Онлайн чтение книги Шепчущие The Whisperers
Глава 1

Пришло лето, сезон пробуждения. Здесь, в северном штате, в отличие от южных, весна – всего лишь иллюзия, обещание, которое дается, но никогда не выполняется, пародия на новую жизнь, в которой нового только почерневший снег да медленно тающий лед. У побережий и болот, в Большом северном лесу и солончаках Скарборо природа научилась выжидать своего часа. Пусть зима продолжает править в феврале и марте, медленно отступая к сорок девятой параллели, отстаивая с боем каждый клочок земли. К апрелю ивы и тополя, орешник и вязы под птичьи трели уже дали почки. Они ждали этого с осени, их листочки еще спрятаны, но уже готовы развернуться, и вскоре болота покрылись пурпурно-коричневым ковром ольхи, бурундуки и бобры вышли из спячки. Небо расцвело вальдшнепами, гусями и граклами, разбросанными, как семена, по голубому полю. И вот наконец май принес лето, и все, что спало, проснулось. Всё и вся.

Солнце разлилось по подоконнику, грея мне спину, а в чашке был свежий кофе.

– Нехорошее дело, – сказал Кайл Куинн, аккуратный, плотно сбитый мужчина во всем белом, владелец закусочной «Дворец» в Бидфорде. Кроме того, он исполнял обязанности шеф-повара, и должен сказать, такого чистюли шефа я в жизни не видел. Мне доводилось есть в забегаловках, где, едва взглянув на повара, начинаешь подумывать, а не пропить ли курс антибиотиков, но Кайл всегда выглядел очень опрятным, а его кухня такой безупречно чистой, что в сравнении с «Дворцом» даже некоторые палаты интенсивной терапии выглядели грязноватыми, а иной хирург, взглянув на руки Кайла, отправился бы мыть свои.

«Дворец» был старейшей забегаловкой-вагончиком в Мэне, построенной по спецзаказу «Поллард компани» в Лоуэлле, Массачусетс; белая и красная краска на нем оставались свежими и яркими, а золоченая надпись на окне, подтверждавшая, что «приглашаются дамы», по-прежнему пламенела. Закусочная открылась в 1927 году и с тех пор сменила пять владельцев, последним из которых стал Кайл. Здесь подавали только завтрак и закрывались к полудню, но заведение было одним из тех маленьких сокровищ, благодаря которым повседневная жизнь становится чуть более сносной.

– Да, – согласился я. – Хуже и быть не может. – На стойке передо мной лежала «Портленд пресс геральд». Заголовок на первой странице пониже сгиба гласил: «НИКАКИХ ЗАЦЕПОК В ДЕЛЕ ОБ УБИЙСТВЕ ПАТРУЛЬНОГО».

Патрульного полицейского Фостера Жандро, о котором шла речь в газете, нашли застреленным в его собственном грузовике на самой окраине городка Сако за бывшим баром «Голубая луна». В тот день он был свободен от дежурства и одет в штатское. Что привлекло патрульного в «Голубую луну», никто не знал, тем более что смерть, как показало вскрытие, наступила между полуночью и двумя часами ночи, когда никаких дел у выгоревшей коробки не пользовавшегося популярностью бара ни у кого быть не могло. Тело обнаружила бригада дорожных рабочих, которые завернули на парковочную площадку у «Голубой луны» выпить кофе и покурить перед началом дневной смены. В него выстрелили с близкого расстояния дважды из оружия 22-го калибра – в сердце и голову. Налицо были все признаки того, что его казнили.

– Это место всегда притягивало неприятности как магнит, – изрек Кайл. – После того, как бар сгорел, надо было все сровнять с землей.

– Точно. А что поставить вместо?

– Могильный камень. Надгробную плиту с именем Салли Кливер.

Кайл отправился наливать кофе остальным посетителям, большинство из которых читали или негромко разговаривали, усевшись в ряд, словно персонажи на картине Нормана Рокуэлла. Во «Дворце» не было ни кабинок, ни столов – только пятнадцать табуретов. Я занял последний, самый дальний от двери. Часы показывали начало двенадцатого, и закусочная, строго говоря, была закрыта, но Кайл никого не торопил. Такое это было заведение.

Салли Кливер. Это имя упоминалось в отчете об убийстве Жандро, этом незначительном эпизоде местной истории, который большинство жителей предпочло бы забыть, но ставшем последним гвоздем в крышку гроба «Голубой луны». После ее смерти бар заколотили, а еще через пару месяцев сожгли. Владельца допросили на предмет поджога и махинации со страховкой, но только формально. Все в округе прекрасно знали, что красного петуха пустила семейка Кливеров, и за это их никто бы винить не стал.

Бар стоял закрытым уже лет десять, что не вызывало ни малейших сожалений даже у частенько наведывавшихся пьянчуг. Местные всегда называли его «Хандрой», поскольку пребывание в нем настроения и самочувствия никому не улучшало, даже если посетитель не ел и не пил ничего, что не открыто у него на глазах. Заведение было мрачным, напоминавшим кирпичную крепость, увенчанную вывеской с подсветкой из четырех ламп, из которых больше трех никогда не работало. Постоянный полумрак в баре скрывал пыль и грязь; все стулья были привинчены к полу, что помогало пьяным держаться на ногах. Меню было составлено прямо по рецептам кулинарной школы хронического ожирения, но большинство клиентов предпочитали обходиться бесплатными орешками к пиву, подсоленными до опасного для здоровья уровня, чтобы склонить посетителей к потреблению алкоголя. В конце вечера несъеденные, но захватанные жирными пальцами орешки ссыпались в большой мешок, который бармен Эрл Хэнли держал возле раковины. Помимо Эрла, бармена в заведении не было. Когда он болел или занимался делами более важными, чем маринование алкашей, «Голубая луна» не открывалась. Иногда, наблюдая подтягивающихся за ежедневной порцией завсегдатаев, было трудно сказать, огорчаются они, обнаружив дверь запертой, или испытывают чувство облегчения.

А потом умерла Салли Кливер, и вместе с ней закатилась «Голубая луна».

Никакой загадки в ее смерти не было. Двадцатитрехлетняя Салли жила с бездельником по имени Клифтон Андреас, для приятелей – просто Клиффи. Салли работала официанткой и, похоже, каждую неделю откладывала немного деньжат, надеясь, видимо, скопить достаточную сумму и найти для сожителя киллера или убедить Эрла Хэнли зарядить его пивные орешки убойной дозой крысиного яда. Я шапочно знал Клиффи Андреаса – как человека, которого лучше обходить стороной. Не было собачонки, встретив которую Клиффи не возжелал бы утопить, и не было жучка, которого он не захотел бы раздавить. Работу предпочитал сезонную, но поскольку никакой квалификацией не обладал, то нигде дольше месяца и не задерживался. За работу брался в самом крайнем случае, когда денег не оставалось совсем, заработок рассматривал как крайнее средство, если занять, украсть или отнять у более слабого и нуждающегося не представлялось возможным. Клиффи обладал тем особенным шармом плохого парня, который так притягивает женщин, демонстративно считающих добропорядочных мужчин слабаками, пусть даже втайне они и мечтают о самом обычном парне, который не барахтался бы в грязи на дне жизни и не тащил за собой другого.

С Салли Кливер я знаком не был. Судя по всему, она не отличалась высокой самооценкой и на многое не рассчитывала, но Клиффи умудрился понизить самооценку еще больше, не дотянув при этом и до нижней планки ожиданий женщины. В общем, однажды вечером Клиффи нашел скромную, горбом добытую заначку и решил устроить для себя и приятелей приятный вечер в «Голубой луне». Салли, придя домой и не обнаружив денег, отправилась искать Клиффи в его любимом пристанище и нашла в баре, где он правил бал, потратив ее скудный запас на единственную в заведении бутылку коньяка. В первый и последний раз Салли отважилась постоять за себя. Обложив сожителя проклятиями, она исцарапала ему физиономию и вцепилась в волосы, так что Эрл Хэнли в конце концов предложил Клиффи избавить заведение от его женщины и домашних проблем и не возвращаться, пока она не утихнет, а проблемы не будут решены.

Недолго думая, Клиффи Андреас схватил Салли Кливер за воротник и выволок через заднюю дверь. Некоторое время посетители бара слушали, как он приводит ее в чувство. В бар Клиффи вернулся со сбитыми костяшками пальцев и следами крови на руках и лице. Эрл Хэнли налил ему еще стаканчик и выскользнул за дверь – проверить, как там Салли. К тому времени она уже захлебывалась собственной кровью на задней парковке, где и умерла еще до прибытия «Скорой».

На этом «Голубой луне» и Клиффи Андреасу пришел конец. Он получил от десяти до пятнадцати, отсидел восемь в Томастоне, а через два месяца после освобождения погиб от руки «неустановленного лица», забравшего у Клиффи часы, но не тронувшего бумажник. Часы потом нашли в ближайшей канаве. А люди шептались, что, мол, у Кливеров хорошая память.

И вот теперь Фостер Жандро погиб буквально в нескольких ярдах от того места, где захлебнулась кровью Салли Кливер, и полицейским пришлось вновь потревожить давно остывший пепел истории «Голубой луны». Полиции штата не нравилось терять своих сотрудников, не нравилось ни в далеком 1924-м, когда в дорожной аварии с мотоциклом в Маттавамкеге погиб Эмори Гуч, ни в 1964-м, когда Чарли Блэк стал первым полицейским, застреленным при налете на банк в Южном Бервике. Но с убийством Жандро не все было ясно. Газета писала, что зацепок у следователей нет, однако согласно молве дело обстояло иначе. На земле рядом с машиной Жандро нашли пузырек с крэком; похожие осколки обнаружились и на полу у него под ногами. Тесты не выявили следов наркотика в организме, но в полиции стали всерьез подозревать, что сотрудник приторговывал наркотой, а это не обещало ничего хорошего.

Закусочная понемногу пустела, но я своего места не покидал и в конце концов остался у стойки один. Кайл меня не беспокоил и, убедившись, что моя чашка полна, взялся за уборку. Последние завсегдатаи, преимущественно пожилые люди, для которых посещение «Дворца» было обязательным событием недели, расплатились и ушли.

Офиса у меня никогда не было. Мне он был не нужен, а если б я и обзавелся таковым, то, наверное, никогда не мог бы спокойно раскошеливаться на его содержание, даже если аренда в Портленде или Скарборо обошлась бы недорого. Клиенты лишь изредка заговаривали про отсутствие офиса, а в тех случаях, когда все же возникала необходимость в приватности и особой осторожности, мне всегда удавалось, попросив об одолжении, заполучить в свое распоряжение подходящую комнату. Время от времени я пользовался кабинетом своего адвоката во Фрипорте, но обычно людям не нравится ходить в такие кабинеты, как не нравятся и сами адвокаты. Обращаясь ко мне за помощью, большинство, как я понял, предпочитали неформальный подход. Обычно я сам отправлялся к ним, и разговор шел у них дома, но иногда для встречи годилась и тихая, скромная закусочная вроде «Дворца». В данном случае место выбрал потенциальный клиент, и меня оно устраивало как нельзя лучше.

Вскоре после полудня дверь закусочной открылась, и в зал вошел мужчина лет семидесяти. Выглядел он так, что вполне мог бы служить эталоном типичного янки старой закалки: бейсболка, куртка «Л. Л. Бин» поверх клетчатой рубашки, аккуратные джинсы и рабочие ботинки. Крепкий, как натянутый канат, с морщинистым, обветренным лицом и светло-карими глазами, поблескивавшими за стеклами на удивление модных, в стальной оправе, очков. Поздоровавшись с Кайлом – старик назвал его по имени, – он снял бейсболку и вежливо поклонился Таре, дочери Кайла, которая убиралась за стойкой и ответила гостю улыбкой.

– Рада вас видеть, мистер Пэтчет. Давненько вы к нам не заглядывали. – В голосе ее прозвучала мягкая нотка, взгляд просветлел, и этого было вполне достаточно, учитывая недавно постигшее старика горе.

Из служебного окошка между кухней и баром высунул голову Кайл.

– Пришел проведать настоящую закусочную, а, Беннет? Похоже, подкормиться тебе не помешает.

Беннет Пэтчет усмехнулся и взмахнул рукой, как будто слова Кайла были назойливо жужжащими над головой мухами, после чего опустился на табурет рядом со мной. Более сорока лет Пэтчет владел рестораном «Дюны», возле автодрома на шоссе 1. Заведение открыл его отец, вернувшись домой после службы в Европе; он же и управлял им до Беннета. На стенах в «Дюнах» до сих пор висели фотографии Пэтчета-старшего, некоторые военных времен – там его окружали молодые солдаты, уважительно смотревшие на своего сержанта. Умер он, не дожив до пятидесяти, после чего бизнес взял на себя сын. Беннет уже прожил дольше отца; впрочем, и мне судьба, похоже, отвела срок больший, чем моему старику.

Пэтчет принял от Тары чашечку кофе за счет заведения, затем снял пальто и повесил его рядом с древним газовым камином. Тара ушла в кухню помочь отцу, так что мы с Беннетом остались одни.

– Чарли, – сказал он, пожимая мне руку.

– Как поживаете, мистер Пэтчет? – спросил я. Обращаться к нему по имени показалось мне странным. Да, я почувствовал себя лет на десять старше, но когда имеешь дело с такими людьми, лучше подождать, пока они сами не позволят обращаться к ним чуть более фамильярно. Я знал, что все служащие называют его «мистер Пэтчет». Для многих он был кем-то вроде отца, но при этом оставался боссом, и они относились к нему с почтением и уважением, которых он заслуживал.

– Можешь называть меня Беннетом, сынок. Чем меньше формальностей, тем лучше. Думаю, я никогда еще не разговаривал с частным детективом, разве что с тобой, да и то лишь тогда, когда ты бывал в моем заведении. Видел их только по телевизору да в кино. И, сказать по правде, твоя репутация меня несколько пугает.

Он пристально посмотрел на меня, и я заметил, как его взгляд задержался на шраме. В прошлом году я попал под пулю, оставившую эту пожизненную отметину на шее. В последнее время коллекция таких царапин изрядно пополнилась. После смерти меня вполне могут выставить в стеклянном ящике в качестве примера и предостережения другим, кому может показаться соблазнительным путь, где ожидают побои, огнестрельные ранения и электрошок. С другой стороны, может быть, мне просто не повезло. Или, наоборот, повезло. Зависит от того, каким вам видится тот самый стакан.

– Не верьте всему, что слышите.

– И не верю, но все равно…

Я пожал плечами. Старик хитровато улыбнулся.

– Давай не будем топтаться на месте, – продолжал он. – Хочу поблагодарить за то, что согласился встретиться и нашел для меня время. Знаю, ты человек занятой.

Никаких особых дел у меня не было, но все же приятно, когда считают, что они у тебя есть. С тех пор как в начале года мне вернули лицензию, отозванную из-за недопонимания между мной и полицией штата Мэн, в работе наступило что-то вроде штиля. Было одно дело со страховкой, абсолютно скучное и сводившееся по большей части к сидению в машине с книжкой в руке и ожиданию, когда некий придурок с якобы полученной на производстве травмой начнет ворочать камни у себя во дворе. Но при нынешнем уровне экономики такие дела выпадают нечасто. Большинство частных детективов в штате едва сводили концы с концами, так что браться приходилось за все, что попадалось, в том числе и такое, после чего хотелось отмыться в ванне с хлоркой. Мне довелось, например, следить за одним парнем по имени Гарри Милнер, обслужившим в течение недели трех разных женщин в разных мотелях и апартаментах; при этом он ходил на работу и водил детей в баскетбольную секцию. Жена подозревала, что у него связь на стороне, но была немного шокирована, когда узнала, что муж состоит в довольно запутанных сексуальных отношениях, ассоциирующихся обычно с французскими водевилями. Его талант в организации времени заслуживал восхищения, как, впрочем, и его энергичность. Милнер был всего лишь на пару лет старше меня, и если бы я попытался каждую неделю удовлетворять четырех женщин, то, скорее всего, получил бы инфаркт, отмокая после непосильных трудов в ванне со льдом. Тем не менее то была лучшая оплачиваемая работа, и я снова стал барменствовать в «Буром шатуне» на Форест-авеню пару раз в месяц – скорее для того, чтобы приятно провести время, чем подработать.

– Я не так занят, как вы можете подумать.

– Тогда у тебя точно найдется время, чтобы меня выслушать.

Я кивнул.

– Пока мы не перешли к делу… Мне жаль, что с Дэмиеном так вышло.

Дэмиена я знал не лучше, чем его отца, и даже не думал идти на похороны. Газеты об этом не распространялись, но все знали, как умер Дэмиен Пэтчет. Это все война, говорили люди. Да, курок спустил он сам, но убил его Ирак.

Беннет поморщился от боли.

– Спасибо. В некотором смысле, как ты уже, наверное, догадался, именно поэтому мы здесь. Мне немного неудобно обращаться к тебе по такому вопросу; по сравнению с твоей обычной работой – выслеживанием убийц, – мое предложение может показаться скучным.

Я бы рассказал ему, как интересно убивать время около какого-нибудь мотеля, пока объект слежки совершает на стороне предосудительные действия сексуального характера, или сидеть часами в машине с камерой на приборной доске в надежде, что кто-то, может быть, вдруг наклонится.

– Иногда и скучное – приятная перемена.

– Охотно верю, – сказал Пэтчет.

Он перевел взгляд на лежавшую передо мной газету и снова поморщился. Салли Кливер, подумал я. Черт, надо было убрать газету до прихода Беннета.

До самой своей смерти Салли работала в «Дюнах».

Он отпил кофе, а потом по меньшей мере минуты три молчал. Люди вроде Беннета Пэтчета доживают до преклонных лет в добром здравии, потому что никогда не торопятся. Они живут по местному времени, времени штата Мэн, и чем скорее все, кому приходится иметь с ними дело, научатся соответствующим образом подводить часы, тем для всех будет лучше.

– У меня работает официанткой девушка, – сказал он наконец. – Хорошая. Ты, может, помнишь ее мать, Кэти Эмори?

Кэти училась со мной в средней школе Скарборо, хотя мы вращались в разных кругах. Она была из тех девушек, которым нравятся спортсмены, а я спортом не увлекался, как и девушками, которым нравятся спортсмены. В Скарборо я вернулся после смерти отца уже тинейджером и не искал компании, а держался особняком. Местные ребята давно поделились на крепкие, сплоченные группы, войти в которые постороннему было не так-то просто даже при желании. Со временем я обзавелся несколькими друзьями и лишь у немногих вызвал недовольство. Кэти я помнил, но сомневался, что она вспомнит меня. Другое дело, что мое имя время от времени мелькало в газетах, и, может быть, она, как и другие, читала их и вспоминала парнишку, приехавшего в Скарборо и проучившегося в тамошней школе последние два года. Вспомнила, может быть, и рассказы об отце этого парнишки, полицейском, убившем двух детей, а потом покончившем с собой.

– Как у нее дела?

– Живет где-то около Авиалинии. – Так в наших краях называли шоссе 9, проходившее между Бруэром и Калисом. – Третий раз замужем. Сошлась с каким-то музыкантом.

– Вот как? Я не настолько хорошо ее знал.

– Оно и к лучшему. А то мог бы оказаться на месте этого музыканта.

– Это мысль. Девушка она была видная.

– Она и теперь неплохо выглядит. Чуть располнела, но видно, что была хороша. Оно и по дочери заметно.

– А дочку как зовут?

– Карен. Карен Эмори. Единственный ребенок от первого брака. Родилась, когда папаша уже навострил лыжи, так что фамилию носит материнскую. Вообще-то, если я правильно помню, других детей у Кэти не было. Карен работает у меня уже год. Повторяю, девочка хорошая. Не без проблем, но, думаю, она с ними справится, если только помочь ей немножко. А помощи она не чурается и, если надо, попросить не стесняется.

Беннет Пэтчет был человеком необычным. Для него, как и для его жены, Хейзел, которая умерла пару лет назад, их работники были не столько служащими, сколько близкими, частью одной большой семьи. С особенной теплотой они относились к работавшим в «Дюнах» женщинам, некоторые из которых задерживались здесь на годы, другие – лишь на пару месяцев, и девушкам, попавшим в беду или нуждавшимся хотя бы в небольшой стабильности. Они не совали нос в их дела, не читали наставлений, но выслушивали тех, кто к ним обращался, и помогали, если могли. Пэтчеты владели парой зданий в районе Сако и Скарборо, и эти здания они превратили в недорогое жилье для своих работников и работников некоторых других предприятий, владельцы которых придерживались схожих взглядов. Едва ли не единственным требованием было раздельное проживание мужчин и женщин. Полностью избежать пересечения полов было, конечно, невозможно, но случались такого рода встречи гораздо реже, чем можно подумать. По большей части принимавшие предложение Пэтчетов оставались вполне довольны и условиями проживания, и психологической и эмоциональной атмосферой. Многие рано или поздно уходили – двигались дальше или возвращались к прежней жизни, – но пока они работали на Пэтчетов, за ними присматривали и старшие коллеги, и сама пара. Смерть Салли Кливер стала серьезным ударом, но, с другой стороны, лишь укрепила супругов в их принципах. Беннет тяжело переживал смерть жены, но ничуть не изменил отношения к служащим. Теперь у него остались только они, и он видел Салли Кливер в каждой женщине, а может быть, уже видел и сына в каждом мужчине.

– Карен встречается с мужчиной, который не очень меня интересует, – продолжал Беннет. – Жила в служебном доме на Горэм-роуд. Хорошо ладила с Дэмиеном. Мне казалось, он ею увлекся, но она, как говорится, положила глаз на его друга Джоэла Тобиаса, сослуживца по Ираку. Этот Тобиас был командиром взвода. С Карен они сошлись после смерти Дэмиена, а может, и еще раньше. Слышал, что в Ираке Тобиас повидал много всякого, и теперь у него проблемы с психикой. У него ведь там друзья погибли. Истекали кровью у него на руках. А теперь он просыпается с криком по ночам, весь в поту. Она думает, что может ему помочь.

– Это она вам сказала?

– Нет. Узнал от одной официантки. Сама Карен ничего такого мне бы не сказала. Думаю, ей удобнее говорить о таких вещах с женщинами. К тому же мне не понравилось, что она так быстро переехала к нему, не успев толком познакомиться, и ей мое мнение известно. Может, я слишком старомоден, но ей бы стоило повременить. Я ей так и сказал. Они тогда встречались всего полмесяца, и я спросил, не думает ли она, что чересчур торопится. Но у молодых своя голова на плечах, и Карен посчитала, что сама знает, что ей делать. Я вмешиваться не стал. Она хотела работать у меня – ну и ладно. В последнее время нам пришлось поджаться, как и всем остальным, но мне нет нужды выжимать больше из заведения, которое позволяет оплачивать счета. Деньги у меня есть. Работников мне больше не надо. Я бы и нынешний штат сократил, но ведь им нужен заработок, а старику приятно, когда рядом молодые люди.

Пэтчет допил кофе и посмотрел на кофейник на другой стороне стойки. Словно уловив телепатический сигнал, из кухни выглянул Кайл.

– Хочешь, налей себе еще. А то пропадет.

Беннет обошел вокруг стойки, подлил нам обоим кофе и остался стоять, задумчиво глядя в окно на старое здание суда.

– Тобиас старше нее – ему хорошо за тридцать. Староват и уж очень изломан. Не самая подходящая пара для молодой женщины. В Ираке его ранило, потерял несколько пальцев, проблемы с ногой. Сейчас водит фуру. Независимый подрядчик, так он себя называет, но работой не перегружен. Раньше у него всегда было время поболтаться с Дэмиеном, сейчас постоянно с Карен. У человека, зарабатывающего на жизнь перевозками, столько свободного времени быть не может. Такое впечатление, что деньги для него не проблема.

Беннет взял сливочник, добавил в кофе сливок. В разговоре опять возникла пауза. Я не сомневался, что он долго обдумывал то, что собирался сказать мне, но было видно, что еще раз все тщательно взвешивает, прежде чем произнести все вслух.

– Знаешь, я уважаю военных. Мой отец был военным. Будь у меня зрение получше, я бы, возможно, отправился во Вьетнам, и тогда, не исключено, мы не разговаривали бы сейчас. Может быть, меня бы уже не было, и я лежал бы где-нибудь под белым камнем. В любом случае я был бы другим. Возможно, что и лучше.

Я не знаю, кто прав, а кто виноват в этой иракской войне. Похоже, кончится все там еще не скоро, и людей погибнет немало, а ради чего? Непонятно. Разве что есть люди поумнее, и они знают что-то такое, чего не знаю я. Но хуже всего, что о вернувшихся с войны не заботятся так, как они заслуживают. Мой отец вернулся со Второй мировой раненым, но даже не догадывался об этом. Война сломала его, но тогда для этого не было медицинского названия, и люди просто не понимали, насколько все плохо. Когда Джоэл Тобиас пришел в «Дюны», я сразу понял, что он тоже сломлен, что повреждены не только его рука и нога. Гнев рвал его изнутри. Это чувствовалось, это читалось в его глазах. Я понял это сам, мне не надо было подсказывать.

Не пойми меня неправильно. Парень имеет такое же право быть счастливым, как и любой другой. Тем более что принес столько жертв. Боль, которую он испытывает, физическая она или психологическая, не лишает его права на это. Возможно, при нормальном ходе вещей девушка вроде Карен и была бы тем, что ему нужно. Она ведь тоже пострадала. Не знаю, что и как, но теперь она чувствует таких, как она сама, чувствует чужую боль. Такое сочувствие могло бы исцелить хорошего человека, при условии, что он не стал бы этим сочувствием злоупотреблять. Но, по-моему, Джоэл Тобиас – нехороший человек. Вот в чем все дело. Он ей не пара.

– Откуда вы знаете? – спросил я.

– Я и не знаю, – ответил он, как мне показалось, с огорчением. – Наверняка не знаю. Но чутье подсказывает. Есть и еще кое-что. У парня грузовик, такой чистенький, как малыш у медсестры на руках. Еще у него «Шевроле Силверадо», тоже новый. Живет он в симпатичном домике в Портленде, денежки у него водятся. Тратит больше, чем следовало бы. Мне это не нравится.

Я ждал, прикидывая, что сказать, и понимал, что надо быть осторожным. Мне не хотелось показать, что я сомневаюсь в его словах, но я отдавал себе отчет в том, что старик, пожалуй, слишком печется о своих молодых работниках. Может быть, он переживает из-за того, что не уберег Салли Кливер, хотя здесь ему винить себя не в чем.

– Знаете, может, он взял все в кредит, – сказал я. – До недавнего времени можно было взять новый грузовик очень просто – заплати первый взнос и езжай. Или он мог получить компенсацию за ранения. Вы же…

– Она изменилась, – сказал Беннет. Сказал так тихо, что я едва расслышал, но с нажимом, так что не обратить на это внимания было невозможно. – И он тоже изменился. Я это вижу, когда он приходит за ней. Выглядит плохо, еще хуже, чем раньше. Как будто плохо спит. А в последнее время и по ней это видно. Пару дней назад обожглась – попыталась схватить падающий кофейник, и кофе выплеснулся на руку. Конечно, это просто невнимательность, но обычно причина в усталости. Кроме того, она похудела, хотя там и худеть-то особенно нечему. А еще, думаю, он поднял на нее руку. Я видел синяк на лице. Она, конечно, объяснила, что налетела на дверь, но кто ж в наше время в такое поверит.

– Вы пытались поговорить с ней об этом?

– Пытался, но она сразу замыкается. Как я уже говорил, с мужчинами обсуждать личные дела не любит. Я тогда нажимать не стал, побоялся, что совсем уйдет в себя, но мне за нее тревожно.

– Чего вы хотите от меня?

– Ты же знаешь парней Фульчи? Может, поговоришь с ними, чтобы они припугнули Тобиаса, посоветовали ему положить в постель кого-то другого.

Пэтчет сказал это с печальной улыбкой, но я видел, что ему и в самом деле хотелось бы посмотреть, как Фульчи, действовавшие всегда как ненасытные боевые машины, отделают человека, посмевшего ударить женщину.

Я покачал головой:

– Не получится. Либо женщина начнет жалеть мужика, либо тот решит, что она пожаловалась кому-то, и будет только хуже.

– Что ж, помечтать все равно было приятно, – сказал Пэтчет. – Ну, если этот вариант не проходит, то мне хотелось бы, чтобы ты присмотрелся к Тобиасу получше, разузнал о нем побольше. Мне нужно что-то такое, что могло бы убедить Карен держаться от него подальше.

– Это я могу, вот только нет гарантии, что она скажет вам за это спасибо.

– Я рискну.

– Не хотите узнать мои расценки?

– Ты намерен меня обобрать?

– Нет.

– Что ж, полагаю, ты стоишь того, что просишь. – Он положил на стойку конверт. – Здесь две тысячи долларов. На сколько этого хватит?

– На первое время достаточно. Понадобится еще, я скажу. Если потрачу меньше, остаток верну.

– Ты расскажешь мне, что узнаешь?

– А если окажется, что он чист?

– Нет, – твердо сказал Пэтчет. – Если мужчина бьет женщину, чистым он быть не может.

Я коснулся конверта кончиками пальцев. Что-то подсказывало, что деньги надо вернуть. Но вместо этого я напомнил историю Жандро.

– Старые призраки.

– Старые призраки, – согласился он. – Знаешь, я иногда и сам там бываю. Не знаю, почему. Может, надеюсь, что однажды попаду в какую-нибудь временную яму и успею ее спасти. Обычно молюсь, когда прохожу мимо. Это место следовало бы сровнять с землей.

– Вы знали Фостера Жандро?

– Иногда заходил. Они все заходят – патрульные, местные копы. Мы же о них заботимся. Нет, они, конечно, платят, как и все остальные, но мы стараемся, чтобы голодными они не ушли. Так что Фостера я знал. Его двоюродный брат, Бобби Жандро, служил с Дэмиеном в Ираке и вернулся без ноги. Такие дела.

Какое-то время я сидел молча. Чего-то не хватало.

– Вы сказали, что эта встреча отчасти имеет отношение к смерти Дэмиена. Карен Эмори – единственная связь?

Беннет заволновался. Похоже, любое упоминание о сыне доставляло ему боль, но было здесь и нечто другое.

– Тобиас вернулся с войны сломленным, но моего сына это не коснулось. Да, он тоже видел там много плохого, и бывали моменты, когда я понимал, что он вспоминает их, но он оставался тем человеком, которого я знал. Он часто мне рассказывал, что воевал хорошо, если можно так сказать. Не убивал никого, кто не пытался убить его, и не питал ненависти к иракцам. Ему было их жаль, потому что на их долю много чего выпало, и он старался обращаться с ними хорошо. Там погибло несколько его товарищей, но он не мучился кошмарами. По крайней мере на первых порах. Это пришло потом.

– О посттравматическом стрессе я знаю немного, но говорят, симптомы могут проявиться не сразу.

– Так оно и есть. Я тоже читал. Читал еще до смерти Дэмиена: думал, что смогу помочь, если буду знать, что ему пришлось вынести. Но, видишь ли, Дэмиену нравилось в армии. Не думаю, что он хотел уйти. Он несколько раз побывал в армейских командировках и не отказался бы от следующей. По правде говоря, вернувшись домой, он только и говорил о том, чтобы отправиться туда снова.

– Что же не отправился?

– Был нужен Джоэлу Тобиасу здесь.

– А вы откуда знаете?

– Дэмиен сам сказал. Съездил с Тобиасом пару раз в Канаду, и, как мне показалось, что-то у них там заварилось, какое-то дельце с перспективой хороших денег. Дэмиен даже начал поговаривать насчет собственного бизнеса, если с армией не получится, может быть, в охранной сфере. Вот тогда у него проблемы и начались. Тогда он и стал меняться.

– Как меняться?

– Перестал есть. Не мог спать, а когда все же засыпал, то кричал во сне.

– Вы слышали, что он кричал?

– Иногда. Просил кого-то оставить его в покое, замолчать. Нет, не так – перестать шептать . Возбуждался, делался агрессивным. Мог ни за что обругать. Когда не работал на Тобиаса, часто уединялся. Сидел, курил, смотрел в пустоту. Я предлагал ему обратиться к кому-нибудь, но не знаю, последовал ли он моему совету. Началось это через три месяца после его возвращения, а еще через две недели он покончил с собой. – Пэтчет похлопал меня по плечу. – Присмотрись к этому Тобиасу, понаблюдай за ним, а потом поговорим.

Он попрощался с Кайлом и Тарой и вышел. В окно я видел, как Пэтчет медленно идет к своей машине, видавшей виды «Субару» с наклейкой «Тюленей»[2]« Портлендские тюлени » ( англ . Portland Sea Dogs) – бейсбольная команда Малой лиги. на заднем бампере. Старик открыл дверцу, оглянулся и, увидев, что я смотрю на него, поднял руку в знак прощания. Я сделал то же самое.

Из кухни вышел Кайл.

– Собираюсь закрываться. Вы закончили?

– Спасибо. – Я расплатился и добавил прилично сверху – за кофе и остальное. Не так-то много в наше время закусочных, где двое могут спокойно поговорить о подобных вещах, не опасаясь, что их подслушивают.

– Беннет – хороший человек, – заметил Кайл.

– Да, хороший.

По пути в Скарборо я сделал небольшой крюк, чтобы проехать мимо «Голубой луны». Ветер трепал свисавшую с водосточной трубы желтую оградительную ленту, ярко выделяющуюся на фоне черного сгоревшего бара. Окна были по-прежнему заколочены, дверь заперта на тяжелый засов, но в крыше, в том месте, откуда вырвалось когда-то пламя, зияла дыра, а в воздухе, если подъехать ближе, все еще ощущался запах сырости и горелого дерева. Кайл и Беннет были правы: эти обуглившиеся останки давно следовало снести, но они стояли, как черная раковая клетка на красном от клевера лугу, раскинувшемся за ними.

Я поехал дальше, и отражение руин «Голубой луны» побежало в зеркале назад и наконец осталось далеко позади, но при этом как будто сохранилось в зеркале как след от грязного пальца – напоминание от мертвых о том, что живые у них в долгу.