцу в ванну через окно.

Тьен многообещающе ухмыльнулся. Кэл взъерошил темные волосы мальчика.

– Поищи-ка еще кокон. Если поймаем двоих, у тебя будет один, чтобы играть, а другой – чтобы бросить в ванну.

Тьен аккуратно положил добычу на камень, а потом умчался куда-то за валуны. Склон холма в этом месте осы пался во время Великой бури, случившейся несколько месяцев назад. Развалился на части, словно какой-нибудь гигант ударил по нему кулаком. Люди говорили, что так же могло уничтожить и целый дом! Они возжигали благодарственные молитвы Всемогущему и одновременно шептались об опасных тварях, что приходили вместе с тьмой во время настоящей бури. Кого следовало винить в разрушениях – Приносящих пустоту или призраков Сияющих отступников?

Лараль снова смотрела на особняк. Она нервно разгладила платье – в последнее время девочка стала больше заботиться об одежде и уже не возвращалась домой грязная, как раньше.

– Ты все еще думаешь о войне? – спросил Кэл.

– Э-э-э… ну да.

– Я так и понял. – Пару недель назад в городе побывали армейские вербовщики и забрали нескольких парней постарше, но лишь после того, как градоначальник Уистиоу дал свое разрешение. – Как по-твоему, что разбило эти скалы во время Великой бури?

– Понятия не имею.

Кэл посмотрел на восток. Кто насылал бури? Его отец говорил, ни один корабль, отплывший к Изначалью, не вернулся обратно. Не многим удалось просто даже отойти от берега. Оказаться застигнутым бурей в открытом море означало, по слухам, верную смерть.

Он сделал еще глоток и закрыл флягу, приберегая остаток на случай, если Тьен найдет еще одного лурга. Далеко в полях работали крестьяне в робах, зашнурованных рубахах и крепких ботинках.

Шел сезон червячения. Один-единственный червь мог испортить целый полип. Он устраивался внутри и медленно поедал растущие зерна. Вскрыв полип осенью, можно было обнаружить лишь жирного слизня размером с два мужских кулака. И потому их искали весной, осматривая каждый полип на поле. Заметив червоточину, в нее совали тростник, смоченный в сахаре, к которому цеплялся червь. Вредителя вытаскивали и давили, а дырочку заклеивали кремом.

Чтобы очистить все поле как следует, требовались недели, и фермеры обычно прочесывали холмы три-четыре раза, заодно и удобряя их. Кэл слушал о том, как это делается, уже сотни раз. В городишках вроде Пода и дня не проходило без того, чтобы кто-то не пожаловался на червей.

Вдруг у подножия одного из холмов он заметил группу знакомых мальчишек постарше. Джост и Джест, братья. Морд, Тифт, Нагет, Хав и прочие. У каждого были солидные имена, как и полагается темноглазым алети. Не такие, как имя Каладина.

– Почему они не червячат? – спросил он.

– Не знаю. – Лараль тоже обратила внимание на мальчиков. В ее взгляде было что-то странное. – Пошли узнаем.

Девочка побежала вниз по склону быстрее, чем Кэл успел возразить.

Он почесал в затылке, поискал взглядом Тьена:

– Мы уходим к подножию вон того холма.

Над валуном показалась голова брата. Тьен энергично закивал, потом снова бросился на поиски. Кэл соскользнул с валуна и пошел вниз, следом за Лараль. Она уже подошла к мальчикам, и они смотрели на нее, явно испытывая неловкость. Девочка не проводила с ними столько времени, сколько с Кэлом и Тьеном. Их отцы давно дружили, хоть один из них был светлоглазым, а другой – темноглазым.

Лараль уселась на ближайший высокий камень и принялась молча ждать. Кэл приблизился. Зачем она сюда пришла, если не собиралась ни с кем разговаривать?

– Джост, привет, – поздоровался Кэл.

Джосту исполнилось четырнадцать – самый старший в компании, почти мужчина и по возрасту, и по виду. У него была не по годам широкая грудь, крепкие мускулистые ноги, как у отца. Он держал в руках палку – молодое деревце, с которого обрубили все ветки, соорудив грубое подобие боевого посоха.

– Почему вы не червячите?

Это был неправильный вопрос – Кэл понял, как только спросил. У нескольких мальчишек помрачнело лицо. Ребята недолюбливали Кэла за то, что ему не нужно было работать в холмах. Он мог сколько угодно протестовать, говоря, что часами заучивает мышцы, кости и лекарственные снадобья, но его никто не слушал. Мальчики видели перед собой ровесника, который прохлаждался в тени, пока они мучительно трудились под палящим солнцем.

– Старый Тарн нашел делянку полипов, которые растут неправильно, – наконец сказал Джост, бросив взгляд на Лараль. – Отпустил нас на день, пока все решают, посадить ли там что-то другое или оставить как есть и поглядеть, что из них получится.

Кэл кивнул, и перед девятью мальчиками ему сделалось не по себе. Они были в поту, колени их штанов выпачкались в креме, а сами штаны износились, вытираясь о камни. А Кэл чистенький, в хороших брюках, которые мать купила для него всего-то несколько недель назад. Отец отпустил его и Тьена на день, пока сам был чем-то занят в особняке градоначальника. Кэлу предстояло расплатиться за передышку учебой допоздна, при свете буресветной лампы, но объяснять это другим мальчикам не было никакого смысла.

– Ну, это… – заговорил Кэл. – И о чем вы тут болтали?

Вместо ответа Нагет – светловолосый и тощий, самый высокий в компании – сказал:

– Кэл, ты много знаешь. Да? Про мир и все такое?

– Ага, – согласился Кэл, почесав в затылке. – Вроде того.

– Ты слышал о том, чтобы темноглазый становился светлоглазым? – спросил Нагет.

– Конечно, такое бывает, мне отец говорил. Богатые темноглазые женятся на низкорожденных светлоглазых и становятся частью семьи. Потом у них рождаются светлоглазые дети. Ну как-то так.

– Нет, не так, – возразил Хав. У него были низкие брови, и он как будто все время мрачно ухмылялся. – Ты знаешь, о чем я. Настоящие темноглазые. Как мы.

«Не как ты», – намекал его тон. Семья Кэла была единственной семьей второго нана в городе. Все остальные были четвертого или пятого, и положение Кэла заставляло их чувствовать себя неуютно в его присутствии. Странная профессия его отца делу не помогала.

Из-за этого Кэлу все время было не по себе.

– Вы же знаете, как это бывает. Спросите Лараль. Она только что об этом говорила. Если человек добудет на поле битвы осколочный клинок, его глаза сделаются светлыми.

– Это правда, – подтвердила Лараль. – Это все знают. Даже раб может стать светлоглазым, если добудет осколочный клинок.

Мальчики закивали; у них у всех глаза были карие, черные или другого темного цвета. Добыть осколочный клинок – вот одна из главных причин, что влекла простолюдинов на войну. В воринских королевствах у всех есть шанс возвыситься. На этом, как выразился бы отец Кэла, зиждилось их общество.

– Ага, – нетерпеливо проговорил Нагет. – Но вы слышали о том, чтобы это когда-нибудь происходило? Ну, не в байках. Такое взаправду бывало?

– Конечно, – ответил Кэл. – Я уверен. Иначе зачем столько мужчин шли бы на войну?

– Затем, – сказал Джест, – что надо готовить людей, которые будут сражаться за Чертоги Спокойствия. Мы должны посылать Вестникам солдат. Ревнители все время об этом говорят.

– Ага, а потом они говорят нам, что быть фермером хорошо, – насмешливо заметил Хав. – Вроде как фермер – чуть ли не второй после солдата, и прочая чушь.

– Эй! – вскинулся Тифт. – Мой папаша фермер, и всем доволен. Это благородное Призвание! И у всех вас отцы тем же занимаются.

– Ладно-ладно, – согласился Джост. – Мы же не об этом. Речь про рыцарей-осколочников. Кто пойдет на войну и добудет осколочный клинок, станет светлоглазым. Мой папаша, чтоб вы знали, должен был получить этот самый клинок. Но мужик, который был с ним рядом, забрал добычу, пока папаша был в отключке. Сказал офицеру, что это он убил владельца осколочного меча, и получил клинок в награду, а мой папаша…

Его перебил звонкий смех Лараль. Кэл нахмурился. Он впервые слышал, чтобы подруга смеялась так неестественно и раздражающе.

– Джост, ты хочешь сказать, что твой отец добыл осколочный клинок?! – спросила она.

– Нет. Его забрали, – ответил парнишка.

– Разве твой отец сражался не в ерундовых стычках на севере? Каладин, скажи ему.

– Джост, она права. Там не было воинов с осколочным оружием… только реши-бандиты, которые думали, что можно воспользоваться сумятицей после восхождения на престол нового короля. У них не было осколочных клинков. Твой отец, наверное, перепутал.

– Перепутал? – процедил Джост.

– Э-э-э, ну да, – поспешно сказал Кэл. – Я не говорю, что он врет. У него, возможно, были галлюцинации после травмы, что-то в этом роде.

Мальчики притихли, глядя на Кэла. Один почесал голову.

Джост сплюнул. Он как будто наблюдал за Лараль краем глаза. Она смотрела только на Кэла и улыбалась ему.

– Вечно ты делаешь так, что все вокруг чувствуют себя идиотами, да, Кэл? – спросил Джост.

– Что? Нет, я…

– Ты хотел выставить моего папашу идиотом, – перебил Джост, и лицо его побагровело. – Как и меня. Что ж, кое-кому из нас не так повезло, чтобы целыми днями поедать фрукты и валяться без дела. Мы должны работать.

– Я не…

Джост бросил Кэлу посох. Тот неуклюже его поймал. Потом Джост взял у брата второй посох:

– Ты оскорбил моего папашу, теперь дерись. Это называется честь. У тебя есть честь, лорденыш?

– Я не лорденыш. – Кэл сплюнул. – Буреотец, Джост, я лишь на пару нанов выше тебя.

От упоминания нанов глаза Джоста сделались злее. Он поднял посох:

– Ты будешь драться или нет?

У его ног появились ярко-красные лужицы – спрены гнева.

Кэл знал, что делает Джост. Мальчики не в первый раз искали способы показать, что они лучше его. Отец Кэла говорил, что дело в их неуверенности. Он бы велел Кэлу просто бросить посох и уйти.

Но там сидела Лараль и улыбалась. И ведь мужчины не становятся героями, уходя.

– Ну хорошо. Ладно.

Кэл поднял посох.

Джост тотчас же ударил – быстрее, чем Кэл мог бы предположить. Другие мальчики наблюдали со смесью радости, потрясения и удивления. Кэл едва успел поднять посох. Деревянные орудия с треском сомкнулись, и по рукам пробежала дрожь.

Он потерял равновесие. Джост проворно шагнул в сторону и ударил посохом снизу, прямо по ступне Кэла. Мальчик закричал, когда сильная боль пронзила его ногу, и одной рукой потянулся вниз, другой продолжая держать посох.

Джост замахнулся и ударил Кэла в бок. Кэл охнул, выпустил посох и, схватившись за живот, упал на колени. Он едва мог дышать от боли. Из камня вокруг него выбирались маленькие и тощие спрены боли – мерцающие бледно-оранжевые существа, похожие на растянутые сухожилия или мышцы.

Кэл уперся одной рукой в камни и наклонился, продолжая прижимать другую руку к боку. «Надеюсь, ты не сломал мне ребра, кремлец…» – подумал он.

Краем глаза он увидел, как Лараль поджала губы, и ощутил внезапный всепоглощающий стыд.

Джост со смущенным видом опустил посох.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь ты видишь, что мой папаша обу чал меня как следует. Может, после этого до тебя дойдет. Он говорит правду и…

Кэл зарычал от ярости и боли, схватил с земли посох и прыгнул на Джоста. Парнишка выругался, отпрянул и вскинул оружие. Кэл заорал и нанес удар.

В этот миг что-то переменилось. Сжимая посох, Кэл чувствовал некую силу, а от возбуждения его боль исчезла. Он повернулся и ударил Джоста по руке.

Джост разжал пальцы, вскрикнув. Кэл крутанул посохом и ударил парня в бок. Он никогда раньше не держал в руках оружия, никогда не участвовал в более опасной драке, чем потасовка с Тьеном. Но деревяшка в его пальцах казалась… правильной. Он был потрясен тем чудесным ощущением, что подарил ему этот миг.

Джост охнул, опять подался назад, и Кэл занес оружие, готовясь ударить Джоста по лицу. Поднял посох, а потом застыл. Из раны на руке Джоста текла кровь. Совсем немного, но все-таки текла.

Он причинил боль.

Джост взревел и рванулся вперед. Кэл не успел даже вскрикнуть, как высокий и крупный парень сбил его с ног и отправил на землю бездыханным. От этого ушибленный бок вспыхнул, и спрены боли резво побежали отовсюду, цепляясь к его боку, где и замерли, точно оранжевый шрам, питаясь его мучениями.

Джост отступил на шаг. Кэл лежал на спине, еле дыша. Он не понимал, что произошло. Тот момент, когда руки сжимали посох, был чудесным. Невероятным. В то же самое время он видел Лараль. Она встала и вместо того, чтобы броситься к нему и помочь, повернулась и ушла, направляясь к особняку градоначальника.

Глаза Кэла наполнились слезами. Мальчик с криком перекатился и опять схватил посох. Он не сдастся!

– Довольно, – сказал позади Джост. Кэл почувствовал что-то жесткое на спине – ботинок, который придавил его к камням. Джест забрал посох из пальцев Кэла.

«Ничего не вышло. Я… проиграл».

Он ненавидел это чувство, ненавидел куда сильней, чем боль.

– А ты неплохо дрался, – ворчливо признался Джост. – Но все, отвали. Я не хочу по-настоящему тебя отделать.

Кэл опустил голову, упершись лбом в теплый, нагретый солнцем камень. Джост убрал ногу, и мальчики двинулись прочь, о чем-то переговариваясь, их ботинки заскрипели по камням. Кэл вынудил себя сначала подняться на четвереньки, потом – встать.

– Научи меня, – сказал Кэл.

Джост опасливо повернулся, сжимая одной рукой посох, и, удивленно моргая, посмотрел на сына лекаря.

– Научи, – взмолился Кэл, шагнув вперед. – Я буду за тебя червячить. Отец дает мне два часа на отдых каждый день. Я буду делать твою работу, если ты по вечерам станешь учить меня обращаться с посохом, как тебя учит твой отец.

Он должен был узнать. Должен был снова почувствовать в руках оружие. Должен был понять, не случайно ли то мгновение. Джост поразмыслил, потом покачал головой:

– Не могу. Твой папаша меня прибьет. Покрыть твои лекарские ручки мозолями? Это будет неправильно. – Он повернулся спиной. – Кэл, ты оставайся тем, кто ты есть. Я буду тем, кто я есть.

Кэл долго стоял и смотрел, как они уходят. Потом сел на камни. Лараль ушла уже совсем далеко. По склону холма ей навстречу направлялись слуги. Может, стоит побежать за ней? Бок у него все еще болел, и он злился на нее, потому что это ведь она привела его сюда. И, кроме того, он по-прежнему хандрил.

Кэл лег на спину. Внутри бурлили чувства, в которых невозможно было разобраться.

– Каладин?

Он повернулся, со стыдом понимая, что плачет, и увидел Тьена, который восседал неподалеку.

– Давно ты тут? – резко спросил Кэл.

Тьен улыбнулся, потом положил на землю какой-то камень.

Вскочил и убежал, не остановившись, когда Кэл его позвал. Ворча, мальчик поднялся и подошел взять камень.

И снова совершенно обычная галька. У Тьена была привычка собирать такие, думая, что они невероятно ценные. Дома он хранил целую коллекцию. Брат помнил, где нашел каждый, и мог сказать, что в нем особенного.

Со вздохом Кэл зашагал домой.

«Ты оставайся тем, кто ты есть. Я буду тем, кто я есть».

Бок терзала жгучая боль. Почему он не ударил Джоста, когда был шанс? Можно ли научиться не замирать вот так в бою? Он сможет понять, как причинять боль. Ведь поймет же?

Ему это нужно, так?

«Ты оставайся тем, кто ты есть».

А что, если он не знает, кто он есть? Или даже кем хочет стать?

В конце концов мальчик добрался до Пода. Около сотни городских домов располагались рядами, каждый имел форму клина, чья заостренная сторона указывала туда, откуда приходили бури. Крыши из крепкого дерева, просмоленные, чтобы не пропускать дождь. На северных и южных стенах домов редко встречались окна, но фасады, обращенные прочь от бурь, оставались открытыми. Как и жизнь растений на буреземлях, жизнь людей во всем подчинялась Великим бурям.

Дом лекаря был выстроен почти на самой окраине. Больше многих и шире, чтобы вместить хирургическую комнату с отдельным входом. Дверь оказалась распахнута, и Кэл заглянул внутрь. Он думал, что застанет мать за уборкой, но обнаружил, что отец уже вернулся из особняка светлорда Уистиоу. Лирин сидел на краю операционного стола, сложив руки на коленях и склонив лысую голову. Очки он держал в руке и выглядел измотанным.

– Отец? – позвал Кэл. – Почему ты сидишь в темноте?

Лирин поднял голову. Лицо у него было мрачное и холодное.

– Отец? – Кэл забеспокоился.

– Светлорда Уистиоу унесли ветра.

– Он умер?! – Мальчика так потрясла эта новость, что он забыл про свой бок. Уистиоу всегда был где-то рядом и просто не мог исчезнуть. А что же будет с Лараль? – С ним же все было в порядке на той неделе!

– Он всегда был хрупкого здоровья, – объяснил Лирин. – Всемогущий в конце концов призывает всех людей в Духовную сферу.

– И ты ничего не сделал? – выпалил Кэл, тотчас же пожалев о своих словах.

– Я сделал все, что мог. – Отец поднялся. – Возможно, кто-нибудь более умелый, чем я… Что ж, сожаления бессмысленны.

Он снял черный чехол с лампы-кубка, заполненной бриллиантовыми сферами. Она тотчас же осветила всю комнату, сияя, как маленькое солнце.

– Теперь у нас нет градоначальника, – проговорил Кэл, прикрывая глаза ладонью. – У него не было сына…

– В Холинаре назначат нового. Пусть Всемогущий позаботится о том, чтобы там сделали мудрый выбор.

Кэл посмотрел на лампу. Это были сферы градоначальника. Небольшое состояние.

Отец Кэла опять накинул чехол на кубок, словно и не снимал его только что. Комната снова погрузилась во тьму, и Кэл заморгал, привыкая.

– Это он оставил нам, – сказал Лирин.

Кэл вздрогнул:

– Что?!

– Тебя следует отправить в Харбрант после шестнадцатого Плача. Эти сферы оплатят твое путешествие… Светлорд Уистиоу об этом попросил, таков был его последний поступок в знак заботы о своих подданных. Ты отправишься туда и станешь настоящим лекарем, а потом вернешься в Под.

В этот миг Кэл понял, что его судьба решена. Если светлорд Уис тиоу этого потребовал, Кэл отправится в Харбрант. Он повернулся и вышел из хирургической комнаты на солнечный свет, не сказав отцу больше ни слова.

Сел на ступеньки крыльца. Чего же он хочет? Непонятно. В этом и состоит проблема. Слава, честь, то, о чем говорила Лараль… они на самом деле ничего для него не значат. Но что-то случилось, когда он держал посох. И теперь его вдруг лишили возможности выбирать.

Камешки, которые дал ему Тьен, все еще оттягивали карман. Он их вытащил и омыл водой из фляги. На первом камне проступили белые завитки и слои. На другом тоже обнаружился рисунок.

Это походило на улыбающееся лицо – лицо из белых полос в кам не. Кэл против собственной воли улыбнулся, хотя все быстро исчезло. Камень не мог подсказать, как быть.

К несчастью, хоть Кэл много времени потратил на размышления, проблема осталась нерешенной. Он не был уверен, что хочет быть лекарем, и внезапно ощутил, как жизнь давит на него, вынуждая подчиниться.

Но ведь в тот миг, когда Кэл держал посох, внутри его звучала песня! И только это воспоминание было сейчас четким и ясным в этом запутанном мире.

17

Кроваво-красный закат

– Какой же он старый, – потрясенно сказала Сил, порхая вокруг аптекаря. – Очень-очень старый. Я и не знала, что люди могут быть такими старыми. Уверен, что он не спрен разложения в человеческом обличье?

Каладин улыбнулся, а аптекарь в темной мантии заковылял к нему, опираясь на трость и даже не догадываясь о присутствии невидимого спрена ветра. На кончике его носа сидели толстые очки, а морщин было не меньше, чем расщелин на Расколотых равнинах, и они как будто сплетались в узоры вокруг его глубоко посаженных глаз.

Отец Каладина рассказывал ему про аптекарей – людей, что были кем-то средним между травниками и лекарями. Простолюдины относились к целительским искусствам с суеверным страхом, и аптекари напускали на себя таинственный вид. Деревянные стены лавки были задрапированы тканями с охранными глифами, превращенными в загадочные узоры, а за прилавком высились полки с рядами банок. В дальнем углу висел полный человеческий скелет, скрепленный проволокой. Комнату без окон освещали связки гранатовых сфер по углам.